Счастливчик

Четвертые сутки пылают станицы Потеет дождями донская земля... Не падайте духом, поручик Голицын, Корнет Оболенский, налейте вина. «Поручик Голицын», романс

Несколько дней Павел провел в наблюдении за скрытым ограждением особняком. Информации было мало – раз в день через калитку, охраняемую двумя красноармейцами, пропускали деревенского вида людей со снедью, да вечером сменялся караул. В пятницу великому князю повезло. Когда он, старательно изображая случайного прохожего, оказался на углу Вознесенского проспекта и переулка, к глухому забору подкатила крытая подвода. Суровый немолодой военный - брюнет, с усами и при винтовке, начал четко отдавать приказы появившемуся из калитки отряду. Половину бойцов тут же приставили отгонять от телеги любопытствующих. - Разойдитесь, граждане! – сердито покрикивал командир, но зевак не убавлялось. Красноармейцы надрывались, спеша перетащить на закрытую территорию тяжелые мешки. К командиру подошел молодой человек в черной матросской шинели. - Остальные люди на охране арестантов, товарищ комендант, - отчитался он. Толпа, слегка напуганная героическим видом нового персонажа, отступила от телеги. Появившийся же матрос обвел внимательным взглядом стоящих без дела людей. Павел даже не успел удивиться совпадению, когда субъект в черной шинели оказался рядом. - Гражданин Дмитриев! – удивленно воскликнул в то же время, как Павел окончательно признал в матросе начальника красного отряда, ехавшего в соседнем вагоне из Симферополя до самого Екатеринбурга. - Товарищ Муромцев! – радостно отреагировал на встречу великий князь. Зеваки моментально отпрянули от Павла и быстро разошлись, от греха подальше. - Напряженка у вас с людьми, кажется, - махнул рукой Павел на уставших красноармейцев, которые явно из последних сил разгружали телегу. – Не помочь ли? Матрос и подошедший «товарищ комендант» несколько секунд пристально изучали Павла. Он уже не надеялся получить положительный ответ, когда немолодой военный вдруг согласился. - Помогите, гражданин, только идите следом за остальными товарищами, по сторонам не смотрите и ни с кем не заговаривайте. Павел сноровисто ухватился за ближайший тюк. Разглядывать окружающий пейзаж было совершенно некогда, заданный бойцами темп не позволял отвлекаться ни на что, кроме как на свой груз. Мешки складывались сразу за забором, откуда их забирал другой отряд, состоящий, как Павел мельком заметил, из матросов. По завершении тяжелой разгрузки пустая подвода, постукивая колесами на мостовой, скрылась за углом. Павел распрямился, сделал несколько упражнений, чтобы снять напряжение с уставших мышц. - Пройдемте, - предложил матрос Муромцев, кивая Павлу. Великий князь последовал за мужчиной на охраняемую территорию. Калитка за ними плотно закрылась. С внутренней стороны у забора также находились два часовых. - Так, значит, вы из крымских крестьян? – серьезно поинтересовался подошедший комендант. - Да уж какой крестьянин, труд весь позабыл, столько лет на фронте, - пожал плечами Павел, понимая, что начинается допрос, хоть и замаскированный под доброжелательную беседу. - Я едва тебя узнал, - вдруг белозубо сверкнул улыбкой Муромцев. – В другой-то одёже! Павел усмехнулся в ответ – сегодня он, действительно, был одет по-мещански. Вдова Матрёна Степановна забрала военную форму в стирку, предложив добротный костюм покойного мужа, оказавшийся хоть и широковатым, но подходящим по росту. - Квартирная хозяйка мою форму в прачечную снесла, - честно ответил Павел. Несмотря на классовые противоречия, матрос казался симпатичным. - А что ж не поехал с родичами? Вы вроде всей семьей селиться хотели? – спросил Муромцев, для солидности сводя выгоревшие брови. - До деревни родной довез, - кивнул Павел. – Но ещё по дороге понял, что не будет мне жизни с Евсеем Фомичом. Подчиняться старшим по званию я на фронте привык, вот только несправедлив он слишком. Да и думает по-старому… Павел мысленно попросил прощения у старшего Мохова за ложные речи и спокойно посмотрел в прищуренные глаза коменданта. - Решил в город вернуться. Работу найду, а пока временной перебиваюсь, но тоже хорошо. Сестрицу с собой привез. Здесь доктора хорошие, надеюсь на совет, что делать с ней… - Что с сестрой? – живо заинтересовался матрос. Павел был уверен, что Муромцев не различал шумных девок из соседнего вагона, но оценил его участие. - Да девица вроде справная и на труд годная, только ума в ней нет совсем. - Разве это плохо? Зачем девке-то лишняя обуза?! – хохотнул матрос, но внимательно слушающий комендант покачал головой. - Несознательно говоришь, товарищ Муромцев. Женщина – тоже человек, и ум в ней должен присутствовать. Вас, гражданин, как звать? - Дмитриев, Павел Дмитриевич, - отрекомендовался Павел и похлопал себя по непривычно расположенным карманам, пытаясь вспомнить, куда положил документы. Комендант пробежал взглядом по идеально составленному удостоверению личности. Посмотрел в загорелое лицо Павла уже с симпатией. - Присядем, товарищ. Ну и ты, Муромцев, садись. Мужчины пристроились на нагретое летним солнцем бревно. Павел вдруг отстраненно подумал, как должно быть жарко красноармейцу Муромцеву в форменной черной шинели. Комендант тем временем вытащил красивый портсигар и щедро угостил собеседников самокрутками. Павел ловко прикурил и затянулся. - Так, говоришь, болезнь у сестрицы твоей? Павел выдохнул горький дым через нос, двумя тонкими спиральными струйками, как выучился у одного старого солдата во время «прусской» компании. - Она с рождения такая, ну навроде не совсем в разуме. Обучили грамоте, читает складно, а понять, о чем прочла, не может. Рассуждает, как дитё малое. К рукоделиям не способна, только нитки переводит. Со стряпней даже не подступались. Но убирается аккуратно и простую работу выполняет. Вот и надумал я сестру докторам городским показать, пусть скажут, на что она годится – на фабрику может быть или еще куда, где и польза будет, и обижать не станут. В деревне разговор короткий - замуж отдадут без согласия, а муж вдруг за нерасторопность бить начнет. А она у меня одна, сиротами остались. Евсей Фомич дальняя родня, супруга его нам двоюродной теткой приходится. Павел говорил спокойно, без эмоций. Он знал, что простой рассказ зачастую производит большее впечатление, чем наполненные страстями монологи. Мужчины молчали. Матрос курил и еле заметно кивал головой. - Справедливо поступаешь, товарищ Дмитриев, - наконец, согласился комендант. – Много еще пережитков прошлого осталось в деревне. И женщину за человека иногда не считают, а ведь люди все равны. Ты за равенство, гражданин? Павел молча кивнул. - Догадываешься, что за птиц здесь охраняем? – перевел разговор в опасное русло военный. - Как не догадаться – слухами земля полнится. Бывшего государя арестованного сторожите, - постарался усмехнуться Павел. – Говорят, с женой, детьми, поварами, лакеями, да фризюрами. - Всё в городе знают, - согласился матрос Муромцев. – Когда привезли только, толпа хотела их, кровопивцев, прямо на улице растерзать, а не держать здесь с удобствами и… фризюрами! Комендант пристально вглядывался в лицо Павла. - Как к свергнутому самодержцу относишься, гражданин? - Как фронтовой солдат может к тому, кто войну развязал, относиться? Залили кровью русской пол-Европы. Говорят, шпионами был полон дворец. Самого повидать не пришлось, но вот приспешников его доводилось. Много зла России от лицемеров… - Павел непроизвольно сжал кулаки, ощущая темноту перед глазами от холодной ярости при воспоминании о мужике Еремее Заплатине. К счастью, красноармейцы приняли его моментальное озверение за классовую ненависть. - Вот что, товарищ Дмитриев, - сказал комендант, поднимаясь с бревна. - Как ты заметил, народа нам не хватает. Так что, если собой располагаешь, оформим тебя в охранный отряд. Работа посменная. Одежда, харчи наши. Оружие имеешь? - Винтовку трофейную, - признался Павел. - Зовут меня Василь Семенович Егорьевский, - представился, наконец, комендант. – Вижу я, что гражданин ты ответственный и рассудительный. Нам такие нужны. Да и с Муромцевым в знакомстве. - Ну так что, ПалДмитрич, соглашаешься? – легко толкнул Павла в бок повеселевший матрос. - Разве может быть по-другому? – удивился великий князь. – Мой долг к вашему отряду присоединиться. Красноармейцы почувствовали воодушевление в голосе молодого человека, но поняли это по-своему. - Инструктаж потом получишь, товарищ. У нас хоть правил и немного, но они строгие, - назидательно выговорил комендант. – И самое главное – без надобности на глаза арестованным не попадаться, оскорблений им не высказывать и никакого насилия не учинять. Понятно? - Так точно, - машинально отозвался Павел. - Понятно, товарищ Егорьевский. За неделю Павел совсем освоился среди красноармейцев, охраняющих «кровопивца». Он не ожидал, что к бывшему государю приставят так много людей. Конвой оказался повсюду: в доме, вокруг здания, у забора внутри и снаружи, да еще по большому внешнему периметру. Охранники, в основном, подобрались грамотно, и своей жгучей классовой ненавистью к «самодержцу» поддерживали гнетущую атмосферу в доме. Часть красноармейцев из-за врожденной тактичности и порядочности выполняли свой революционный долг без излишнего рвения, но большинство старалось причинить арестантам максимум неудобств, игнорируя незначительные просьбы и «забывая» требование Федора Николаевича соблюдать приличия при дамах. Самих державных пленников Павел близко не видел, лишь мельком, силуэтами в окнах. На испытательный срок великого князя включили во внешнюю охрану: выдали форму, приказали принести свою винтовку и поставили в самом дальнем углу глухого забора. По окончании смены или во время отдыха активный Павел помогал носить воду, таскать мешки, убирать двор и очень скоро заметил одобрительные взгляды коменданта Егорьевского и столичного комиссара Разина. Кстати, товарищ Разин казался Павлу самым опасным человеком из всех находящихся в доме. Приехавший из Москвы, образованный, с пышными, не по-солдатски длинными русыми волосами, этот красивый молодой мужчина с подозрением присматривался к новичку, задавал каверзные вопросы, несколько раз тщательно изучал документы. С ним Павел разговаривал осторожно, каждый раз опасаясь провала, призывал все свои актерские способности для достоверного изображения пообтесавшегося на фронте рядом с благородными и образованными «господами офицерами» крестьянина. Комендант Егорьевский был проще и понятнее со своим самолюбием и стремлением казаться умнее всех. За время войны Павел повидал множество таких военноначальников, умел с ними разговаривать, поэтому скоро расположил к себе грозного коменданта. Болтливые охранники, наблюдающие за арестантами в особняке, охотно делились новостями с сослуживцами. В первые же дни пребывания на огороженной территории Павел услышал, что цесаревич Иоанн опасно болел, не вставал с постели. Государев доктор кривился и объяснял частые приступы тем, что мальчик начал взрослеть, и неправильно устроенное сердце не успевало за общим ростом организма. О том, что большинство гессенских принцев с таким же пороком погибали именно в пору возмужания, Павел знал давно, потому встревожился за жизнь маленького арестанта не на шутку. Но и остальные известия звучали нерадостно. Софья Александровна мучилась от мигреней и слабости в ногах, сам бывший государь, лишенный регулярных долгих прогулок, жаловался на боли в спине. Для хорошего самочувствия Федору Николаевичу было необходимо движение, но комиссар Разин злорадно отклонял все его просьбы. Единственное, что еще позволялось державному пленнику – это каждодневная заготовка дров, и то из-за лени охраны, ведь иначе им самим бы пришлось браться за пилу и колуны. Старательно изображая равнодушие, Павел выслушивал скабрезные рассуждения молодых солдат о царевнах. Младших, Надежду и Любовь, красноармейцы шумно одобряли, оценивали их внешность, светские манеры и остроумную речь. Видимо, благородные девушки смело общались и давали отпор, вызывая ответную положительную реакцию. Однако по поводу Веры охранники были единодушны: странная, вялая, будто неживая, «вся в мать, та тож как взглянет - мороз по коже». Павел никак не мог представить по описаниям ту Веру, которую хорошо знал. Что-то было не так. Свободная смена дожидалась обеда, расположившись во дворе позади дома на прогретых солнцем толстых смолистых бревнах. Кто-то играл в карты, местный умелец рассказывал, как ловчее наладить ось на телеге. Павел лениво обстругивал палочку, чтобы вытаскивать из углей пропеченную картошку. К группе приблизился комендант. - Кто пойдет пилить бревна с арестантом? – без предисловий поинтересовался у мужчин. Охранники переглянулись. - Вроде француз с ним всегда? - Живот прихватило французу. К доктору своему поковылял. Красноармейцы засмеялись. Павел встал, стряхивая со штанов светлые кудрявые стружки. - Я пойду, надо размяться перед обедом. Хлипкий народ эти французы. А туда же, воевать! Комендант улыбнулся, хлопнул Павла по плечу. - До чего ж ты спорый, товарищ Дмитриев! На любую работу готов. Вот с белыми разберемся – в партию тебя рекомендую. - Спорый - на дело скорый, - отшутился Павел, но Егорьевский заметил его серьезный взгляд и понял по-своему. Кивнул, указал в направлении невысокой поленницы, куда уже подходил «гражданин полковник» в выцветшей гимнастерке и сдвинутой на затылок фуражке. Государь поздоровался с новым помощником, не глядя в глаза. Вблизи Павел с огорчением подметил, как сильно постарел Федор Николаевич с тех пор, как они общались в Ставке. Мужчины быстро приноровились к темпу и друг к другу, что было неудивительно, ведь раньше Павел с дядей частенько проводили время за распиловкой. Работа закипела. - А не сделать ли нам перерыв? Я бы покурил, - предложил государь через час активного труда. - Поддерживаю, - улыбнулся Павел и отпустил рукоять пилы. Федор Николаевич вдруг поднял голову, взглянул в темно-карие глаза высокого худого «красноармейца». - Неужели охранники освоили французский язык? – с недоумением рассматривая молодого человека, поинтересовался государь. - Ну что вы, дядя, - весело отозвался Павел, радуясь оплошности Федора Николаевича, который заговорил с ним, как со своим обычным партнером по заготовке дров, швейцарцем Гильбертом, по-французски. – Тех, кто внятно говорит по-русски и знает грамоту, сразу повышают по службе. А вы говорите – французский! Взгляд государя потеплел. - Павлуша, - тихо произнес Федор Николаевич. От звука голоса с такими знакомыми интонациями Павлу захотелось броситься дяде на грудь и разрыдаться, как в детстве. - Обнял бы тебя, негодника, - сказал тем временем государь, незаметно смахивая слезы с уголков глаз. – Да соглядатаи разгадают инкогнито. Ты как здесь оказался? Геройствуешь? - Так точно, ваше величество, - бодро согласился Павел. – Осуществляю шпионскую деятельность в тылу врага. Государь улыбнулся, его блеклые глаза вдруг наполнились светом, просветлели и поголубели, он распрямился и словно чуть помолодел. - Давно ли? - Две недели, Федор Николаевич. Рассматриваю несколько вариантов спасения семьи. Государь покачал головой. - Grand-maman Ольга Александровна привела броненосец в Севастополь, специально для вас, - поделился информацией Павел. - Ты знаешь историю, Павлуша. Из застенок революции путь не заграницу, а на плаху, - государь прищурился на кучку курящих у забора охранников. – И неужели ты так плохо понимаешь меня? Как сам считаешь, могу я унизиться до побега? Павел не смог выдержать пристальный мудрый взгляд дяди и отвел глаза. - Понимаешь… - кивнул Федор Николаевич, улыбаясь в усы. – Я всегда знал, что ты мне близок. Потому и люблю, несмотря ни на что. Уверен, ты не собираешься тащить меня из-под ареста. Государь поднялся с бревна, на котором они сидели и курили, и направился обратно к поленнице. - Так с чем тогда пожаловал? Свидеться напоследок? – продолжил разговор Федор Николаевич, задавая неторопливый размеренный темп работе, во время которой можно было общаться. - Отдайте за меня Веру, ваше величество, - выпалил Павел, нажимая на рукоять. Пила взвизгнула, добавив значимости словам. Государь исподлобья взглянул на родственника. - Каков наглец! Так и отдать? - Я уже сватался, потому не вижу смысла в долгих объяснениях. Я сберегу вашу дочь. Обвенчаюсь, как только появится возможность. Вера будет со мной счастлива. - Ну, рыцарь, - покачал головой государь. - Явился, значит, вызволять девицу из темницы? А если невеста откажет? - Я уверен, что великая княжна из чувства долга будет настаивать на том, чтобы остаться с вами. Но вы отец, читайте в ее душе, Федор Николаевич. Она любит меня. - А тебе-то это зачем, Павлуша? Она любит, а любишь ли ты? - Я обещал вашей дочери защиту и преданность, - упрямо наклонил голову Павел. – И не отступлюсь. Поговорите с великой княжной наедине, прошу вас, дядя. Федор Николаевич развел руками, отставляя пилу. - Я заведу разговор, если смогу. К ним подошел конвой. - Достаточно дров на сегодня. Ваша прогулка закончена, гражданин арестованный. Встреча усугубила тревожное настроение Павла. Он машинально отшучивался и балагурил с сослуживцами по охранному отряду, ловко вытаскивал из костра вкусно дымящуюся картошку, громко хрустел малосольными огурцами и всячески демонстрировал удовольствие от жизни. Но вечером, оказавшись в своей небольшой комнатке, с низким потолком, простой мебелью и светленькими обоями в цветочек, Павел ощутил озноб липкого страха от предчувствия страшной катастрофы, грозящей державной семье скорой гибелью. Во время разговора великий князь понял обреченность государя. Федор Николаевич уже вынес себе приговор, морально был готов принести семью в жертву революции. Как самодержец по рождению, он имел на это право. Павел не собирался оспаривать решение государя, родственная никитинская кровь уважала и поддерживала действия дяди. Но не лично Павел, разум которого бунтовал против позиции «агнца на заклание». Он сам слишком ярко любил жизнь. Великий князь решил во чтобы то ни стало убедить государя отдать ему Веру, спасти старшую дочь державной семьи. С Федором Николаевичем получилось свидеться лишь через два дня, к вечеру. Затевалась всеобщая баня, дрова быстро закончились. Красноармейцы начали переругиваться, пытаясь выяснить, чья очередь с бывшим государем. - Это же не человек, а настоящий кровопивец! – жаловался один из работников подошедшему на спор коменданту. - Двужильный какой-то и отдыху ему не надо! С ним пять минут поработаешь и силы вон! Павел удачно попался на глаза Егорьевскому. Комендант улыбнулся. - А вот товарищ Дмитриев и такой темп выдерживает. Работы бояться – счастья не видать. - Товарищ Дмитриев - феномен из народа, - ввинтил диковинное слово один из любителей читать на досуге газеты. – У него сложение выносливое! - Это ты меня так заковыристо дурачком назвал? – поинтересовался Павел, сдвигая брови и всем видом изображая праведный гнев. Комендант ловко отвел Павла от начавшего объяснять непонятные слова охранника. - Отправляйся, Павел Дмитриевич, на распиловку, очень уж ловко у тебя получается. - Так с малых лет пилим. На деревне как без дров? Удивительно, как остальные не выдерживают? - С бывшим самодержцем работать – много надо характера иметь, - заметил комендант, оглаживая пышные усы и прищуриваясь на молодого человека. – Сам-то не ощущаешь его прежнего величия? - Никак нет, товарищ Егорьевский, - пожал плечами Павел. – Я на фронте много господ военных повидал, обвык к обращению. Арестант наш странный немного. Говорит мало и мудрено, на вопрос отвечает, а что ответил – непонятно, навроде сестрицы моей блаженной. Так та сызмальства дурочка, а государю бывшему умным быть положено. Комендант внимательно посмотрел на Павла изжелта-карими глазами и кивнул. - Пожалуй, в твоих словах есть доля правды. Но не думай, что раз он тихий, то и проблем нет. На подходе к городу белые отряды собираются, еле их атаки отбиваем. Ждем со дня на день наших бойцов с Поволжья. Наверное, придется скоро город отстаивать, а причина – вот здесь, в этом доме. Не будет от белогвардейцев покоя, пока сам бывший и его семья живы. Вышедший из здания государь выглядел удрученным. Молча кивнул Павлу, вежливо поздоровался с Егорьевским. Комендант важно надул щеки. - Виделись уже сегодня, гражданин арестованный. Вот товарища вам выносливого в подручные подобрал. Выполняйте его команды, тогда у вас будет шанс получить дополнительное время для прогулки. Федор Николаевич улыбнулся детской потерянной улыбкой, а Павел ощутил, как ярость на самодовольного простолюдина начала застилать глаза. Он оскалился, отгоняя дурное желание огреть коменданта чем-нибудь тяжелым, чтобы не забывался перед государем. Егорьевский принял гримасу «красноармейца» за одобрение и отошел к конвою, громко перераспределяя силы. - Что, тяжела шпионская доля, Павлуша? – тихо поинтересовался государь, мгновенно поняв состояние родственника. - Вот олух, - отозвался Павел о коменданте, понемногу приходя в прежнее состояние. – Нелегко вам приходится, дядя. Что-то в последнее время они совсем не церемонятся. Государь уверенно сделал первое точное движение пилой. - Ты и сам знаешь, что это означает. А расскажи-ка ты лучше, дорогой Ромео, о своем плане. У тебя ведь есть план? Павел удивленно взглянул на Федора Николаевича. Государь незаметно усмехался в усы. - Я хорошо тебя знаю, ты сначала все хорошенько обдумаешь и лишь потом предлагаешь готовое решение. Раз просишь отдать Веру, то значит, подготовится уже. Наверное, нечто изящное, в стиле «Маскарада»? - Скорее, «Двенадцатой ночи», - поневоле принимая заданный дядей легкий тон светских салонов, отозвался Павел. - Подмена? – ухватил суть государь. - Угу. Павел не торопясь и даже в ритм распиловке, рассказал о своей встрече в имении (без уточнения, в чьем) с удивительной садовницей, упуская детали, но сохраняя основной смысл. Когда молодой человек, наконец, выдохся и сделал паузу в своем монологе, Государь вытер влажный лоб рукавом потертой гимнастерки. - Отстраненно говоря, у режиссера этой пьесы весьма дурной вкус, - заметил он не без иронии. Павел согласно кивнул. - О да, постановка так себе. Вы знаете, я не фаталист, но девочка встретилась слишком вовремя, и я не мог не включить ее в основной актерский состав. Она сирота и никому не нужна, но тем не менее, была бережно выращена, словно дикая роза среди прекрасных сортовых. И при правильной подаче, следуя тому же сравнению, ее можно выдать за культурное растение. Государь покачал головой. - Все это неправильно. И с точки зрения морали общей, и личной. - Ее разум не понимает ответственности и приличий, - наблюдая, как из-под острых зубьев сыпались светлые опилки, выговорил Павел. – Варя слушается своих господ и по-детски почитает Бога. А обожает вас, государь. Государыню. Великих княжон и цесаревича. Я не знаю, кто привил ей эти чувства, но она искренне молится за вас и по-настоящему интересуется только вашей жизнью, словно близкими родственниками. Федор Николаевич вздрогнул и опустил пилу. Павел видел, его слова производили нужное впечатление. - За время дороги я плохо сошелся с Варей. Я не понимаю блаженных, а она явно из их числа – ума нет, одна оголенная душа. Мы ее учили, но я не знаю, насколько уроки задержались в ее голове, и как эта девица будет вести себя, когда окажется в вашем окружении. Она называет вас и государыню папой и мамой. Мне от этого жутко. Федор Николаевич посмотрел Павлу в глаза и потер лицо ладонями. Великий князь знал этот жест - так государь невольно выражал свое вероятное согласие в сложных ситуациях. В душе вспыхнула благодарность Иммануилу, ведь это хитрый князь Бахетов подсказал другу научить наивную девушку странному обращению к державной чете. Напоминание о Еремее Заплатине, который также называл Федора Николаевича и Софью Александровну «папой и мамой», сработало - государь крепко задумался. Работа продолжилась в молчании. Вечером Павел воспользовался приглашением командира охранного отряда попариться в маленькой баньке на заднем дворе. Мыло, судя по запаху и качеству, было реквизировано красноармейцами из государевых сундуков. Воровство среди конвоя не поощрялось, но, по русской традиции и для общего пользования, имело место. Зато веники были хороши – свежие, самосрезанные, отменно вымоченные. Удачно примостившись рядом с довольным парной и березовым массажем комиссаром Разиным, Павел ненавязчиво добился разрешения показать именитому доктору цесаревича свою «сестрицу» для консультации. А после бани, сидя в кругу отмытых красноармейцев под чахлыми деревцами недалеко от особняка, великий князь заметил у раскрытого окна Веру. Старшая царевна остановила взгляд равнодушных светлых глаз на шумной компании мужчин и зябко передернула плечами. Рядом с сестрой появились Надежда и Любовь: контрастно-оживленные, хихикающие, хитро поглядывающие на сборище у баньки. - Вот разморило мужланов, - не сдерживая голоса, заметила Надежда по-английски. - Они редко моются, будто табун жеребцов нас стережет, - фыркнув, засмеялась младшая царевна. Павел еле сдержался, чтобы самому не расхохотаться над глумливыми шутками аристократок. Вера молча прикрыла окно, никак не отреагировала на подтрунивание сестер. Посмотрела сквозь мутное стекло, прежде чем скрыться в комнате. Павлу показалось, что девушка вглядывалась во что-то сквозь существующую реальность, настолько отстраненным было ее похудевшее и побледневшее лицо. Наутро Павел попросил домовую хозяйку Матрёну Степановну помочь Варе одеться по-городскому и повел «сестрицу» на встречу с доктором. Конвой лишь слегка заинтересовался блеклой девицей. Бдительный товарищ Егорьевский заметил Павла под руку с барышней, но лишь прищурился и издалека кивнул. Пожилой доктор Ясенев, несколько десятков лет наблюдавший ближайшую родню государя, продрался цепким взглядом и через простоватое выражение лица, и через загар, и сквозь мужицкую бороду фальшивого красноармейца. - Какими судьбами, Павел Дмитриевич? – потирая кисти одна об другую, будто умывая, шепотом поинтересовался доктор. - Да вот позволили мне, как охраннику на хорошем счету воспользоваться присутствием ученого человека из медиков и привести к Вам на осмотр эту особу, - заковыристо изъяснился Павел, с трудом заставляя себя не улыбаться во весь рот от встречи со старым знакомым. Доктор посмотрел на увлекшуюся часами в стиле рококо, с завитушками и пастушками, Вареньку поверх круглых очков. - А что, позвольте осведомиться, тревожит барышню? Господин Ясенев всегда мог поддержать любую беседу и тон. - Барышня считается у товарищей красноармейцев моей сестрицей, - на всякий случай, обозначил Павел. - Определите степень ее разумности и поделитесь своими мыслями с государем. По-моему, у нее очевидные задержки в мозговом развитии. Всё-таки Павлу удалось удивить знаменитого доктора. Ясенев уставился на девушку, словно на заморскую диковинку, а великий князь,под предлогом выйти покурить, покинул прохладное помещение. Внутри особняка было не по-летнему холодно. У каждой двери стоял часовой. - Брр, неуютно тут, как в ледяном тереме, – поделился Павел ощущением с первым же попавшимся солдатом. Заметил коменданта, выходящего из гостиной. Вслед Егорьевскому неслась гневная английская речь. На простом лице мужчины появилась довольная ухмылка. - Такие нервные, эти бывшие вельможные дамы, - сообщил он то ли часовому, то ли Павлу. Великий князь пошел за комендантом. - Что доктор сказал по поводу сестрицы? – поинтересовался Егорьевский. - Оставил поговорить. Для впечатления гражданину специалисту требуется время. - Размяться не желаешь перед завтраком? – вроде бы равнодушно спросил комендант. - Быстро дрова кончаются, – усмехнулся Павел, но насторожился. Слишком часто его сталкивали с государем. - Доктор занят в последнее время, в доме болеют все. Даже учитель, тот вроде здоровый был, а сейчас постоянно за спину хватается или за брюхо. Наши бойцы обленились, две пилы сломали уже, - охотно поделился соображениями Егорьевский. – Да и с арестантом спорят, приходится отводить и внушение делать, чтобы драки не получилось. А ты, Павел Дмитриевич, редкой невозмутимости товарищ. Двойную порцию каши обещаю. Еще и сестру твою накормим. Павел пожал плечами и, подтверждая слова коменданта о своей сдержанности, ничего не возразил. Федор Николаевич выглядел уставшим, словно не спал накануне. - Я видел вчера великую княжну Веру, - сразу сказал Павел, как только они взялись за пилу, а Егорьевский отошел на достаточное расстояние. – Что с ней случилось, ваше величество? Государь вздохнул. - Она… изменилась. Еще по пути в Тобольск веселая была, шутила, унывать никому не давала, дерзила даже. Всю зиму и весну, пока сюда не переехали, держалась. И вдруг словно у нее силы закончились. Аппетита нет, желаний нет никаких. Ночами не спит, а если заснет – то вскоре вскочит с дикими глазами – пожары ей снятся. Бред ее я не разобрал, но Надя с Любой шепнули недавно, что она во сне постоянно повторяет твое имя. Крепко ты ей в душу запал, Павлуша. Федор Николаевич посмотрел в ясное небо. - Я смирился с мученическим венцом для нас всех, а ты явился, соблазняешь будущим для дочери. Как отец, я желаю Вере долгой и радостной жизни. Наверное, ты - единственный, кому я мог бы ее доверить. - Когда-то родители не одобряли вашего настойчивого желания жениться на тёте, - задумчиво выговорил Павел. – Государь Николай Николаевич благословил вас с Софьей Александровной на брак лишь перед смертью. Похоже, трудный путь к счастью - наследственный у Никитиных. Из дома выбежал учитель-швейцарец, размахивая руками. Павел замолчал, удивленно смотря на подскочившего к ним непривычно растрепанного, в застегнутой набекрень жилетке педагога. - Ваше величество! - возбужденно обратился он по-французски к государю, не обращая внимания на постороннего. - Там… у доктора… она… как царевна!!! Очки смешно перекосились на краснеющем лице. - Постойте, мсье Гильберт, – улыбнулся Федор Николаевич. - Давайте сначала. У вас такой вид, будто вы увидели привидение. - Да, - обрадовался сравнению учитель и, отдышавшись, объяснил. – К мсье Ясеневу привели девицу, словно родственница она чья-то… из этих, - швейцарец кивнул в сторону красноармейцев у подъезда. – А на лицо - вылитая великая княжна Вера! - Вам показалось, - печально улыбнулся Государь. – Может, и этот тип на кого-нибудь из великих князей похож? Федор Николаевич указал на Павла, который искусно изображал незаинтересованность. Педагог мельком взглянул на загорелого молодого человека в простой военной форме, оценил бороду, а потом вдруг всмотрелся в лицо, испуганно потряс головой и побежал обратно в дом. Павел присвистнул ему вслед, громко крикнул с насмешкой: - Эка припустил-то! Меньше надо водки употреблять, гражданин учитель французский! Солдаты у дома засмеялись. - Швейцарский, - тихо поправил Федор Николаевич. - Пролетариям должно быть все равно, - уверенно отозвался Павел. Мужчины помолчали, занявшись выбором бревна посуше и потолще, установили на козлы. Комендант Егорьевский подошел ближе, закурил, отстраненно наблюдая за работой. Видимо из-за нервного напряжения последних дней Павла замучила бессонница. Несколько ночей подряд он сидел у открытого окна, дышал июльскими ночами, курил, слушал звуки спящего города. Лишь на третьи сутки, едва коснувшись смятой подушки, Павел заснул и проснулся, как ему показалось, через пару минут - залетевший комар тонко и противно пищал над ухом. Комнату заливал свет от висевшей в посиневшем небе луны. На фоне окна явственно вырисовывался темный силуэт. «Воры…» - пронеслось в сознании Павла. Не надо было оставлять окна на первом этаже распахнутыми настежь. Однако, тут же разум отметил нечто странное. Фигура была слишком мощной для человека и будто бы… мохнатой? «Медведь…» - с неожиданным равнодушием определился Павел, не двигаясь с места. По законам сна он не испугался, но и не мог пошевелиться. Странное оцепенение охватило все тело. Неуклюжая фигура отвернулась от окна, расправила плечи, сбрасывая на пол тяжелую шубу. Павел узнал мужицкое лицо, всколоченную бороду и сальные волосы. Маленькие светящиеся глаза. И даже шелковую синюю рубашку с наивными вышитыми васильками. - Жарко, – то ли объяснил свое движение, то ли пожаловался Еремей Заплатин тихим голосом. Павел с ужасом зажмурился, мечтая проснуться. Но когда снова распахнул глаза, мертвый мужик не исчез. Напротив, будто приблизился. - Что ж ты, великий князь, опять обдумываешь всё, готовишься, а время-то упустишь… - с укоризной вымолвил Заплатин. Отчего-то Павел моментально понял, что имел в виду призрак. - Наверное, ожидаю, что армия сопротивления начнет битву за город и можно будет вывезти всю семью, - искренне отозвался он. Мужик покачал головой. - Ты ведь военный человек, голубчик. Неужели не догадываешься, какое на такой случай у супостатов распоряжение есть? - Уничтожить, но не сдать врагу, - машинально отрапортовал Павел и закусил нижнюю губу с досады. – Значит, нет никакого шанса спасти государя? Он был так шокирован внезапным пониманием бесполезности своих попыток вытащить родственников из плена, что, не задумываясь, задал вопрос собственноручно убитому злодею. Еремей развел руками. - Только тот, что ты придумал. Государь-то сам готов уже, да и семья тянется к душевному очищению. Одна Верушка в противоречии, и не будет ей покоя ни на этом свете, ни на том. За тебя держится, не хочет отпускать. Вытащи ее живой, а то душа ее загубленная начнет за тобой неприкаянная метаться… И поспеши, великий князь. Павел внезапно представил себе то, о чем поведал мужик, вздрогнул от пронесшегося по пальцам холодного озноба. Зубы застучали в ужасе перед неизвестностью. - Прости меня, Еремей Григорьевич… - вдруг прошептал он, приподнимаясь на кровати. В горле запершило, не давая выхода словам. Мужик улыбнулся. Его слабо мерцающие глаза на миг вспыхнули. - Бог простит, соколик, - услышал Павел затихающий голос. Силуэт медленно растворился в ночном воздухе. Молодой человек потер лицо замерзшими ладонями, согреваясь, приходя в себя. Мистика произошедшего заставила сердце тревожно стучать, а глаза - пытливо всматриваться в освещенные луной предметы. Мирно тикали ходики. За окном шумела листва. Павел потихоньку успокаивался. Определенно, нужно выдерживать режим, иначе персональный кошмар великого князя грозил стать его постоянным гостем. Павел несколько раз глубоко выдохнул. Решение поторопиться было принято, хоть и таким странным образом. Наверное, все привиделось Павлу в страшном сне. Не мог же он наяву общаться с мертвым «старцем», так же, как и предвидеть будущее… Павел оказался перед знакомым особняком. Миновал парадный подъезд, пробежал по коридору, вдоль закрытых комнат. Вниз по лестнице, в полуподвал, на все отчетливее слышимые крики и звуки выстрелов. В полутемном помещении метались тени и люди, в воздухе висел горький дым от стрельбы. Павел не смог пройти в комнату, словно его задержали сотни невидимых пальцев. В дверях стояли комендант Егорьевский и комиссар Разин - одинаково серьезные, словно при совершении правосудия. Ряд красноармейцев с револьверами и винтовками. Государь поднял руку для крестного знамения, но упал, прошитый многочисленными пулями. Женский крик. Государыня прикрыла рот платком. На ее глазах по стенам сползли две застреленные фрейлины, тряпичными куклами рухнули доктор и учитель-швейцарец. Громко матерящийся, смертельно раненый дядька-матрос выронил из рук бледного до синевы цесаревича. Особенно рьяный убийца подскочил к мальчику, занес над ним острый штык. Иоанн остановил остекленевший взгляд на суровом лице красноармейца. Павел понял, что цесаревич умер за несколько секунд до того, как тонкий клинок распорол грудь – больное сердце не выдержало потрясений. Государыня захлебнулась собственной кровью – помощник коменданта, веселый матрос Муромцев, по-бандитски перерезал женщине горло кортиком. Царевны метнулись к родителям, бросились на колени, пачкая свои белые платья красным. По ним уже прицельно стреляли из винтовок. Отчего-то пули отскакивали от девушек, заставляя убийц звереть и грязно ругаться. Комиссар Разин хладнокровно схватил младшую царевну за руку, другой зафиксировал голову, сгреб в кисть пышные короткие волосы. Егорьевский приставил к ее виску револьвер. Кровавый ручеек заструился по белоснежной скуле, Люба откинулась на оседающую на грязный пол, с ножом по рукоятку в яремной ямке, Надежду. Вера остановилась напротив комиссара, скорбно взглянула прямо в глаза Павлу. Великий князь подскочил в постели. На светлеющем небе гасли звезды. Павел стонал и плакал, зарываясь лицом в мокрую подушку, до белых костяшек сжимал кулаки. Кошмар казался слишком реальным. Молодой человек был уверен, что видел тот самый сон-предвидение, которых не бывает. Слезы лились, не переставая, щекотали впалые щеки, пропадали в черной бороде. Из-под матраса, где лежал пакет с документами, Павел вытащил небольшую икону Спасителя, греческого письма, принадлежавшую когда-то матери. Маленькая деревянная доска с темным ликом пахла можжевельником и сандаловым маслом. Павел сполз на пол, на колени, вспоминая сразу все слова о прощении, о спасении, о смирении. Наутро, с кругами под безумными глазами, Павел примчался в знакомый особняк и первый, кого он увидел, был доктор Ясенев, о чем-то яростно спорящий с комендантом. Великий князь вздохнул и весело поздоровался с охранниками, мимо которых только что промчался с перекошенным лицом. - А, товарищ Дмитриев! – увидел Павла Егорьевский. – Чего-то не в свою смену? - Домохозяйка вот уже полчаса ссорится с молочницей. Сбежал подальше от бабской свары, - бодро доложил находчивый Павел. Комендант засмеялся, распушая усы. - Это ты прав, ПалДмитрич, - заметил высунувшийся из окна бравый матрос Муромцев. – Не постоишь ли на посту, пока я отбегу по малой нужде? Павел ловко перехватил винтовку, заходя в дом, мимо спешащего наружу матроса, ответил на его быстрое рукопожатие, хотя желал бы выбить его кисти из суставов – на всякий случай. - Музыкальный час, - презрительно пояснил комендант исполняемую на фортепиано пьесу Чайковского, доносящуюся из приоткрытой двери гостиной. – Ты как насчет звуков инструмента? Голова не болит? А то немногие выдерживают. Павел пожал плечами. - А меня в сон клонит, - позевывая, высказался Егорьевский. – Оставлю тебя ненадолго одного, товарищ Разин просил зайти в кабинет. За время нахождения в особняке, начальники охранного отряда обзавелись собственными помещениями, расположенными в полуподвале. При воспоминании о том самом месте, Павел слегка изменился в лице. Комендант ободряюще хлопнул его по плечу. - Да не переживай, я быстро обернусь! Егорьевский исчез за поворотом, ведущим к подвалу, а дверь в гостиную приоткрылась шире. Звуки фортепиано усилились. Теперь было слышно, как тихо по-английски переговаривались государыня и царевны, как доктор что-то возбужденно шептал по поводу недавнего разговора с комендантом. Павел с любопытством заглянул в гостиную и увидел прислонившегося к косяку плечом государя, который словно внимательно слушал пьесу. - Видел, как ты в дом с винтовкой направлялся. Что-то плохо выглядишь, - так, чтобы слышал один Павел, сказал Федор Николаевич. - Плохой сон приснился, - не стал лгать Павел. Государь быстро взглянул в тревожные глаза молодого человека. - Тебя никогда не посещали мысли о совершении страшной ошибки, которая теперь тащит за собой в пропасть и тебя, и остальных? И что, только жертвуя своей жизнью, возможно хоть как-то привести в равновесия те качели, что раскачал? Павел закусил губу, а государь незаметно покачал головой. - Молчи, Павлуша. Я знаю тебя так же хорошо, как и ты меня. И потому я благословлю и отпущу Веру. Но ты понимаешь, что это надо сделать втайне от государыни? Павел кивнул, не сразу отвечая от переполнивших чувств. Наконец, прошептал, услышав громкие шаги из коридора. - Я выберу день, в самое ближайшее время. Пора действовать. А сейчас неплохо бы устроить небольшую ссору. Допустим, я возмутился ужасным и бесцельным бряцанием по клавишам. - Вы ничего не понимаете, молодой человек, - тут же громко отреагировал государь. – Людям, лишенным элементарного музыкального образования, не говоря уже о слухе, не понять величие Чайковского. - Объяснять это мужикам – пустая трата времени, дорогой, - моментально по-английски отозвалась из комнаты государыня. - О чем спор? – весело поинтересовался подошедший Егорьевский. - Правы вы были, товарищ комендант, - поморщился Павел. – Нет никаких сил слушать эту музыку господскую. Сплошное издевательство над людьми. Да и гражданка арестованная возмущается. Только разобрать не могу, не по-нашему матерится-то. - И тут ссору нашел. Не твой день сегодня, товарищ Дмитриев! - захохотал комендант и, завидев Муромцева, отпустил Павла домой. Вернувшись на квартиру, великий князь начал с того, что отвел оживленную Вареньку к местному умельцу-фризюреру. В результате девица обзавелась модной в сезоне стрижкой «бубикопф», похожей на вынужденную прическу великой княжны Веры. Потом Павел отправился гулять по городу, к железнодорожному вокзалу и самому большому рынку. Потолкавшись среди торгового люда, он узнал, кроме свежих сплетен, где можно было обзавестись парой лошадей. Вечером же, строго запретив квартирной хозяйке Матрёне Степановне критиковать новый образ «сестрицы», молодой человек уединился в своей комнате и тщательно перебрал содержимое приготовленных для похода заплечных сумок. Удачное стечение обстоятельство обнаружилось в пятницу, когда Павел получил жалование и понял, что в особняке осталось на редкость мало народа. - Каждый раз такая напасть, - доверительно поделился проблемой комендант. – Как выплата денег, так на следующий день людей не досчитываемся. Хоть и дисциплина, но не выдерживают, напиваются вусмерть. Хорошо, что арестанты у нас тихие, а в остальные дни мы любой, даже вооруженный штурм отразим. - Можно разделить отряд на две группы и выплачивать жалование в разные дни, - осторожно предложил Павел. Егорьевский удивленно уставился в лицо великого князя. - Об этом я как-то не подумал. А ты смекалистый, товарищ Дмитриев. - Это не я, - усмехнулся Павел. – В полку на фронте так делали. Кажется, предложение сильно заинтересовало коменданта и окончательно расположило к Павлу. Егорьевский спокойно согласился на просьбу своего «красноармейца» повторно привести к доктору сестру. - Нас с товарищем Разиным еще сутки не будет, встречаем новый отряд, - заметил комендант. – Но я отдам распоряжения конвою, и тебя с сестрицей пропустят беспрепятственно. Больше раздумывать было не о чем. Ранним утром Павел разбудил Вареньку, приказал собраться. - В гости пойдем, к благодетелям, - объяснил дрожащими от волнения губами. Чтобы успокоиться, Павел еще раз проверил содержимое вещмешков. На случай, если не застанет Матрёну Степановну дома (она собиралась с детьми гулять в городском парке), набросал для нее вежливую записку, в которой уведомлял о внезапном отъезде, благодарил за радушное отношение, переплаченные же деньги просил принять в счет причиненных неудобств. У калитки с Павлом спокойно поздоровались знакомые часовые, едва взглянули на прижавшуюся к сильному плечу Варю, отомкнули тяжелый засов. Во дворе было тихо. Несколько красноармейцев – всё, что осталось от грозного отряда после вчерашних возлияний, в расстёгнутых гимнастерках, расположились на теплых бревнах и пили чай с сухарями. На траве валялись грязные миски из-под каши. День обещал быть жарким. Павел прокричал охранникам слова приветствия. Мужчины лениво помахали руками в ответ и вернулись к своему завтраку. В прохладном вестибюле, у самой входной двери, сидели два охранника и играли в карты. На Павла и его спутницу посмотрели сначала с подозрением, но быстро узнали и пропустили в дом. Великий князь прошел коридором, свернул в кабинет доктора. Господин Ясенев строчил в толстом журнале неразборчивым медицинским почерком. - Доброе утро, - словно не удивившись, улыбнулся невозмутимый доктор. - Где находится государь? – пожимая его руку, поинтересовался Павел. - В гостиной, полагаю. Кофе подали несколько минут назад. Я опаздываю, да надо дописать кое-что, – доктор взглянул на роскошные часы, вновь заинтересовавшие Варю. - Прошу вас пригласить сюда государя, не привлекая внимания остальных, - Павел был так серьезен, что Ясенев без слов поднялся и вышел из комнаты. Федор Николаевич остановился на пороге, моментально заметил и Павла, и одетую по-городскому девушку. - Сегодня, - понял он до того, как великий князь успел что-либо сказать, приблизился, пристально вгляделся в бледное миловидное личико. Варя спокойно посмотрела в голубые глаза государя, а потом мягко и не без изящества наклонилась, целуя огрубевшую жилистую руку. - Ну что ты, деточка, - ласково отнял ладонь государь и погладил девушку по голове. Легкий светлый платок развязался, сполз с волос на плечи, показывая аккуратную короткую прическу. - Похожа, - грустно улыбнулся Федор Николаевич. - Как тебя зовут? - Верой Павел Дмитрич называет, государь мой, - пролепетала Варя, счастливыми глазами глядя на самодержца. - Руководите, Павел Дмитрич, - передразнил Федор Николаевич. - Барышень надо переодеть, - тут же воспользовался предложением Павел. - Потом мы нагло уйдем у всех на глазах. - Хороший план, - иронично одобрил государь. – Простой. - Здесь должна быть ширма, - быстро сориентировался доктор, без объяснений понявший задуманное, вытащил из-за гардероба дорогую китайскую ширму, установил около дивана. Государь вздохнул и вышел из комнаты. Вернулся через несколько минут, ведя под руки двух старших дочерей. Вера равнодушно поздоровалась с присутствующими и засмотрелась на искусно прорисованных журавлей и сливовые деревья на натянутом шелке. Доктор Ясенев усмехнулся – с другой стороны ту же ширму с любопытством изучала Варенька. Надежда по привычке присела перед незнакомым мужчиной, но потом взглянула в загорелое лицо голубыми отцовскими глазами. - Ах, кузен! – воскликнула она и испуганно зажала ладошкой рот. – Вы живы? - Отчего бы нет? – удивился Павел. Надежда всхлипнула. - Но как же… В газетах пропечатано было, что всех великих князей, которые на фронте воевали, арестовали и к смерти приговорили… - Подожди, - остановил государь. На его лице отразилось искреннее изумление. – Когда же это было? - По весне, как только сюда переехали, - прошептала Надежда, уже не сдерживая слез. – Кавказский фронт был окончательно ликвидирован, да еще известие это тут же. Вера подумала… - она отвела взгляд на старшую сестру. - Значит, неправду в газетах пишут, - заметил наблюдающий сцену доктор. - Правду, - угрюмо отозвался Павел. Теперь он отчасти понимал глубокую оцепенелость Веры. – Все участвовавшие в войне Никитины, действительно, арестованы, даже Федор Федорович. Я удачно проехал с медпоездом, в Петроград не попал, сразу отправился в Крым. - В Кореиз, - еле слышно уточнил Федор Николаевич. - Сейчас я увезу Веру, - с ощущением вины перед Надей, сказал Павел. – Армия сопротивления у города, ее задача - освобождение самодержавной семьи. Великая княжна Надежда серьезно кивнула. - Давно пора бы Вам появиться, Павел. - Nadine? – удивленно выговорил государь. Надежда смело посмотрела отцу в лицо. - Вы же сами видите, что с Верой происходит, рара. Совсем она окаменела от отчаяния. - Помогите барышням переодеться, кузина, - попросил Павел, чувствуя, как утекает время. – Надо спешить. Надежда как раз заметила стоящую в сторонке Вареньку. Наверное, в голове царевны сразу появилось много вопросов, но девушка не подала виду, подхватила сестру и неизвестную за руки и поволокла за ширму. Павел сунулся следом и тихо попросил кузину: - Постарайтесь так зашнуровать корсет Веры, чтобы она смогла без подозрений носить мужскую форму. Надя встряхнула короткими кудрями. Павел быстро изложил государю приблизительный маршрут возвращения. Старался быть убедительным и еще раз заверил дядю, в присутствие доктора Ясенева, что ни словом, ни поступком не обидит царевну. Государь молчал. Доктор шумно сопел и поправлял очки на переносице. Из-за ширмы слышался сердитый голос Надежды, ругающий нерасторопность девиц. Потом Павел вышел за дверь, приблизился к играющим в «дурачка» красноармейцам, отозвался на удивленные взгляды обоих: - Доктор пока с сестрой беседуют, меня отправил прогуляться. Охранники не заподозрили ничего странного, тем более, что их игра подходила к финалу. Великий князь скучающе выглянул во двор, заметил всё еще отдыхающих на бревнах солдат. В вестибюле нагло закурили охранники, один из них тасовал замусоленную колоду. Павел вразвалочку вернулся в кабинет, плотно прикрыл двери и встал у выхода – запираться было строго запрещено. Из-за ширмы появились переодетые девушки. Государь и доктор молча переглянулись. Сейчас Павел мог убедиться, как удивительно похожи великая княжна и Варя, хоть глаза и подмечали малейшие нюансы: Вера была старше, чуть выше, грациознее, походка легче, жесты точнее. Гордый поворот головы и прямые плечи. Волосы – крупными волнами, пепельного оттенка, много привлекательнее просто-русых прямых прядей Вари. Длинная шея и маленькая родинка на ключице - сейчас Павел не видел ее, скрытую глухим воротником ситцевого пестрого платья, но помнил по прежним балам. Серые глаза с присущим только царевне задумчивым выражением. Тонкие брови изящными росчерками, в отличие от чуть ассиметричных, ровных бровей Вари. Но, если не присматриваться, сходство казалось удивительным. Надежда постаралась, затянула Варю в тесное платье сестры так, что новоиспеченная «царевна» поневоле побледнела, а в лице появилась похожая отрешенность. - Пожалуй, твоя идея не так уж плоха, - обратился к Павлу государь. Он поманил за ширму старшую дочь и великого князя. Доктор Ясенев усадил перед собой Надежду и Варю и начал задавать какие-то отвлекающие вопросы про самочувствие, делая пометки в журнале. А Федор Николаевич развернул чистое полотенце, бережно высвободил небольшую икону. - Не знаю, зачем из дворца взял, - пробормотал он, словно себе под нос. – Не должна бы пригодиться. Но, смотри-ка, оказалась уместной. Государь посмотрел на Веру и Павла. - На колени, – приказал тихо. Перекрестил Казанским Пречистым Ликом Богоматери сначала дочь, потом молодого человека. - Благословляю на долгую и согласную жизнь вместе. Береги Веру, - государь посмотрел заблестевшими глазами на Павла. Великий князь кивнул, не имея слов от волнения, и почтительно приложился губами к руке государя. - А ты, родная моя, отныне слушайся его и почитай, как супруга, - строго обратился Федор Николаевич к дочери. Вера спокойно поцеловала руку отца, но Павел видел, что девушка думала о чем-то своем, и кажется, неприятном. Она часто хмурилась и сжимала губы, словно переживая приступы боли. Государь вручил Павлу благословенную икону, трижды расцеловал в щеки. - Ступайте с Богом. Сквозь пелену непрошенных слез великий князь взглянул в голубые глаза Федора Николаевича. Откуда-то появилось горькое осознание, что виделись они в последний раз. Азартно играющие в карты охранники не обратили на выходящих на улицу никакого внимания. Часовой у калитки окликнул: - Не будет ли покурить, товарищ Дмитриев? Крепко удерживая в руке холодную ладошку царевны, Павел похлопал себя по карманам, нашел портсигар, угостил двух красноармейцев американскими папиросами. Обменялся парой фраз про жаркую погоду и безответственность некоторых товарищей, похмельно отсыпающихся в сарае на заднем дворе. На бледную, неброско одетую девушку мужчины не смотрели – о глупенькой сестре солдата Дмитриева знали в отряде. С бешено колотящимся сердцем, каждую секунду ожидая окрика и выстрелов в спину, Павел вышел с равнодушной Верой за калитку. Неторопливым прогулочным шагом парочка отправилась вниз по немноголюдному проспекту. Вера спокойно рассматривала аккуратно расправленные гимнастерку и брюки-галифе, удобные сапоги из телячьей кожи, не признавая свою собственную форму. Больше всего великому князю хотелось схватить нареченную невесту за плечи, сильно встряхнуть, закричать, заставить посмотреть в глаза, увидеть медленное или стремительное узнавание, растерянную улыбку, слезы – хоть какие-то эмоции. Но Павел не рисковал - с бесстрастной Верой было проще выбраться из города, а уж там, по дороге к недалекой станции, он заставит царевну вспомнить. - Сможете чувствовать себя свободно в мужском военном костюме? – осторожно поинтересовался Павел, указывая на форму. Вера кивнула. Она так и не взглянула в лицо молодому человеку, лишь на плотно сомкнутых губах появилась тень улыбки. - Да, господин офицер. Переодетая в обмундирование младшего офицерского состава Вера моментально приобрела мальчишеское очарование. Павел осторожно растрепал пышную прическу великой княжны, чуть косо надел купленный накануне картуз. Вера пригладила на себе гимнастерку. - Прогуляемся, ваше высочество? – с вызовом спросил Павел, втайне надеясь, что царевна обратит внимание на тон. - Почему бы нет? Погода отличная, - послушно отозвалась Вера. В помещении бывшего овощехранилища, где местные барышники торговали лошадьми, Павел быстро выбрал двух молодых меринов, профессиональным взглядом гвардейца конного полка определив отличное здоровье, покладистый характер и выносливость животных. Увязав вещмешки на приобретенных скакунов, Павел отдал один повод спутнице. Царевна погладила своего серого в яблоках по теплому носу, легкая улыбка обозначила ямочки на впалых щеках. Вера всегда любила лошадей. От рынка до выхода из города было рукой подать, но с недавних пор занятый красной армией Екатеринбург охранялся пропускными пунктами с вооруженными бойцами. На посту находился разморенный жарким днем красноармеец. Его товарищи спали неподалеку, в телеге с угрожающе нацеленным на город пулеметом. Солдат лениво просмотрел документы Павла, в том числе расписку с места временной работы с размашистой подписью коменданта Егорьевского, мазнул по лицу сонным взглядом и обратил внимание на отрешенно смотрящую в голубое небо Веру. - А это кто таков? - Брат мой, - отозвался Павел. – В соседнее село едем, договариваться о провианте для дома, - он многозначительно качнул головой в сторону, где приблизительно остался особняк инженера Игнатьева. - А почему в форме дорогой? – указал наганом на тонкую фигурку постовой. - Так из царских тюков, - развел руками Павел. – Они носили, теперь наша очередь. - И то верно, - согласился красноармеец, почесал пятерней под жаркой папахой и откинул шлагбаум. В телеге даже не пошевелились. За городом сразу началось поле и редкий лесок, спускающийся к небольшой мелкой речушке. Павел пустил коней рысью, поминутно оглядываясь на великую княжну. Вера, казалось, еще не поняла, что с ней произошло, лишь глубоко задышала полной грудью, наслаждаясь запахами травы, цветущей белой кашки и клевера, висящего теплого пара над рекой. Пьянящим запахом свободы. Речка оказалась настолько мелкой, что кони легко перешли вброд. Дальше начались заливные луга, Павел отпустил лошадей в размашистый галоп. Ветер приятно освежал лицо. Кони шли вровень, и молодой человек вовремя заметил, как находящаяся слева Вера начала пристально заглядываться на спутника. Великий князь тут же перевел своего гнедого сначала в рысь, а затем показал шенкелем идти шагом. - Остановитесь! – услышал он ожидаемую команду и спешился. Вера ловко спрыгнула с серого в яблоках, не дожидаясь помощи от мужчины. Неожиданно внимательно проследила взглядом за попыткой Павла подхватить благородную даму. Наконец, встряхнула головой, очнулась, ее глаза расширились, губы приоткрылись в беззвучном произнесении запретного в семье имени. Взгляд заметался по загорелому лицу, по черной густой бороде, меняющей знакомый облик, но все же, все же… Яркий румянец вспыхнул на бледных скулах и Вера протянула руки. - Павел? Это вы? - Узнала… - удивленно покачал головой великий князь. - Да я вас в любой маскировке… - начала девушка и задохнулась словами от нахлынувшего волнения. Она судорожно сглотнула и перевела взгляд на окружающий пейзаж. – Что же происходит? - Побег, - расплылся в улыбке Павел, ощущая, как собственное сердце начало отстукивать неровный частый ритм. – Похищение невесты. То есть не совсем похищение, ведь дядя самолично передал вас мне из рук в руки. Вы помните – слушаться и почитать? Вера знакомым жестом прижала ладони к покрасневшим щекам. - Вы вернулись за мной. Спасли из горящего дома, как и обещали… - Я бы сказал, что спасение только начинается. Нам предстоит долгое и, не скрою, опасное путешествие. - Это неважно, Павел, - тихо сказала Вера, и ее светлые глаза заблестели от навернувшихся слез. – Вы живы. Вы спасли меня от накатившего безумия. Моего личного кошмара. Я не сомневалась в вас, великий князь. - И я никогда не сомневался в вас, царевна Вера, - совершено искренне улыбнулся Павел и вдруг заметил, как похожи просиявшие восторгом серые глаза великой княжны, льдистым своим мерцающим оттенком, на сказочные очи Иммануила Бахетова. Открытие восхитило Павла, и он порывисто прижал девушку к обтянутой выцветшей гимнастеркой груди, заражаясь ее таким внезапным, после долгого оцепенения, счастьем. Коснулся ртом доверчиво подставленных губ Веры. Губы оказались мягкими, теплыми и такими отзывчивыми, что долгий поцелуй вышел сам собой. Едва переводя дыхание и ощущая учащенный стук чужого сердца, Павел выговорил, с глупой радостной улыбкой: - Поспешим, ваше высочество. К закату нам надо добраться до леса у станции. Через полчаса скачки по накатанной двойной колее, вдоль полей и лугов, всадники придержали коней. - А как же papa и mama? – вдруг с тревогой спросила Вера. - Надин и Люба, Бэйби? «Совсем пришла в себя», - с удовольствием понял Павел и ответил с правдивым выражением лица: - Существует большой план по освобождению. Среди охранников есть верные люди, а к самому городу подтягиваются белые отряды. Государь знает об этом. Я приехал лично за вами, Вера, потому и настаивал, чтобы вас отпустили одну. Я нагло воспользовался шансом все же заполучить вас, несмотря ни на что. - Вы всегда держали слово, - улыбнулась Вера, протянула Павлу руку. У реки они отпустили лошадей напиться, а после повели шагом. Вера глубоко дышала, любовалась на окружающий пейзаж, чуть смущаясь, хитро посматривала на своего спасителя. Павлу тоже было весело – его план пока удавался, они быстро отдалились от города, двигались в правильном направлении, Вера оживала с каждой минутой, прекрасно управляла серым конем, по-видимому, свободно себя чувствовала в мужской военной форме и просто радовалась нежданному спасению. Приняв факт освобождения, царевна начала задавать вопросы, желая знать подробности о вызволении государя. Павел рассказывал, все больше увлекаясь, стараясь убедить девушку и отчасти себя в возможности побега семьи. Ему очень хотелось в это верить. Вера слушала пылкие речи нареченного жениха и потихоньку успокаивалась. На горизонте появился лес, за которым находилась, если верить картам, железнодорожная станция у населенного пункта со сложным названием Ревда. Ночь Павел планировал провести у леса, на берегу небольшой извилистой речки. Июль стоял на редкость жаркий и сухой, и даже ночью температура была выше, чем обычно в этом месяце. Лес полого спускался к реке, начинался густым скоплением осин, ясеней и лип. Сладкий аромат раннего цветения сразу привлек внимание Веры. Явно красуясь молодецкой удалью, Павел несколько раз подпрыгнул и сорвал с нижних ветвей пахнущие медом соцветия. Целебный липовый цвет был прекрасным дополнением к вечернему чаю. Еще в поле Павел заметил белые шляпки шампиньонов и вскоре молодые люди набрали целый картуз ароматных грибов. Позволив коням брести вдоль русла, путники достигли чистого лесного ручейка, впадающего в реку. Павел наполнил обжигающе холодной водой два походных котелка – для похлебки и чая. Остановились они ближе к вечеру, на небольшой полянке, откуда просматривалась река. Павел привязал коней за чумбур к дереву, ловко установил палатку, взялся за сооружение костра. Вера активно помогала собирать сухие ветки, обложила место для очага камнями. Павел продемонстрировал чудеса поварского искусства, заварив в котелке пшено со смесью сухих овощей из солдатского пайка – морковью, свеклой, луком и петрушкой. Щедро посолил, добавил лаврушки и большую пригоршню набранных в поле шампиньонов. Ароматная похлебка вскоре поспела. Котелок установили на плоский камень, а над костром Павел подвесил вторую ёмкость, для чая. Вере была вручена походная ложка. Великий князь развернул холщовый мешочек с ржаными сухарями. - А Вы, оказывается, превосходный cuisinier, - лукаво улыбнулась Вера, подув на ложку и отведав варева. - Разумеется, фронтовая жизнь научит многому, - радостно отозвался Павел. Он, конечно, преувеличивал, кашеварить ему раньше не приходилось. Однако, наблюдательный молодой человек достаточно времени проводил у походной кухни, чтобы понять принцип приготовления горячего супа. Наваристая грибная пшенная похлебка, после целого дня на свежем воздухе и волнений, показалась и Павлу, и царевне чрезвычайно вкусной. Выглядевшая ненормально худой Вера уписывала за обе щеки, а потом смущенно призналась: - Я даже не помню, когда ела с аппетитом. В том доме, под круглосуточным наблюдением, мне все казалось пропитанным отвратительными запахами… солдат. Даже пища. Павел с наслаждением закурил. Вера пожелала сама заварить чай – когда-то она с удовольствием занималась этим во дворце, по праву старшей дочери. Липовый цвет придал темному настою аромат свежего меда. Павел осторожно развязал пакет с заранее наколотым сахаром. - Какой вы предусмотрительный! – восхитилась Вера. - Вам достанется хозяйственный муж, - поддержал комплимент Павел. Вера стыдливо опустила ресницы, но молодой человек видел, что великая княжна радовалась его словам. - Завтра мы выйдем к железной дороге и попытаемся проехать сколько получится, не вызывая подозрений. Если вам удобно в форме, то останетесь моим младшим братом, у меня и документы есть. Но тогда нам нужно разговаривать запросто. - Это как? – заинтересовалась Вера, осторожно пробуя полученный чай. С кусочком сахара за щекой получалось необыкновенно вкусно. - По-русски. Как братья. Вы слышали, как говорили охранники в доме? Трудно изображать простых людей, общаясь при этом вежливо и на английском, вы не находите? Вера кивнула, протянула Павлу горячий котелок. Наевшись, путники удобно устроились у палатки. Начало темнеть. Костерок горел едва-едва. Павел вытащил из вещмешка приготовленное для Веры тонкое шерстяное одеяло, бережно накинул на хрупкие плечи. Девушка доверчиво склонила голову на плечо Павлу. Великий князь заметил, что у царевны начали слипаться глаза от усталости, и завел рассказ о своем путешествии с крестьянами из Крыма до Екатеринбурга. Голос Павла подействовал на Веру усыпляюще, и вскоре девушка обняла жениха руками, ровно задышала. Ее голова медленно сползла с мужского плеча на колени. Не проснувшись, Вера потерлась щекой о грубый материал военных брюк, устроилась поудобнее. Павел улыбнулся, погладил царевну по густым пепельным волосам. Короткие волнистые пряди оказались неожиданно мягкими, такими приятными для ласки. Всю недолгую июльскую ночь Павел провел, сидя у палатки, прислушиваясь к непривычным звукам леса. Спящую Веру он перенес внутрь, со всех сторон подоткнув одеяло. И задремал, лишь когда на востоке просветлело и заалело. Где-то в кроне заливалась виртуозными звонкими трелями невидимая птаха. Павел быстро проснулся, сладко потянулся. Обнаружил себя сидящим у палатки, заботливо укутанным шинелью. От реки подбежала Вера. Личико у нее было свежим, глаза - ясными. Великая княжна ласково улыбнулась. - Доброе утро. Как спалось? - Мало, но на удивление крепко, - отозвался Павел. Царевна с видом фокусника развернула чистую тряпицу, в которой обнаружился белоснежный творог. В котелке оказалось свежее прохладное молоко. Вера осторожно выложила на плоский камень, заменяющий во время вечерней трапезы стол, пяток крупных яиц. Павел уставился на все это богатство, а потом на довольную произведенным эффектом Веру. - Откуда?! – только смог спросить великий князь. Царевна улыбнулась. - Утром крестьяне перебирались через реку, везли продукты на рынок в город. - Ты их ограбила или угрожала оружием? – Павел машинально бросил взгляд на винтовку. - Зачем так сложно? – пожала плечами Вера. – Честно купила. Павел отломил кусок творога, вспоминая позабытый вкус, отпил свежайшего молока. Прикрыл глаза от удовольствия. - Вкусно? – даже не видя Веру, Павел чувствовал радость в ее голосе. Кивнул. - Так чем заплатила? - Серьги отдала жемчужные. Давно уже не носила, да и не нравились совсем. А вот пригодились. Великий князь открыл глаза. Царевна счастливо улыбалась, смаковала творог, запросто облизывая тонкие пальчики. Они сытно позавтракали деревенскими продуктами, сварили яйца в котелке – на будущее, и начали собираться в дальнейший путь. Лошади за ночь отдохнули, наелись свежей травы, и теперь были готовы к длинному маршу. Недалеко от станции расположился большой отряд. Дымила походная кухня. Над одной из палаток развевалось красное знамя из чьей-то потасканной рубахи, так что Павел на расстоянии знал, к чьему лагерю приближались. - А вот и Сидоров! – неожиданно приветствовал всадников высокий молодой красноармеец. - А комиссар так тебя и не дождался, уехал с первым отрядом! - Сидоров так Сидоров, - пожал плечами Павел, моментально принимая роль незнакомого ему бойца. Вера посмотрела на великого князя и засмеялась. Всадники остановились, окруженные интересующимся народом. По внешнему виду Павел и Вера отлично вписывались в компанию. - А это кто? – закономерно спросил старший по отряду. - Брат мой младший. Увязался следом, не отогнать. Потому и задержались. - Я тоже Сидоров, – тоном озорного мальчишки, задумавшего грандиозную шалость, доложила Вера, уверенно спрыгивая с лошади. - Не слишком ли еще сопливый, малец? – добродушно заметил толстяк, облизывая ложку и засовывая ее в голенище. – У нас сражения намечаются. - Не пугай, дядя, - развязно отозвалась Вера с обиженной мордашкой. Незнакомые бойцы расхохотались, кто-то потрепал девушку по непокорным кудрям. Лошадей отвели к пасущемуся на отдалении небольшому табуну. Павла и Веру пригласили к обедающей группе, дали по миске каши. Вера жадно набросилась на сдобренную хорошим маслом рассыпчатую гречку, демонстрируя юношеский аппетит. Повар довольно улыбнулся. Занимаясь кашей, Павел внимательно прислушивался и приглядывался, неопределенно кивал на вопросы, не требующие длинных ответов. По окончании трапезы великий князь понял, что его приняли за отставшего от первой группы помощника командира. Подразделение екатеринбургского полка небольшими отрядами отправлялось для усиления Красной армии в Уфу. После привала бойцы построились и нестройными рядами потянулись к станции. Вера держалась рядом с «братом». Заливисто смеялась незатейливым шуткам местного балагура, весело поглядывала на Павла. Она была так похожа на мальчишку, вырвавшегося из-под взрослой опеки, что великий князь всерьез подумывал о временном присоединении к отряду. На железнодорожной станции, впрочем, их и не спросили о желании ехать вместе, это оказалось само собой разумеющимся. Командир отряда Знаменский просто посчитал бойцов по головам, включая вновь прибывших, и отдал приказ грузиться в поезд. Плацкартный вагон оказался до отказа забитым солдатами, люди разместились даже на багажных полках. - Хорошо еще, что не в товарном едем, - радостно поделился соображениями отрядный шутник по имени Василий. Поезд тронулся. Бойцы расселись у поднятых окон и закурили. Павел задумчиво смотрел на летний лес и пытался просчитать, сколько они сэкономят по времени, если доедут с красноармейцами до Уфы, и очнулся от мыслей, лишь заслышав звонкий голос Веры. Девушка оживленно общалась с новыми знакомыми, жестикулировала, смеялась, скаля белые зубы. Прислушавшись, Павел с ужасом понял, что Вера в своем мальчишеском образе складно врала о том, как сбежала из родительского дома, продавала на улицах газеты и порывалась уйти на фронт. - Да ты может и грамотен? - недоверчиво покачал головой один из старших, Семен Яковлевич. - Конечно, грамотен, - весело сверкнула глазами Вера. – Как иначе газеты продавать? Иной раз с газеткой в питейный дом зайдешь, да начнешь читать вслух новости. Мне буфетчики и чаю наливали, и калачами посыпными кормили. Информация - самый важный товар! Последнюю фразу девушка выдала серьезным тоном, явно передразнивая кого-то из взрослых. Потом сделала паузу и лихо утерла нос рукавом, как тут же догадался Павел – чтобы скрыть невольный смех. - А бойкий брат у тебя, товарищ Сидоров, - улыбнулся командир. – Пригодится нам. Как зовут тебя, малец? - Веник его зовут, – мрачно ответил за «брата» Павел. – Вениамин то есть. - Эка заковыристое имечко, - зашумели красноармейцы. - Мамка постаралась, - кинув на Павла непонятный взгляд, усмехнулась Вера. – Остальная родня хотела Дорофеем назвать. Павел сдался и, засмеявшись со всеми, откинулся к стене. Вере быстро вручили ворох газет. Половина отряда оказалась совсем неграмотна, остальные читали плохо и путались в мелком газетном шрифте. Вера сначала медленно, а потом все больше входя во вкус, приступила к чтению вслух. Новое развлечение понравилось красноармейцам. Старший даже прикрикнул, чтобы не курили, а то «у парнишки из-за вашего табачища в горле пересохнет». Попутно вокруг узнанных новостей развязывались дискуссии, во время которых кто-нибудь совал в руки Вере кружку с горячим чаем и кусочком сахара или горсточкой изюма. К вечеру девушка заметно утомилась от напряженного чтения и образа сорванца. Заметив бледность на лице «брата», Павел решительно отобрал газеты. - Хватит на сегодня, у тебя глаза, наверное, уже не видят. - А и правда. Говорят, буквы когда складываешь, то они в голове на мозги давят… - испуганно заметил один из бойцов. Старшие и умные громко захохотали. Вскоре появился повар с огромным самоваром. Вволю напившись крепкого чаю с белым, сдобренным маслом и вареньем, хлебом, красноармейцы настроились на лиричный лад. Балагур и весельчак Василий вытащил красивую саратовскую гармонь, перекинул ремень через плечо, бойко пробежался пальцами по кнопкам, развел меха. В вагоне раздались характерные переливы народного инструмента. Павел, сам прекрасно играющий на гитаре, прислушивался к необычному звучанию, отмечая безукоризненное исполнение гармонистом-самородком какой-то незнакомой баллады. Солдаты нестройно затянули печальную песню о неслучившейся любви. Вера доверчиво прижалась к сильному плечу Павла. От заунывной мелодии у нее слипались глаза. Павел посмотрел на смеженные, с загнутыми светлым кончиками, ресницы, и неожиданно умилился. Прикрыл хрупкие плечи своей шинелью и под ней, незаметно для окружающих, обнял уставшую девушку. Великий князь был немало удивлен. По его разумению, царевна должна была испытывать многие неудобства от проезда в вагоне, наполненном молодыми мужиками. Однако ночь прошла спокойно, Веру не разбудил ни богатырский храп, ни отчетливый запах дешевого табака, когда кому-то понадобилось покурить прямо в постели. Да и наутро девушка выглядела свежей и веселой. С удовольствием заглотила порцию непрезентабельной каши, чутко прислушивалась к речам красноармейцев, далеких от изысканных салонных бесед. Впрочем, мужчины и сами придерживали языки, оглядываясь на явно несозревшего брата «товарища Сидорова». Вера увлеклась своей ролью - мастерски справлялась с мимикой любопытного мальчишки, ни жестом, ни словом не выдавая своего пола. Даже однажды вмешалась во взрослую дискуссию, азартно и неприлично ругая сверженное Временное правительство. - За такие слова тятька вытянул бы тебя ремнем, - посмеиваясь, заметил Семен Яковлевич. - Тятька сам пострадал от Временного, - угрюмо пробормотала Вера. Опасный разговор прервал появившийся командир с тихим незаметным человеком, оказавшимся политруком. Руководители завели разговор о классовом неравенстве, о политике нынешней власти, о Советах и лидерах, что сидели в Кремле. Солдаты внимательно слушали, изредка задавая осторожные вопросы. Поезд остановился, не доезжая до станции Сатка. Красноармейцы высыпали в негустой перелесок, как изящно выразился Василий – «сходить до ветру». Павел с Верой остановились у нагретого вагона. - Где же ты такого обращения набрался, милый брат? – наконец, задал Павел мучающий его с начала железнодорожного путешествия вопрос. Вера звонко рассмеялась. - Ставили как-то в домашнем театре французскую пьесу. Я играла революционно настроенного мальчишку-беспризорника. Имела успех. - Очень достоверно, - признал Павел. – И не подозревал в тебе такого таланта. Вера грустно усмехнулась. - А я наблюдаю за этими людьми и понимаю, что они в чем-то тоже правы. И борьба их имеет смысл. - Это не дает им право уничтожать наших родных, - жестко возразил Павел. Великая княжна отвела взгляд на лес, не желая выдавать свою боль. Как ни была талантлива Вера, все же через некоторое время мужчины начали присматриваться к ней, подсознательно ощущая притяжение женского пола. Красноармейцы не подозревали обаятельного юношу в переодевании, но при общении старались оказаться поближе, ненароком коснуться, вдохнуть запах волос, да и сами разговоры становились все развязнее. Самый взрослый из отряда, фронтовик Семен Яковлевич, прямо сказал Павлу. - Следи за братом в оба. Не было бы беды. Великий князь молча кивнул - он и сам видел, как мужики вились около его невесты, а вскоре, стоило ему на минуту отвлечься на перекур с новыми знакомыми, как Вера куда-то запропастилась. Впрочем, почти сразу вернулась, уселась рядом с «братом», обхватила за шею и жарко зашептала в ухо, посмеиваясь, будто делясь какой-то веселой новостью. - Уходить нам пора, Павел. Меня почти разоблачили. - Кто? – беззвучно спросил великий князь. - Политрук. Прижал в тамбуре, обнаружил корсет. Дал мне ночь на размышления. - Гнида пролетарская, - прошипел Павел, сжимая кулаки. Вера нарочно громко засмеялась, накрывая своими ладонями напряженные кисти любимого мужчины. Павел закрыл глаза, выравнивая дыхание и стараясь привести мысли в порядок. Корсет - это было очень плохо. Догадливый политрук наверняка сделал правильные выводы. К тому же, поезд приближался к Уфе, где им предстояло соединиться с отрядом неведомого Павлу комиссара. Великий князь подозревал, что на товарища Сидорова он не похож, и обман будет тотчас раскрыт. Глубокой ночью, едва состав затормозил у какого-то полустанка, Павел и Вера смело спрыгнули на насыпь. - Попользовались проездом и продовольствием, – нервно хихикнула Вера, смотря вслед ушедшему в ночь поезду. - Считай, коней в залог оставили, – пожал плечами Павел. Царевна грустно вздохнула по своему серому в яблоках. Переночевали в поле – нашли неказистый, оставленный, видимо, сторожами шалаш, и безмятежно заснули, прикрывшись павловой шинелью. А едва рассвело, побрели вдоль железнодорожного полотна до первого населенного пункта. Павел даже приблизительно не знал, где они находились. Лишь ближе к вечеру, уничтожив весь запас сухарей, сахара и воды, молодые люди добрались до маленькой станции. Поговорив с разговорчивым работником путей, Павел прояснил, что они оказались на подходе к самой Уфе, на одной из предварительных развязок. - Вот этот состав до Благовещенска, а этот, к примеру, на Самару пойдёть… - рассказывал страдавший от недостатка общения рабочий. - А не знаешь ли, уважаемый, где покушать здесь можно? – поинтересовалась Вера. Мужик сдвинул фуражку, почесал затылок, а потом махнул рукой, приглашая за собой. На незначительной станции, к удивлению путников, оказался буфет. По словам разводящего, многие составы делали здесь продолжительную остановку, и перекусить на середине пути стало доброй традицией для машинистов. По поводу странных молодых людей в военной форме, голодных, как дикие звери, расплатившихся золотыми, еще царскими монетами, у буфетчицы наверняка появилось свое мнение. Но вслух женщина ничего не сказала, выдала путникам двойные порции щей и пережаренных жестких котлет с кашей. Залила свежей воды в ведерный самовар. На дорогу Павел предусмотрительно наполнил флягу чистой водой и набрал пакет пирожков. Как только женщина отвлеклась на зашедших в буфет рабочих, Павел дернул Веру за рукав, показывая взглядом на выход. Пара быстро покинула помещение. Стараясь не привлекать в себе внимания, они присматривались к грузовым поездам. Рядом тронулся товарный состав. Платформы с лесом. Крытые вагоны. На самом первом было криво написано краской «Самара». Павел крепко схватил Веру за руку. Они побежали по насыпи. поравнялись с вагоном, у которого была чуть отодвинута дверь. Мужчина ловко закинул вещмешки в образовавшуюся щель, подтянулся сам, помог забраться девушке. Пока глаза не привыкли к темноте, Павел и Вера чутко прислушивались и выравнивали дыхание. Потом осмотрелись. В полутьме обрисовывались очертания телег и подвод, наваленных друг на друга. Лишь у выхода оказалось немного свободного места. Поезд постепенно набирал скорость. Путешественники одновременно вздохнули. В сухом помещении пахло старым деревом, углем и лесом. - Кажется, опять едем, - улыбнулась царевна. – Не думала, что в моей жизни настанет время приключений. Впрочем, первые пятнадцать лет были совсем скучными… Они удобно расположились на ближайшей телеге, в которой находились холщовые мешки. Задремали под равномерный стук колес. Проснулись, когда дверь крытого вагона с грохотом захлопнулась. Состав стоял. Снаружи слышались голоса рабочих, обсуждающих ротозеев, не запломбировавших вагон. Поезд остановился ненадолго, и уже через несколько минут путешественники с облегчением выдохнули, почувствовав движение. Вагон не был глухо запечатан, сквозь многие щели просачивался свет, давал возможность видеть силуэты друг друга и предметов. Павел раскрыл пакет, полученный в буфете. Запахло сдобой. Не сказать, что это были самые вкусные пирожки в его жизни, но настроение быстро улучшилось. Вера начала рассказывать о событиях прошедшего года. Она старалась сдерживать эмоции, но Павел чувствовал, как нелегко ей далось осознание краха самодержавия и ареста. Но самое большое потрясение девушка испытала, когда позволила себе поверить в гибель любимого человека. Павел не видел ее слез, но ощущал их на своей щеке, когда, не справившись с собственными чувствами, обнял царевну, коснулся ее мягких солоноватых губ. Вера всхлипнула, прижалась к великому князю. Подняла заблестевший в полутьме кошачьим отсветом взгляд. «Не в вагоне же!» - твердо приказал себе Павел, осторожно обнимая невесту, не позволяя себе намеков на большее. Впрочем, совсем спокойным он себя не ощущал и это неожиданно порадовало молодого человека. Разговор пришлось срочно переводить на отвлеченную тему. На станциях в неплотно закрытый вагон регулярно заглядывали работники путей и обходчики. Вера с Павлом прятались между телегами, демонстрируя чудеса акробатики. Ночь прошла в перестуке колес, рваных резких движениях, когда состав зачем-то загоняли на запасные пути. Поутру Павел с силой отодвинул тяжелую дверь. Высунулся в образовавшуюся щель, жмурясь от солнечного света. Издалека прочитал название полустанка. По всему выходило, что находились они совсем недалеко от Самары. Увидев приближающихся рабочих, Павел шагнул между вагонами. Подслушанный разговор великому князю не понравился – люди решили на следующей станции наглухо запломбировать вагон, иначе в конце пути груз могли забраковать. Недолго думая, Павел разбудил Веру и быстро объяснил ситуацию. Они успели скинуть свою поклажу на землю, когда состав медленно тронулся. Павел решительно спрыгнул и протянул руки. - Прыгай, Вера. В светлых глазах царевны промелькнул страх. Она присела на корточки, вцепившись в дверь, но не смогла разжать пальцы. Павел быстрым шагом двигался рядом, понимая, что ближайшие секунды решат все. - Ты мне веришь? Прыгай! Вера вдруг встряхнула волосами и сильно оттолкнулась от пола, бросившись прямо в руки великого князя. Он покачнулся, но удержался на ногах – девушка оказалась совсем легкой. От радости горячо поцеловал измазанное чем-то темным личико. - А ты смелая, дорогая. Вера нервно засмеялась. - Я так часто не могла этого сделать – в своих снах. Она внимательно посмотрела на Павла и покачала головой. - Мы похожи на чертей. Путешественники, действительно, основательно перемазались в угольной пыли – по-видимому, мешки в телеге, приютившей их на ночь, использовались для переноса угля. Павел попытался вытереть грязными ладонями лицо, но размазал по себе черный налет еще больше. Вера критично осмотрела себя. Форма уж точно пришла в негодность. Великий князь напоминал арапа, сама же девушка выглядела почти пристойно, если не считать черных полос на щеках и вокруг глаз. - Какие мы страшные, – хохотнул Павел и огляделся. Недалеко, на насыпи, лежали их вещмешки – на удивление чистые. Молодой человек припомнил, что сложил поклажу рядом с дверью. Наверное, это было единственное не присыпанное угольной крошкой место в вагоне. Оставив попытки хоть как-то привести себя в приличный вид, Павел предложил продолжить путь. Если он правильно запомнил карту, то за лесной полосой должна быть речка. Путники довольно резво преодолели негустое скопление деревьев, вышли на некошеный луг. Свежий ветерок принес запах мокрого песка, воды и каких-то речных растений. Желание умыться прибавило сил. На берегу неширокой речки несколько мальчишек, пыхтя, вытаскивали на сушу лодку. Увидели приближающихся людей в грязной военной форме, оставили свое занятие, уставились круглыми от испуга глазами. Потом пронзительно, по-девчоночьи, завизжали и бросились наутек, ломая ивовые кусты. - Эй, вы куда? - крикнула было вдогонку Вера, но посмотрев на Павла, прекратила это неблагодарное занятие. Было понятно, что своим видом они напугали детей до полусмерти. - Вот и не верь после этого в чертей, - рассмеялся Павел, любуясь на свое отражение в воде. Кое-как отмыли лица. Угольные разводы остались, но с нечистью сходства больше не наблюдалось. Павел столкнул лодку на воду. - Нехорошо обижать детей, но у нас нет выхода. Да и мальчишки сюда, скорее всего, не вернутся, - серьезно объяснил он Вере. Девушка молча забралась в добротную лодку. Плыть вниз по течению было одно удовольствие. Река сама несла лодку, Павел лишь чуть правил веслами. Вскоре они услышали крики с берега. Несколько рыбаков махали руками и что-то невнятно вопили. Оказалось, их плоскодонка сорвалась с привязи, ушла чуть по течению и застряла в камышах на противоположном берегу. Павел со смехом выловил беглянку. Благодарные рыбаки угостили путников вкусной наваристой ухой. После обеда мужики, в ожидании вечернего клёва, завалились спать под приготовленный загодя навес, а Павел с Верой отправились дальше. Река постепенно сужалась, превращалась в глубокий ручей. Пейзаж из обширных лугов преобразовывался в лесной массив. Исчезли свисающие тонкими ветвями к воде ивы, песчаные берега потемнели. Вскоре их окружил смешанный густой лес. Тихо шумели ветви. Отчетливо слышался каждый всплеск весел, стрекотание слюдяных крылышек бойких стрекоз, пересвист невидимых птах. Павел оставил весла, позволяя лодке медленно скользить по спокойному течению. Вера опустила ладонь в воду. Задумчиво смотрела, как от ее пальцев шла легкая волна. Улыбалась чему-то своему так мягко и ласково, что Павел поневоле засмотрелся на разнеженную спутницу. За небольшой промежуток времени он видел царевну в нескольких ипостасях – отрешенной великой княжной, униженной арестом, пылкой влюбленной, счастливой своим спасением, дерзким очаровательным мальчишкой, и вот сейчас – лиричной мечтательной барышней. Вера оказалась слишком разной и непредсказуемой, чтобы Павел остался о ней прежнего мнения, он потерялся в своих эмоциях, но чувствовал, что уже не относится к девушке только как к царевне и кузине. Они молчали, наслаждаясь окружающей природой. Павел лениво раздумывал, что вскоре достигнут ближайших деревень, узнают, как лучше всего добраться до Самары, а там, на пароходе, вниз по Волге, до Царицына – это был оптимальный маршрут, заранее прикинутый великим князем для спасения. Таким образом, они успевали появиться в Крыму до намеченного отправления броненосца в Великобританию. Оставаться на родине больше не имело смысла – за время путешествия на Урал Павел убедился, что та жизнь, которую он любил и знал, утеряна навсегда. Нужно было все строить заново и не на этой земле, залитой благородной кровью, с грядущей гражданской войной и многими лишениями. Вдруг Вера вздрогнула и прислушалась. Павел тут же повторил ее движение. Откуда-то слышался равномерный шум. - Будто… вода падает?- задумчиво спросила Вера. Павел моментально схватил весла, стараясь пристать к берегу до недалекого поворота. Лодка мягко ткнулась в травяной склон. Великий князь аккуратно вытащил ее на сушу, помог выбраться своей спутнице. За густыми колючими кустами и еловыми лапами открылся прекрасный вид на невысокий лесной водопад и водяную мельницу. Путники подошли ближе. Мельница казалась заброшенной – широкая тропа к ней заросла высокой травой, дверь была небрежно приперта темным бревном. Колесо медленно вращалось на холостом ходу. Павел сдвинул бревно, откинул засов и осторожно заглянул внутрь помещения. Внутри было тихо и пусто. Мельничный механизм давно остановили. В помещении пахло застоялым воздухом и пылью. В жилом отделении, на деревянных кроватях с полусгнившей соломой лежали отсыревшие покрывала. Какие-то разбросанные в беспорядке вещи. Грязный зипун на крюке. Бутылка с остатками чего-то на спиртовой основе. На небольшом столе – разномастная посуда, сложенная неказистой стопкой. В ящике под пеклевальным рукавом Вера обнаружила полмешка готовой муки – видимо, мельницу покидали в спешке. У Павла еще остался небольшой запас соли и сушеных овощей с приправами – можно было напечь пресных лепешек. Недалеко от постройки оказался чистый родничок, обложенный светлыми камушками. Определенно, стоило переночевать в этом сказочном месте, тем более, что солнце скрылось за верхушками самых высоких деревьев, и в лесу начало быстро темнеть. Неширокий ручей обрушивался водопадом в чудесное лесное озеро. Павел набрал в пригоршню прозрачной воды. Мысль о купании пришла в голову не только ему. Вера ловко стягивала с ног грязные сапоги. - Надеюсь, здесь не водятся русалки, - улыбнулась она. Оставшись в длинной белой сорочке, Вера осторожно зашла в воду. Павел отвел взгляд, взял в руки косу. Неумело выкосил небольшую полянку перед домом, сгреб в копну. В наступающих сумерках запахло свежесрезанной травой и черной смородиной – несколько кустиков вольготно росли около деревянной стены. Тихо вращалось тяжелое колесо мельницы. Шумел водопад. Павел глубоко вдохнул вкусный летний воздух. С наступлением темноты жара отступила лишь чуть. Вера плескалась где-то недалеко от водопада. Великий Князь осторожно огляделся – им же хватит этого озера на двоих? Слегка смущаясь, молодой человек разделся до белья. Подумав, стащил с себя исподнюю тонкую рубаху. Смело прыгнул со старых мостков и зажмурился от окружившего блаженства. Вода оказалась теплой, такой чистой, что было видно, как вокруг тела шныряли мелкие рыбешки. Павел подался вперед, плавно развел руками. На глубине стало прохладнее, едва заметное течение подхватывало, освежало разгоряченную жарой кожу. Павел почти доплыл до заросшего розовыми лотосами уголка, когда услышал вскрик Веры. Моментально развернулся, с рекордной скоростью добрался до водопада. Вера балансировала на скользких крупных камнях, то становясь под струящиеся сверху потоки воды, то словно отгораживаясь от мира хрустально тонкой стеной. Иногда с коротким возгласом спрыгивала с валунов и оказывалась в воде чуть выше колен - под водопадом оказалось на удивление мелко. - Это волшебно… - услышал Павел прерывистый голос. Он подплыл ближе. Встал на песчаное дно. Царевна повернулась. Мокрая батистовая сорочка обтянула девичье тело, показывая соблазнительные изгибы. Павел с удивлением уставился на округлые груди – идеальной античной формы, с выпуклыми розовыми сосками. Проклятый корсет, носимый высокородной барышней ранее, никогда не давал Павлу повода задумываться о такой красоте. Вера оказалась нежно-женственной, с тонкой талией и сильными даже на взгляд бедрами, с гибкими руками и амфорной линией живота. Павел тут же вспомнил, как давно у него не было женщины - больше года, с тегеранского госпиталя, когда к выздоравливающему аристократу, принимающему солнечные ванны на плоской крыше, забралась молодая смуглая чертовка. По тому, как она с несвойственным для местных женщин энтузиазмом принялась за дело, великий князь понял, что это было одним из этапов странного лечения. Потом Павел вернулся в Крым к Иммануилу и надолго забыл о женщинах. Сейчас алеющая щеками Вера пристально рассматривала жениха. Павел внезапно догадался, что и сам, в облепляющих тело тонких кальсонах, представлял интересное зрелище. Он ощущал свое горячее возбуждение в паху и натянутую на вставшем органе мокрую ткань. Вера протянула руки, схватила Павла за плечи, сильно потянула к себе, будто опасаясь, что он вырвется. Прижалась жарким телом. - Ты не представляешь, как я боюсь не успеть стать твоей женой, - с придыханием, останавливаясь после каждого слова, тихо выговорила Вера. Мысль о том, что подобное обращение слишком вольно для великой княжны и высокородной невесты, быстро покинула голову Павла, едва к его паху прикоснулись шелковистые бедра. Желание горячими искрами рассыпалось по телу, затуманило разум сладким дымом. Павел не заметил, когда успел вынести Веру из-под водопада. Девушка сжимала его плечи, прикасалась горячими губами к лицу. Павел чувствовал ее частое дыхание. Раньше ему казалось, что невинные девушки не должны бы испытывать такого страстного влечения, но состояние Веры говорило об обратном. Ее светлые глаза потемнели, скулы заострились. Своей голой грудью Павел ощущал напряженные вершинки ее сосков. Павел выпустил из рук драгоценную ношу у свежескошенного стожка. Вера тут же подняла руки, решительно скинула с себя мокрую сорочку, смело обнажившись перед любимым мужчиной. Павел опустил царевну на импровизированное зеленое ложе. В душе бушевало пламя из желаний - накрыть собой, ощутить телом нежное и девичье, овладеть, стать первым. Вера своими движениями только разогревала в великом князе древнейшие инстинкты. Она сильно сжимала и гладила его тело, будто стараясь запомнить руками - сначала плечи и грудь, и по рельефам пресса вниз, до бедер. А потом осторожно коснулась натянутой на налившемся члене ткани. Проворные пальчики распустили завязки и стянули ненужное белье на бедра. Павла неожиданно повело от смелых действий царевны. Поцелуй вышел не трепетно-нежным, а глубоким, граничащим с болью. Вера послушно приоткрыла губы, позволяя Павлу целовать ее так, как он хотел – сильно. Ее руки аккуратно изучали обнаженный орган по всей длине, гладя выступающие вены и останавливаясь на открытой головке. От ощущения горячих любопытных пальцев Павел едва не стонал, так это было неожиданно – именно от Веры. Он провел губами по ее нервной шее и коснулся набухших розовых сосков. Вера вдруг выгнулась и зажмурилась. Отчего-то Павел понял, что девушка не желала долгих и ласковых церемоний, она просто хотела принадлежать своему мужчине. Внезапное осознание заставило великого князя быстро провести руками от выпуклых сосков до линии талии, к восхитительному девичьему животу с круглой ямочкой пупка. Вниз к аккуратному треугольнику мягких волос. Вера не протестовала и не сжималась, когда Павел развел ее ноги. Она была такая горячая и влажная, узкая и тугая, как… мальчик. От этой мысли Павла бросило в жар, и он медленно и сладострастно вошел в ее лоно, испытывая неудобства от тесноты и от того, как Вера под ним дернулась и болезненно поморщилась. Сильно сжала его бедра ногами, но почти сразу распахнула глаза и улыбнулась. Павел остановился, давая царевне время привыкнуть. Поцеловал ее изогнутые в улыбке губы. Вера словно с нетерпением повела бедрами, и Павел тут же откликнулся плавным движением. Разум ожидаемо отключился в предчувствие скорого экстаза. Павел сначала осторожно, а потом все быстрее и смелее толкался в податливое и горячее, и ощущения показались ему весьма особенными – от нежности гладкой кожи, дрожащих тонких ладоней на своих бедрах, от запаха женского возбуждения и пряной свежей травы, от улыбки и откровенной радости в глазах Веры. Почувствовав, что почти приблизился к желанной кульминации, Павел вытащил напряженный член, сжал пальцами под головкой, брызнул в сторону белесой жидкостью - хоть и находясь на пике удовольствия, он не мог оставить семя в лоне невесты. Вера лихорадочно облизывалась. Ее розовые соски потемнели и увеличились. Еще в экстазе от полученного наслаждения, Павел прикоснулся губами к набухшей вершинке, легко потянул. Едва слышный стон и дрожь по тонкому телу были ему наградой. Вере определенно нравилось, как Павел забавлялся с сосками, как легко гладил подушечками пальцев чувствительную бархатистую кожу вокруг пупка, иногда погружаясь в маленькую ямочку. Павел совершал свои действия неосознанно, в простом желании любовного прикосновения, но Вера тяжело дышала, закусывая припухшие губы, выгибала поясницу, подставляя груди под странную ласку. И когда, увлекшись, Павел неосторожно сжал сосок чуть крепче, царевна вдруг жалобно всхлипнула, сомкнула ноги и на мгновение словно окаменела всем телом. А когда раскрыла глаза, Павел увидел в них отражение своего пережитого наслаждения. Великий князь улыбнулся. Почему-то он чувствовал себя удовлетворенным и не испытывал при всей пикантности ситуации ни малейших угрызений совести. - Я теперь полюблю запах смородины и свежей травы, - с легким смешком сообщила Вера, утыкаясь носом в жаркое смуглое плечо. Павел молча кивнул – его самого до сих пор пьянил аромат и вкус спелой земляники – воспоминания его первого безумного поцелуя. Утром великого князя разбудил запах дыма и печеного теста. Приоткрыв один глаз, Павел наблюдал, как у небольшой переносной печурки суетилась молодая крестьянка в широкой длинной клетчатой юбке, вышитой белой кофточке и красном платке, повязанном по-революционному, узелком назад. Вера отскакивала от брызжущей маслом сковороды, будто в ответ сердито шипела себе под нос. Павел засмеялся от сельской идиллии. - Неужели опять мимо крестьяне с товаром проходили? - негромко спросил он, но Вера услышала. Подбежала. Радостно взглянула в глаза. Павел притянул царевну поближе, вынуждая сесть рядом на изрядно примятую копну повядшей травы. Вера без ложного стеснения подставила губы для утреннего поцелуя. И ответила, едва мужчина отпустил ее из объятий. - Одежда в моем мешке заплечном была. Печка оказалась рядом со стеной, мы ее вчера не заметили. И масло тоже местное. Павел кивнул, погладил тонкую спину, через тонкий материал кофточки ощущая гладкость теплой кожи. Они позавтракали солеными лепешками с ароматным смородиновым чаем. Павел решил тоже приодеться гражданским, в его мешке нашлись косоворотка и щегольский «городской» жилет. Но, увидев своего любимого в образе то ли крестьянина, то ли рабочего, Вера начала безудержно хохотать. Павел попытался оценить себя в озерном отражении, но не увидел ничего информативного. Впрочем, великий князь догадывался, что на его высокой худой фигуре мешковатый простой наряд выглядел нелепо, поэтому быстро извлек из вещмешка запасную военную форму. Прежняя, до черноты испачканная углем, утратила приличный вид навсегда. Отдохнув у мельницы, Павел и Вера продолжили свой путь. Нашли спрятанную в густых кустах лодку. Провезли ее по полянке и, аккуратно столкнув в воду ниже водопада, вывели в вытекающий из озера ручей. Лес вскоре поредел, посветлел, река снова разлилась. Вдали послышался перезвон колоколов. Павел улыбнулся своим мыслям, вспоминая об одном важном обещании. - А скажите, люди добрые, где это мы находимся? – серьезно поинтересовался Павел у стариков, сидящих на завалинке у крайней избы какого-то тихого поселения. Старики посоветовались между собой, а потом ответили, что село называется Алексеевка, и фамилия бывшего барина была тоже Алексеев, да спалили большевики усадьбу, семья господ успела сбежать заграницу, а крестьяне подались кто в недалекий город, а кто сражаться за равенство и новую власть. Судя по ворчанию стариков, перемены были им не по нраву. Павел вежливо приподнял фуражку, прощаясь со старожилами. Золотой купол церкви виднелся с самой окраины. Храм был освящен в честь Рождества Пресвятой Богородицы, о чем Павлу и Вере сообщил одинокий служка, вышедший на гулкие шаги в пустом помещении. Вера заворожено оглядывалась, рассматривала фрески, по-детски блаженно улыбалась знакомым ликам. Из ризницы появился благообразный немолодой священник с добрыми мудрыми глазами. По поведению молодых людей, сразу подошедших под благословение, служитель храма понял, что они зашли не из любопытства. - Последнее богослужение неделю назад совершили. Председатель местный заявил, что отряд своих бойцов вышлет для разорения, если услышит, что людям благодать несем, - спокойно ответил священник на незаданный вопрос Павла. - Как жаль, - вздохнул великий князь. – Мы хотели таинство совершить. - Причаститься? – заинтересовался служка, полюбопытствовав вперед священника. - Венчаться желаете? – тихо спросил священник. Вера улыбнулась, а Павел развел руками. - Мы не можем взять на себя ответственность за возможное разорение храма. - Все в руке Господа, - философски заметил священник и обратился к помощнику. – Зажигай свечи. Знакомый запах церковного воска и первые слова молитвы неожиданно растрогали Павла до глубины души. Незнакомый священник из опустевшего села совершал над ними таинство, соединяющее навечно. Рука Веры, держащая тонкую свечку, дрогнула. Павел увидел слезы на ее длинных ресницах. Ее губы чуть шевелились, словно повторяя за священником каждое слово. Венчание проходило по всем правилам, при закрытых дверях, и лишь служители храма и сам Бог были свидетелями произнесенных клятв. Служка, старательно сохраняя серьезное выражение лица, поднес молодым тонкие серебряные кольца. Из церкви Павел и Вера вышли под руку, с одинаковыми торжественными улыбками. Древний обряд, хоть и без подобающей их роду пышности, наполнил сердца согласием и ощущением правильности. «Столько препятствий было, а все же стала моей», - не без удовольствия подумал великий князь о новобрачной. Вера заметила его сияющий взгляд и хитро прищурилась. Павлу показалось, что она хотела сказать что-то подобное. На окраине села, с развязными песнями и плясками, грузилась в телегу веселая и, кажется, не совсем трезвая молодежь. Контраст с только что случившимся таинством был настолько резким, что Павел чуть не засмеялся. Оказалось, оставшиеся на селе молодые люди собирались на заработки в город. Павел быстро договорился о присоединении к компании. Молодежь оказалась шумная и беспринципная. На первом же привале кто-то нагло залез в оставленный на минуту без присмотра мешок Веры. К счастью, сверху в промасленном пакете лежали оставшиеся с «мельницы» лепешки, и воришка довольствовался этой добычей, а опомнившаяся Вера решительно отобрала остальное имущество. Из оживленных разговоров молодые супруги поняли, что парни и девки решили и в городе жить своей группой, громко называемой «коммуной», презирая мысли о собственности и индивидуальности. Павел усмехнулся, удивляясь, до какого абсурда темные люди могут довести весьма интересные идеи. Он живо представил себе «коммуну» из этих деревенщин и покачал головой. Великий князь вовсе не был поборником нравственности, однако имел для обозначения будущей «коммуны» совсем другое слово. К вечеру один из парней предпринял гнусные поползновения в сторону Веры. Даже грозные предупреждения Павла о статусе симпатичной спутницы не усмирило его пыла. Пришлось выяснять отношения по-мужски. Деревенский парень никак не ожидал от хрупкого на вид Павла такой силы удара и, зажимая капающий кровью нос, признал право победителя. Однако, инцидент заставил царевну хмурить выгоревшие на солнце брови, и когда телега с веселой молодежью оказалась вблизи Самары, Вера попросила Павла распрощаться с попутчиками. У великой княжны появилась идея по обеспечению своей безопасности. Поначалу Павел не понял, для чего Вера спряталась в реденьком лесочке, совершая какие-то манипуляции под юбками. Но когда она появилась на обочине, рассмеялся. Вера подошла к решению вопроса кардинально. Кто же будет иметь притязания к беременной женщине? - Что это ты приспособила? - не удержался от вопроса Павел, когда округлившаяся Вера оперлась на его руку. - Одеяло, - невинно захлопала ресницами царевна. В город их подвез неказистый мужичонка на развалюхе, гордо названной им «тарантасом». Мужичок спешил к пристани за родственниками, прибывшими сверху, из Симбирска. По пути Павел и Вера узнали, что пароход стоял лишь два часа, продолжая свой путь вниз по Волге. На пристани Павлу удалось быстро дать взятку пропускающему людей матросу и беспрепятственно пройти на борт парохода с гордым названием «Волгарь». Они заняли удобное место под широким тентом. Изображая утомленность, Вера прислонилась спиной к прохладной стене. Павел положил рядом вещмешки и отправился изучать обстановку. Вернулся через полчаса, поговорив со старпомом и понабравшись сплетен. Поездка началась очень удачно. Впрочем, на следующий день пассажиры уже не были в этом уверены - к вечеру многим стало плохо. Вера и Павел продержались недолго. Легкая качка усиливала тошноту и головную боль. Испуганный капитан отдал команду причалить в первом же крупном городе. К удивлению Павла, на пароходе оказался доктор, который осмотрел больных и исключил тиф и холеру. Великий князь не особенно доверял нынешним докторам, но новых заражений больше не было, а страдающие, после первой волны боли и тошноты, почувствовали себя чуть лучше. Пароход остановился в Сызрани, тут же на борту появились санитары. К тому времени многие из команды начали подозревать нерадивого кока, отравившего людей похлебкой из несвежей рыбы. Кок, кстати, внезапно исчез под покровом ночи. Вызванный доктор из военного госпиталя согласился с диагнозом бортового лекаря, прописал выздоравливающим обильное питье и бульоны, самых тяжелых забрал с собой в город. Вере, как даме «в ожидании» также предложили покинуть пароход, но царевна мастерски сыграла полное выздоровление, хотя Павел видел, что она еще слаба. До Саратова люди приходили в себя, ругали кока и посылали на его голову всяческие несчастья, а за работниками камбуза установили народное дежурство - на всякий случай. Болеть в пути больше никто не хотел. Быстро восстановившийся Павел не принимал активного участия в жизни парохода, но по своему обыкновению прислушивался к беседам вокруг и наблюдал за людьми, старательно избегая неприятных личностей и опасных разговоров. В Саратове пароход остановился на сутки. Павел и Вера сошли на берег, погуляли по городу, держась центральной улицы, осторожно отведали в настоятельно рекомендуемой старпомом корчме запеченных осетров. Как стало понятно из разговоров праздно шатающегося люда, принявший власть Советов город совсем недавно захватили отряды чехословацкого корпуса. Теперь во главе спешно собранного правительства стояли демократически настроенные военные. Павел не стал забивать себе голову политическими вопросами, его главной задачей сейчас было вывести себя и молодую жену (на этом месте Павел не сдержал торжествующую улыбку) за границу. На пристани их встретили суровые военные в иностранной форме, потребовавшие документы. Паспорта у Павла были на супругов Задувайкиных, что рассмешило проверяющих, и молодая пара спокойно прошла на борт. - Ну надо же, Задувайкины, – усмехнулась Вера, неуклюже устроилась в тени. Подвязанное под юбкой одеяло ей явно мешало. - Чем смешнее прозвище, тем проще к тебе относятся окружающие, - заметил Павел, обнимая жену. До Царицына добрались тихо и без происшествий. Предъявляя паспорта тех же Задувайкиных, в Царицыне Павел вполне легально приобрел два билета на поезд до хутора Калач-на-Дону, откуда планировал снова путешествовать по реке, на этот раз – по Дону. Поезд был забит мрачными солдатами, которые тут же предупредили Павла о его неосмотрительном решении ехать в центр классовых противоречий с «брюхатой бабой». Великий князь отозвался со всем своим армейским цинизмом, и от пары сразу отстали. К концу поездки в душном вагоне Вера побледнела и вполне правдоподобно изображала женщину в тяжелом положении. Павел же, курящий с солдатами, наслушался рассказов о сопротивлении донских казаков власти большевиков. По словам мужиков, в мае казачьи атаманы выгнали из Ростова-на-Дону остатки Красной Армии, да и все ближайшие хутора не желали нового строя. Новости не могли не радовать великого князя. Однако он понимал, что в перестрелке вполне можно получить пулю и со своей стороны. Свежий воздух с Дона быстро вернул Вере хорошее самочувствие. Попутчики на небольшом пароходике оказались веселыми, задушевно поющими над волнами казацкие вольные песни. Благоразумно освобожденная от тяжкого груза в виде одеяла Вера на удивление быстро освоилась среди казачек, переняла их манеру общения, а ближе к концу поездки выучила наизусть весь музыкальный репертуар. О политической позиции молодых супругов никто не спрашивал, казаки были больше заняты ухаживаниями за пригожими дивчинами да мыслями об урожае, частично посохшем из-за редких дождей. Ростов-на-Дону оказался красивым южным городом, почти не пострадавшим от варварства революционно настроенных масс. Павлу даже ненадолго показалось, что он вернулся в мирное время, на несколько лет назад. На улицах было чисто, магазины работали, люди производили впечатление приветливых из-за ласкового малороссийского говора, и только количество военных без опознавательных знаков и постоянные патрули напоминали о положении в стране. Павел с Верой пообедали в лучшем ресторане города, удивляясь прекрасному обслуживанию и качеству блюд. Без малейших проблем уселись в поезд, отходящий до станицы Крымская, и спокойно проехались, любуясь из относительно чистого купе за живописными южными пейзажами. Им осталось только добраться станицами до Тамани, а там до Крыма – рукой подать. Недалеко от маленького вокзала казацкая семья шумно отправлялась в соседнюю станицу. Великий князь с супругой напросились в попутчики. По дороге три красивые черноглазые молодухи, жены хозяйских сыновей-погодок, ловко лузгали семечки и трещали, как сороки, развлекая задумчивых мужчин и степенных женщин. Достигнув станицы, казаки радушно пригласили новых знакомых погостить перед дальнейшей дорогой. Павел не стал отказываться. Догадливые хозяева натопили гостям баньку и не торопили с ужином. Отдохнувшие, радостные от скорого окончания долгого путешествия, Павел и Вера поутру распрощались с гостеприимной семьей и отправились дальше. В соседней станице, как сообщил отец семейства, можно было выторговать лошадей. Лошадей они, действительно получили, после часового спора Павла с упрямым торговцем, в котором великий князь безошибочно распознал цыганскую кровь. Однако Павел умел настоять на своем, и в конце концов, лошадей купил выносливых и спокойных, хоть и за неприлично взвинченную плату. Почти сутки Павел и Вера провели в седле, как в первый день побега. Великий князь поглядывал на молодую супругу и удивлялся, насколько переменилась за короткое время царевна – загорела под летним солнцем, окрепла, снова стала порывистой, дерзкой и уверенной, как в ранней юности. Радостно смеялась. Вступала в разговоры, общалась запросто и невзирая на сословия. Искренне наслаждалась, словно чувствовала свободу каждой клеточкой молодого тела. Они так расслабились от вольного галопа по степи, что не сразу заметили недалекий огонек. Павел хотел осторожно обойти незнакомую компанию, но люди начали кричать и палить в воздух. Великий князь послушно приблизился. Вокруг большого костра расположилась весьма разношерстная группа, разодетая, как артисты погорелого театра. Рядом стояла телега, заваленная тряпьем и мелкой мебелью. Люди были вооружены, из чего Павел сделал вывод, что это обыкновенные бандиты, ограбившие богатую усадьбу. Один из компании – высокий, относительно молодой и даже в классическом фраке, совершенно не гармонирующим с заношенными галифе, сделал широкий жест. - Милости просим к нашему костерку. Мы тут трапезничаем. - После богатого улова, - добавил кто-то хриплым голосом. - Сумочки ваши пожалте, - одновременно с приглашением, тип во фраке вытянул из рук Павла вещмешок. Жадный взгляд не обнаружил ничего мало-мальски ценного – все необходимое было вшито в носимую одежду. Вера же таким доверчивым жестом протянула свою заплечную суму, что бандит галантно замахал руками, разрешая даме оставить при себе скудные пожитки. У большого котла кашеварил некто в грязном фартуке. При виде этой комичной фигуры Вера слегка улыбнулась, а Павел чуть не сострил относительно нанятой стряпухи. «Стряпуха» тем временем густым басом объявила о готовности гороховой похлебки. И действительно, от котла распространялся крепкий запах гороха и лука. Павлу не хотелось есть в обществе бандитов и проверять на собственном желудке способности повара. Судя по задумчивой гримаске Веры, царевну одолевали те же мысли. Павел как можно дружелюбнее посетовал, что они только что, буквально четверть часа назад, отужинали. Вера согласно закивала. Предводитель во фраке не стал настаивать. Разговоры за поздней трапезой велись о разоренном господском доме неких «графьев немецкого роду», фамилию которых бандиты перевирали так немилосердно, что Павел затруднился определить оригинал. Все самое ценное – картины, предметы искусства и украшения, забрали революционеры еще в прошлом году. Сейчас бандиты устроили набег на пустующую усадьбу и набрали целую телегу мебели, одежды и вина. Похваляясь трофеями, мужчины извлекли на свет костра несколько бутылок и, встряхивая, предъявили Павлу. Вера прикусила губу, сдерживая смех. Великий князь сразу понял, что изысканное французское шампанское окончательно испорчено неправильным хранением. - Чудесное дополнение к гороховому супу, - пряча сарказм, заметил он. - А в самом деле, – вдруг встрепенулся бандит во фраке. – Нам, простым людям, теперь тоже доступны господские радости! Повар в чумазом переднике от души потряс бутылку. Тугая пробка ожидаемо вылетела, из горлышка полезла густая пена. Компания восторженно ухнула, а повар молодецки залил в себя целую бутыль игристого. Вытер грязной пятерней довольную физиономию. - Уфф! Как господа это пили? Пузырится, да и кислятина! И воняет будто… подвалами! Остальные потянулись к бутылкам, желая убедиться в правоте товарища. Вера уткнулась Павлу в плечо, подрагивая от разбирающего хохота. Павел и сам веселился, представляя, как в желудках неосторожных грабителей прокисшее шампанское наляжет на гороховую похлебку. Ожидаемый крах наступил примерно через четверть часа, когда предводитель бандитов, или как он себя обозначил – МихалЛьвович, начал очаровывать комплиментами прижавшуюся к Павлу Веру. Великий князь быстро оценил свои шансы – они были невелики. Поодиночке он бы справился со всеми мужчинами. Возможно, он бы справился с ними и скопом, но у бандитов имелось оружие. На счастье Павла, МихалЛьвович вдруг заметно перекосился, схватился за живот и, скрючившись, пополз за телегу. Буквально через несколько минут незавидная участь постигла и остальных участников трапезы, исключая лишь крепкого повара. Вера отрешенно смотрела в звездное небо. Павел огляделся. Их кони спокойно паслись, прядая ушами, у одинокой березы. Момент был удачным. Вера без слов поняла мужа, тихо последовала за ним от костра к лошадям. Супруги бесшумно отвязали поводья и отступили в ночь. Павел почти порадовался удачному побегу, когда сзади послышался характерный звук погони – конский топот, возмущенные крики и выстрелы. - Вы нас отравили, контра! - обиженно орал из темноты МихалЛьвович. Ночь стояла ясная, и силуэты беглецов отчетливо выделялись на фоне степи. Бандиты догоняли. Павел прислушался - их преследовало всего несколько человек, во главе с оскорбленным до глубины души главарем. МихалЛьвович ругался, не переставая, а потом начал стрелять. Пуля отчетливо просвистела мимо уха Павла. Великий князь понял, что игры кончились, пригнулся в седле, управляя шенкелем, заставляя умную лошадь менять траекторию бега. Отстреливаться в темноте из винтовки мужчина посчитал нецелесообразным. Кто-то из преследователей отвратительно выругался и, судя по возникшим проблемам, надолго отстал. По звукам выстрела Павел определил расстояние между ними и погоней – стоило прибавить скорости, чтобы окончательно оторваться. Стрельба велась беспорядочная, но частая. Павел несколько раз счастливо отклонялся в самое последнее мгновение. Опыт, полученный на войне, заставлял подсознательно управлять своим телом и лошадью. Вера же в таких ситуациях никогда не бывала. Она отставала, не умела правильно сориентироваться, пока Павел не рискнул, дернув ее лошадь за чумбук и заставив подтянуться. Он видел испуганные глаза царевны, ее судорожно сведенные пальцы и неподвижную посадку, но слов и команд Вера сейчас не слышала. Им оставалось лишь попытаться скрыться от погони как можно быстрее. Павлу это почти удалось. Его конь послушно перешел на быстрый свободный галоп, утягивая вровень с собой лошадь Веры. Бандиты поняли, что упустили шанс, громко закричали вслед проклятия, стреляя в темноту. Великий князь был почти уверен, что они справились, когда Вера вдруг резко дернулась, вскрикнула с болью в голосе. - Держись, - прошипел Павел. Сведенные пальцы царевны не отпускали луку седла, но опытный военный видел, как всадница внезапно словно превратилась в тряпичную куклу. К счастью, за несколько минут бешеного галопа они решительно ушли от погони. Убедившись, что остались совершенно одни в темной и тихой степи, Павел замедлил бег коня. Лошадь Веры машинально перешла сначала на рысь, а после на шаг. Великий князь успел подхватить на руки упавшую Веру. Кони смирно встали около людей. Павел бережно уложил бледную царевну на мягкую траву, провел ладонью по спине. Пальцы наткнулись на две дырки в льняной кофточке. Мужчина простонал сквозь зубы, горло сжалось от острого отчаяния – ну как можно было так попасть на ходу и в темноте? Прямо в сердце. Да еще двумя пулями. Вера дернулась и болезненно поморщилась. Открыла глаза. - Будто кулаками в спину ударили, - пожаловалась она. Павел мотнул головой. При таких ранениях царевна никак не могла прийти в сознание, но Вера, опираясь на руку супруга, медленно села и аккуратно распустила завязки горловины. - Наверняка мою любимую блузку испортили, бандюганы, - недовольно заявила она. Павел осел рядом, всхлипывая и смеясь безумным смехом, еще не понимая, что спасло великую княжну от неминуемой смерти. Вера знакомым жестом стянула через голову тонкую кофточку, оставшись в глухом корсете. Павел, сквозь истерические всхлипы, которые не мог унять, провел руками по предмету одежды. Он никогда раньше не видел такого корсета, больше похожего на рыцарский доспех, словно между двумя слоями плотной ткани было пересыпано чем-то твердым, мелким, неправильной формы. - Вот так броня, - наконец, обрел Павел дар речи. – Бог тебя спас. - Это mama, - серьезно ответила Вера. – Она еще в Царском велела мастерицам пошить нам эту сбрую, а с нас взяла обещание, что будем носить, не снимая. «Надеюсь, они уберегут твоих сестер от пуль революционных убийц», - подумал Павел. Внезапно он догадался, что это за мелкие предметы, вшитые внутрь, и усмехнулся – Софья Александровна всегда отличалась практичностью. Вместе с защитой Вера унесла с собой часть сокровищ Никитинского рода. Наконец, понимание благополучного спасения настигло и Веру, она вдруг часто задышала и судорожно прижалась к мужскому горячему телу. Павел ощутил теплые слезы, утешал, заговаривал глупыми детскими стишками, как бывало, успокаивала его самого в детстве любимая старшая сестра, гладил по растрепавшимся кудрям и узкой спине. Только сейчас он осознал свой страх за эту хрупкую, но сильную духом аристократку. Царевну древнего рода, которая всегда его любила, а совсем недавно доверилась полностью. На горизонте ярко полыхнуло. Где-то далеко шла гроза. *** В Крыму было непривычно дождливо. Каждый день приносил тяжелые тучи с моря. Природа словно оплакивала разрушение привычного жизненного устоя. Под постоянный шум теплых ливней семьи Бахетовых и Никитиных спешно собирали вещи, чтобы успеть перегрузить на английский броненосец фамильные ценности. Государыня-мать Ольга Александровна потребовала от дочери и зятя отвезти всю семью на борт крейсера. Слухи, доходившие из столицы, заставляли торопиться и тревожиться не на шутку. Несмотря на заявленный протест датского королевского дома, пролетарское правительство России не торопилось прояснять ситуацию с арестованной семьей Федора Николаевича. Иммануил лишь искренне надеялся, что друг Павел успеет провести свою рискованную операцию, а армия сопротивления захватит неприступный красный Екатеринбург. Сейчас, когда друг, с его оптимизмом и умением убеждать был далеко, грандиозный план по спасению царевны уже не казался князю Бахетову таким удачным. Новости, пришедшие в середине июля, повергли аристократию Крыма в шок. Все газеты вышли с триумфальными подзаголовками: «Пролетарский суд над самодержавием состоялся!», «Справедливая смерть кровавому деспоту!» На улицах воодушевленные люди жгли откуда-то взятые фотографии государевой семьи и флаги с двуглавым орлом. Весть о расстреле бывшего государя вместе с супругой и детьми не желала укладываться в головах у Никитиных, да и родители Иммануила тут же заявили о блефе со стороны газетчиков. Слухи о казни державных арестантов уже муссировались ранее, по весне, хотя и не в таком масштабе. Однако вскоре на броненосец «Мальборо», куда государыня Ольга Александровна потребовала перебраться всю свою оставшуюся родню, заявилась охраняемая отрядом вооруженных матросов делегация крымского Совета, уполномоченная официально заявить старшей из Никитиных о свершившемся расстреле бывшего государя и его семьи. Ко всему прочему, председатель Совета, матрос с говорящей фамилией Шкуренко, намекнул о намерении правительства безжалостно разделаться со всеми представителями династии, а потому иронично посоветовал государыне-матери побыстрее покинуть Россию. Без малейшего сочувствия и даже со злорадством, делегаты оставили Ольге Александровне копии отчетных расстрельных документов из Екатеринбурга и отбыли, оставляя на отдраенной палубе следы грязных сапог. Государыня-мать не желала принять случившееся. Иммануил был с ней солидарен. Он с Инес оставался в Кореизе, объясняя неторопливость упаковкой ценных полотен. Его родители, забрав маленькую внучку, переселились вместе с Никитиными на «Мальборо». Но на самом деле молодые Бахетовы ждали известий от Павла. На следующий же день после появления в газетах статей о расстреле, Иммануил связался со своим давним агентом и поручил выяснить все подробности «уральского дела». Через неделю побывавший в столице шпион вернулся с невеселыми новостями. После нескольких дней осады и кровопролитных боев, армия сопротивления захватила Екатеринбург, но в особняке, где под арестом содержали государя и семью, обнаружились только последствия ужасной расправы – пустые комнаты в беспорядке, личные вещи Никитиных, сваленные ненужной грудой на заднем дворе, запах дыма из подвала, а в самом подвале – следы от многочисленных пуль на стенах и полу, красные росчерки и брызги по обоям, да небрежно замытые кровавые лужи. Тела казненных так и не нашли. Газеты тем временем, «по многочисленным просьбам трудящихся», смаковали подробности расстрела – как ночной вооруженный отряд собрал полуодетую семью в подвальном помещении, как комиссар торжественно зачитал приговор пролетарского суда, как нелепо выглядел бывший самодержец в желании молитвы отмененному Богу, как сурово красноармейцы исполнили свой долг. Во многих статьях упоминалось раскрытие заговора «белых офицеров», которые пытались устроить побег семьи государя. Заговорщики были также успешно арестованы и тут же расстреляны без суда и следствия. Словно в ответ на уничтожение государя, из городов, где содержались арестованные Никитины, начали приходить известия об исполнении смертных приговоров над великими князьями. Не избежала страшной участи и великая княгиня Елена Александровна, бывшая гессенская принцесса, стоически приняла мученическую смерть, сброшенная заживо на дно грязной шахты, в окружении племянников и самого авторитетного из Никитиных, бывшего главнокомандующего великого князя Федора Федоровича. Последней новостью стал расстрел в Петрограде задержанного отца Павла, так не вовремя соскучившегося по Родине и вернувшегося из Европы прямо под революцию. С династией, правящей Россией в течение трехсот лет, было покончено. Иммануил не хотел верить в гибель друга, хотя по газетным статьям и докладу агента, Павел наверняка сгинул при неудачной попытке спасения государевой семьи. Иммануил понимал, что такая смерть достойна великого князя. Погибнуть, пытаясь освободить семью государя от расстрела – честь для монархиста и офицера. Но сердце не желало смириться с фактами, и князь Бахетов упрямо ждал до обговоренного срока, несмотря на то, что в свете последних событий Ольга Александровна распорядилась о срочном возвращении броненосца в Великобританию. Инес поддержала супруга, осталась в Кореизе, тщательно упаковывая вещи. Государыня-мать не могла бросить в ставшем опасным Крыму любимую внучку. Вскоре оказалось, что несколько благородных семей умоляли задержать отплытие, пока они доберутся из Центральной России до полуострова, и Иммануил радовался этому факту - так он выигрывал немного времени. Инес зашла в жарко натопленный кабинет мужа. В последнее время Иммануил постоянно мёрз. Холод рождался в груди, словно рассыпался льдинками по всему телу, замедляя движение крови. Молодой князь располагался перед камином и перебирал бумаги, что-то перечитывал и откладывал, что-то медленно рвал и кидал в огонь. Инна присела рядом с мужем. - Никаких новостей? – княгиня знала, что Иммануил снова отправил агента на Урал за достоверными сведениями, и в том числе, поиском информации о Павле. Иммануил покачал головой. Он не желал показывать Инне свою глубокую печаль. Он слышал, как под покровом ночи жена тихо плакала по любимому дяде, кузинам и милому болезненному Иоанну, обожающему волшебные сказки, по утраченной подруге детства. Ее осторожные всхлипы вызывали в душе Иммануила непроизвольную ответную реакцию. Сколько раз он мечтал развернуть Инес к себе и поплакать вместе! Но князь лишь судорожно сглатывал и сильнее жмурил глаза. Отчего-то Иммануилу казалось, что он не имел права оплакивать утрату, ведь точных сведений о расстреле Павла у него не было. И лишь постоянный холод был доказательством, что любимого друга больше нет. Друга, который зажигал огонь в его теле и душе, сводил с ума ласками, жадным ртом и горько-сладким медовым запахом, любовью и преданностью в кофейно-карих мечтательных глазах. Иммануил сдавливал широкое арабское кольцо на указательном пальце и глушил стон в горле. - Я получила известия от Таши, - тихо сказала Инес, склонив голову на плечо супруга. - Она в Париже с мужем. Я не решилась написать о Павле, Таша потеряла ребенка, ей сейчас слишком горько, чтобы после такой утраты и расстрела отца осмыслить еще и смерть любимого брата. Иммануил резко встал с кресла. - Газеты меня не убедили. Я не верю в гибель Павла. Возможно, я сумасшедший, но разделяю мнение Ольги Александровны. - Grand-maman сказала, что пока ей не выдадут тела убитых, она будет считать их живыми, - Инес посмотрела на огонь. – И все же нам придется уехать. Солдаты и матросы жгут усадьбы, безнаказанно грабят особняки и издеваются над людьми. Я не хочу, чтобы Ирина осталась сиротой в раннем детстве. - Мы должны выдержать установленное время, - упрямо прикусил нижнюю губу Иммануил. – Если Павел жив, то он успеет. Великий князь еще ни разу в жизни не опоздал. Через несколько дней молодые князь и княгиня Бахетовы были вынуждены срочно покинуть поместье. Верные крестьяне предупредили, что поутру к ним собирались нагрянуть незваные вооруженные гости. Под покровом темноты Иммануил и Инес в сопровождении пары слуг спешно уехали из Кореиза, чтобы на следующий день подняться на борт «Мальборо». С высоты палубы Иммануил смотрел на суетящихся людей на набережной. Иногда откуда-то слышались выстрелы, истеричные крики и ругань. Его это уже не интересовало. Ветер с моря трепал короткие волосы. Недавно прошел дождь. Тяжелые капли срывались с мокрых снастей, брызгали на наброшенную на плечи шинель. Он ждал. Времени уже не оставалось. Щеголеватый военный министр, рисуясь перед государыней-матерью, ее дочерью и внучкой, только что озвучил намерение завтра на рассвете покинуть негостеприимный берег. Иммануил из последних сил заставлял себя ждать. По палубе к нему бежала Инес, неловко поддерживая подол платья. Кинувшись на грудь, вдруг обняла обеими руками и громко, по-детски расплакалась. Иммануил прижал жену к себе, ощущая стремительный ритм ее сердца. Ему внезапно стало так страшно, как не было ни разу в жизни. Инна никогда не позволяла себе такого проявления чувств на людях. - Что случилось? - спросил он бледнеющими губами. «Молчи!» - беззвучно молил взгляд. Он не хотел знать, что случилось. Смеясь и плача, Инна указала рукой на лестницу, куда с нижней палубы поднималась целая делегация. Князь заметил ошарашенных братьев Инес, Владимира и Андрея, залитые слезами лица государыни-матери и тещи, искреннюю радость матушки, удивление английских военных чинов. Инна бросилась обратно, расталкивая людей, обнимая и бессчетно целуя тонкую, одетую крестьянкой, стриженную, загорелую, с сумасшедшими светлыми глазами… - Ваше высочество? – Иммануил должен был сказать это вслух. Молодой князь Бахетов перевел взгляд с рыдающих от счастья подруг и родственниц на стоящего рядом с царевной Верой высокого военного в истрепанной грязной форме, худого и изможденного. Улыбнулся, ощущая подступающие слезы. В груди мягко толкнулось сердце, стремительно нагревая кровь, распространяя по замерзшему телу жаркую волну. Павел вглядывался в лицо Иммануила, переходя из одних объятий в другие, словно ища ответы на свои молчаливые вопросы. Наконец, оказался рядом. Темно-карие глаза пытливо посмотрели в ясно-серые, заблестевшие, как осколки чистого льда под солнцем. - Ты чуть не опоздал, великий князь, - прошептал Иммануил покрасневшими от прилива горячей крови губами. - Я вернулся к тебе, Мануэль. Снова, - тихо и торжественно, словно клятву верности, произнес Павел. Броненосец «Мальборо» медленно, с грацией гигантского морского животного, отходил от берега. Привычный вид крымского побережья был утерян навсегда - белокаменные усадьбы частично разрушены, изысканные сады и пальмы вырублены. Пахло гарью – где-то горели виноградники. На широкой набережной красноармейцы жгли костры. Инна и Вера, обнявшись, стояли на верхней палубе. Рядом с Инес находился Иммануил, слева от Веры - Павел. Их руки соприкасались за спинами жен. Молодые люди смотрели на берег, словно пытались запечатлеть в памяти знакомые очертания. Они надолго покидали родину, их путь лежал в Европу – Лондон или Париж, а может быть, за океан, в Америку. Возможно, они никогда не вернутся в Россию, не увидят оставшихся здесь друзей, улицы милых сердцу Петербурга и Москвы. Осознание горчило, как черный дым, окутывающий богатые усадьбы. Но они были молоды, дерзки, полны сил. Они любили, были любимы и преданы друг другу. Незнакомая новая жизнь ожидала, пугая своей зыбкостью. Но она была – жизнь.