Любимые не могут умереть. Любовь в себя вмещает Вечность. Эмили Дикинсон
Последняя сильная потуга, ощущение давления на грани разрыва – и невероятное облегчение, ошеломительное и опустошающее. Баффи слышит крик ребенка, чувствует теплое крохотное тельце между своих расставленных коленей; она сняла джинсы, и теперь у нее голые ноги. Она прилагает все усилия, чтобы сесть, потянуться вниз, чтобы взять и обнять свое дитя. Растянутые мышцы живота трепещут, но отказываются повиноваться, и Баффи со стоном падает обратно. Матка снова сокращается, и это удерживает ее на спине. «Ты не сможешь двигаться, пока не родишь плаценту, – сказал доктор Фримен. – Это заключительная стадия родов». Баффи стонет и снова безуспешно пытается сесть. Все должно было быть совсем не так. Предполагалось, что кто-то примет ее ребенка и осторожно передаст его ей в руки. Но она одна, одна в новом и болезненном смысле, потому что она не одна, ее дитя нуждается в ней, но она не может до него дотянуться, пока не может. Раздается звук шагов, и Баффи надеется, что это Спайк, что он специально заставляет песок шуршать под своей легкой ногой, чтобы она услышала его приближение и знала, что это он. Баффи цепляется за эту ложь, слишком беспомощная для чего-то большего, нежели надежда. Кустарник раздвигают сильные мужские пальцы, и она косится в темноту. – Бен? Он подходит ближе, опускается возле нее на колени, оглядывает ее: валяющуюся на кожаном плаще, мокрую от пота, с лежащими между ног младенцем и плацентой. – С тобой все в порядке? – спрашивает Бен, и Баффи видит в его руке нож с покрытой затейливым орнаментом рукояткой. Совсем как у рыцарских мечей, которые ей удалось рассмотреть. Бен подползает ближе, поднимает нож и тянется к ее ребенку. – Что ты делаешь? Нееет, – стонет Баффи, сжимая кулаки. – Ты просила меня о помощи и оставила сообщение, помнишь? Не беспокойся, я просто перережу пуповину, – объясняет Бен. Он достает серебряную зажигалку, открывает ее, зажигает и накаляет лезвие. – Это не самый гигиеничный метод, но это необходимо. – Баффи слышит, как он делает свое дело, видит, как он поднимает ребенка и снова садится рядом с ней на колени. Минуту спустя он спрашивает: – Хочешь взять ее? – Да. Да, пожалуйста. – Ее голос переливается – высокий, неуверенный, полный надежды. – Конечно, – с улыбкой говорит Бен. – Сможешь ее удержать? Баффи кивает, и ее руки согласны с ней: они поднимаются и тянутся к ее дочери. Она кладет одну руку под головку ребенка, чтобы поддержать хрупкую шейку, прижимает дочь к себе, кладет себе на грудь. Темно и почти ничего не видно, но Баффи замечает намек на свет, отражающийся в глазах дочери. – Она прекрасна. Ох… – Она испачкана, – говорит Бен, окидывая взглядом кровь, покрывающую Баффи и ребенка. – Нам надо помыть вас обеих. – Она совершенна. И не говори, что она совершенно грязная, или я тебя стукну, – не раздумывая отвечает Баффи, открывая для себя силу невероятно тонких пальчиков. Пучки влажных кудрявых волос обрамляют головку ребенка. – У нее даже есть волосы! Я думала… – Что все младенцы лысые? Не всегда. Как ты собираешься ее назвать? – Дон, – просто говорит Баффи, не отводя глаз от лица дочки. – Почти рассвет, осталось несколько минут. О, ты имеешь в виду… Красивое имя. – Спасибо, – отвечает Баффи и переводит взгляд на Бена. Розовый отблеск зари заставляет небо посветлеть до серого оттенка. Баффи всматривается и моргает. – Почему ты… почему ты так одет? Бен смотрит вниз на красное платье, растянутое по швам на его широкой груди. – Ох, я… ну, это долгая история. Шепоток пробегает по ее хребту, и Баффи крепче прижимает к себе Дон, подбирает под себя ноги и отклоняется назад. – Держись подальше. Не подходи. – Баффи, я не намерен причинить тебе вред. – Ты не получишь ее. Ты не тронешь ее. – Ее? – Лицо Бена становится озадаченным. – Она Ключ? Твой ребенок – Ключ. – Он отступает и садится на ее ноги. Тянутся минуты, тишину нарушает лишь тяжелое дыхание Баффи и тихие выдохи Дон, согревающие щеку Баффи. – Ты знаешь, она ведь не человек, – бормочет Бен, глядя на окружающие их заросли. – Ее нет. Она не настоящая. Это ненастоящее. Это всего лишь сгусток зеленой энергии и магия. Это не настоящее. Это не личность. Мышцы дрожат; Баффи переворачивается набок, стараясь встать на колени – и чувствует, как Бен стискивает ее плечи и толкает вниз. Он толкает ее вниз, с ножом в руке, и он не должен быть сильнее, но это так – ее тело уже говорит ей лечь, давление в животе заставляет ее ощущать невыносимую тяжесть. Баффи не может бежать, пока нет. Она смотрит, как нож летит вниз, Дон протестующе плачет, когда рука Баффи крепче сжимается вокруг нее, и затем резко выбрасывается вперед: Баффи перехватывает запястье Бена. – Нет! – рычит она и борется за контроль. Бен цепляется за нож, но сейчас Баффи сильнее, и она отводит лезвие, поворачивает его, и Бен падает – лезвие входит в его грудь, прорезает стену ребер, и Бен, задохнувшись, валится набок. Проминает своим весом кустарник, ловит ртом воздух. Его глаза полны ужаса, он вдыхает еще раз и затихает – тело обмякает, из глаз уходит жизнь. Баффи откатывается подальше, всхлипывая и баюкая Дон. Она снова одна – только она и Дон. Ее руки трясутся от схлынувшего адреналина, но она быстро приходит в себя. – Шшшш, все в порядке, Дон, – шепчет Баффи плачущему ребенку. – Шшш, шшш, шшш. Она качается взад-вперед, просто качается, не готовая двигаться, не уверенная, куда идти, просто зная, что нужно качаться взад-вперед и издавать этот звук, потому что это успокаивает, и это важно, что она успокаивает, потому что Донни напугана. Час спустя Ксандер находит ее, лежащую на плаще Спайка, покрытую кровью, держащую в руках Дон – всего лишь в ярде от тела Бена. Ксандер снимает рубашку и вытирает Баффи ноги, отводя глаза, когда к ним присоединяется Уиллоу и надевает на Баффи джинсы. Они помогают ей встать, потом Ксандер спрашивает, позволит ли она Уиллоу нести ребенка, понимающе кивая, когда Баффи яростно мотает головой. – Н-не забудьте его плащ, – с усилием говорит Баффи. Ксандер кривится при виде грязи. – Баффи, плащ загублен… – Он вампир. Вряд ли он решит, что это настолько отвратительно. И он захочет его обратно. Я… я просто одолжила его. Ксандер поднимает плащ за воротник, держа подальше от себя, и кивает Баффи, чтобы та шла вперед. При помощи Уиллоу, поддерживающей ее за локоть, Баффи пробирается через кусты и обнаруживает ждущую ее маму. Джойс крепко обнимает ее, не обращая внимания на грязь, и лишь рвано вздыхает: – Ох, Баффи, ох, детка, – и затем Ксандер и Уиллоу присоединяются к объятию, и впервые за много дней Баффи чувствует себя в безопасности. Счастливая, но пока еще усталая Баффи отодвигается, когда Дон начинает плакать. – Ладно, ребята, давайте-ка полегче с обниманиями. – Она оглядывается и спрашивает: – Где Тара и Аня? Джайлз? Он?.. – С ним все в порядке, с ними со всеми все в порядке, – быстро отвечает Уиллоу. – Мы пошли искать тебя, как только смогли. Все в порядке. Солнце поднимается над горизонтом, окрашивая песок в розовато-оранжевый цвет. Баффи разворачивает Дон лицом к солнцу, позволяя свету коснуться ее лица, смотрит, как та моргает, и легонько целует румянец на щеках дочери. Баффи мурлычет – глубокий удовлетворенный звук, от которого в груди разливается тепло. Крепко прижимая к себе Дон, Баффи поворачивается к друзьям и спрашивает: – Где Спайк?* * *
Баффи сидит в детской в кресле-качалке и смотрит на восход. Дон всегда спит всю ночь напролет, но просыпается от голода в предрассветных сумерках. Так что Баффи сидит и качает дочь, убаюкивая ее после кормления. Баффи привыкла к тишине. К тишине ночи, к тишине, необходимой для охоты, для истребления. Она никогда не знала тишины утра. Утро всегда было временем шума, от пронзительного звонка будильника до вскакивания на ноги, сбегания вниз по лестнице и вылетания за дверь. Но это совсем другое, это ощущение света и покоя. Баффи удивляется расцветающему внутри счастью, затем зажмуривается и думает о прахе вампира, оставшемся в пустыне. Это пронзает ее сердце – слезы, и печаль, и сожаление, и Баффи обнаруживает, что ее воспоминания о нем меняются. Воспоминания, которые она считала только своими, теперь соединены с ним, с его фигурой, с его образом. Любовь – это жертва. Баффи знала это с того момента, как была призвана, знала – и боролась с этим с отчаянным эгоизмом, туго сплетенным с инстинктом самосохранения. Но в конце, как всегда в конце, любовь привела ее к краю. Что бы она отдала ради любви? Ради друзей, семьи, дочери. О, ради Донни. Баффи обнимает Дон и чувствует, что ее сердце переполнено до предела, заставляя грудь сжиматься и в то же время оставляя ощущение невесомости. Ее тело словно бы сосредоточено в паре рук, которые поддерживают и укрывают это крохотное создание, поджавшее губки и воркующее на своем птичьем языке. И почему от этого ей хочется плакать? Испытывать такую радость? О боже, просто чувствовать так много. Первая Истребительница ошиблась. Смерть была не ее даром. А его. Потому что Спайк любил. Верно, безумно, глубоко. Он любил так, что Баффи считала его глупцом. Ее собственный глупый рыцарствующий вампир, клявшийся в своей преданности с той же горячностью, с какой она эту клятву отрицала. Она отказывала ему. Отказывалась верить, отказывалась хотя бы выслушать. Конечно. И это давало прекрасное чувство. Только теперь ее мир полон новых надежд и бесконечных запасов веры. Правила в ее разуме и сердце были переписаны кровью и рождением. Новый день для той, что когда-то была прикована к ночи. Ясно сияя, поднимается солнце, заливая детскую теплым розовым светом, прогоняя прочь тени на полу. Тепло ласкает кончики ее ступней, и Баффи качается взад-вперед, толкаясь назад, затем наклоняясь вперед, и солнце целует ее бровь. Это совершенство? Умиротворение? Счастье? Так много слов, чтобы описать этот момент, это чувство, эту уверенность – все они верны и все они недостаточны. Кроме одного. Любовь. Она держит доказательство любви в своих руках. Его дар любви, жизни – ей. Потому что Спайк любил. Как и она теперь.Конец
Любить и быть любимым – это как ощущать солнце с обеих сторон. Дэвид Вискотт