Счастливчик

Дорога была долгой и скучной. Иммануил наблюдал за зимним пейзажем, пока от ослепительной белизны не начинали слезиться глаза. Общаться с уткнувшимся в толстый «Новый путь» камердинером не хотелось. Воспользовавшись рано наступившими сумерками, Иммануил решил лечь спать – так дорога наверняка окажется короче. Только вот со сном князю не повезло – раз за разом в памяти прокручивались недавние события, и снова Еремей Заплатин тянул к Иммануилу длинные руки и подминал под себя, опасно сверкая глазами. Молодой человек слышал звуки выстрелов сквозь метель, ощущал запах пороха и крови. С криком просыпался, подскакивал на узкой постели, а потом медленно успокаивался, глядя на черные деревья за окном и поля, залитые белым лунным светом. Иммануил не желал больше спать, но ритмичный перестук колес убаюкивал, глаза закрывались. И снова проступали очертания знакомой комнаты, и ненавистный мужик приближался, скаля зубы… К месту ссылки под Воронежем – родовому имению в селе с красочным названием Банниково, Иммануил подъехал в ранних зимних сумерках. Бахетовы иногда останавливались там по пути в Крым или обратно, так что усадьба и сад не выглядели запущенными. Молодой князь сразу узнал желтое двухэтажное здание, выстроенное в традициях русского классицизма. Управляющий поместьем получил телеграмму о приезде хозяина за несколько дней, дорожки до подъезда были расчищены от снега, а дом ждал, сухой и протопленный. Иммануил похвалил управляющего за расторопность, хотя из-за спешки в отдаленных комнатах с мебели не успели снять чехлы, да и многие картины хранились в особом помещении с постоянно поддерживаемой температурой, заботливо упакованные в мягкие ткани. Убранством занималась сама матушка Варвара Георгиевна, потому обстановка, цвета и стиль были подобраны со вкусом и изяществом, свойственным княгине. Иммануил прошелся по первому этажу, вбежал по широкой мраморной лестнице на второй, вспоминая знакомые комнаты, напился горячего чаю и, ощутив себя, наконец, дома, отправился спать. За плотно закрытыми дверями слышались шаги и звуки переносимого багажа, тихий говор прислуги. Иммануил улыбнулся, закрывая глаза. Впервые за несколько дней ему не снился Заплатин. Ранним утром, в бодром расположении духа, Иммануил еще раз осмотрелся в своем заключении, распорядился по замене кое-какой мебели, выбрал любимые картины для размещения, побеседовал с управляющим о местных новостях и известных людях губернии. Долго скучать в одиночестве ему не дали, в тот же день с визитом приехали глава города генерал-губернатор Синицын и сосед - помещик Венетинов. Глава города объяснил вторжение к Бахетову служебной необходимостью, ибо из столицы уже запрашивали срочный отчет относительно прибытия арестованного князя к месту назначения. Иммануил пригласил гостей в каминный зал. Вечер прошел за интересной и насыщенной беседой. Поняв, что князь не желал уединяться, генерал испросил разрешения бывать у него запросто. Для Бахетова новые знакомства показались хорошим отвлечением от печальных мыслей и ощущения ссылки, и уже к концу недели гостеприимный особняк засветился огнями, а молодой князь принимал воронежскую знать. С последними днями января в имение из Крыма приехала Инна с дочкой Ириной и семьёй – родителями и братьями, которые решили присоединиться к Бахетовым в ссылке, тем самым выражая свою точку зрения на события. Иммануил неожиданно обрадовался объединению с родными, один он чувствовал себя неуютно. Вскоре и матушка Варвара Георгиевна с Борисом Иммануиловичем переехали к сыну. Жизнь вошла в обычный ритм. Недалеко находился большой губернский город с высшим обществом, театрами и дворянским собранием. Строго говоря, князю Бахетову запрещалось покидать пределы имения, но глава города намекнул, что не ограничивает свободу молодому аристократу, пострадавшему за совершение справедливого возмездия. Бахетовы и Никитины стали посетителями премьер в театрах и дорогими гостями салонов. Они мирно жили, наслаждаясь относительно спокойной жизнью вдали от столицы, тревожась лишь при получении новостей из Петрограда. Государь все больше запутывался в сетях хитрых политических ловушек, на него давила Дума и волнение народных масс. Иммануил отвлекал себя, занимаясь обустройством земской больницы и школы, на пару с соседом-помещиком, оказавшимся талантливым поэтом и прекрасным собеседником. Инна с матерью и свекровью занимались воспитанием дочки. Кроме того, молодая княгиня, воодушевленная благотворительной работой супруга, помогала мужчинам с организаторскими и прочими вопросами, иногда точным наблюдением вынуждая взглянуть на возникающие проблемы с иной стороны. В марте ситуация прорвалась, как назревший гнойник. Ранним утром 13 марта в усадьбу Бахетовых прискакал нарочный от генерал-губернатора с текстом Манифеста – отречением государя от престола. Большая семья как раз весело пила кофе и смеялась над крошкой Ириной, которая неуклюже завтракала кашкой. Известие оказалось неожиданным и страшным. Инна сделала знак няне и гувернантке. Женщины быстро подхватили маленькую княжну вместе с завтраком и скрылись в детской. Инес предчувствовала шумное обсуждение, которое могло испугать ребенка. Вытянувшийся перед благородным семейством военный бодро отрапортовал, во все глаза глядя на Иммануила. - Их превосходительство просил передать вашей светлости, что, скорее всего, вам амнистия будет по этому случаю. Весь день был посвящен бурным дискуссиям. Даже Иммануила больше волновала судьба отрекшегося государя и его семьи, чем своя возможная свобода. Княгиня Варвара Георгиевна спешно отправилась в город с визитом к генерал-губернатору и привезла его с супругой к обеду. Глава города сам был растерян и подавлен, слишком судьбоносной казалась новость. - Престол наследует великий князь Георгий Николаевич, младший брат государя, - внес некие пояснения губернатор. – Государю пришлось обнародовать сердечную болезнь цесаревича Иоанна, а потому и невозможность им принять власть, даже формально. Великая княгиня Катерина Николаевна всплеснула руками. - Но Георгий тоже не может согласиться! – пылко заявила она. – Он влюблен в американку и несколько раз просил у Федора согласие на брак. И от трона с детства шарахался, как от чумы! Нет, из этой затеи ничего не получится! Младшая сестра государя оказалась права, уже через несколько дней стало известно, что великий князь Георгий Николаевич тайно обвенчался с гражданкой Соединенных Штатов Америки, что автоматически лишило его прав на престол. В результате все полномочия перешли к Временному правительству, составленному из представителей Думы и петроградского совета рабочих и солдатских депутатов. Новая власть сразу объявила амнистию политическим заключенным. Генерал-губернатор Воронежа получил особую телеграмму от главы нынешнего правительства об освобождении князя Иммануила Борисовича Бахетова и снятии с него всех прежних подозрений. О судьбе государя и его семьи ходили самые странные слухи, начиная от тайной депортации и заканчивая заточением в крепости. Родители Инны, нервничающие без достоверной информации о родственниках, спешно отправились в Петроград. А в имение Бахетовых, по позднемартовской распутице, прибыла нежданная гостья. Инна с няней как раз пыталась затащить в дом нагулявшуюся и извалявшуюся в грязном снегу маленькую княжну Ирину. Девочка вырывалась и демонстрировала боевой характер. В пылу борьбы Инес не заметила, как к ним подошла молодая дама, лишь заслышав звонкий смех, сердито обратила внимание на незнакомку и вдруг радостно воскликнула: - Таша! Красивая дама расцеловала Инну в обе щеки, поманила пальцем смотрящую исподлобья девочку в грязной кроличьей шубке. Ребенок робко сделал два шага навстречу. Таша подхватила девочку на руки и подкинула в воздух. - Ах, какая красавица растет синеглазая! Ирина засмеялась и вцепилась ручонками в затейливую шляпку новой тети. Появление гостьи вызвало бурный восторг у обитателей. - Какими судьбами в наших окраинах, герцогиня? – поинтересовался князь Борис Иммануилович, приложившись к благоухающей ландышами ручке. - Великая княгиня, - улыбаясь, поправила Натали. Варвара Георгиевна и Инес одновременно ахнули. Таша поймала недоумевающий взгляд Иммануила и пояснила. - Государь успел подтвердить расторжение нашего брака с кронпринцем Вильгельмом, мне вернули былой титул и подданство. Только малыша Хендрика пришлось оставить в Швеции, он ведь наследник престола… - Таша грустно посмотрела на веселую кудрявую девочку, так и сидящую на ее руках. - Авантюристка. Вся в отца, - позволила себе заметить Варвара Георгиевна, впрочем, смягчая высказывание доброй улыбкой. - Да, мы с братом способны на безумства, - кивнула Натали. После обеда великая княгиня в подробностях рассказала о последних событиях в Петрограде. Картина, нарисованная очевидицей, выглядела удручающей. Натали подтвердила догадки об аресте семьи государя в царскосельском дворце, заметив, что многочисленная охрана приставлена не для пресечения побега пленных, а скорее для спасения самих арестованных от гнева разъяренной толпы. - До чего дошли, - покачала головой матушка, - ведь Федор Николаевич – добрейшей души человек, набожный, порядочный. Отчего такая ненависть? - Немногие знают дядю так хорошо, как мы, - отозвалась Натали. – Общее впечатление масс, подогреваемое правительством – государь малодушно проигрывал войну и допустил распри в стране, вовремя не среагировав теми методами, что предлагали министры… Натали поджала губы и не договорила, но все присутствующие поняли, что хотела сказать великая княгиня – самодержец слушался мужика, ведомого европейскими агентами и фактически своими руками запустил механизм революции. Уже вечером, играя в детской с маленькой Ириной, переплетая ей косички, Натали делилась с Инес и Иммануилом совсем другими новостями. - Царевны перенесли корь. Я видела Веру за несколько дней до карантина, она выглядела отчаявшейся и слабой. Мне кажется, эти события могли ее сломать. Впрочем, возможно письмо от моего брата придаст Вере сил, Павлуша как предчувствовал заварушку. - Есть от него вести? – отстраненно спросил Иммануил, старательно возводя из кубиков дом для кукол. – На турецком фронте неспокойно. - Да не добрался до фронта, - с досадой ответила Таша. - Слег с какой-то местной хворью. В госпитале теперь, в Тегеране. - Это опасно? – моментально среагировала Инна, почувствовав, как напрягся любимый супруг. Натали вздохнула. - Уже нет. До отъезда из Петрограда я получила телеграмму, что пошел на поправку. Судя по составленному тексту – не лжет. Павлушу так просто не возьмешь, у него выносливый организм, справится с любым недугом. Супруги одновременно выдохнули. Великая княгиня посмотрела на них и улыбнулась. - Я дала знать, что погощу пока у вас, так что все новости будут телеграфироваться в Воронеж. Кстати, у меня есть одно дело. Натали внезапно смутилась и посмотрела в окно. - Мне пора оставить вас наедине? – догадался Иммануил. - Нет, - Таша прищурилась. – Все равно Инес расскажет. Некий кавалер сделал мне предложение, и я его приняла. Мы хотим обвенчаться, но тайно, чтобы никто не знал, без утомительных церемоний и пафоса великосветского. Здесь ведь есть церковь, в этом вашем Вениково? - Банниково! – одновременно поправили Инна и Иммануил, и весело переглянулись. Натали отмахнулась. - Это приблизительно одно и то же. - Таша, ты невозможна, - с улыбкой попеняла Инес. – Значит, не просто так затеяла дело о разводе. Когда планируешь венчание? Великая княгиня пожала плечами. - Как только определюсь, дам знать своему любезному. Он сразу примчится. Инна в предвкушении потерла ладони. - Нам точно не хватает маленького праздника. Сначала надо дождаться моих родителей, не отдавать же тебя без благословения! Ты не бродяжка какая-нибудь, а приличная дама. - Второй раз под венец можно и без реверансов, - начала было Натали, но Инна вдруг замахала руками, как голландская ветряная мельница. - Ну уж нет! Пасха в этом году ранняя, так что хоть через неделю сыграем свадебку! Иммануил окинул взглядом выстроенный замок и тихо вышел из детской. Увлеченные интересным разговором Таша и Инес его отсутствия даже не заметили. Инна в ту ночь в спальне так и не появилась. Супруга заболталась с обретенной подругой и лишь утром, за кофеем, сверкая счастливыми глазами с темными кругами от недосыпа, донесла до Иммануила обширный план действия. Натали уже умчалась в город телеграфировать жениху. К Пасхе в имение из Петрограда вернулись родители Инны с невеселыми новостями. Столица бурлила. В городе постоянно проходили стачки рабочих. Вокзалы заполонили нищие, резко возросла преступность. По улицам было страшно ходить даже днем. Магазины пугали разбитыми витринами. Великий князь Михаил Александрович с трудом получил свидание с бывшим государем. Во время встречи в кабинете находился новый министр юстиции Нерецкий - сидел в углу и демонстративно зажимал уши. Троюродные братья говорили о пустяках и общались больше взглядами и жестами. На прощание обнялись. Федор Николаевич изо всех сил старался выглядеть достойно, но великий князь видел, как кузен унижен и расстроен. Кроме государя и государыни, была арестована ближайшая подруга Софьи Александровны фрейлина Маруся Дубова и несколько особенно рьяных поклонниц Заплатина из благородных. К счастью, знакомых Иммануилу мадам Д. с дочерью в это время не было в Петрограде – они уехали на воды, лечить вернувшиеся после убийства старца припадки Нюрочки. Всем арестованным инкриминировался шпионаж в пользу немцев. - Бедный Федя, - со слезами на глазах повторяла великая княгиня Катерина Николаевна. – Сложно найти человека, более преданного России! И вот, оказывается, он шпион! Что творится на свете! Ближайшие родственники, у кого побывали родители Инны, сидели тихо, не торопясь выгораживать самодержавного арестанта. Быть Никитиным стало слишком непопулярно. Министр Нерецкий по-дружески поделился с Михаилом Александровичем известиями из Европы – королевские дома довольно вяло отреагировали на арест российского государя, лишь выразили надежду, что новое правительство проведет тщательное расследование, но никто не жаждал биться за родственников в случае плохого исхода. Сам же министр посоветовал великому князю проявлять активность не в агрессивно настроенном Петрограде или Москве, а где-нибудь в провинции. - Если бы я только знала! – Натали жестко сжала чувственные губы. – Увы, поторопилась с разводом, иначе бы государя приняла Швеция, как нейтральное в войне королевство. Вилль всегда ко мне прислушивался и смог бы убедить остальных. - Ты отказалась бы от личного счастья? – спросил Иммануил. Натали сверкнула синими глазами. - Чтобы спасти государя и семью? Безусловно. В ее голосе и словах Иммануил ясно услышал интонации Павла. Родители Инны молча обняли самоотверженную родственницу. - Попробуем договориться с представителями Дании, - вздохнула Катерина Николаевна. - Maman готова разместить всех в своем замке, но датский королевский дом и парламент должны официально настоять на передаче брата с семьей под их покровительство. - Я думаю, мы сделаем все возможное в ближайшее время, - кивнул Михаил Александрович. – А что у вас произошло новенького? - У нас намечается… свадьба, - развел руками Иммануил. «Любезный друг» великой княгини Натальи Дмитриевны приехал на пасхальной неделе. Шумно, на тройке в лентах и бубенчиках, впряженной в яркую колымагу, с какими-то шутами и гармонями на козлах и запятках. - Что это такое? – удивилась с балкона матушка Варвара Георгиевна. - Хозяин! Хозяюшка! Принимай сватов и жениха! – гаркнули из кареты, дверцы распахнулись, и на улицу выпал здоровенный парень в смокинге с большой белой лилией в петлице и при цилиндре. В руках «жених» держал огромный разноцветный букет. Иммануил и Инна с любопытством наблюдали из окна спальни за разворачивающейся сценой. В дверях толпились любопытные слуги. К красочным гостям, еще ничего не понимая, вышли Варвара Георгиевна и Борис Иммануилович. - Вы не ошиблись усадьбой, господа? – осторожно осведомилась княгиня. Князь Бахетов подкручивал усы и внимательно смотрел на разношерстную компанию. Он любил чудаков. По знаку человека с букетом, раздались звонкие переливы гармошек, и веселые, чуть пьяные мужики душевно заорали, слегка невпопад, свадебные частушки. «Позволь, батюшка, жениться, Позволь взять, кого хочу. Не позволишь мне жениться Я те скулы сворочу!» Князь Бахетов засмеялся. С запяток соскочил парень с бубном и, ударяя им по ладони в такт, пропел: «Я искал себе невесту, Пол-России истоптал. Друг, признайся, только честно: Где таку красотку взял?» Наконец, вперед выступил сам тип с букетом и выдал неожиданно верным красивым басом, ритмично притоптывая щегольскими штиблетами: «Батюшка, сосватай мне Девку в дальней стороне. Чтоб была не тощая, До любви солощая». - Боже мой! – прижала ладони к щекам княгиня Варвара Георгиевна, не зная, как реагировать на неожиданный спектакль. Осмелевшие люди смеялись и подбадривали гармонистов на новые вирши. Неожиданно из дома выбежала Натали, с красным разгневанным лицом, в распахнутой шубке и небрежно накинутом на голову платке. - Вот она, моя отрада! – воскликнул «жених», сноровисто сунул великой княжне чудовищный букет и, пока она пыталась перехватить его поудобнее, с воодушевлением запел: «Если ягода созрела Надо ягоду сорвать. Звать невестой надоело - Так пора женою звать!» Все присутствующие громко зааплодировали, одобрительно засвистали. Молодой человек легко подхватил Натали на руки и поволок вместе с букетом в дом. - Этот шут гороховый натолкнул меня на интересную идею по поводу свадьбы, - очнулся Иммануил от созерцания продолжающихся на ступенях дворца песен и плясок под гармошки. - Кажется, Таша нашла жениха под стать себе! – веселилась Инна. В памяти Иммануила забрезжило узнавание, едва он взглянул на некрасивое, но мужественное и интересное лицо новоявленного гостя. Инес же радостно поздоровалась с колоритным «женихом», как с давним знакомым. Когда тот избавился от маскарада и явился пред очи старшего поколения, то родители Иммануила и Инны заулыбались, а Владимир и Андрей привычно обняли гостя, осведомляясь о каких-то общих знакомых. Оказалось, оригинальный жених – друг детства Натали и Инны, да и маленькие Бахетовы, бывало, играли в его компании, чего Иммануил, как ни силился, вспомнить не мог. С молодым князем Данилой Кутяпиным, младшим сыном московского владельца ткацких фабрик, было сложно соскучиться. Живой и активный, скорый на выдумки и веселые розыгрыши, он ни на час не мог успокоиться. Маленькая Ирина с первых же минут общения прилипла к «мсье Дане», заделавшись его верным пажом. Данила носился с ней по вестибюлям и комнатам дворца, изображая разнообразных животных из зоосада, совершал набег на сладости и увлеченно играл в куклы. А в первое же воскресенье, переодевшись в крестьянские одежды, увез Натали на пасхальную ярмарку. Вернулись они лишь под вечер, с полными корзинами разноцветной снеди. В отместку Инна и Иммануил устроили влюбленным настоящую «деревенскую» свадьбу - договорились со священником тихой церкви троицы Живоначальной и позвали на венчание все село. Наталью и Данилу от всего сердца благословили родители Инны - великая княгиня Катерина Николаевна и великий князь Михаил Александрович. Невеста шла к алтарю в своем самом простом белом платье, без украшений, лишь с тоненьким золотым, в алмазной россыпи, обручем на строгой прическе из переплетенных кос. Небольшая церковь была заполнена. В тот ясный день, казалось, не нашлось ни одного равнодушного человека, все радовались за счастливую пару. После венчания праздник продолжился шумным застольем на улице, посередине села, где ждали щедро накрытые столы, пение под гармонь и балалайки, веселые деревенские игры и обряды. Иммануил давно так не смеялся. Да и родителям свадьба пришлась по душе. Князь и княгиня Бахетовы, вместе с Катериной Николаевной радостно хлопали в ладоши, восхищаясь сложными сельскими хороводами, исполняемыми молодежью специально для новобрачных. Братья Инны быстро нашли общий язык с деревенскими парнями. Чуть на отшибе местный пастух учил великого князя Михаила Александровича правильно лузгать семечки. - Я могла только мечтать о такой свадьбе! – раскрасневшись от танцев, призналась Иммануилу и Инес Натали и унеслась, увлекаемая молодым мужем, в самую гущу событий. Глубокой ночью, когда старшие и строгие уже распрощались, к усадьбе направилось факельное шествие из крестьян, сопровождающих молодую чету к брачному ложу. Процессию оживляли гармонист и балалаечник, которые распевали частушки такого похабного содержания, что даже у Иммануила стыдливо рдели уши, и он крепче прижимал к себе локоть Инны. Княгиня же с изумлением вслушивалась в оригинальные словесные обороты и не сразу находила в них смысл. Ее подруга Таша, в крепких объятиях молодого супруга, заходилась смехом вместе с деревенскими парнями. Спальню Натали и Даниле выделили рядом с комнатами молодых Бахетовых. Некоторое время Инна и Иммануил напряженно вслушивались в страстные звуки, проникающие сквозь стены. - Свадьба состоялась, - улыбнулась, наконец, Инес, переодевшись ко сну. - Похоже, они решили воплотить в жизнь все советы гармониста, - засмеялся Иммануил. Низкие стоны Натали, оттеняемые басовитым рычанием новоиспеченного супруга, внезапно взволновали Иммануила и направили его желания во вполне логичное русло. Он обнял жену, прижал к себе. Заметил, как расширились ее зрачки, как она быстро облизала губы. «Хорошо, что мы не отправили новобрачных на территорию родителей», - отстраненно подумал Иммануил, плавно скользя руками по узким шелковистым бедрам Инес, безжалостно сминая ее тонкую батистовую сорочку. Наутро в соседней спальне было удивительно тихо. Инна, помаявшись у дверей, все же робко постучалась и, не услышав ответа, осторожно заглянула в комнату. К Иммануилу она вернулась взволнованная и рассерженная, размахивая исписанным листом бумаги. Таша сердечно благодарила друзей за организованную свадьбу и сообщала, что молодой муж имел намерение увезти ее на рассвете куда глаза глядят. Кстати, на днях она получила телеграмму из Петрограда – брат Павел уже почти здоров и начальство решает вопрос о его дальнейшем пребывании на фронте. Скорее всего, скоро Павел вернется в столицу. Иммануил повертел в руках записку. Аккуратные округлые буковки знакомого почерка Натали местами были не похожи сами на себя, словно кто-то настойчиво мешал княгине написать эти прощальные строки. - С новым мужем Таше не будет скучно! – высказалась Инес, так же разглядывая послание. В начале лета родители Инны забрали дочь и внучку с собой в Крым – доктор прописал обеим регулярные морские купания. Туда же на полуостров отправились и старшие Бахетовы. Иммануил остался в имении под Воронежем, распоряжаясь по хозяйству,затем вернулся в Петроград. Общие настроения в столице совсем не понравились князю – несмотря на лето и солнечную погоду город выглядел грязным и мрачным, полным озлобленных людей. Многие знакомые покинули Петроград и страну, тревожась за свое будущее. Иммануил сам чувствовал щемящее тоскливое ощущение надвигающейся катастрофы, и все чаще ему приходила мысль, что именно они с Павлом приблизили беду, покончив с Заплатиным. В пустом дворце на Мойке, том самом, где разворачивались трагические события, видения страшной зимней ночи вернулись. Отчаявшись, Иммануил решился на встречу с великой княгиней Еленой Александровной, сестрой бывшей государыни. Сейчас ему хотелось услышать мудрые слова, почувствовать теплоту души этой удивительной женщины. Иммануил спешно собрался в Москву, в Марфо-Мариинскую обитель. Великая княгиня являлась учредительницей монастырского комплекса на Большой Ордынке, в котором всем нуждающимся оказывалась медицинская и благотворительная помощь. Елена Александровна встретила Иммануила на дорожке, ведущей от Покровского Собора к больнице. Князь залюбовался ее чистым обликом – белыми строгими одеждами, благородными чертами нежного лица, добрым взглядом ясных голубых глаз. Великая княгиня обняла Иммануила, поцеловала в лоб, перекрестила. - Вот и свиделись, - проговорила, улыбаясь. - Прости, матушка, - прошептал Иммануил, прикладываясь к ее ладоням. Они не спеша шли по дорожке, потом завернули в боковую аллею. Князь говорил и не мог остановиться, словно изливал ядовитую желчь, накопленную за недолгое время – о своих ночных кошмарах и сомнениях, о чувстве вины, о раскаянии и гордыне, о сожалении и малодушном страхе за себя и тех, кого любил. Елена Александровна внимательно слушала, молчала, лишь перебирала тонкими пальцами маленькие янтарные четки. - Присядем, Иммануил, - великая княгиня показала на белую скамеечку в тени густых лип, с любовью посмотрела на полное противоречивых эмоций лицо молодого человека. – Тревоги твои выдают работу души. Слабости и сомнения свойственны человеческой природе, преодолением слабостей закаляемся. Признайся же самому себе, что гнетет больше всего. Запинаясь, Иммануил внезапно начал рассказывать о страшной ночи. Елена Александровна спокойно выслушала все подробности убийства Еремея Заплатина. - Вы с Павлом не могли поступить иначе, - тихо сказала, когда князь оцепенел, вдруг осознав, о чем только что поведал. – Всё сошлось на этом человеке. Бог знает, какие бы испытания еще ждали Россию и государеву семью, останься он жив. Вы и самого Еремея спасли от возможных дьявольских деяний, а ведь чрез страдания мучительной смерти души очищаются. Он теперь перед Небесным Престолом за вас молится. Иммануил покидал обитель со спокойным сердцем и уверенностью в будущем. Великая княгиня в очередной раз помогла, поддержала своей всеобъемлющей любовью. В особняке на Мойке Иммануил быстро собрал необходимые для отъезда в Крым вещи, с помощью двух преданных слуг освободил от богатых подрамников несколько любимых полотен Рембрандта и осторожно скатал в рулоны. Выбрал дорогие Инне украшения и фамильные бриллианты, аккуратно упаковал в объемный кожаный несессер. Отчего-то ему казалось, что в этот дом он больше не вернется. Впрочем, унывать князь не стал и на следующий день решительно протолкался сквозь толпу нищих, зевак и агрессивно настроенных солдат к поезду, отходящему в южном направлении. Для князя Бахетова, как обычно, был прицеплен специальный комфортный вагон. До Ялты Иммануил добрался почти без происшествий, лишь однажды, на станции в Ростове, в вагон начали ломиться какие-то оборванцы с подозрениями, что внутри скрывался местный, насоливший всем чин. Камердинер Иммануила мастерски разыграл роль хозяина вагона и, по счастливому совпадению, был совершенно не похож на обидчика, потому к ним быстро потеряли интерес. В Крыму ощущалось осадное положение. На набережных матросы разводили костры, а представители местных советов позволяли себе бесцеремонно вваливаться в дома с обысками. Однажды сам тесть, великий князь Михаил Александрович, проснулся от ощущения холодной стали у виска. Открыв глаза, он увидел перед собой вооруженного матроса. Оказалось, ялтинский совет комиссаров решил произвести досмотр дворца на предмет обнаружения в нем шпионов. Шпионов, разумеется, никто не нашел. Катерина Николаевна призвала все свое необыкновенное обаяние, чтобы убедить наглецов не переворачивать дом вверх дном, в награду обещая вино из погребов. С тремя огромными коробами превосходного муската представители совета отбыли восвояси. Но для великой княгини этот эпизод не остался бесследным, у нее начались приступы мигрени и паники. Князья Бахетовы решили переехать из Кореиза в имение Ай-Тюдор, с Инной и маленькой княжной, чтобы держаться всем вместе и отбивать возможные атаки обнаглевших пролетариев. Младших сыновей Никитины уже отправили в Лондон, подальше от разбоев и возможных мятежей. Старшие Владимир и Андрей улаживали дела в Петрограде. Иммануил сразу проехал в дорогое сердцу поместье Никитиных, обнял жену и дочку, расцеловался с матушкой и тещей и долго разговаривал с родными, смотря с балкона на бескрайнее море. После того, как две семьи поселились в одном дворце, неприятные гости перестали наведываться внезапно. Зашли лишь раз – вежливые, хоть и вооруженные, с предписанием отметить всех присутствующих, для необходимого совету управления учета населения. Из столицы приходили тревожные новости – чернь бунтовала, громила магазины, выражала недовольство уже нынешнему правительству. Представители агрессивной новой партии, имевшей большинство в Советах рабочих, требовали прекращения войны и расправы над бывшем государем. В августе среди аристократов заговорили о высылке семьи самодержца из Петрограда. Родители Инны, не выражая мысли вслух, надеялись на приезд родственников в Крым и на всякий случай готовили комнаты. Иммануила волновала судьба государевой семьи, но он ждал известий о Павле. Вскоре младший Бахетов заскучал по кореизской усадьбе, по ее яркой индивидуальности, по серому дому из грубого камня, по парку, спускающемуся прямо к пляжу. Помаявшись несколько дней, молодой князь поставил в известность домашних, что желал бы на некоторое время уединиться в имении. Инна, по обыкновению, не имела ничего против – она знала, как важна для супруга свобода располагать собой. Борис Иммануилович что-то заворчал, но был отвлечен сватом. Матушка и теща собирали новый гардероб маленькой княжне Ирине, выходки Иммануила их не особенно интересовали. Не встретив сопротивления, князь распорядился о приготовлениях к отъезду. После полудня в прохладный кабинет, где отец и тесть курили сигары, а Иммануил сосредоточенно искал необходимые документы, без стука ворвался камердинер великого князя. - Какой-то субъект с двумя сопровождающими солдатами нахально проник через ограду и идет в дом! – крикнул он, выпучив глаза. Мужчины переглянулись. - Как он выглядит? - поинтересовался великий князь. - Как дезертир с фронта, ваше высочество, - задрожал слуга. – Бородатый, лицо поджаренное, форма словно не со своего плеча. И вооружен. - Ну напугал, братец, - усмехнулся Борис Иммануилович, поднимаясь из кресла. – Пойдем, посмотрим на этого дезертира. По широким парадным ступеням дворца поднимался высокий и загорелый, худой, как жердь, мужчина в дорогой военной форме, с окладистой черной бородой. Сердце Иммануила пустилось вскачь от мгновенного узнавания. Молодой мужчина остановился, сверкнул из-под козырька головного убора веселыми густо-карими глазами. - Никого не застал в Кореизе, только слуг напугал. Они уверены, что подверглись нападению бандита-одиночки. Иммануил расхохотался, ощущая небывалое счастье. Лишь присутствие за спиной отца и тестя удержало его от того, чтобы запрыгнуть на дорогого друга, но руки всё же протянул, касаясь плеч, убеждаясь – не сон, не обман. Великий князь Павел крепко обнял Иммануила, шепнул на ухо: - Я вернулся к тебе, Мануэль. - Ба, да это же Павел! - вдруг признали наблюдающие за сценой встречи мужчины. - Выжил, значит! – с удовольствием констатировал великий князь Михаил Александрович. - Подумаешь, какая-то лихорадка азиатская, – преувеличенно небрежно пожал плечами увлекаемый хозяевами в дом Павел. – Я крепкий, разве ж меня этим испугать! - Крепкий… - проворчал Иммануил, незаметно трогая друга за все доступные места. - Одни кости остались. Дорогому гостю сразу предложили вино и сигары, а Иммануил распорядился насчет ванны и гардероба. Когда два часа спустя Павел предстал перед дамами, то стараниями брадобрея, теплой воды и чистой одежды, уже не выглядел так дико. Впрочем, экзотичность облика сохранил из-за контраста загорелого лба и скул с белой кожей гладко выбритого подбородка. Женщины тут же окружили путешественника самой нежной заботой, заставили рассказать по второму разу о злоключениях и болезни, охали, ахали, обнимали и целовали от переизбытка чувств, приносили фрукты и закуски. Павел выглядел осоловевшим, как кот, налакавшийся сливок. Великая княгиня ласково погладила по исхудавшей, темной от солнца, руке племянника. - Заболтали мы тебя, Павлуша. Отдохнуть теперь надо хорошенько. - Да мне… поспать бы только… немножко… - отчаянно зевая, попытался сопротивляться Павел. Торжественно отправив великого князя в приготовленную спальню, домашние на цыпочках вернулись в гостиную, шепотом обсуждая удивительное возращение. - Худой какой, но веселый и рассказывает увлекательно, – сделала свое наблюдение матушка Варвара Георгиевна. - Откормим за несколько дней, - решительно встряхнула короткими волосами Инна. – Ему теперь спать, кушать, да в море купаться. А можно с Иммануилом отправить в Кореиз, - она повернулась к мужу. - Тебе для компании, а Павлу – для уединенного отдыха! Матушка и Катерина Николаевна закивали, соглашаясь. Иммануил удивленно посмотрел на жену. Инес лукаво улыбалась. Павел проспал до вечера. Вышел, потягиваясь, на общий балкон, где все семейство, с зашедшими в гости соседями-аристократами, ужинало и любовалось на закат. Появившемуся герою была срочно выдана огромная порция бифштекса с кровью и бокал сухого красного вина - для восстановления сил. За трапезой Павел больше молчал, жадно расправляясь с отменно приготовленными кушаньями. Тактичные родные не задавали вопросов, общались на волнующие всё побережье темы, одновременно вводя прибывшего Павла в курс событий. Августовские ночи становились прохладными. Нагретые за солнечный день каменные стены дома постепенно отпускали тепло. С моря на мыс дул свежий ветер. Павел полулежал на кушетке у выхода на обширную террасу. В распахнутых дверях раздувались, как паруса, белые тюлевые занавеси. Отчетливо слышался разговор мужчин с нижнего этажа, из кабинета великого князя Михаила Александровича. Заслышав осторожные шаги и стук в дверь, Павел улыбнулся – так стучать мог только один человек – вкрадчиво, обещающе. Иммануил принес теплый плед и бутылку «Каберне». Присел рядом, в полумраке уставился раскосыми глазами в дорогое лицо. Улыбнулся, пока медленно подносил к своим губам открытую бутылку. Сделал глоток. Темная капля потекла по подбородку. Павел молча пожирал князя взглядом. Слова не могли выразить волнение момента. Но темно-вишневый ручеек на белой коже встряхнул его тело нервной дрожью. Павел схватил друга за плечи, притянул к себе, яростно слизал терпкую винную дорожку с подбородка и впился в горячие губы. Иммануил прикрыл глаза, страстно отвечая на поцелуй, приоткрывая рот, выгибаясь навстречу, прижимаясь, вцепляясь пальцами в загорелые руки. Они едва оторвались друг от друга, тяжело дышали, изучая почерневшими глазами. Иммануил протянул Павлу бутылку. Великий князь послушно сделал глоток. Прохладное терпко-кислое вино оказалось приятным дополнением после сладкого дурманящего поцелуя. С террасы послышался смех – разговор в гостиной отчего-то оживился. Павел прижал ладонь друга к своим губам. Иммануил глубоко вдыхал знакомый запах темного меда, оттенённый сейчас винным ароматом «Каберне». Голова наполнилась туманом, желание было сумасводящим, но невозможным для реализации в данный момент. Иммануил покачал головой. - Не здесь и не сейчас, - ответил он скорее самому себе. – Как только почувствуешь себя способным выдержать поездку верхом до Кореиза – отправимся туда вдвоем. Я уже собирался до твоего приезда. - А не будет ли это слишком подозрительно? – усомнился Павел, целуя тонкие пальцы. Князь выпутал свою ладонь, сам погладил острую скулу. - Инес предложила. Сказала, что тебе будет лучше восстанавливаться в тихой усадьбе, где никто не станет отвлекать. - У тебя невероятная жена, - усмехнулся Павел. – Уверен, что уже завтра мог бы воспользоваться предложением. Я давно здоров. Иммануил сделал глоток из протянутой бутылки и поинтересовался, выравнивая дыхания. - Ну и как там в Персии? Павел пожал плечами. - Да я почти ничего и не видел. Болел в основном, а потом быстро отправился на границу, ждать распоряжений. А что у тебя в воронежском имении? - Всё как обычно. Просидел зиму и весну. Ко мне, правда, все родные съехались, да и знать местная интересовалась, - Иммануил провел пальцем по белой тонкой рубашке Павла, обрисовывая ключицы, и вдруг встрепенулся. - И мы твою сестру замуж выдали! - Ташу? – почему-то переспросил Павел, как будто у него были еще родные сестры. Не дожидаясь вопросов, Иммануил начал рассказывать о живописной свадьбе. Великий князь хохотал, тряся короткими волосами. - А говорил – всё, как обычно! С Ташей жизнь всегда полна сюрпризов! Поутру домашние с удивлением наблюдали, как Иммануил и Павел лихорадочно собирались в поездку до соседнего имения. Матушка и Катерина Николаевна качали головами, разводили руками и упрашивали Павла повременить хотя бы сутки. Лишь Инна улыбалась и ничего не говорила, за что получила горячий поцелуй от мужа и красноречивый признательный взгляд от великого князя. Дорога до Кореиза отчего-то заняла времени меньше, чем обычно. Всадники, сопровождаемые несколькими вооруженными слугами – иначе по нынешним временам было опасно передвигаться – почти не переговариваясь, быстро добрались до знакомого имения. Иммануил с удовольствием отметил, что друг легко держался в седле, и дорога утомила его не больше, чем остальных. Усадьба встретила тишиной. В пустующем дворце оставался минимальный штат прислуги, только для поддержания чистоты и жизнедеятельности. Взятые из Ай-Тюдора повар и камердинеры, поместившиеся в тарантасе вместе с господскими вещами, отстали еще в самом начале пути. Отдав поводья усталых лошадей знакомому груму, молодые люди двинулись по аллее к парадному входу. Внутри здание дышало прохладой. Гулко закрылась тяжелая дубовая дверь. Так случалось каждый раз, когда они встречались после продолжительной разлуки. Опьяняюще целовались, терзали губы, упиваясь подзабытым вкусом, шарили жадными руками, трогали, вспоминали, сжимали. Притирались бедрами, и не дошли до сладостного соединения, изливаясь лишь от сумасшедших движений друг об друга. Моментально распухшие губы Павла что-то страстно шептали Иммануилу в запыленную дорогой шею, а он глубоко дышал, приходил в себя от яркой вспышки страсти. В дверь стукнули бронзовым кольцом. На пороге появился старый татарин Масуд, живший в имении уже два десятка лет. - Хамам готов, ваша светлость. - Кто распорядился? – не отрывая жадного взгляда от лица Павла с темным румянцем на загорелых скулах, поинтересовался Иммануил. - Княгиня Инна Михайловна прислала утром нарочного с известием, что вы выезжаете, и строго наказала баню приготовить для вашей светлости и их высочества. Иммануил кивнул, отпуская слугу. - Ну и княгиня у тебя, ваша светлость, - рассмеялся Павел. – А я-то не мог понять, отчего она так хитро смотрела нам вслед! Хамам в усадьбе был небольшой, но выстроенный по всем правилам: мраморные лежанки, арчатые своды, фонтан, выложенный арабской мозаикой, центральный зал - «согуклюк», для традиционного массажа и очищения кожи, а также парильня - «сикалик». Князь Бахетов не решился остаться сразу наедине с дорогим другом, позвал двух банщиков, благо традиционный хамам располагал несколькими отдельными нишами, где можно было находиться, не наблюдая друг друга. Развалившись на теплом мраморе, Иммануил быстро погрузился в блаженную негу от умелых, разминающих усталые мышцы рук татарина и сладостного предвкушения. Вскоре князь почувствовал себя обновленным. Кровь быстрее побежала по жилам, кожа будто задышала всеми порами. Он резво соскочил с лежанки, жестом отпустил банщика и, не прикрываясь, вышел в центральный зал. Уселся на прогретый мрамор возвышения посередине. Павел появился спустя несколько минут, медленно приблизился к Иммануилу. Второй помощник поклонился и покинул хамам. Бедра великого князя, словно у римского патриция, были обернуты белой тканью, которая ниспадала красивыми складками до пола. Сейчас, без уродующей военной формы, Павел не выглядел таким ужасающе худым, скорее – невероятно изящным, будто гепард. Его всегда светлая гладкая кожа оказалась удивительного кофейного оттенка. Иммануил не удержался, провел ладонями по груди, игнорируя жаркие взгляды. - Откуда такой цвет? Умащал себя отваром из скорлупы грецких орехов? - Персидские врачи заставляли лежать под солнцем каждый день по полчаса, - улыбнулся Павел. Его медово-карие глаза сверкали, как у хищника. – Говорили, что весенние лучи наполнят тело утраченной силой. Они немного по-другому лечат, эти арабы. - Ты очень красивый, - признал Иммануил, прикрывая глаза ресницами и чуть прикусывая белыми зубами нижнюю губу. Он знал, что выглядел бесконечно развратным, но желание становилось невыносимым. Тут же сильные руки подхватили его, прижали к себе, давая почувствовать возбуждение. Теплые губы прошлись по шее, слегка прихватывая нежную кожу, как он любил. - Наверное, ты еще слаб и немощен... – промурлыкал Иммануил, хитро сощурил серые глаза, блестевшие в этот момент, как топазы. Павел на это только тихо зарычал. Они старались прижаться друг к другу всеми частями обнаженных тел. Вскоре оказались переплетенными руками и ногами и Иммануил, весело засмеявшись, оседлал Павла сверху, прикоснувшись напряженным органом к такому же сильному возбуждению. Великий князь смотрел шальными черными глазами, стискивал гладкие бедра друга, словно беззвучно умоляя. Иммануил приник к губам Павла, ладонью провел от груди до паха, умело прошелся пальцами по всей длине напряженного ствола, огладил головку, размазывая капли смазки, обхватил член у основания и направил между своих ягодиц, к еще сжатому, лишь слегка смазанному ароматным маслом входу. Павел осторожно развел руками белые половинки, помогая любовнику открыться. Иммануил блаженно застонал от пронзившей его боли, выгнулся поясницей, плавно опустился на твердый, горячий источник невероятных ощущений. Кто сказал, что боль – это плохо? Если она такая - долгожданная, сладкая, возбуждающая, переплетенная с ритмом и жаром? Иммануил насаживался сам, преодолевая сопротивление упругих мышц. Радость билась в сердце от ощущения наполненности. Сейчас он принадлежал всецело – так, как мечтал уже много ночей. Иммануил привстал на коленях и откинулся назад, опираясь руками на ноги друга. Твердый орган Павла заскользил по выпуклому бугорку внутри, вперед-назад, и Иммануил несдержанно застонал, закусывая губы от невыносимого блаженства. Его член покачивался в ритм движениями, истекал прозрачным секретом. Постепенно Иммануила охватывала волшебная истома наслаждения, словно теплые соленые волны накатывали на жаждущий влаги песок. Он растворился в удовольствии, сил хватало только чтобы удерживать свое тело в нужном положении и чувствовать, чувствовать. Волны все выше и чаще, толчки – глубже. И, будто высокий вал об скалу, горячим гейзером внутри взорвался восторг Павла, наполняя глубины тела пряным семенем. Загорелые руки схватили, прижали к влажной, пахнущей медом и солнцем груди. Павел стонал, не таясь, впиваясь губами в беззащитно подставленную шею. Горячий член Иммануила выталкивал последние струйки белесой жидкости. После хамама они обедали на небольшом балконе, на самом высоком этаже, откуда открывался дивный вид на море. Павел курил, Иммануил с удовольствием вдыхал горький ароматный дым. Постепенно разговор свернул к тревожным событиям в столице. - Государя и государыню выслали из столицы в тобольскую губернию. Царевны и цесаревич, хоть и не осужденные, отправились с родителями. Кто-то из преданной прислуги, две фрейлины, доктор и учитель Иоанна пожелали сопровождать господ в неволе. - Зачем в Сибирь-то? Символически повторить путь ссыльных? – искренне удивился Иммануил. Павел недобро прищурился. - Нет. Я думаю, чтобы озверевший совет матросов не принял решение о казни государя. Вот Нерецкий и постарался сплавить их подальше, с глаз долой. - Но ведь их могут и в Сибири… - прошептал Иммануил. - Ликвидировать, - докончил за друга Павел. – Вполне возможно, что на это и рассчитывает Совет пролетариев, потому и согласился так быстро. А может быть, уже и распоряжения готовы на местах. - Отчего никто еще не решился на спасение государя? Понятно ведь, что вины его нет и ссылка –вынужденная мера! - Ну как же, - Павел усмехнулся. – План побега как раз существовал. Та дура, Маруся Дубова, которую отпустили через несколько дней после заключения под стражу, организовала было фонд. Людей нашла каких-то, вроде как преданных престолу. Только по секрету сообщила об этом своей лучшей подруге и соратнице, та – своему другу, тоже надежному и верному товарищу. Сам понимаешь, заговор быстро перестал быть тайной. Теперь Маруся снова под арестом, а Временное правительство спешит отправить государя из столицы. И надзор за ним будет нешуточный. - Вот бестолковая, - с досадой отозвался Иммануил о бывшей фрейлине государыни. – С детства ее не любил! Ночью Павел проснулся от ощущения чьего-то присутствия. Раскрыл глаза, повернул голову. На фоне французских окон балкона отчетливо выделялся тонкий силуэт князя Бахетова. Иммануил не обернулся на звук тихих шагов. Лишь привычно откинул голову, прислонясь к виску Павла. Он смотрел вдаль, в черноту, где море сливалось с небом. Безлунная ночь была тиха и спокойна. - Тебе не приходило в голову, что это мы с тобой раскачали колесо истории, которое теперь мчится, сметая всех на своем пути? Павел обнял друга за талию, прижал к себе: - Мне как-то привиделся Заплатин, пока я метался в лихорадке в тегеранском госпитале. Сначала все мерещилась та ночь, подробно, снова и снова. А потом словно подошел он ко мне, прямо к кровати больничной - глаза светятся и сам улыбается. Сказал ласково: «Спасибо тебе, великий князь, от больших грехов ты меня избавил». Положил горячие ладони на грудь. И пропал. А я сразу на поправку пошел, даже ученые врачи персидские удивились. Павел погладил дрожащего от услышанных слов Иммануила по теплому впалому животу. - Мы не могли поступить иначе, - он прикоснулся губами к влажному виску. – Успокойся и не обвиняй себя. Пошли спать, родной. - Смотри, что я в саду нашел! – услышал Иммануил радостный вопль Павла и поднял голову от письма Инны, доставленного утром из Ай-Тюдора. Великий князь ворвался в комнату, с воодушевлением таща за собой тоненькую девушку, одетую служанкой, загорелую и слегка чумазую, с повязанной белым платком головой. Девушка молчала, смотря широко раскрытыми испуганными глазами на Павла. - Отпусти ее сейчас же, до обморока ведь напугал! – прошипел Иммануил, встал с кушетки, вырвал из загорелой лапы маленькую ладошку, успокаивающе погладил девицу по голове, сказал по-русски. - Не бойся, милая, тебя не обидят. - Кто она такая? – все так же возбужденно поинтересовался Павел, пристально разглядывая «находку». - Это садовница наша, Варенька, - начиная сердиться, отозвался Иммануил. – Сирота. Матушка у ограды нашла, под кустом роз, восемнадцать лет назад. Так здесь и прижилась. - Не замужем еще? – продолжал спрашивать великий князь. - Кто ее замуж возьмет? Она… ну вроде как блаженненькая. Приказы понимает и работает исправно, но разум как у ребенка малого остался. В монастырь бы ее отдать, да матушка жалеет. Павел обошел садовницу кругом, внимательно рассматривая. - Ты будто торгуешь ее, как корову на ярмарке? – наконец, вспылил Иммануил. Великий князь удивленно взглянул на друга и потряс головой. - А ты сам не видишь, как твоя садовница похожа на великую княжну Веру? - На царевну? - уточнил Иммануил. Павел кивнул. Князь присмотрелся к загорелому испуганному лицу. Мелкие черты, широковатые скулы, ровный носик и светлые серые глаза. Обычная мордашка, каких вдоволь в многочисленных поместьях князей Бахетовых. Впрочем, великая княжна Вера, хоть и считалась завидной невестой, особенной красавицей не была. Благородство крови, изысканные манеры, живой и острый ум, дерзость, решительность отличали старшую царевну как личность незаурядную, но сразу вспомнить её лицо Иммануил не смог. Возможно, Павел уловил некоторое сходство, ведь великого князя и Веру связывала взаимная симпатия. - Ты мне не веришь, - понял Павел. – В доме остался какой-либо гардероб Инес и служанка, которая могла бы справиться с дамским нарядом? Не до конца понимая замысел друга, Иммануил попросил супругу управляющего отвести великого князя и Вареньку в будуар Инны. Наверняка там оставались прошлогодние платья, которые уже вышли из моды нынешнего сезона. Молодой Бахетов дочитывал письмо жены. Инес рассказывала о незначительных событиях в имении, о тревогах по поводу шляющихся по побережью вооруженных матросов, а также задавала ироничные вопросы об удобстве и самочувствии друзей-отшельников. Иммануил понимал, что время их уединения с Павлом вышло за рамки приличий и пора возвращаться в Ай-Тюдор. В сопровождении Павла в кабинет зашла молодая барышня. Иммануил машинально вскочил из кресла и чуть не раскланялся, но вовремя признал свою садовницу и прикусил с досады щеку. Павел был прав. Затянутая в корсет, одетая в платье благородной дамы и в модной прическе, девушка выглядела бы аристократкой, если бы не загорелые руки и лицо. Поразительное сходство с великой княжной Верой теперь бросалось в глаза. К удивлению Иммануила, садовница приобрела характерную для царевны кошачью грациозность и совсем не смущалась в неудобной одежде, вела себя естественно, будто всю жизнь носила подобные платья и корсет. - Как тебе удалось с ней договориться и не напугать? – наконец, обрел дар речи князь. Павел усмехнулся. - Предложил поиграть в принцессу. Ей понравилось. Обещал выучить еще и говорить по-нашему, - разговор между друзьями велся на английском языке. Иммануил отправил Вареньку и сопровождающую экономку обратно в гардероб, а сам остановился напротив Павла. - Ты не желаешь объяснить? - У меня возникла идея, как только я увидел этот удивительный экземпляр на дорожках сада, - медленно произнес Павел. – Но я должен все как следует обдумать. Я обязательно расскажу тебе. Думаю, твоя помощь будет необходимой. Ты мне веришь? – Павел тревожно посмотрел в серые глаза друга. Иммануил недобро улыбнулся. - Боюсь, ты задумал нечто опасное. - Как всегда проницательно, Мануэль. Иммануил глубоко вздохнул. Павел произносил его имя на итальянский манер - так сладко, так многообещающе, словно предвкушение поцелуев и ласк. Он угадал. В следующее мгновение Павел посадил друга к себе на колени, утягивая в плен рук, прикосновений, соединения. - Что за бумагу ты читал? – поинтересовался Павел немногим позже, высматривая в беспорядочно раскиданной одежде смахнутые белые листы. Иммануил, еще с натянутыми от пережитого острого удовольствия нервами, потянулся за письмом. - От Инес. Намекает, что пора бы возвращаться. - Я уже подумал об этом, - с печалью в голосе отозвался Павел. – Не хочется подводить милую княгиню и зарождать подозрения у родственников. Вернемся. На следующий день молодой князь Бахетов и великий князь Павел Дмитриевич отправились в Ай-Тюдор, верхом сопровождая изящное ландо с поднятым верхом. В карете удобно устроилась аристократически одетая садовница Варя, с детским интересом оглядывающая окрестности. С балкона их увидела Инна, выбежала навстречу. С недоумением наблюдала, как Павел с преувеличенной галантностью подавал руку появившейся из кареты барышне. Иммануил чуть не засмеялся, вспоминая уроки приличных манер, преподанные великим князем садовнице. Инес подошла поближе и вдруг прижала ладонь к губам, словно боясь вскрикнуть. В ее глазах вспыхнули зеленоватые искры. Она подалась было к паре, но вдруг остановилась, недоуменно встряхнула волосами. - Иммануил? – удивленно и обиженно обратилась к супругу Инна. - Что за шутки? На мгновение мне показалось, что… - Что это великая княжна Вера? – поинтересовался Павел. - Да, - Инес напряженно вглядывалась в знакомо-незнакомое лицо. - Это Варя, садовница из Кореиза, - подсказал Иммануил. – У Павла есть сложный план. Для этого мы вырядили девицу в приличный туалет и привезли сюда, для проверки и, может быть, обучения. Варя в это время сделала довольно удачный придворный реверанс, но потом попыталась запросто поцеловать ручку своей госпоже. Инес машинально спрятала руки за спину. - Какой-то неудачный фарс. - Судя по вашему лицу, кузина, довольно удачный, - возразил Павел, не смущаясь, подхватил свою даму под локоток и потащил в дом. - Павел решил довольствоваться эрзацем? – морщась от досады, все же поинтересовалась Инна. Иммануил задумчиво посмотрел вслед паре. - Боюсь, что при помощи эрзаца великий князь задумал получить оригинал. Когда Иммануил и несколько успокоенная Инес поднялись в свои комнаты, к ним заявился Павел, с той же испуганной Варенькой под руку. - Этот образчик, милая Инес, нужно привести к максимальному сходству с царевной Верой. Вы хорошо ее знаете и можете помочь с прической и с остальными особенностями. - Для чего, Павел? – поинтересовалась Инна, рассматривая лицо «эрзаца». - Хочу подменить и похитить царевну из-под ареста, - серьезно отозвался Павел. Супруги переглянулись. Иммануил был удивлен словами великого князя не меньше, чем Инес. Матушка Варвара Георгиевна обрадовалась приезду Вареньки. Переодетая в свою обычную одежду садовница не вызвала никаких подозрений и была определена в штат ухаживающих за парком и садом великого князя Михаила Александровича. Поутру Павел находил девицу подрезающей розы или поправляющей идеальные клумбы. Обнаруживая педагогический талант, Павел разыгрывал с недалекой Варенькой салонные сценки. Таким нехитрым образом великий князь прививал ей навыки поведения в высшем обществе. После к садовнице прибегала маленькая Ирина с Инной и англичанкой-воспитательницей. Все общались по-английски. Варя быстро запоминала фразы и слова и вскоре болтала наравне с Ириной, к которой, вследствие своего детского взгляда на жизнь, искренне привязалась. В октябре Бахетовы и Никитины собирались возвращаться в Петроград, но получили телеграмму от старшего брата Инес, Владимира. Великий князь Михаил Александрович с удивлением прочитал вслух: - «Оставайтесь крыму ткч столице опасно зпт больше хотят власти». - Что он имел в виду? - переспросила Варвара Георгиевна. – Кто хочет больше власти? - Большевики, - мрачно пояснил Павел. – Новая партия рабочих и крестьян, резко настроенная против самодержавия и нынешнего временного. Пока они только активничают в правительстве, но если перейдут к исполнению своих угроз… Их лидеры словно бесноватые, и безумными своими речами заводят массы. Погода начала ухудшаться, пришли дожди, а с ними - пронзительный промозглый ветер. Общее настроение тоже подчинилось погоде – тревога и нестабильность не давала составлять какие-либо планы на будущее. Даже на спокойном побережье начались волнения, повсюду собирались митинги, возбужденные люди чего-то требовали от властей, а потом затевали пьяные драки. Однажды подозрительные агитаторы проникли и на территорию поместья великого князя Михаила Александровича, пытались убедить слуг то ли взбунтоваться против хозяев, то ли сбежать или ограбить. Люди, работающие в усадьбе многие годы, получающие хорошее жалование и не имеющие к господам никаких претензий, быстро вытолкали представителей новых веяний за ограду и пригрозили, что в следующий раз не ограничатся легкими тумаками. Великий князь Павел невольно оказался свидетелем потасовки и потом красочно рассказывал в лицах о произошедшем. «Господа» хохотали. В один из дождливых вечеров конца октября из столицы вернулись Владимир и Андрей, старшие братья Инны. Были они мрачны и выглядели, будто вырвались с фронта. Не переодевшись и не отдохнув с дороги, собрали родственников в гостиной. - В Петрограде произошел переворот. Партия большевиков с вооруженными матросами захватила власть, выгнала временное правительство из Зимнего. По столице идут массовые аресты и просто разбой. Объявлено всеобщее равенство, чернь грабит богатые дома. Владимир замолчал, жадно припал к стакану с водой. Андрей продолжил, сверкая глазами на пораженных новостями родственников: - Мы догадывались, что дело закончится революцией, и собрали наиболее ценные вещи из нашего дворца – картины, изделия Лаберже, римскую коллекцию. Привезли с собой, завтра поутру доставим сюда с вооруженной охраной. Плебеи в любом случае не оценили бы по достоинству. Похоже, скоро полотнами Да Винчи и Дюрера будут топить печи. - Что ты говоришь, Андрюша! – воскликнула Катерина Николаевна, большой ценитель живописи, и перекрестилась. - Из уже разграбленных усадьб Подмосковья забрали украшения и золото. Дома, в порыве классовой ненависти, спалили вместе с ценной мебелью, росписью и полотнами великих мастеров. Дамы в ужасе переглянулись. Варвара Георгиевна обернулась к сыну. - Спрятал в хранилище все ценное, - отозвался Иммануил на невысказанный вопрос. – Возможно, потом найдут, но не при первой волне грабежей. Может, хоть в частные коллекции попадет. - Мы перевели основные капиталы в надежные банки Лондона и Америки, - продолжил Владимир. Великий князь Михаил Александрович одобрительно кивнул. – Это нам Иммануил посоветовал, когда встречались в столице. Борис Иммануилович с удивлением и гордостью посмотрел на сына. - Было понятно, что добром не кончится, - отозвался Иммануил, краснея от удовольствия. – Нерецкий еще летом метался, как мышь в мышеловке. Владимир усмехнулся. - Нерецкий тайно бежал за границу. Сейчас из Парижа призывает оставшихся «верных» военных к спасению России. А новая власть Советов уже арестовала министров прежнего правительства. Как всегда. - Вовремя государя сослали в Сибирь, - высказался молчавший до этого Павел. Братья одновременно кивнули. - Это был удачный политический ход, иначе первым бы действием новой власти был расстрел государевой семьи, как символа прежнего мира. Мы уже по дороге в Крым услышали, что вышел указ об аресте всех Никитиных. Инна крепко сжала ладонь мужа. Иммануил выразительно посмотрел на Павла. Борис Иммануилович решительно поднялся с места. - Думаю, что сейчас Владимиру и Андрею необходимо отдохнуть. А мы с Михаилом Александровичем должны обсудить ситуацию. Результатом общения старших мужчин было предложение Никитиным в полном составе переехать в имение Бахетовых в Кореиз. Там было и спокойнее, и дальше от революционно настроенной Ялты, да и фамилия Бахетовых отчасти могла ввести в заблуждение представителей новой власти. Сборы начались на следующий же день. Половину прислуги щедро рассчитали, преданных людей пригласили в бахетовское поместье. Вскоре великокняжеский дворец в Ай-Тюдоре опустел. Когда вооруженные матросы, терзаемые жаждой революционной мести и наживы, ворвались за чугунную ограду, то их встретили лишь безмолвные залы и гостиные. Впрочем, поживиться в богатой усадьбе было чем. Пролетарии разграбили дом, нашли обширный винный погреб и не имели больше желания выяснять, куда подевались прежние хозяева. О возвращении в Петроград не могло быть и речи. И Бахетовы, и Никитины решили перезимовать в Кореизе. Большой дворец вмещал всех желающих, к тому же, прекрасно протапливался и предназначался для круглогодичного проживания. Зима началась с сухой и ясной погоды. Море было синее и спокойное, солнце светило по-осеннему, лишь холодные ветра не давали забыть, что начался декабрь. В столице утвердилась новая власть – Совет народных комиссаров. До Крыма доходили слухи, что приняв «Декрет о мире», большевики активно вели переговоры о прекращении войны по всем фронтам. Первый же важный документ, опубликованный в ночь переворота, назывался «Декрет о земле» и был воспринят населением, как разрешение к разорению всего, ранее принадлежавшего помещикам и зажиточным горожанам. В деревнях крестьяне повсеместно грабили и жгли усадьбы. Бахетовское поместье в Кореизе, к немалому удивлению хозяев, было отвоевано самими же слугами. Когда к воротам подошла толпа с вилами и лопатами, их ждал весь штат людей, работавших в имении. Великий князь Павел вооружил расторопных и преданных мужиков винтовками, а сам, переодевшись в простого солдата, внедрился в ряды прислуги. Мажордом имения, огромный мрачный татарин с обманчиво бандитской внешностью, грозно сообщил желающим поживиться, что территория усадьбы уже занята ими, бывшими «угнетенными» работниками князей. Крестьяне посмотрели на винтовки, на серьезные лица отстаивающих имение, почесали в затылках и ушли восвояси. Трезво обсудив сложившуюся ситуацию, князь Бахетов-старший заключил устный договор со своими «служащими» - так теперь называли прислугу, за дополнительную плату поручил наиболее ответственным людям вооруженную охрану дворца. Для разговора с новой властью Борис Иммануилович, вместе с сыном, отправился в Ялту. Хитро рассудив, что лучше остаться с частью, но живыми, князь добровольно передал все свои поместья в Крыму, кроме кореизской усадьбы, в распоряжение местного совета. В ответ на этот жест комиссар - председатель ялтинского совета, гарантировал князю и его семье политическую и физическую неприкосновенность. О нахождении в его дворце Никитиных князь Бахетов, разумеется, умолчал. Представителей государевой династии арестовывали с маниакальной настойчивостью, будто стремясь на корню истребить ближайших родственников ссыльного государя. Как-то накануне Рождества, расположившись у растопленного камина, Бахетовы попытались вспомнить, кто из столичных Никитиных еще не был арестован. Получалось, что лишь сестра Павла, в замужестве княгиня Кутяпина, постоянно переезжающая за своим супругом из города в город, оставалась на свободе - то ли новая фамилия прикрывала, как сейчас Инну, ее родителей и братьев – герб князей Бахетовых, то ли физически преследовать активную Натали было слишком сложно. Остальные представители славной династии, не уехавшие заграницу - и младший брат государя Георгий, отказавшийся от престола, и Федор Федорович, талантливый военный стратег, и отец Павла, вдруг соскучившийся накануне революции по родине, и остальные двоюродные и троюродные родственники – все были арестованы и сосланы в разные губернии. Немало огорчений принесло известие о заключении под стражу великой княгини Елены Александровны, которую под возмущенные крики москвичей увезли в неизвестном направлении прямо из Марфо-Мариинской обители. После наступления Нового 1918 года старший князь Бахетов забегал по инстанциям, с помощью юристов выясняя вопросы отъезда заграницу. В семье стало понятно, что родину придется покинуть. Страна все больше напоминала театр абсурда, где гвоздем программы становились безумные пляски со смертью. Ни Бахетовы, ни Никитины не желали свариться в котле грядущей гражданской войны. Старшие братья Инны, Владимир и Андрей, под прикрытием фальшивых документов пару раз ездивших в столицу, намекали о существующем плане по спасению семьи государя, так и проживающей в Тобольске. У великого князя Павла оказалось свое мнение на этот счет. - Технически устроить побег семьи государя возможно, - говорил он Иммануилу. - Но сложность не в этом. Я хорошо знаю дядю, его рассуждения, его образ мыслей. Для него венчание на царство было не просто старинным ритуалом, он связывал себя, самодержца, священными, практически брачными узами с державой. Он совершил предательство, отрекшись от престола, и наверняка расценивает Манифест как позорный развод. Федор Николаевич страдает от своего поступка. Те перевороты и беспорядки, что случились позже, подтверждают неправильность его шага. Арест и даже смертный приговор государь воспринимает как кару Божью за свои деяния. Побег из-под ареста выглядел бы очередным предательством. А государыня просто никому не верит, она привыкла относиться к родственникам настороженно, мы ведь не поддерживали ее веру в «чудесного мужика». Вот Марусин план она бы одобрила, наверное. К тому же, - Павел развел руками. - Ты помнишь, Заплатин вовремя запугал их своим пророчеством. - Ты совсем не веришь в его слова? – смотря на огонь, тихо спросил Иммануил. Павел вздохнул. - Мне сложно верить в то, подтверждение чему лично я не видел. Я не испытывал на себе его необыкновенной силы. Я знал лишь хитрого и разгульного мужика, обладающего чрезвычайно опасным влиянием на государеву семью. Но тут он угадал, этот Заплатин. Я не удивлюсь, если последнее его предсказание исполнится… - Тогда чего ты добиваешься, к чему готовишь бедную юродивую девушку? Павел жестко сжал губы. - Я знаю, что поступаю странно, но не могу упустить шанс. Я обещал Вере спасти ее, если смогу. Государь и государыня из чувства вины и ответственности наверняка откажутся от побега, даже если план по спасению будет хорош и относительно безопасен. Но Вера другая. - Ты думаешь, она оставит родителей, сестер и больного брата погибать в Тобольске, а сама сбежит с тобой, как цыганка? Уверен, что великая княжна не позволит себе малодушие. Вера любит тебя, но она обожает отца и бесконечно благородна. Ты сам перестанешь уважать ее, решись она на такой шаг. - Я должен попытаться, - упрямо повторил Павел. – Между прочим, бедная юродивая девочка почитает государя и государыню, как собственных родителей. У нее есть какая-то засаленная фотография из газеты, и она молится, прося для них здравия. Для нее главное желание – это обрести семью. Может, для Вари и хорошо будет встретиться наяву с теми, кого она боготворит? Кто привил сироте такую горячую любовь? - Не знаю, - растерялся Иммануил. – Я вообще раньше не замечал эту садовницу. Надо у матушки поинтересоваться. Но в любом случае, у тебя не получится подменить великую княжну на Варю так, чтобы этого никто не заметил. - Я надеюсь переговорить с государем, - мрачно ответил великий князь. – Надеюсь на его благоразумие и любовь к дочери. Разумеется, Варя не замена царевне, но охраняющие люди вполне могут принять одну за другую. Иммануил покачал головой. План казался еще совсем сырым. Было непонятно, как доставить Павла с девицей до Сибири, по бушующей восстаниями и бунтами стране. Ориентироваться придется на месте, поскольку ни о содержании государя и семьи, ни об их состоянии и отношениях с конвоем не было никаких известий. Да и сама подмена девушек походила на некий сценарий дамского романа. О мнении государя и государыни Иммануил не хотел думать - на первый взгляд, ни о каком согласии не могло быть речи. Впрочем, молодой Бахетов не сомневался в находчивости и силе характера великого князя. Павел воевал на фронте, и иных жизненных ситуаций у него случалось предостаточно, чтобы не терять хладнокровия от трудностей, а уж о таланте Павла доводить все свои идеи до блестящего результата было известно всем. Исподтишка Иммануил наблюдал за Варенькой, стараниями Инес преобразившейся в светскую барышню. Она бегло говорила по-английски и по-французски, читала (к сожалению, лишь детские сказки), общалась вполне прилично, хоть и болтала глупости. Матушка и Катерина Николаевна пытались приучить девицу к рукоделиям, как заведено у благородных дам, но Варя к этому оказалась совершенно неспособна, ее ума хватило лишь на попытки простенького вязания, да и то, полученный шарфик состоял сплошь из туго затянутых узлов. Но выглядела девушка со спицами очень мило и естественно, а уж что получалось в результате, никого не интересовало. Не высовываясь далеко за пределы своего имения, Бахетовы и Никитины пережили зиму. Братья Владимир и Андрей что-то задумывали, куда-то уезжали ненадолго, но планами не делились категорически. В марте представители нового правительства заключили в Бресте договор о выходе Советской России из войны. Документ был подписан на невыгодных для страны условиях, но для населения это означало конец боевых действий и возвращение домой кормильцев с фронта. По всем городам прошли митинги в поддержку принятого мирного договора. Однако, вскоре улицы тех же городов заполонили вернувшиеся с фронтов солдаты, привыкшие отстаивать свою правоту с винтовками в руках, бесстрашные, злые и жадные, поощренные на разбои провозглашенной свободой. Многие фронтовики пополнили ряды бандитских групп. Впрочем, страну лихорадило от внутреннего конфликта, так что солдат быстро вербовали представители армий – красной и белой. Война внешняя быстро перерастала в войну гражданскую. В Крыму началась весна. Обильно цвели персики, осыпая розовыми лепестками покрытую коротенькой юной травкой землю. К великому князю Павлу в кабинет, лишь стукнувшись для приличия в дверь, стремительно ворвался Иммануил. Павел отложил трубку и перевернул, по военной привычке, рассматриваемую карту вниз начертанным рисунком. - Запоминаю наизусть, - улыбнулся Павел, отвечая на взгляд друга. – С собой карты брать нельзя, вдруг внезапный обыск по дороге - за шпиона примут. Иммануил кивнул: - Я тебе одного человека привел. Послушай-ка его. Князь втащил маявшегося в холле пожилого крестьянина. Мужик был живописен – с русой бородой лопатой и густыми волосами с проседью, подстриженными в кружок, загорелый, высокий и еще крепкий, как старый дуб. Одет был опрятно и добротно, держался с достоинством. Сжимал в руках шапку, снятую в помещении. - Крестьянин наш, несколько лет назад перевезли с семьей из Подмосковья, - прокомментировал Иммануил, заметив, как заинтересованно друг рассматривал колоритного персонажа. – А расскажи-ка князю, Евсей Фомич, о своей просьбе. В целях конспирации находящихся в Кореизе Никитиных называли князьями Михайловыми, по имени их старшего представителя. - Здравствовать вам, - степенно поклонился мужик великому князю и заговорил, смотря на Иммануила. – Стало быть, расчета просим, ваше сиятельство. Мы вами премного благодарны, но жить больше у моря нет никакой возможности. - Дочери и сыну Евсея Фомича климат местный не подходит, - объяснил Иммануил. – Бронхиты постоянные по осени и зимой. Влажно слишком, ветра с моря. Врач посоветовал уехать подальше на континент, в умеренные широты. - Точно так говорить изволите, ваше сиятельство, - подтвердил мужик. – Дохтур, ученый человек, сказал, мол, кедры вам нужны да сосны, да зимы русские суровые. В Сибири-то у нас родичи дальние, да и сами оттуда вывезены когда-то были, при крепостном еще. - Евсей Фомич собирается с семьей отправиться в Сибирь, - озвучил Иммануил то, что и так уже понял Павел, и снова обратился к крестьянину. – А в каких краях собираетесь обосноваться? - Дак на реке Пышме и деревня так и зовется - Пышмы, под Екатеринбургом, - обозначил мужик. - Значит, отпускаете нас, ваше сиятельство? - Тебе князь Борис Иммануилович уже сказал все. Поезжайте с Богом. Много ли времени на сборы потребуется? - Сразу не управимся, с месяц надо б, - отозвался крестьянин. - Дело у нас к тебе будет, Евсей Фомич, - решился, наконец, Павел. - Мне тоже в ту сторону ехать. Одному по нынешним временам опасно, а доехать необходимо живым. Возьмете с собой? Я солдатом оденусь простым, вам от меня опасности не будет никакой. А может, и пригожусь как-нибудь. - Рады будем, ваше сиятельство, - поклонился крестьянин. – Никогда от вас никакой обиды не было, почему бы не помочь? Опять же, в мешке-то с горохом легче жемчуг утаить. Иммануил с Павлом переглянулись, удивляясь то ли невольно высказанной фразе, то ли проницательности мужика. - Сколько вас человек в семье? – спросил князь. - Посчитаем, - Евсей Фомич огладил пышную бороду и начал загибать пальцы. – Мы сами с супругой, да младшие наши болезные-то, те слётышки еще. Брат мой большак, вдовый, да сестра с мужем. Старший сын с женой и дитём. - Семеро взрослых, - кивнул Павел. – Однако, семья-то у тебя какая важная! - На том и стоим, - еще раз поклонился явно польщенный крестьянин. Отпустив мужика, Иммануил пересел поближе к Павлу. - Хорошо придумал, Мануэль, - улыбнулся великий князь. Иммануил улыбнулся. - Случайно услышал, как этот крестьянин у отца в Сибирь просился. Всегда легче ехать в большой компании. Тем более, знакомая семья, они не выдадут. Евсей Фомич Мохов у отца в механическом цеху работал, кроме крестьянства, он мужик умный и смекалистый. Надо маршрут как следует продумать. По железной дороге поедешь? - Так быстрее и надежнее, - согласился Павел. Иммануил окинул взглядом знакомый кабинет друга. Предчувствие скорого отъезда было заметно в стопках бумаг и книгах, в беспорядке разложенных по большому столу, в приготовленной солдатской форме на спинке кресла, в мелких вещах, лежащих не на своих местах, что было странно для педантичного Павла. Великий князь достал из секретера картонную коробочку, украшенную разноцветной арабской вязью. - Когда был в Тегеране, то вышел на местный рынок. Потолкался среди ковров и кальянов и забрел в ювелирную лавку. Персы, знаешь ли, имеют своеобразный вкус к украшениям. Я даже к чему-то приценился, как вышла вдруг из боковой двери старая ведьма в черной парандже и к себе поманила. Хозяин испугался, меня за ней потащил, вроде как та дама в черном - ведунья местная и нужно ее слушаться. Иимануил пересел поудобнее. Как ни странно, в последнее время он сталкивался с необъяснимыми логикой явлениями и предчувствовал, что рассказ Павла из той же области. Великий князь пристально рассматривал затейливые письмена на коробочке. - Отдала она мне две вещицы - достала откуда-то из страшно воняющего специями сундука. Вот это, сказала, подари любимому другу. И тогда друг будет предан тебе до конца своей и твоей долгой жизни. Иммануил взял в руки протянутую Павлом маленькую шкатулочку из плотного картона. От нее, действительно, ощутимо пахло чем-то непривычным, восточным. Внутри на красном бархате лежало старинное, широкое, почти на целую фалангу, кольцо из серебра, покрытое ярким узором – красной, зеленой и синей эмалью. Причудливый орнамент приковывал взгляд. Иммануил крутил в пальцах удивительное кольцо и не мог оторваться от созерцания повторяющихся узоров. Павел улыбнулся. - Нравится? Вместо ответа, князь надел подарок на указательный палец, на котором всегда носил любимые украшения. Теплое серебро приятно утяжелило кисть. Павел вздохнул. - Даришь мне кольцо на прощание, - медленно выговорил Иммануил, кусая губы. - Это не значит, что мы больше не увидимся, - великий князь отвел взгляд в окно. - Вовсе нет, - кивнул молодой Бахетов. – А что было второй вещью? Наверное, что-то… женское? - Да, - Павел усмехнулся. – Подвеска в виде виноградной кисти из нефрита. Старая арабская ведьма наказала, чтобы отдал девушке, которая меня ждет. Тогда станет она моей женой и родит сына. - Надеюсь, ты сохранил эту вещицу, - серьезно заявил Иммануил. – Я знаю девушку, которая тебя ждет. В мае из очередной своей тайной поездки вернулись конспираторы Владимир и Андрей. В общей гостиной сурово и немногословно рассказали о непростой обстановке в столице, а с Иммануилом и Павлом пожелали поговорить отдельно. Едва мужчины расположились в кабинете Павла, как в комнату тихо проникла Инна с таким серьезным и упрямым лицом, что Иммануил кивнул, позволяя говорить при супруге. - Ситуация обостряется, - перешел к делу Владимир. – Армия сопротивления (так в семье называли белую гвардию) успешно продвигается по Уралу. Передовые войска уже под Тобольском. Но государя и семьи в городе уже нет. Иммануил и Павел переглянулись. Инна сжала губы. Андрей нервно раскрошил в пальцах папироску. - Несколько недель назад центральный комитет затребовал перевезти арестованного государя в Москву. Может, испугались, что наша армия возьмет Тобольск и освободит дядю. А возможно, готовят показательный процесс. Но дальше Екатеринбурга семью не отпустили. - Екатеринбург – революционная столица Урала, вся власть в городе полностью перешла большевикам, - горько усмехнувшись, подхватил Владимир. – Государя и всех домашних заперли в небольшом доме и тщательно охраняют. Скорее всего, красные комиссары боятся, что в столице пойдут на сговор с иностранцами и выгодно обменяют семью государя на, скажем, признание новой республики в Европе. - К Севастополю подходит английский броненосец с командующим британскими военными силами и государыней Ольгой Александровной на борту. Бабушка заявила всей Европе, что без родственников из России не уедет, - продолжал делиться Андрей. - Хоть кто-то решился на спасение дяди! - подала голос Инес. - Неправильно думаешь, сестрёнка, - хитро улыбнулся Владимир. – Существует хороший план, по которому всю семью перевезут в Крым. Преданные люди состоят в охране государя и должны уговорить Федора Николаевича на побег. - Государь не согласится позорно бежать, - отстраненно заметил Павел. – И уж тем более, государыня не доверится представителю фамилии. Владимир кивнул. - Разумеется. Наш агент действует от имени дочери Еремея Заплатина, вроде как ее отец оставил инструкцию по спасению семьи самодержца на случай их пленения. Старец вполне мог предвидеть не только свою гибель, но и арест государя. Такая легенда может примирить Софью Александровну с необходимостью побега. - Это обман? – тихо спросил Инна. - Ложь во спасение, - вздохнул Андрей. – Дочь старца благополучно сбежала за границу, так что мы сможем держать государя в неведении. Поделившись необходимыми сведениями, Владимир и Андрей покинули кабинет. - Надо спешить, - прервал воцарившееся молчание Павел. - Моховы почти собрались. Евсей Фомич намекал, что пора отправляться, - заметил Иммануил. Инна встала, прошла до окна. - Варя тоже готова. Я научила её всему, о чем говорили, - тихо выговорила она. - Значит, время пришло, - заявил Павел. Иммануил решительно поднялся с места. - Завтра с раннего утра отправлюсь на вокзал и переговорю с начальником относительно вагона. Павел, поезжай к Евсею Фомичу, обсуди с ним всё, кроме даты отъезда. - Варю с собой к Моховым возьмите, - посоветовала Инес. – Чтоб не напугалась сразу. А мне надо кое-какие вещи собрать в дорогу. С заботливым и сосредоточенным лицом, Инна вышла из кабинета. Павел порывисто обнял друга. - Спасибо тебе. Вам обоим. Вечером, уложив уставшую дочку спать и поручив ее заботам нянечки, Иммануил и Инна вышли в потемневший сад. Инес перебирала пальцами кисти кружевной шали. - Как ты думаешь, Вера сможет уехать с Павлом? – задал Иммануил волнующий его вопрос. – Насколько она влюблена? Инна посмотрела на спокойное море. - Раньше она очень любила Павла, - будто отвечая самой себе, отозвалась Инна. – Была готова бороться против родителей за свою любовь. Но тогда ее семья не находилась в такой опасности. Я давно с ней не общалась. Таша говорила, что Вера отчаялась. Я не знаю, к чему может привести отчаяние плена и утраченных надежд. Но, думаю, в ее случае - не к смирению. Вера хоть и высокородная царевна, но она крепкий орешек. Изумруд. Княгиня посмотрела в глаза мужу. - Я не уверена, что Павлу удастся авантюра. Я не уверена, что Вера готова бросить всех и следовать за ним. Тут слишком много зависит от обстоятельств. Но я буду надеяться на лучшее. И ждать Павла обратно - с Верой. На следующий день, едва рассвело, Иммануил покинул имение, направляясь к Ялте и дальше, в Симферополь. Дело было таким опасным, что молодой Бахетов собирался решить вопрос с организацией вагона лично. А на семейном завтраке в Кореизе Никитины и Бахетовы приняли решение об отъезде за границу на приближающемся броненосце. Через несколько дней семья крестьянина Мохова окончательно собралась в путь. Телеги с тщательно упакованным скарбом были готовы, как и лошади и карета для Вареньки и детей. Ночевать девушку оставили у Евсея Фомича - садовница пришлась по нраву младшей дочери крестьянина, и девушки не желали расставаться. Вечером накануне отъезда к Павлу, который с помощью Иммануила перепроверял собранные вещи, зашла Инна с двумя объемными сумками. - Синяя для Вареньки, отдашь супруге Евсея Фомича, - Инна показала тонким пальчиком, будто не доверяя способностям мужчин различать цвета. – А вот эта, зеленая – для Веры. Там одежда крестьянская и городская, мыло и всякие мелочи дамские. И костюм корнета, мужской, если нужно будет верхом отправляться. Это ее личная форма, подогнанная и обкатанная, я только знаки отличия срезала на всякий случай. - Вера умеет верхом в мужском мундире? – удивился Иммануил. - Да, любимый, - невинно улыбнулась Инна. – Мы тоже затевали комедии с переодеванием. Несмотря на серьезность момента, друзья рассмеялись. - Спасибо, милая кузина, - Павел от души расцеловал княгиню в розовеющие щеки. – Надеюсь, нам все это пригодится. - Я тоже надеюсь, – отозвалась Инна. – Мы задержим отплытие броненосца насколько сможем. Убедим бабушку подождать. Ты только возвращайся, дорогой брат. Еще затемно две нагруженные телеги и ландо, сопровождаемые шестью вооруженными всадниками, отправились из Кореиза. Павел не стал прощаться с другом и родными. Долгие проводы – лишние слезы. Все слова были сказаны накануне. В ландо разместили Вареньку, одетую крестьянкой, супругу Евсея Фомича и младшую дочь с сыном, тринадцати и десяти лет. Остальные крестьяне, во главе с хозяином, предпочли находиться в телегах, со своим скарбом. Великий князь Павел, верхом, с любимой винтовкой и в простой солдатской форме, внимательно следил за окрестностями – в случае нападения пришлось бы действовать решительно. К счастью, на многочисленных родственников крестьянина Мохова никто не польстился, и к вечеру они достигли Симферополя. Управляющий железнодорожной станции, из «бывших», но умных и потому сохранивших пост, не нарушил слова, данного князю Бахетову. Один из «господских» вагонов был прицеплен к составу, отходящему на Урал. Одновременно совет ялтинских матросов снарядил своих бойцов для поддержки обороны Екатеринбурга. Поперек вагонов были развернуты транспаранты «Даешь красный фронт!», «Нашу крымскую ярость – братьям Урала!» В иное время Павел посмеялся бы криво составленным лозунгам, но изощряться в остроумии среди вооруженных матросов совсем не хотелось. Крестьяне подозрительно осматривались в вагонных купе, хоть и приведенных к стандартному виду, но не лишенных комфорта. На платформе Евсей Фомич внезапно встретил знакомого мужика Залётова с семьёй, который на свой страх и риск также желал отправиться на историческую родину, в Поволжье. Бабы и дети испуганно сгрудились вокруг узлов и сундуков, опасливо таращились на матросню. Заручившись согласием Павла, Евсей Фомич пригласил Залётовых в вагон - места там оказалось достаточно, к тому же, крестьяне чувствовали себя спокойнее в тесноте. Моховы сами еще не окончательно поверили в то, что им предстоит не длительный путь в телегах, а на поезде, в оплаченном бывшими господами вагоне. Соседство вооруженных до зубов бравых защитников революции крестьян пугало, но подумав, Евсей Фомич философски выразился по проблеме: - Авось другие бандюганы по дороге не нападут, – и размашисто перекрестился. Под оглушительный свист и клубы дыма из-под колес и громогласное матросское «Ура!» состав двинулся на север. Путешествие началось удачно. Павел, в своей потертой солдатской форме, затерялся среди пестрой крестьянской толпы. По вагону носились дети. Где-то уже пыхтел самовар. На тюках сидели бабы, игнорируя удобные кожаные сидения. Окружение настроило Павла на веселый лад – крестьяне были настолько убедительны и натуральны, что не вызвали никаких подозрений даже у зашедшего из соседнего вагона командира красноармейцев. Бравый матрос оглядел деревенскую толпу, осведомился у Евсея Фомича о конечном пункте их поездки и молча удалился. Вернулся он спустя полчаса с вопросом, не потеснится ли их семья, чтобы вместить нескольких матросов, которые никак уже не помещались в целиком заполненных бойцами вагонах. Старший Мохов почесал в затылке и согласился. Командир обещал прислать самых надежных товарищей, которые поклялись руки не распускать и на драки не провоцировать. Павел подозревал, что командир таким изящным образом решил приставить наблюдателей, и на всякий случай присмотреть за крестьянами – вдруг переодетые контрреволюционеры. Матросы, действительно, оказались смирными, с удовольствием откушали предложенного чаю из горячего самовара, свалили тощие вещевые мешки на указанные места и дисциплинированно удалились курить махорку в тамбур, а после и вовсе ушли к товарищам. Вернулись они лишь за полночь, чтобы тихо пробраться в постели. Павел присматривался к своим спутникам. Слушал степенные размышления Евсея Фомича, его старшего брата, взрослого сына и шурина о крестьянском хозяйстве, разные истории из жизни и планы на будущее, запоминал звучание их неторопливой речи с заметным малороссийским говором. Потом переходил в вагон матросов. Там рассуждения были совсем иные – о революции, о несознательности населения, о новой власти. Часто бойцы вскакивали со своих мест, горячо ссорясь из-за внезапно возникших разногласий, звали комиссара, который умело переводил спор в ярость против «старого режима». Павел и тут внимательно наблюдал, впитывал информацию, пытался понять основы нового учения. Великий князь и раньше приглядывался к другим сословиям, подсаживаясь к солдатским кострам, интересовался бытом и жизнью своих крестьян. Матросы моментально почувствовали в Павле военного. Великий князь не отрицал, признавшись, что участвовал в компании в Пруссии, а потом был отправлен на кавказский фронт. Загар, заботливо выращенная борода и простая форма маскировали благородное происхождение, а манеры Павел легко копировал, быстро становясь «своим» в любом окружении, словно хамелеон, меняя окраску на разном фоне. Благополучно миновали Запорожье и Юзовку, через Луганск въехали в Советскую Россию. Состав направлялся к Поволжью, относительно спокойному от атак белой гвардии, всё противостояние сосредоточилось на Урале. К поезду, состоящему сплошь из вооруженных матросов, да еще с революционными лозунгами, нигде не проявляли особенных претензий и пропускали без тщательной проверки документов. Несколько раз даже встречали с ответными митингами прямо на перроне в поддержку «Красного Урала». В Саратове шумно выгрузились Залётовы. Павел вздохнул, искренне желая большой семье прижиться в Поволжье. Девки у Залётовых оказались знатными певуньями и так пели по вечерам, что матросы ломились из соседнего вагона, чтобы послушать. Перестук колес и храп из соседнего купе перебивали сон. Павел смотрел в темное окно, ощущая себя частью движущегося вперед железного состава. Обычно великий князь так и сидел полночи, пока усталость не валила его на постель. Хорошо, что крестьяне имели привычку крепкого дневного сна, и Павел добирал эти ночные бессонные часы, заваливаясь с семьей после обеда,и в результате чувствовал себя вполне бодрым. Мыслей было даже слишком много. Павел редко позволял идти на поводу своих чувств. Всегда, когда эмоции затмевали разум, из этого не выходило ничего хорошего. То же убийство мужика Еремея Заплатина он совершил, ослепленный белой жгучей яростью, с невероятным удовольствием метко всаживая в цель пули, одну за другой. Раскаяния за содеянное Павел не чувствовал – то темное зло, что таилось в крестьянине и грозило вот-вот прорваться, то колдовское влияние, что имел мужик не только на государеву семью, но и на Иммануила, не давало великому князю права на бездействие. Но и отрицать того, что убийство сыграло роль детонатора в дальнейшей истории, он тоже не мог. Вот и сейчас, отправившись в опасное и долгое путешествие через всю страну, ввязав в авантюру ни в чем не повинную глупенькую Вареньку, Павел понимал, что это опять, хоть и обдуманный и логически объясненный всем и себе самому, но замешанный на эмоциях шаг. Великий князь не раз давал понять царевне, что она может на него надеяться. Павел бесконечно ценил Веру за ее преданность. Великая княжна обожала кузена с детства, оказалась верна в юности, добивалась его благосклонности и почти довела до венца. Он восхищался ее характером, дерзостью, пылкостью и зарождающейся женской силой, и в то же время – ее нежностью и чистотой. Павел был уверен, что царевна до сих пор любит и ждет, несмотря ни на что. Он был обязан оправдать ожидания, это был его долг мужчины, великого князя и жениха, которому невеста вопреки воле родителей так и не сказала «нет». Но чувства к Вере как к будущей жене у Павла были противоречивыми. Он, бесспорно, находил ее изысканной и милой, замечал ослепительную чистую кожу и белые зубы, длинную шею, благородные линии девичьей фигуры. Она привлекала его, как мужчину. Несомненно, Вера была прекрасным выбором для супружества, но ни разу Павел не назвал свои чувства к невесте любовью. Любовь у него была головокружительная, всеобъемлющая, ядовитая и волшебная, как опиум. Серые глаза, черные волосы, невыносимо прекрасное лицо, изящество и грация восточного юноши. Страсть, горящая адским пламенем. Упрямый, невероятный, ласковый и жесткий, Иммануил. Имя, которое хотелось пить, как хмельной тягучий нектар, как хрустальные струи родника, как море. Он пришел в ту ночь, когда Павел не мог заснуть, переволновавшись перед предстоящей поутру дорогой. Забрался через балкон в кабинет, одетый лишь в свой просторный шлафрок, дрожа от волнений и возбуждения. - Не могу отпустить тебя, - обнял за шею, припал к груди, где тут же громко застучало сердце. – Хочу насытиться тобой, запомнить тебя, Павлик. Выразительный голос Иммануила прозвучал так тихо и трогательно, что Павел без слов (звуки застряли где-то в горле, стянувшись в горький комок), подхватил друга под бедра, потащил от балкона к неширокой солдатской постели. По пути они потеряли халат, потому Павел также, недолго думая, избавился от легкой одежды. Он целовал всё его тело, стараясь запомнить шелковистость кожи и запах. Цветочный, словно поле тюльпанов и маков - от волос и за ушами, на кончиках пальцев и на шее. Горьковатая полынная нотка пота, хвойно-сосновая – на сгибах локтей и под острыми коленками. Чистый песок и нагретый солнцем камень – на спине и выступающих ребрах. Иммануил пах Крымом – так же гармонично, сумасводяще. От смеси ароматов кружилась голова, вызывая желание сотворить безрассудство. Павел провел подбородком внизу живота и увидел налитой возбужденный орган. Не думая, быстро провел по нему языком, по всей длине, и остановившись на открытой влажной головке, неожиданно почувствовал во рту недостающую нотку – солено-пряный, устричный вкус моря. Павел раньше этого не делал, но Иммануил баловал любовника подобными ласками, от понимания которых великий князь быстро терял контроль над телом и разумом, стонал и метался, говорил глупости, ничего не понимая от пронзительного удовольствия. Сейчас, стоило ему захватить губами упругую головку, как Иммануил выгнулся навстречу, призывно раздвинул ноги и простонал так сладко, что у Павла по спине прошла нервная дрожь, а в паху все закаменело от мгновенного напряжения. Это оказалось весьма увлекательным занятием. Член у Иммануила был твердым, бархатистым и таким приятным для губ и языка. От неумелых и простых действий Павла Иммануил всхлипывал, сжимал пальцами плечи любовника. На напряженном органе обозначились вены, а на вершинке головки показались белесые капли. Павел обхватил его поудобнее у основания, испытывая неодолимое желание ритмично и глубоко погрузить торчащий влажный ствол в свое горло. Удалось это не с первого раза, но произвело впечатление - Иммануил задрожал всем телом, широко раздвинул колени, открывая полный доступ к своему телу. Никогда еще собственное имя не казалось Павлу таким звучным и прекрасным. Иммануил стонал, подаваясь бедрами, хаотично гладил и цеплялся за загорелые плечи друга. Павел обхватывал губами теплый орган, посасывал круглую набухшую головку, кончиком языка щекоча щелочку посередине. И вскоре отстранился, предчувствуя кульминацию, облизал с губ терпкую жидкость, легко приласкал пальцами поджавшиеся от возбуждения яйца и пульсирующее горячее отверстие. Иммануил внезапно выгнулся, точно насаживаясь на пальцы. - Пожалуйста… – тихо всхлипнул он. Павел обнял руками его длинные ровные ноги, надавливая мокрым от перевозбуждения членом на раскрывающийся вход, медленно погрузился, чуть не крича от охватившего его тело ликования, вырвал из Иммануила очередной блаженный стон. Им хватило лишь нескольких глубоких движений, чтобы одновременно забиться в волнах бесконечного восторга, обнимая друг друга, перемешивая запахи и влагу на своих телах. Лежа в темноте спального вагона, Павел вспоминал вкус и запах Иммануила, его голос и страсть. Ритмичное движение поезда, наконец, принесло желанный сон, в котором снова виделся сероглазый князь, Крым, Архангельское. А наяву поезд приближался к Уральску. На подходе к городу были спешно занавешены все окна, состав промчался мимо станции и, не останавливаясь, устремился дальше. Лишь утром Павел услышал, как командир матросов объяснил, что в Уральске стояла Белая Армия, а отбивать состав с боем у матросов не было приказа из Екатеринбурга. Остановка на подъезде к Оренбургу была хоть и непродолжительной, но весьма интересной для Павла. Из окна своего отделения он наблюдал, как под покровом темноты из медленно двигающегося состава выскакивали матросы и споро отбегали в заранее обговоренные засады. Город оказался под властью казачьего атамана. Прибывшие бойцы составляли подкрепление собирающемуся атаковать «бандюганов» местному красному отряду. На следующей же станции командир матросов благоразумно приказал снять с вагонов бравые лозунги. Поезд двигался по контролируемой белыми генералами территории, что создавало Павлу прекрасное настроение и надежду на то, что, возможно, семью Государя отобьет армия освобождения. В Уфе их состав обстреляли. Матросы открыли ответный огонь. Крестьяне просидели под столами и на полу, зажав уши девкам и детям, пока поезд не набрал скорость и не ушел от преследовавших его вооруженных всадников. Весь следующий день Евсей Фомич успокаивал своих домашних, а Павел авторитетно заверял перепуганных Вареньку и прижавшуюся к ней хозяйскую дочь Лизу в своей боеспособности и обещал в случае еще одного нападения защитить их обеих. Варя, кстати, не доставляла Павлу никаких проблем. Она прижилась в большой семье Моховых, подружилась с Лизой, а набожной супруге Евсея Фомича охотно читала Библию. На подходе к Екатеринбургу матросы посуровели. На маленькой подстанции в вагон к крестьянам заявились люди в военной форме и красный комиссар с проверкой документов. Евсей Фомич степенно разложил перед проверяющим бумаги на свою большую семью. Военный серьезно просмотрел все предоставленные документы. - Что ж вы, товарищ крестьянин, все документы у себя держите? Непорядок. Граждане совершеннолетние должны каждый при себе паспорт иметь. А то вы получаетесь эксплуататор, даже если товарищи ваши родственники! Сбитый с толку Евсей Фомич начал путано объяснять проверяющему о намерении довезти всю семью до родных мест, а ехали они издалека и о местных порядках по поводу документов не знали. Военный усмехнулся и тихо обратился к рассматривающему испуганных крестьян помощнику. - Вот видите сами, какая еще нам работа предстоит. Темные все и невежественные. До чего их господа довели! Не люди, а скоты безмолвные. - Счастливого пути, товарищи, - согласно кивнув начальнику, сказал на прощание второй проверяющий. - Ишь, господ наших упомянул, ирод, - выговорил, сплюнув вслед, Евсей Фомич. – Запугали до смерти со своей проверкой, хуже прежних приставов. Кто ж с вами спорить будет, с окаянными, жизнь-то дороже! Павел улыбнулся и решил все же сопроводить семью Моховых до их родной деревни. Вооруженный мужчина в такой непростой обстановке не был лишним. Сойдя с поезда, они столкнулись с первой проблемой. Взять телеги для перевоза многочисленного крестьянского скарба было неоткуда. Впрочем, Павел, прихватив с собой зятя Евсея Фомича, мощного и угрюмого мужика, наведался к начальнику станции. В результате нашлась телега и тарантас, в которые загрузили детей и вещи. Оставшиеся тюки и мешки мужики взвалили на свои плечи, отправившись вслед за телегой. Возница оказался родом из Пышты и к концу пути рассказал Евсею Фомичу о положении на деревне. По всему выходило, что встретить новую семью должны бы беспрепятственно, поскольку многие ушли на заработки в город и вновь прибывшим будет где разместиться. Как обычно в деревнях, все люди оказались друг другу дальними родственниками и собравшиеся у телеги старожилы долго вычисляли, кому и какими родичами приходились приехавшие Моховы. Выбранный народом председатель провел Евсея Фомича к запущенного вида большой избе с обширным двором. Хозяева в прошлом году уехали за лучшей долей в город, да погибли в революционной заварушке. Мужики почесали в затылке, поспорили, погудели, а потом Евсей Фомич объявил, что жилье им подойдет. Семья начала шумно разгружаться и заселяться. На следующее утро, сердечно попрощавшись с семейством Моховых, Павел и Варенька отправились в город на той же телеге, под нескончаемые разговоры веселого возницы. Екатеринбург Павел помнил по обрывочным эпизодам. Великий князь был как-то здесь проездом, зимой, заметил лишь большую белокаменную колокольню, собор и чудесное здание Окружного суда в стиле классицизма, с элементами барокко и даже будто бы готики. Сейчас, с несколькими тяжелыми тюками на плечах, таща под руку утомленную дорогой и испуганную большим городом Вареньку, Павел раздумывал, где остановиться на ночь. Побродив по Арсеньевскому проспекту, он нанял пролетку, извозчик которой показался симпатичным, а лошадь - здоровой и опрятной. Человеку было велено ехать в средней фешенебельности гостиницу. Пегая кобыла бодро порысила по широкому проспекту. Павел примостился на облучке, рядом с извозчиком, который тут же принялся рассказывать городские новости. Вскоре пролетка остановилась у небольшой гостиницы под вывеской «Нумера братьев Волковых». Павел с сомнением оглянулся на Вареньку. - А что, товарищ, - помявшись для приличия, поинтересовался извозчик. – Надолго ли прибыть изволили? Павел не имел намерения скрывать, что собирался обосноваться в этом замечательном городе, найти какую-нибудь работу и пристроить сестру. Извозчик тут же поделился, что его вдовая тетка сдает две комнаты недалеко от Вознесенской церкви и постояльцы как раз неделю назад съехали, а товарищи приезжие выглядят приличными гражданами и если им будет удобнее на квартире, а не в гостинице… А тетка много за постой не возьмет, ей лишь бы детей малых прокормить… Павел кивнул, и обрадованный извозчик развернул свою пролетку. Деревянный неприметный дом в самом начале Вознесенского проспекта Павлу понравился, как и хозяйка – степенная немолодая дама в черном городском платье. Печальные голубые глаза строго взглянули на молодого человека и девицу, привезённых племянником. Павел учтиво поклонился, предъявил паспорта. - Сестра моя, Вера, - чтобы сразу отмести подозрения, отчитался он перед хозяйкой. – Жить ей отдельно, но за ней уход нужен. Дитя сущее, без присмотра никак. Вдова Матрёна Степановна внимательно посмотрела на уставшую девушку. Варенька вдруг радостно вскрикнула и с детской непосредственностью бросилась к забредшему в комнату котенку. Женщина кивнула. - У меня малых двое, сынок и дочка. За вашей сестрицей тоже послежу, если вы уходить будете. Павел быстро договорился об аренде двух маленьких комнаток и выплатил вперед задаток. Принял предложение об общем столе. Ни Павел, ни Варенька готовить не умели, а столоваться в городе оказалось дороже. Тем же вечером, в небольшом садике на заднем дворе, Матрёна Степановна поставила самовар и угостила новых постояльцев пирогом, щедро приправляя рассказами о важных событиях города. По ее сведениям, семья бывшего государя была заключена в особняке инженера Игнатьева, который специально для этого обнесли высоким забором. Охраняли территорию, по выражению вдовы, «важно» - по периметру постоянно находились вооруженные люди, а у небольшой калитки – аж двое часовых. Самого «кровопивца» Матрёна Степановна не видела, да и не любопытствовала, от греха подальше. Вдова нейтрально относилась к власти, поругивала неудобства, но на всякий случай, придерживалась общего мнения относительно «бывших». За последующую неделю Павел успел ознакомиться с городом, прокатился на трамвае – новом средстве передвижения, был несколько раз остановлен патрулем на предмет выяснения личности и подвизался работать в артели на железнодорожном вокзале, разгружая составы. За свой труд великий князь Павел Дмитриевич Никитин получил мешок гороха, фунт изюму и коробку превосходного, еще «буржуйского» шоколада. Радуясь вознаграждению, Павел благополучно дотащил съестное до дома, сдал квартирной хозяйке и окончательно вырос в ее глазах. Шоколад они тем же вечером съели за общим столом. И лишь через десять дней Павел решился прогуляться вверх по Вознесенскому проспекту, чтобы увидеть глухой двухметровый забор, окружающий светло-желтое здание в стиле ар-нуво.