Чистая любовь

Есть земля живых и земля мертвых, и мост между ними – любовь, единственный смысл, единственное спасение. Торнтон Уайлдер

Пролог       Бежать. Просто продолжать бежать. Бежать – и не оглядываться.       Она не паникует. Это рабочий момент. Стратегическое отступление. У нее есть план, и, согласно плану, она перешла ко второй части девиза «дерись или убегай» – она уже пыталась драться, и эта женщина, это демоническое отродье, оказалась слишком сильна, так что теперь?       Бежать.       Человек – монах, – которого она тащит за собой, спотыкается и опускается на тротуар, сползая по сетчатой ограде. Он содрогается и ловит ртом воздух.       – Думаю, мой путь подходит к концу, – выдавливает он болезненным высоким голосом – и она узнает этот тон. Этот тон, это ощущение, с которым она борется каждую ночь. Это стремление принять, сдаться, лечь и просто…       – Не корми меня метафорами, – стальным голосом требует она. – Мы идем.       Она тянется к монаху – готовая понести его, если придется, – но тот вцепляется в нее с неожиданной силой, впившись пальцами в ее руку.       – Ты должна… Ключ. Ты должна защитить Ключ.       – Отлично, – говорит она насмешливо, зная, что будет легче, если он согласится идти по своей воле, зная, что ему нужно, чтобы его выслушали. – Мы можем защитить Ключ вместе, хорошо, но только где-нибудь подальше отсюда.       Монах дрожит, его тело трясется, делая слова неразборчивыми:       – Куда больше… умрешь, если не сохранишь его.       Страх, который она загнала глубоко внутрь, не желая поддаваться панике, стремление сбежать, – обрушивается с другой стороны, отзываясь покалыванием в позвоночнике. Теперь страх усиливается неизвестностью. Она не может сражаться с тем, чего не знает. Ей нужны детали, цели, сильные и слабые стороны. Ей нужен противник для истребления и невинный для защиты. Ей нужны правила – которые можно нарушать, обходить и выворачивать в свою пользу. Более того, ей нужно избавиться от неуверенности, от ступора, который вызывает неизвестность.       Монах рассказывает ей о Ключе, открывающем портал, о своем ордене, который веками уберегал Ключ от этой грязной шлюхи, не прибегая к физической силе. Правила формируются в ее мозгу, окрашенные в черное и белое. Чудовище в красном шелковом платье – зло, а Ключ – добро. Ключ добро, и это человек, созданный при помощи магии и посланный Истребительнице, чтобы она его защитила.       Перед ее мысленным взором выстраиваются действующие лица: носительница зла усмехается губами, покрытыми ярко-алой блестящей помадой – но это лишь половина головоломки. Ей нужны еще кусочки.       – Кого? Кого защитить?       – Твою… сестру. Ты не можешь отказаться. Она нуждается в тебе. Она невинна. Беспомощна. Пожалуйста, ты должна… – Монах рвано и глубоко вздыхает, затем его взгляд застывает, а тело обмякает.       – Но у меня… – Она смотрит в его остекленевшие глаза, лицо, застывшее в гримасе боли и поражения. Внутри нее все обрывается, в желудке образуется тяжелый комок. Она отпускает тело и безвольно роняет руки вниз. Кончики пальцев скребут по пыли и гравию тротуара, но руки слишком одеревенели, чтобы она придавала этому значение.       Ноги подкашиваются, и она опускается на корточки. Ее рот кривится, открывается и закрывается. Она пытается выдавить хоть слово, хоть звук – но лишь хватает ртом воздух. Наконец она шепчет дрожащим и надтреснутым, голосом:       – У меня нет сестры. Семь месяцев спустя.       – Смерть – мой дар. Смерть. Просто… смерть. – Баффи хмурится. – Что за дерьмовый подарок?       – Ну, хм, а теперь мы приступим к делу? – спрашивает вампир. – Или я должен просто свалить отсюда? – Он тычет большим пальцем через плечо, в сторону выхода с Рестфилдского кладбища.       – Что? – Вздрогнув, Баффи поднимает взгляд от надгробия, на котором сидит. – А, нет, мы точно будем драться, Джо. Мне всего лишь нужно сперва выговориться. Я могу называть тебя Джо? Ты похож на Джо, – говорит она, изучая блестящую пряжку его ремня и потертые ковбойские сапоги. Выгнув спину, она трет шею и вздыхает. – На чем я остановилась?       – На смерти. – Джо хмурит бугристую вампирскую бровь. – Я не имею в виду, что ты говорила о моей смерти…       – Точно. Так вот, в результате этого халтурного обряда с видением я получила послание, что смерть мой дар, и теперь первое, что я хочу знать, – это не бывает ли в магазине Высших Сил специальных акций по замене даров для Истребительниц? Потому что этот дар – отстой. – Баффи ссутуливается, ее взгляд становится отстраненным, затем она продолжает тихим и утомленным, окрашенным печалью голосом: – Думаю, я всегда это знала, понимаешь? Смысл моей работы указан уже в самом названии. Но в глубине души я всегда надеялась, что могу быть чем-то… большим. И я знаю, что мама… – Ее горло сжимается, и Баффи с трудом сглатывает комок. – Моя мама всегда хотела, чтобы я окончила школу и уехала из Саннидейла. – Она смаргивает влагу с век. – И она всегда хотела внуков. Но я уверена, что поступление в колледж было приоритетнее сценария «завести семью». – Баффи скрипуче смеется пересохшим горлом. – Полагаю, это можно записать еще одним пунктом в список ее разочарований.       Глаза Джо расширяются, он косится на свои наручные часы.       – Смерть – мой дар, – бормочет Баффи, потом встряхивает головой и делает глубокий вдох. – И что это должно означать? Это все, что я есть? Просто Истребительница. Просто убийца. Буду истреблять, пока меня саму не истребит кто-нибудь покрупнее прочих. Типа такое соглашение «или – или»? Убийца или жертва – можешь быть лишь первым, пока не превратишься во второе? – Она фыркает и указывает на Джо. – Это каверзный вопрос, и это нечестно, и мой преподаватель английского говорит, что такие вопросы не показывают ни твой ум, ни чему ты выучился, так что это глупый вопрос, и… – Ее негодующее бормотание стихает, будто из нее выкачали воздух. Баффи опускает глаза и вздыхает. – Убийца или жертва, – шепчет она. – Я не хочу быть ни тем, ни другим. Я не хочу быть никем. Никем из них. Кроме того, это не тот выбор, который я должна сделать. – Она зажмуривается и снова утыкается взглядом в землю. – Это просто так… хладнокровно. Предполагается, что я должна быть «полна любви», но я даже не люблю своего… – Баффи прикусывает губу. – Я ничего не чувствую, а предполагается, что должна. – Ее голос обрывается, и она смаргивает слезы. – Тогда что со мной? У меня каменное сердце? Что со мной не так? Это жестоко. Я жестока.       – О нет, ты не жестока. – Баффи вздрагивает от звука голоса Джо и смотрит на него так, словно успела забыть о его присутствии и только теперь вспомнила, что он стоит перед ней и да, он вампир. – Я, хм, держу пари, что ты полна милосердия. Ау, детка. Ты только посмотри на себя. У тебя – ну, у тебя нежная душа.       – Ты говоришь так только потому, что не хочешь, чтобы я тебя распылила. – Баффи закатывает глаза. – И что вампир вроде тебя знает о душе? – Она качает головой. – Боже, почему я вообще с тобой разговариваю?       Джо выглядит сбитым с толку ее вопросом и пожимает плечами, что Баффи расценивает как «вот чушь, разве я не милый, раз притворяюсь, будто мне есть дело до твоих личных проблем, маленькая леди?» Не в настроении жалеть или опекать вампира, она разминает шею и поудобнее перехватывает кол.       – Отлично, давай закончим с этим.       – Ничего себе! Эй, вставать совсем необязательно. – Джо делает шаг назад, поднимая руки и жестом убеждая ее остаться сидеть. – Ты так удобно устроилась. Я правда не хочу доставлять тебе неудобства.       Взгляд Баффи становится острым: она уже перешла в рабочий режим.       – Не вынуждай меня гоняться за тобой – так ты только разозлишь меня. А в моем положении… – Пытаясь встать, она опускает глаза вниз, на свой округлившийся живот, натягивающий эластичный пояс черных штанов для йоги. Подняв глаза, Баффи одаривает Джо фирменным взглядом Истребительницы. – Ты реально не захочешь видеть меня сердитой.       Джо глядит на кол, небрежно зажатый в правой руке Баффи, затем наблюдает, как она потирает левой рукой ноющую поясницу. Баффи слегка пошатывается – ее центр тяжести смещен. И неустойчив.       Несколько секунд спустя глаза Джо наливаются золотом, он кидается к ее шее, одной рукой ударяя по колу и выбивая его из ее хватки. Он весь – рычащий голод и оскаленные зубы, – пока кулак Истребительницы не врезается в его подбородок, отправляя его в полет на добрых десять ярдов. Полет заканчивается столкновением с могильной плитой.       – Видишь? – Баффи склоняет голову набок, улыбаясь при виде того, как Джо изображает из себя куклу-башкотряса, любуясь чудесными птичками, кружащими вокруг его макушки. – Говорила же, что мы переходим к части с дракой.       С трудом поднявшись, слегка обалдевший от удара Джо украдкой смотрит на нее и заново оценивает ситуацию. Беременная разозленная Истребительница с левым хуком, способным пробить камень, и колом наизготовку.       Джо бежит.       – Эй! Я говорила тебе не… Твою мать, – ругается Баффи, пускаясь в неуклюжий галоп. Она сокращает расстояние между ними, раскручивает в руке кол и швыряет его, целясь Джо между лопатками.       Вот только кол пролетает мимо цели, потому что из ниоткуда выскакивает Спайк и сбивает Джо с ног. Вампиры превращаются в катающуюся по земле кучу-малу из пинков, ударов, рычания и стонов – таких громких и раздражающих, что единственным достойным ответом может быть лишь обиженный вздох и с мольбой поднятые к небесам глаза. Так что Баффи поднимает глаза, вздыхает, затем идет к тому месту, где валяется кол. Согнув колени, она упирается рукой в поясницу, наклоняется вбок, словно играет в Твистер, и опускается. Ее живот гордо торчит вверх.       Она отчаянно тянется к колу, но лишь едва задевает его кончиками пальцев, когда раздается вопль Спайка:       – Кол! Уже можно, дорогуша!       Вот как можно отказать такой очаровательной просьбе?       Встав с колом, зажатым в руке, Баффи приближается к увлеченным реслингом мачо-вампирам, разливающим в ночном воздухе волны тестостерона. Ее губы презрительно кривятся. Найдя просвет в сплетении конечностей, Баффи хватает Спайка за шкирку и поднимает его, пока подошвы его ботинок не оказываются на уровне кончиков травинок, а затем бьет его тупым концом кола по лбу – сильно. Она надеется, что во лбу остались занозы.       – Ай! Черт побери, женщина! Опусти меня!       Баффи снова бьет его колом по лбу.       – Не раньше, чем сквозь твой толстый череп дойдет, что мне не нужна твоя помощь. – И снова. – Что я не хочу твоей помощи, и что я… я…       – Что ты независимая леди, которой не нужно, чтобы мужчина спасал ее? – предполагает Джо, потихоньку отползая назад. Теперь его лицо покрыто синяками; из разбитой губы течет кровь.       – Да, точно! – Баффи последний раз бьет Спайка колом по лбу.       – Оу, – тянет Спайк, недовольно приподнимая верхнюю губу, и сердито зыркает на нее. – Ты собираешься в ближайшее время прекратить избивать меня?       – Ты собираешься прекратить вмешиваться в мою работу?       – Неет, – снова тянет гласные он, как будто она слишком заторможенная, чтобы понять очевидное, затем показывает на ее округлый живот. – Потому что ты размером с дом и не должна в твоем состоянии носиться кругами и драться. Особенно в одиночку.       Баффи моргает и трясет головой; с каждым словом ее глаза распахиваются все шире и шире.       – …ты только что назвал меня толстой?       – Пфф, ничего плохого, если у женщины есть немного мяса на костях. И я не пытаюсь оскорбить тебя, просто… – Спайк оглядывает ее живот, его взгляд поднимается вверх, останавливаясь на ее полной груди. Он смотрит на Баффи со значением. – Ты необъятная, лапушка, и сама это знаешь.       Потеряв дар речи, Баффи роняет челюсть, в ее глазах сверкает зарождающаяся слепая ярость.       – Это вполне естественно, тут нет ничего плохого. Этот процесс стар, как мир, – уверяет ее Спайк и каким-то образом, болтаясь в воздухе, умудряется пожать плечами. Его спокойное лицо напрягается: насупившись, он тычет указательным пальцем в ее живот. – Поэтому даже дураку понятно, что тебя никто не посылает расхаживать тут похожей на набитую пирожками духовку и истреблять врагов. Гарантированный способ, чтобы кто-нибудь запустил зубы в начинку. – Спайк делает паузу и вздергивает бровь. – Твой Наблюдатель должен был догадаться. Факт – стоило ему только попросить тебя оставаться дома, как ты тут же решила не слушаться, что делает тебя глупее в десять раз. Все еще удивляешься, почему я должен вмешиваться и спасать тебя?       Задрав подбородок и поджав губы, Баффи выдавливает:       – Нет, ты не пытаешься оскорбить. Ты именно это и делаешь. Само твое существование оскорбляет. Так что просто… заткнись.       Спайк закатывает глаза:       – Конечно. Я заткнусь. Как только ты меня отпустишь. А, и наш голубок порывается упорхнуть.       – Что? – Баффи роняет Спайка и разворачивается – чтобы увидеть, как Джо, пошатываясь, встает и бросается наутек.       Повторяя фокус на бис, она раскручивает кол и посылает его вдогонку, наблюдая, как тот поражает цель. Бах. Пыль. Пока-пока, Джо. Удовлетворение пробегает вдоль ее позвоночника и теплом разливается в животе. Ее тело ощущает себя живым, трепеща от кончиков пальцев на ногах и до корней волос. О да, вот почему она охотится посреди ночи, несмотря на ноющую спину и распухшие ноги. Ей просто нужно удачное истребление – и ее мир устоит.       Затем Баффи слышит, как Спайк, воздевая себя на ноги, бормочет:       – Неблагодарная брюхатая девка.       Она вспоминает, что у нее на руках еще один раздражающий вампир, упирает кулаки в бедра, приподнимает бровь и смотрит на Спайка.       Тот оглядывается через плечо, затем снова переводит взгляд на нее:       – Что?       – Какую часть из «оставь меня в покое, мерзкий вампир-соглядатай» ты не понял?       Спайк склоняет голову набок:       – Ты так сказала? Этими самыми словами?       – Уже тысячу раз и тысячью разных способов. Большинство из них сопровождалось мордобоем. Я надеялась, это тебя убедило, но, возможно, ты всякий раз забываешь из-за сотрясения мозга.       – Ага, должно быть, напоминание не дошло, – отвечает Спайк, лезет в карман и достает пачку сигарет, затем смотрит на Баффи, вздыхает и убирает пачку обратно. – Ну а если один из этих способов включал в себя почтового голубя, боюсь, я сожрал посланника. Не самый надежный путь донести свою точку зрения, дорогуша. Ты имеешь дело с вампиром.       – О, мой косяк. – Баффи придвигается ближе – голова откинута назад, руки скрещены на груди и покоятся как раз над животом. – Как насчет татуировки у тебя на заднице? Уверена, ты будешь замечать ее всякий раз, когда станешь засовывать туда голову.       Спайк внезапно наставляет на нее палец:       – А как насчет того, чтобы я написал напоминание не быть такой властной сучкой на твоей заднице? Хотя, ты ведь его не увидишь, верно? Уже не такая гибкая. – Он снова тянется за сигаретами, останавливается, взрыкивает и сжимает кулаки. – И даже если бы я получил твое дурацкое напоминание, я бы не обратил на него внимания.       – Правильно, как же ты можешь отказать себе в удовольствии последить за той, которая призвана истреблять твой вид? – Баффи в смятении качает головой. – Ты так планируешь свои ночи? Просыпаешься и думаешь: «Ха, я стану всюду таскаться за Баффи, вставать у нее на пути, буду раздражающим ее полным придурком и – вишенкой на торте – оскорблю ее, потому что это ее покорит». – Баффи смеется, затем говорит с издевкой: – О, это отличный способ ухаживания.       Спайк смеется в ответ, его плечи трясутся, весь вид выражает насмешку – и Баффи ловит себя на мысли, что они только и делают, что насмехаются друг над другом.       – Это не ухаживание. Это ежевечернее шутливое подтрунивание. Ты немного валяешь меня по округе, выплескиваешь новые оскорбления, я делаю то же самое, разве что не физически – потому что ты в деликатном положении, а у меня чип… – Спайк косится на нее и склоняет голову набок, изучая выражение ее лица. – А что? Ты хочешь ухаживания? Я могу и ухаживать.       Баффи отскакивает и вскидывает руку, удерживая его подальше.       – О боже, пожалуйста, не надо. Просто… не надо. Я собираюсь домой. – Она тычет его пальцем в грудь. – А ты – ты не собираешься следовать за мной. Понял?       – Но…       – Нет! – Баффи шлепает его ладонью по губам. – Никаких споров. Никакой слежки. Никакого мусора под любимым маминым деревом – сигаретный пепел вот ни разу не удобрение, чтоб ты знал. О, и, кстати сказать, мама ненавидит подбирать сигаретные окурки, и какой из тебя соглядатай, если ты оставляешь улики? Нет, мне все равно. Не отвечай.       Спайк задирает брови, его глаза полны озорства, и Баффи чувствует, как под ее рукой его губы расплываются в широкой ухмылке. Она настороженно выпаливает:       – Что?       Спайк показывает глазами на ее руку, все еще накрывающую его рот, и Баффи отшатывается, уверенная, что он хочет лизнуть ее ладонь. Ее щеки горят. Ее рука теплая, и как она может быть теплой после прикосновения к вампиру? Ох, плохой вопрос. Не отвечай.       – Хмм… – бурчит Спайк. Он усмехается, но это не обычная противная усмешка. Это его особенная сексуальная усмешка. Его голос мягкий, глубокий и – она ненавидит себя за одну мысль об этом – постельный. – Не можешь удержаться, чтобы не полапать меня, да?       Тьфу! – Баффи разворачивается и шагает прочь. Она не оглядывается. Она отказывается доставить ему такое удовольствие.       Как будто это имеет значение. Баффи просто знает, что Спайк смотрит ей вслед с этим нахальным выражением лица – с зажатым между зубами языком и провоцирующим взглядом, – и она не хочет думать о его языке, вот только воображение само рисует эту картину, и она просто знает, что он делает это, и тьфу.       Баффи надеется, что дома ее ждет приготовленное мамой какао. Она даже не будет жаловаться, что оно без кофеина, если получит лишнюю порцию зефиринок.       И эти лишние зефиринки помогут ей забыть о зуде в позвоночнике, напоминающем, что Спайк провожает ее до дома.