***
Дни медленно тянулись, превращаясь в недели, жизнь пошла своим обычным размеренным темпом столичного пригорода. Ничего не менялось, да никто и не хотел ничего менять. В сущности, здесь никто и не жил: все лишь приезжали отдохнуть от жизни, от Парижа, с его суетой и огнями, сплетнями и интригами. Жители как обычно прогуливались утром по улицам городка, когда была хорошая погода, а если было хмуро или шел снег, сидели в своих гостиных и кабинетах с книгами и чашками чая. Сегодня было похоже на вчера, а завтра (любой бы поставил на это тысячу франков) будет похоже на сегодня. Было десятое января. Погода стояла невероятно хорошая, не по-зимнему теплая, и после завтрака Жюли ушла на прогулку. До города было от силы три-четыре мили, и Жюли рассчитывала вернуться к обеду. Прогулки она не любила и не могла сказать, что толкнуло её на совершение этого паломничества. Впрочем, какой бы ни была причина, заставившая маркизу Лондор отправиться в путь, скоро она была в городке. Из-за хорошей погоды на улицах было много народу, и Жюли постоянно приходилось с кем-то здороваться и, мило улыбаясь, обмениваться банальными фразами о погоде. Во время этих малосодержательных разговоров Жюли поняла, почему она, собственно, и не любила прогулки в городе и предпочитала сад «Виллы Роз»: там никто не отвлекал от мыслей восторженными возгласами в адрес погоды. Но сад оккупировала Ида, решив именно сегодня поупражняться в стрельбе. — Жюли! — этот возглас заставил её остановиться и обернуться. С другой стороны улице к ней быстрым шагом шла Катрин Алюэт, двоюродная сестра Анри и Шарля. Катрин была веселая девушка двадцати лет, с темно-каштановыми волосами, которые отливали красноватым медным блеском, и темными вечно смеющимися глазами. На добрых пятьдесят миль вокруг было не сыскать особы, которая была бы еще больше ограничена в своих взглядах и интересах. В обществе она, впрочем, слыла доброй и кроткой. — Рада тебя видеть. Сегодня чудесная погода, — с ходу заговорила Катрин. Жюли, которая и сама ко многому относилась поверхностно, любила иногда побыть в обществе этой девушки. — Катрин! Какая встреча! — с улыбкой ответила Жюли и, взглянув в лицо собеседницы, добавила: — я вижу, у тебя есть, что рассказать, потому что вид у тебя крайне обеспокоенный. Что-то случилось? — Как тебе сказать, — неуверенно протянула Катрин. — Это случается каждый год, причем в одно и тоже время. Не то что бы мне совсем не нравилось, конечно, я понимаю, это их родственник, но… Но ведь всем в округе не нравится… Неужели нельзя как-то вежливо отказать? — Катрин, я не пойму, о чем ты. Точнее, о ком, — сдвинув брови, настороженно произнесла Жюли. — О брате мадам Элен Шенье. Ты должна его помнить, Жюли, он приезжает к ним после каждого Рождества, наверное, уже года четыре подряд, — быстро заговорила Катрин. — Такой высокий, худощавый, лет тридцати семи. — Катрин, я же никогда не оставалась здесь на зиму, когда вышла замуж, — улыбнулась Жюли, — поэтому неудивительно, что я о нем не знаю. Но что с ним не так? — О боже, Жюли, с ним все не так! — воскликнула Катрин и, оглядевшись по сторонам, понизила голос. — У него очень дурная слава. Понимаешь, он… не любит женщин и… предпочитает мужчин. — Какой ужас! — тихо воскликнула Жюли. — Если бы у меня был такой родственник, я бы на порог его никогда не пустила! Да не то что на порог, я бы не подпустила его к своему дому ближе, чем на семь миль. И почему я о нём ничего не слышала раньше? — Ты же знаешь, о таком не любят говорить, — пожала плечами Катрин. — Поэтому я не понимаю, почему они не могут отказать ему. Ты знаешь, вся округа с его приездом начинает жить в постоянном напряжении. Поговори со своими братьями, они тебе о нём расскажут. Клод в том году еле отвязался от него. — И когда приезжает это чудо? — спросила Жюли. — Завтра, — вздохнула Катрин. — Я думаю, половина округи с удовольствием бы уехала на недельку-другую в Париж, но это будет выглядеть так невежливо. — Надеюсь, он долго здесь не задержится, — мрачно ответила Жюли. — Даже не хочу с ним встречаться. — Он приедет недели на две, дорогая Жюли. Мне бы и самой не очень хотелось, но это же будет так невежливо, — снова вздохнула Катрин. — Я бы на его месте уже привыкла к такому обращению, — резко ответила Жюли. — И не рассчитывала на то, чтобы со мной любезничали. Надеюсь, мы с ним не встретимся.***
На следующий день, к часу, Жюли поехала навестить своих братьев. Новость, поведанная Катрин, разожгла в ней интерес к человеку, о котором в ней говорилось. А по туманному намёку, который сделала всё та же Катрин, она поняла, что Клод может поведать ей об этой личности чуть больше остальных. Поместье братьев представляло из себя небольшой дом из светлого камня, со множеством окон и следами былого великолепия. Дом окружал, теперь уже сильно запущенный, регулярный парк. Этот одичавший парк Жюли особенно нравился по той причине, что выглядел уныло и романтично. Всякий раз, оказываясь в нём, она представляла, что с этим местом связана красивая легенда о молодых влюблённых, которая обязательно должна была иметь плохой конец. Впрочем, такая легенда, если можно было так назвать историю, связанную с родителями братьев Лезьё, имелась и имела довольно драматичный финал. Это не удивляло, так как в семье Воле было мало тех, кто жил долго и был счастлив. В холле Жюли встретил Жером, который был необычайно для его спокойной натуры весел. — Жюли, вот неожиданность! — радостно воскликнул он. — Как себя чувствуешь? И что привело в нашу скромную обитель? — Благодарю, я превосходно себя чувствую, — улыбнулась Жюли. — Я привезла вам главную новость сегодняшнего дня. — Надеюсь, она хорошая, — Жером открыл перед Жюли дверь в гостиную. — Я бы так не сказала. Ты помнишь брата Элен Шенье? — ненавязчиво поинтересовалась старшая Воле, садясь на диван. Жером замер в дверях. — Боже, только не говори, что он приехал, — умоляюще заговорил он после минуты молчания. — Клод будет в восторге. — А где же он? — спросила Жюли. — Я хотела сообщить эту новость ему первому. — В библиотеке. Всё ещё пытается самостоятельно освоить немецкий. Ты же знаешь, как его завораживает, когда Ида говорит на нём, — ответил Жером. — Пойду, позову его. Должна же ты его обрадовать. Жюли кивнула и, облокотившись на подлокотник, посмотрела на стоявшую на столике старинную китайскую вазу из тончайшего фарфора. Внезапно дверь гостиной резко распахнулась, и Клод, пресекая комнату в два шага, уселся в кресло напротив сестры. — Жюли, радуйся, что прошли те времена, когда гонцам отрубали ноги за плохие вести, — как всегда с улыбкой произнес он. — В любом случае, спасибо, что предупредила, потому что я не хотел бы столкнуться с ним где-нибудь. Кто, кстати, поведал тебе о столь радостном и знаменательном для нас всех событии? — Катрин, — ответила Жюли. — И, знаешь, после этого я окончательно перестала жалеть, что уезжала отсюда на зиму. — А мы уже думаем, не уехать ли нам куда-нибудь, — засмеялся Жером, — Например, в Авиньон, к нашей тетушке. Когда Клод рассказывал мне, что было в том году, я понял, как мне повезло, что на прошлое Рождество я уезжал отсюда. — А что у тебя там с ним было в том году? — сквозь смех спросила Жюли, обращаясь к Клоду, ненавязчиво пытаясь узнать о прошлогодней истории. — Ничего у меня с ним не было! — оскорблено воскликнул Клод. — И не дай бог что-нибудь будет! Я боялся выйти на улицу! А тот вечер у Боннов? Если бы не Ида, то я не знаю, что бы было. — Что же она такое сделала? — удивленно подняла брови Жюли. — Мне никто не рассказывал эту историю. — В сущности ничего, — усмехнулся Клод. — Она не отходила от меня ни на шаг, пока он был здесь и не давала ему ко мне приблизиться. Ты знаешь, как она умеет отгонять нежеланных гостей. Стена презрения и равнодушия. — После пары попыток он даже не пробовал больше нарушать границы, — добавил Жером. — Я бы тоже не стала, будь я на его месте, — усмехнулась Жюли и спросила. — Так вы действительно уедете в Авиньон? — Нет, конечно, — ответил Клод. — Я надеюсь на то, что в этом году этот… В общем, что он выберет себе новую жертву. Для меня главное — не попасться ему на глаза, и делать это как можно дольше. В конце концов, у нас много соседей. — В том году тебя это не спасло, — сквозь смех проговорил Жером и, обращаясь к Жюли, добавил, — Останешься у нас на обед? На «Виллу Роз» ты, наверное, уже не успеешь. — С радостью приму ваше приглашение, — улыбнулась Жюли.***
Время остановилось, превращаясь в вечность. Минуты капали и замерзали так же, как замерзала вода, капающая с крыши. Иде казалось, что она сходит с ума. Текли однообразные дни, и она больше не видела его, не говорила с ним. Из-за этого она впала в ужасную меланхолию и целыми днями сидела на широком подоконнике в библиотеке, молча и, казалось, бездумно вглядываясь в подъездную аллею. Она уже не надеялась, что в ближайшее время сможет забыть о нём. Да и не хотела она предавать забвению этого человека. Ей нравилось любить его, хоть это и было похоже на каторжный труд. Она привыкла, что каждый день для неё начинался и заканчивался мыслью о нём. Надежда на новую встречу давала ей силы. Из обрывков рассказов Жюли Ида поняла, что у Дюрана нет привычки гулять по утрам в городе, а искать его по всей округе будет более чем бессмысленно, хотя Иде и казалось, что если она пойдет его искать, то найдет обязательно. Возможно, она никуда не ходила, чтобы не разрушать этой иллюзии. Ей не хватало его, как не хватает воздуха утопающему. Она скучала без коротких и содержательных бесед с ним, в которых за два предложения можно было излить душу и получить ценный совет, какой зачастую не даст и хороший друг. Не хватало и его колких ироничных замечаний, которые всегда попадали в цель. Самым большим желанием Иды было сидеть рядом с ним где-нибудь в парке и разговаривать обо всём на свете, как будто нет ни одной темы, которую приличия заставляют обходить стороной. Она хотела знать всё, чем этот человек жил, что ему было интересно. Она хотела понимать его, потому что он, как ей казалось, понимал её прекрасно. Если бы, вдобавок к этому, он любил её... Ида ненавидела эти слова — «если бы». Об эти слова ломалась вся её жизнь, которую она с такой тщательностью пыталась устроить. Если бы её любили, если бы у неё были деньги, если бы дорогие люди были рядом — всё это значило только то, что здесь и сейчас всё не так, как она хочет, и у неё не хватает сил изменить это.