Король в беде

7 мая 3019 года Третьей Эпохи, Минас Тирит Эомер гнался за Лотириель до серебряного фонтана, но она была слишком юркой, а он растерянным. И вид прекрасной леди, дочери любимого князя, в очевидном расстройстве, не расположил к нему стражей фонтана. Несмотря на титул, его молча остановили и начали задавать вопросы, и Лотириель успела исчезнуть. Наконец, ему позволили вернуться в Меретронд, и он начала искать княжну в толпе. Увы — и он начал злиться. Как он был таким глупцом? Куда подевался весь его разум, что он решил сказать любимой женщине, что сожалеет о ней? Даже то, что она неправильно его поняла, он должен был сразу же все ей объяснить. Эомер всего лишь хотел сказать, что сожалеет о том, что их отношения начались с обмана! Что его верность, его постоянство, его искренность, они докажут истинность его чувств. Он потерял Лотириель, и это было дело его собственных рук. Вечер не могу стать хуже. Эомер сделал вывод, что Лотириель ушла, потому что ее нигде не было видно. Но Эовин могла ее видеть, и когда на мгновение она осталась одна, когда Фарамира увели за собой из-за какого-то дела, Эомер быстро подошел к ней, едва сдерживаясь. — О! Я не ждала, что увижу тебя так скоро, — проницательно на него глядя, сказала Эовин тихо. — Я видела, как Лотириель ушла из зала не далее, как минут двадцать назад; что случилось? Ты обидел ее? — Вряд ли только я, — прорычал он. — Эовин, как ты могла так дурно с ней обращаться? Его сестра слегка замерла и изящно взмахнула вечером, обвивая лицо. — Я бы спросила у тебя то же самое по отношению ко мне! Я не понимала, что твоя влюбленность так отдалит тебя от меня. Эомер сжал зубы от сдерживаемого гнева. Он и Эовин обычно очень хорошо ладили, но последние недели несколько их отдалили. Ее переодевание в мужчину, она едва не умерла, их дядя погиб, и, наконец, ее общение с Фарамиром, а его — с Лотириель, не дало им найти примирение, так им необходимое. Внезапно он вспомнил о совете Лотириель рассказать все Эовин, и, слишком хорошо зная мудрость его княжны, он долго выдохнул, пальцами растрепав волосы. — Эовин, — мягко сказал он. — Ты не так поняла природу наших с Лотириель отношений. Это удивило ее больше, чем он ожидал, и она продолжала молчать, пока она не объяснил все до конца. Произнеся все это вслух, сердце Эомера сжалось, когда он осознал собственное непростительное поведение — неудивительно, что Лотириель так нелестно думала о нем! Он столько мог сделать по-другому; не только пресечь действия леди Амдриель и ей подобных, но и доказать Лотириель, что его чувства были отнюдь не такими пустыми, как она считала. — Ну, — сказала Эовин после неловкого молчания. Когда он закончил. — Я… Я не знала. — В том-то и было дело, — сухо ответил Эомер. — Никто не должен был знать. Только Имрахиль. — Имрахиль? — с удивлением спросила его сестра. — Ну, разумеется… Мы не хотели, чтобы он думал, что я пытаюсь скомпрометировать его дочь или играю с ее чувствами. Уголки губ Эовин дернулись вверх. — Я с трудом представляю, чтобы он дал свое разрешение, — пробормотала она. — Я весьма огорошена. — Это еще не все… Я и правда влюбился в нее. И… Не думаю, что она знает. Или поверит мне. Резкий смех быстро оборвался, Эовин спряталась за веером. Над краем остались только смеющиеся глаза, на которые начали наворачиваться слезы смеха. Раздражение Эомера вспыхнуло. — Что ж! — сказала она. — Видимо, это твое наказание за ложь. Но разозленный протест Эомера был оборван возвращением Фарамира. И тема была закрыта. Остаток пира был горько-сладким — но в основном горьким. В своем отчаянии Эомер жаждал уйти пораньше, больше всего желая увидеть Лотириель вновь. Каким-то образом в том сияющем зале он уверился, что она — его единственный источник счастья — была им, по крайней мере, и ему была ненавистна мысль покинуть город, в котором была она. Должно быть, его дурное настроение было видно невооруженным взглядом, потому что гости его не беспокоили. Это, или восторг праздника перевесил все тревогу за него у всех, кто его заметил его мрачность. Эовин стояла вдалеке, продолжая бросать ему странные взгляды, то возмущенные, то веселые, и Эомер решил, что она, должно быть, в процессе и понимания, и прощения. Это было хорошо, но он нуждался в прощении не только его сестры. Когда он наконец смог покинуть Цитадель уже после полуночи, он чувствовал себя скорее полным сил и бодрым, чем истощенным, и упал в кровать, запутавшись в безнадежном клубке печальных мыслей. Он хотел жениться на Лотириель, всегда быть в ее компании, всегда слушать ее мнение, всегда чувствовать на себе ее симпатии, в этом он был более чем уверен. Куда сложнее было думать о ее чувствах, и том, может ли он убедить ее принять его. Эомер чувствовал, что ее сердце не было к нему равнодушно, когда он поцеловал ее вечером… Сможет ли она простить ему его косноязычие? Он надеялся на это; он ни разу не видел в ней привычку к долгим обидам — даже ее обращение с несгибаемой леди Амдриель было всегда насмешливо-вежливым, но не язвительным. Самым определенным было то, что когда он снова заговорит с ней, он не может позволить себе быть не так понятым. Даже если это будет только через два месяца. *** 8 мая 3019 года Третьей Эпохи, Минас Тирит Лотириель сидела на каменных перилах террасы, неровных, но широких, и смотрела на город внизу. Солнце только встало, она совсем не спала из-за бури в ее сердце (и шоке после письма Амротоса, что было для нее совсем не так важно сейчас). Если бы кто-то в Арде спросил, что она делала в таком опасном месте, она бы просто сказала, что наслаждается свежим воздухом. Тот факт, что воздух Минас Тирита нельзя было назвать особенно чистым, было уже совсем другим делом. Но если честно, то она хандрила, пытаясь не думать о гостях, который в течение часа или около того покинут город. Это была долгая ночь; часы жалости, и сожалений, и недоумений, и сомнений, и любви к Эомеру без надежды загнать их внутрь после того, как они все-таки вырвались. Несмотря на то, что гордость не позволила ей отправиться искать его в гостевом крыле Цитадели, чтобы извиниться, она была в достаточном отчаянии, чтобы сидеть на террасе, надеясь в последний раз взглянуть на него перед его отъездом. Это было смешно, нелепо и глупо. Но понимание этого не никак не уменьшало боль. Когда солнце заблестело в небе, Лотириель начала ерзать, но затем ворота Цитадели начали открываться. Из-за расстояния она ничего не слышала, но ее сердце колотилось в груди, как барабан. Она едва не встала, чтобы спрятаться в своей комнате, но в этом пока не было нужды — ее еще не скоро заметят. Так что Лотириель ждала приближающегося топота копыт, с прерывающимся дыханием глядя на ведущую из Цитадели улицу. О, какой же глупой она была! Он ведь сказал, что сожалеет об их спектакле! И все же вот она, с нетерпением ждет, только чтобы увидеть его прекрасное лицо еще хотя бы раз, несмотря на то, что знает, что скоро он найдет себе женщину, которая станет его роханской королевой, все же отдав ему свое сердце, и дала возможность разбить его… Она дергала за шов своего рукава, когда послышался шум приближающихся лошадей. Тут же Лотириель взглянула вниз, увидев выезжающих из-за угла лошадей. Она приготовилась спрыгнуть с перил на террасу, готовая бежать… — Лотириель? О, нет! О, небеса. Ее лицо побагровело — почему она так хорошо знала его голос? Топот приблизился, и Лотириель спрыгнула на землю, схватившись за проем, готовясь сбежать… — Стой! Подожди! Она замерла, медленно повернув голову. Ниже ее террасы Эомер спешился — что он делал? Его люди продолжили ехать, сбавив скорость, все еще выезжая из-за угла. Но она смотрела только на Эомера, который медленно шел вперед, глядя на нее с нечитаемым выражением. — Лотириель, — снова сказал он хрипло. — Я… — Я желаю вам счастливой дороги, мой лорд, — вежливо крикнула она в ответ. — Надеюсь, ваше путешествие будет безопасным. — М, спасибо, но… Бёма, Лотириель! Позволь мне подняться. Мне нужно с тобой поговорить. Ее сердце пыталось вырваться из груди. Чувствуя, как бледнеет ее лицо, Лотириель коротко кивнула и прижалась к стене ее отцовского дома, внезапно и полностью пристыженная — почему она была так глупа, чтобы наблюдать за ним на глазах у всех! И в халате! Вместо того, чтобы войти в дом Имрахиля через дверь, как она ждала, Эомер глубоко вздохнул и прыгнул, его пальцы едва коснулись, но крепко вцепились в основание ее террасы. Лотириель едва не взвизгнула от удивления, побежав к перилам и взглянув вниз, чтобы убедиться, что он не упал — но он засмеялся, увидев выражение ее лица. — Ты сомневаешься во мне, Кнопка! — Его длинные ноги дернулись вперед, и уже через мгновение он стоял по другую сторону ограды, возвышаясь над ней. Лотириель уставилась на него. Она тут же пожалела, что на ней выцветший халат, а не что-то более новое и вышитое — определенно не то, в чем она хотела бы показаться Эомеру. Второй ее мыслью было то, что он улыбался той самой улыбкой, в которую она влюбилась, и ее сердце сжалось. — Ну? — скованно сказала она, неловко прижав руки к бокам. — Я буду скучать по тебе, — выпалил он. С усилием она заставила себя улыбнуться, но не удержалась и сказала: — Эм, Эомер… Если ты, эм… Если когда ты вернешься летом, у тебя снова появится похожая проблема, как во время пребывания в Минас Тирите… Я буду рада помочь. Если я тебе понадоблюсь. Он моргнул, его прекрасные зеленые глаза наполнились недоумением и колебанием. — Что? — переспросил он. — Если тебе понадобится, чтобы я снова притворилась твоей возлюбленной, — повторила Лотириель, чувствуя, как по шее ползет румянец. Но Эомер покачал головой. — Я не хочу, чтобы ты притворялась моей возлюбленной, Лотириель, — сказал он низко и торопливо. — Да и в общем-то не хочу, чтобы ты была моей кузиной, если дойдет до этого. — А… О. Только это она и могла сказать, что не показать своего разочарования. Но она подняла подбородок, пытаясь выглядеть равнодушно, что наверняка ей не удалось. — Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Сердце Лотириель замерло. Он только что сказал… Нет, конечно, нет. — Что? — взвизгнула она и тут же покраснела. — Я хочу, чтобы ты стала моей женой, — повторил Эомер. — Я хочу жениться на тебе. Сегодня, если бы мог. Бёма, Лотириель! Я думаю о тебе каждый день! Каждый час! Я не должен был говорить то, что сказал вчера. Когда я сказал, что сожалею, что вовлек тебя в мою ситуацию… Ты меня не так поняла! — Я… Что? — Я имел в виду, что сожалею о том, что наши отношения начались с притворства и что это не дало тебе предположить, что я искренен. Я говорю совершенно честно, Лотириель. С того момента, как я впервые поцеловал тебя в Меретронде, я хотел жениться на тебе. Ее лицо теперь горело и определенно было красным. Вдалеке она слышала, как его люди грузятся на лошадей, как переговариваются между собой, но глаза Эомера не отрывались от нее… Неужели все еще он не знал о ее чувствах? — Я сказал Эовин правду, — добавил он осторожно. — Я сказал ей, что влюблен в тебя и что это не было плодом игры с твоей стороны, она… Поначалу она была в недоумении, честно говоря, — сказал Эомер с сожалением. — Но вскоре она поверила мне и сказала, что не злится на тебя. Она сказала бы тебе лично, но она прощается с твоим кузеном. Лотириель моргнула. — …А. — В любом случае, — теперь он казался расслабленным, и на его лице зажглась эта очаровательная улыбка. — Это все, что я хотел тебе сказать. Что я сожалею о моих словах, что так не хочу оставлять тебя, что могу взорваться, что я отчаянно люблю тебя и хочу, чтобы ты стала моей женой, моей королевой… Хочу, чтобы ты была моей. Потому что я уже твой. И был твоим уже довольно давно. Она долго, прерывисто выдохнула. Она чувствовала напряжение между ними, загудевшее в унисон с предвкушением и жаром внутри нее. — Пожалуйста, — добавил он, и его глаза сверкнули. — Я забыл манеры. — Ну! — наконец сказала Лотириель. — Ну! Серьезно, Эомер! Все это, и ты позволил мне прожить эти последние дни без намека на надежду. За золотую корону бы могла устроить тебе настоящую головомойку, честное слово! Он вслух засмеялся: его смех был так полон облегчением, и счастьем, и радостью, который эхом отозвался по небольшой террасе. — Если ты шутишь, то должно быть, простила меня, — сказал Эомер после паузы, и он взял ее руки в свои, притянув ее к себе в почти-объятии. Ее сердце подскочило в горло, она не могла говорить… — Я могу тебя поцеловать? — спросил он неловко, остановившись в середине движения. — Я опять забыл о манерах. — Так и быть, можешь, раз уж так вежливо попросил. И он поцеловал ее. Лотириель, задыхаясь, отстранилась от него минуту спустя. — Эомер, — сказала она. — Я должна тебе сказать. Амротос сбежал с дочерью леди Амдриель. Прошлой ночью… Они оставили записку, все вне себя. Эомер наклонил голову и куснул ее за ухо, посылая мурашки по ее спине. Он пробормотал ей в ухо, заставив ее колени подкоситься: — Я совершенно не удивлен, Кнопка. Но зачем ты говоришь мне об этом сейчас? Это не могло подождать? Или ты намекаешь на то, чтобы я увез тебя и женился? — О… О, нет, я не пыталась ничего… — Чувствуя, как горят щеки, Лотириель подняла голову и сурово посмотрела на него. — Я всего лишь сообщала тебе, Эомер. Я думала, что это может немного тебя повеселить. — Мне весело, — сказал он, и его зеленые глаза засверкали. — Но как же не стыдно сплетничать! За золотую корону я бы мог устроить тебе настоящую головомойку, честное слово! — Сплетничать! — возмущенно взвизгнула она. — Это едва ли слухи, это факт, и я скорее выслушаю все восклицания и жалобы леди Амдриель!.. — Но остаток ее предложения остался тайной, потому что Эомер так удачно вновь позабыл о манерах и без разрешения поцеловал ее. Она не протестовала. *** Имрахиль, изумленный собравшимися во дворе людьми, вышел на солнце, довольно раздраженный тем, что его отвлекли от утренних дел. Но его раздражение вскоре улетучилось, потому что через решетку ворот он увидел, что это были люди Эомера. Видимо, отъезд в Рохан был отложен. — Доброе утро! — сказал капитану Имрахиль. — Где Эомер? Я хотел бы попрощаться с ним до отъезда. Из толпы донеслись смешки, и с сардонической улыбкой капитан указал пальцем наверх. Имрахиль вышел из ворот и сделал несколько шагов, прежде чем, все больше недоумевая, увидел… Король Рохана целовал его дочь на террасе у всех на виду. Но Имрахиль решил, что это его не заденет, не совсем. Сейчас он был уверен, что обман здесь не причем. Все происходящее было реальным, или у него был племянник-слоненок. Даже появившийся у Эомера драматизм не был таким… Драматичным. Имрахиль поздравил себя, что его дочь нашла себе достойную пару, и, посвистывая, вернулся в дом.