Кукушка

Она не улыбнулась; она улыбалась, только если ей хотелось, а из вежливости, как все люди, — никогда. "Здравствуй, грусть" Франсуаза Саган

Оставив сумку с травами на земле, поднимаюсь на ноги и оглядываю уже незнакомого мне Пита Мелларка. Я отчётливо помню вечер, когда его родителей арестовали за укрытие безгласой. Я стояла за углом одного из домов. Если бы не знала, что пекарь, отец Пита, купил бы несколько впервые отстреленных мною белок, то не пошла бы в центр города из Шлака. В тот пасмурный холодный вечер я видела, как Пита вместе с братьями вывели из дома. Мальчик стирал с лица кровь, когда мы встретились взглядом. В них была такая ненависть, а потом… боль. Он медленно улыбнулся мне и что-то прошептал. Нам не было и двенадцати. – Так и будешь стоять или мы всё-таки вернёмся назад в дистрикт? – ледяной голос с металлическими нотками. Пит стал другим. Я это так отчётливо вижу. – А твои братья? Они живы? – он сжимает кулаки, а потом прячет руки за спину. – Надеюсь, что нет. Помню следующее утро. Нас всех собрали на площади. Я помню, как вывели миссис Мелларк. Поставили на колени посреди улицы. Её тело было покрыто кровоточащими ранами, волосы спутаны, в глазах дикая ненависть. Она выискивала в толпе Джорджа Андерси. Прокричав его имя, она прокляла его. Назвала предателем. Помню, как толпа бесшумно расступилась, услышав это. Они оставили его в одиночестве. Я закрыла глаза, уткнувшись в мамину юбку. Не хотела видеть. Но всё слышала. Выстрел. Чувствовала, как по толпе прошёлся дикий животный страх. Мама прижала меня к себе. – В наказание за измену Капитолию и Панему, дети семьи Мелларк отныне будут служить на благо народа в Капитолии, – позже, я узнала, что означают эти слова. Их должны были сделать безгласыми, но Пит жив и может разговаривать. Пит взял мои сумки и перебросил их через плечо, пока я наблюдала за этим живым привидением. Не оглядываясь, мужчина прошёл вперёд мимо меня, а мне оставалось лишь догнать его. – Ты живёшь там же, где и раньше? – спросил он, перебрасывая через проволоку сумки. – Да, дом с тёмно-коричневой крышей… – И глухими резными ставнями на окнах, – подавая мне руку, сказал он. – Я помню. – Но ведь мы были незнакомы. Откуда? – Это ты меня не замечала. Я приглядывал за тобой, – лёгкая полуулыбка коснулась его губ, когда я забрала свою сумку с травами, пытаясь выхватить и охотничью. – Нет, она тяжёлая. Как тебе разрешают такое носить? Удивлённо смотрю на его хмурое лицо. Мне должны это позволять? – Я не неженка. И что хочу, то и делаю, – Пит в ответ лишь присвистнул и пошёл дальше, не обращая на меня внимания. Группа из миротворцев показалась из-за угла заброшенных гаражей. Я накрыла голову капюшоном, скрывая лицо. Несколько человек поприветствовали Пита, отдав ему честь. Погода начинала портиться, ветер поднимался, а тяжёлые серые тучи с востока надвигались на наш дистрикт. Пит шёл быстро, редко оглядываясь назад, следя за тем, чтобы я не отставала от него. Через несколько минут первые тяжёлые капли упали на нашу одежду. Я начала бежать за парнем к своему дому. К тому моменту, как входная дверь открылась, впуская нас внутрь, с нашей одежды и лиц стекала вода. Отец повернул голову, встречаясь взглядом своих серых глаз с моими. Из его рук упали дрова, когда он заметил Пита. – Мальчик мой, – прошептал папа, обнимая Мелларка. – Ты всё-таки жив. Я верил, что вы найдёте Тринадцатый. Оба не обращали на меня внимания, поэтому я поставила сумки на пол и начала раскладывать добычу по полкам. Изредка посматривая на отца и Пита, которые просто стояли молча минуты три. – Мне жаль, что Прим убили, – проговорил Пит. Его слова капали на незаживающие раны, будто кислота на бумагу, сжигая её. – Жаль, что всё началось именно сейчас. И жаль, что благодаря Прим. Я не выдержала этих слов и бросила на стол тарелку, которая с громким стуком приземлилась на столешницу. – Не обращай внимания, Пит. Она немного не в себе. Пойдём, поговорим в комнате, – отец похлопал по плечу Пита и настороженно посмотрел в мою сторону. Через несколько минут я услышала гимн Капитолия, значит, началась трансляция из Четвёртого. Быстро закончив свои дела, я прошла в комнату и застала момент, когда победители прошлых Голодных Игр прошли в зал Дома Правосудия. Все с прямой осанкой и холодным взглядом. Клавдий объясняет эту вынужденную меру тем, что погода в дистрикте просто ужасная, поэтому трансляцию смотрят все жители Четвёртого у себя дома, как и весь Панем. На самом деле я уверена, что это из-за волнений. Казалось бы, Четвёртый дистрикт, в котором воспитываются и живут профи, стал не таким уж и благополучным, если мэру Андерси приходят сводки оттуда. Я их случайно увидела, когда приходила к Мадж, чтобы отдать ей полевые цветы, которые она заказала для своего натюрморта. – Смотрите, это мои любимые молодожёны, Финник и Энни, а рядом с ними младший брат Энни Кресты – Алекс. В позапрошлом году выиграл игры. Чудом. Я до сих пор не понимаю, как он это сделал! – восхищается Клавдий Темплсмит, несменный ведущий и комментатор Голодных Игр. Энни сжимает руки обоих мужчин в своих. Её глаза, в отличии от остальных, наполнены непрошеными слезами, а губы плотно сжаты. Я вижу, насколько раскрепощён Финник, а его улыбка настолько радостная и открытая, что можно поверить, будто он не житель дистрикта, а вычурный капитолиец, которого забавляет это зрелище. – Вы только посмотрите на Мадлен Шеффорт, – говорю я, указывая в сторону блондинки. – У неё всё тело в татуировках и голова выбрита. – Устрашающе. Да, Китнисс? – женщина улыбается, и я вижу, что у неё разрезан язык. – Скорее всего, она будет ментором трибутов из Четвёртого, – Пит смотрит на моего отца. – Мы на это рассчитываем. – Но уже пять лет ментор Четвёртого – Финник, – говорю я и скрещиваю руки на груди. – Ты думаешь, что после защиты трибутов из Двенадцатого и Восьмого, его оставят в покое? Капитолий ничего не забывает, – говорит Мелларк и даже не замечает наши с отцом удивлённые взгляды. Откуда он знает, кому помогал Финник? Откуда Пит знает, что Финника выберут трибутом? Я перестала следить за остальными, когда сопроводитель Четвёртого, рослый мужчина с ярко-рыжими волосами и золотистой одежде, подходит к микрофону и читает то, что написано на карточке. Это правила Жатвы для Победителей. В неё внесены изменения. Теперь может быть только один доброволец. Вместо девушки не будет другого трибута, если первым добровольцем будет мужчина. – У нас этого не было, – тихо говорю я, и вижу, как среди победителей Четвёртого проходит лёгкая волна шёпота. – Первые – мужчины, – сопроводитель подходит к большому прозрачному шару и резко опускает туда руку, так же быстро её достаёт и разворачивает кусок белой бумаги. – Алекс Креста, – громко говорит он, и в эту же минут раздаётся женский крик. – Нет! – камера захватывает лицо Энни крупным планом, она прижимает к лицу ладони, плотно закрывает глаза. – Нет! Финник наклоняется к своей жене и что-то ей шепчет на ухо. Девушка мотает головой, но в это же мгновения мужчина поднимает руку и громко говорит: – Я – доброволец. Поднимаюсь со своего кресла, в комнате становиться душно, смотрю на папу, который что-то записывает в блокнот. А внимание Пита полностью обращено к происходящему на экране. Финник проходит к сопроводителю и становится справа от него. Его лицо не выражает никаких эмоций, кроме не настоящей широкой улыбки, скорее всего, это ради будущих спонсоров. Работа на публику. Что же творится у него внутри? Сопроводитель подходит ко второму шару и достаёт оттуда клочок бумаги. В зале повисла звенящая тишина. Все замерли, ожидая имя второго трибута. – Энни Одэйр-Креста, – говорит капитолиец в микрофон. Девушка поднимается к своему мужу и становится слева от сопроводителя. – Пожмите друг другу руки. Финник протягивает ладонь Энни, и она дрожащей рукой схватывает её. В этот момент Одэйр притягивает к себе жену, сжимая в объятиях. – Ты обещал, – раздаётся голос Энни, и в эту же секунду прерывают трансляцию, заменяя её Клавдием с «расстроенным» лицом. – Игры, как и Жатва, никогда не бывают справедливыми. Они вообще несправедливы, – проговариваю, снова ощущая всю боль, когда я прибежала на прошлогоднюю Жатву, а люди уже расходились. Буквально врезалась в Гейла, спешащего ко мне. «Где Прим? Где она?» – кричала я ему. «Китнисс, её выбрали. Она – трибут», – сказал Гейл и потащил меня к Дому Правосудия, но уже было поздно. Её забрали, а я встретилась с отцом, который прижал меня к себе. Это был конец, и уже тогда я знала, что Прим не выберется оттуда живой, но Хеймитч подарил надежду, которую потом также легко отобрал. – Китнисс, тебе нужно отнести добычу Сальной Сэй и Крейну, – отец подал мне руку, но я не взяла её и встала сама. Им нужно поговорить, а я мешаю. – Хорошо, отец, – соглашаюсь и ухожу, чтобы забрать сумку с добычей и уйти из дома. – Я быстро. Дорога от дома до Котла даётся мне легко. Перешагиваю через несколько луж, оглядываюсь по сторонам, никого не замечаю, кроме птиц, летящих клином с юга. Весна же всё-таки. Не даёт покоя увиденное мной на Жатве в Четвёртом. Взгляд холодных бирюзовых глаз Финника преследует меня, а слова Пита следуют за мной по пятам. «Говорят, он спасал не тех трибутов», «Финник Одэйр спасал трибутов из Восьмого и Двеннадцатого», «Даже сильнейшие из сильнейших не способны устоять перед мощью Капитолия», – голоса летят за мной. Только сейчас осознаю, что Прим и Рута были не один на один со смертью. Но зачем? – Это наказание только для Финника и, возможно, для других менторов, которые были сообщниками, – шепчу я, заходя во внутрь Котла и быстро пробегая мимо кучки пьяных миротворцев. Чёрный рынок. Здесь вы можете приобрести почти всё, кроме, конечно, роскоши. Артур торгует сильным веществом, которое заставляет забыться любого. Что-то вроде морфлинга, но кустарного производства. Даже сейчас к нему стоит очередь из пяти человек. Рядом с ним толпятся несколько девиц в лохмотьях, которые торгуют своим телом ради спасения себя и своих семей. Чуть поодаль сидит старушка, которая торгует самогоном. К ней тоже очередь – и из жителей дистрикта, и из миротворцев. Протискиваюсь в толпе и подхожу к «таверне» Сальной Сэй. Женщина продаёт и покупает практически всё, да ещё и готовит. Миротворцы часто у неё едят. Они хорошо платят. Связываться с ними, конечно, опасно, но и игнорировать ещё хуже. Так хотя бы есть зыбкая уверенность в том, что они будут закрывать глаза на твои маленькие преступления. Например, охота или спекуляции. – Китнисс, я думала, что ты придёшь завтра, – пожилая женщина вытирает руки о передник и выходит из-за стойки, как раз в тот момент, когда я протискиваюсь между двумя миротворцами. – Нужно быть уважительнее к дамам! Двое сразу расступаются и смеются чему-то. Сэй забирает у меня сумку и сажает напротив себя. Я развязываю шнур и достаю зелень и добычу. – Отец приказал. – Смотрю, Джозеф последнее время тебя не балует, – в мутных глазах женщины читается еле заметное сочувствие. – Ты расстроена. Из-за отца? – Нет. Ты видела Жатву? – встречаюсь с понимающим взглядом Сэй. Она кивает и садится напротив, но молчит. – Она мне напомнила тот момент, когда я потеряла Прим. За Алекса ради жены вступился Финник. Знаешь, а за неё тогда было некому вступиться. Если бы на её месте оказалась я, то всё было бы по-другому. – Да, девочка. Но ты никогда не вернёшь утраченное назад, – женщина сжимает мою ладонь в своей. – Пора смириться. – Я отомщу, – хрипло шепчу я. – Отомщу. – Но ты не в силах отомстить всем и вся. Эта машина убьёт тебя, точно так же, как и тысячи других, Китнисс. – Мне всё равно. Когда я увидела, что Финник не смотря на запреты, стиснул в объятиях Энни, когда заметила слёзы на её щеках, я поняла, что так жить нельзя! Нельзя слепо идти за волей капитолийцев. Сэй качает головой, достаёт несколько монет и кладёт их в мою руку. Уходит в кладовую и выносит оттуда пару сапог и перчатки. – Держи, Китнисс. Твои, наверное, уже протекают, а руки все в порезах от тетивы, – она отцепляет верхнюю часть перчаток, и я вижу, что они обрезаны. – Чтобы стрелять было удобно. – Но это же слишком много… Не надо! – Если заболеешь, то кто мне будет приносить продукты? – женщина насильно отдаёт их и порывисто обнимает. – Девочка, улыбнись. Я так давно не видела твою улыбку. – Спасибо, – тихо шепчу я. С силой выдавливаю её из себя, а по щекам начинают течь слёзы. От чего? Мне так больно и не привычно улыбаться, будто мышцы режет ножом, но я с трудом держу эту улыбку на своём лице. Сэй ладонями стирает слёзы с моих щёк. Мы так и стоим несколько мгновений перед тем, как в таверну заходит посетитель. Мы отстраняемся друг от друга, и женщина звонким голосом приветствует главного инженера шахт. Я поднимаю другую сумку, складывая туда подарки Сэй и ухожу, помахав на прощание ей рукой. Быстро преодолеваю обратный путь, чтобы оставить вещи дома, потом пойду к Крейну. Открываю дверь и слышу громкий голос отца. Из любопытства подхожу к двери. – Но как ты позволил умереть им? Твои же люди расстреляли моих друзей, и ты думаешь, что шахтёры тебе помогут? – слышу в голосе отца еле сдерживаемый гнев. – Без этого мы бы не прошли проверку у Крейна и нас бы уже расстреляли, а план – провалился, – Пит говорит слишком спокойным тихим голосом, что мне приходится прислушиваться. – Мне не нужны все шахтёры, только несколько человек, работающих в этой шахте в несколько смен. – Для чего? – Узнаёте план шахты номер три? Кажется, она почти истощена, а руда находится на очень большой глубине? – я приоткрываю дверь, чтобы заглянуть внутрь. Возле стола стоит Пит, отец и Гейл. Что он здесь делает? – Да, здесь очень опасно работать. Слишком много метана скапливается внизу, – отвечает Гейл. – Я работаю в этой шахте. – Мне нужно, чтобы уязвимые места шахты были заминированы, а по сигналу через неделю или восемь дней она была взорвана, – Пит указывает пальцем на карту и смотрит на Гейла. – Тратил, динамитные капсулы и порох мы привезли, осталось собрать взрывчатку, но один я буду делать её долго. Мне нужна помощь. – Я готов помочь, – отец хмурит брови. – Но если восстание будет только в Дистрикте-12, от нас и мокрого места не останется. – Волнения запланированы в восьми дистриктах. Наши люди над этим работают, а главное, что трибуты этих Голодных Игр будут отвлекать внимание капитолийцев от нас. Я открываю дверь и вхожу внутрь. Три пары глаз впиваются в моё лицо и пытаются прочесть, что я слышала. – Вас двоих расстреляют, а тебя, Пит Мелларк, отправят в Капитолий и казнят публично за предательство, – сумка с грохотом опускается на пол, и я толкаю Пита в плечи. – Ты не знаешь, но у этих конкретных людей есть семьи, которые погибнут от голода из-за тебя и «восстания», которое с лёгкостью подавят. Бери тех, кому нечего терять. Например, меня. – Китнисс! – отец хватает меня за плечо и оттаскивает от хмурого Мелларка. – Я тебе не позволю сюда вмешиваться. – Отпусти! – кричу я ему в ответ. – А ты подумал о семьях Гейла, Джеймса, Кларка, Энтони, Уильяма? А обо мне? Отпусти меня! – Она права. Я возьму только тех, кто будет согласен. – Это безумие! Вас всех казнят! – кричу я, но отец зажимает мой рот ладонью. – Послушай меня, Китнисс. Лучше смерть, чем такая жизнь, чем каждый день видеть, как моя дочь всё глубже уходит в себя. Я готов отдать всё, ради твоего будущего. Слышишь? Пит складывает карту и отдаёт её в руки Гейла. Парень кивает ему, похлопывая по плечу, а я в это время давлюсь словами проклятья, которые заглушает ладонь отца. – Ей нужно прогуляться. Думаю, что мы можем пройти до города вместе, – говорит он, опуская свою руку на предплечье папы. – Джозеф, мы поговорим, и я обещаю, что ваша дочь вернётся домой в целости и сохранности ровно через час. Отец выпускает меня из своих тисков и разжимает мой рот. Я делаю шаг в сторону от него. Протираю кисти рук, чувствуя резкую боль. – Я не пойду с ним, – охрипшим голосом говорю я, поднимая подбородок. – Тебя никто не спрашивает, – говорит он. – Это приказ. – Я не вещь и не рабыня, чтобы мне приказывать и управлять, – в этот же момент отец поворачивает меня к себе лицом и его тяжёлая рука бьёт меня по щеке. Делаю несколько шагов назад, потом разворачиваюсь к двери и выбегаю из дома. За что? Он никогда меня не бил. За что? Что я такого сказала? Хватаюсь рукой за щёку и бегу, не разбирая дороги. Слёзы обиды застилают мой взор. Спотыкаюсь и больно ударяю пальцы ноги о камень. Хватаюсь за забор и опускаюсь на мокрую траву. Как же это несправедливо! Я же хотела дать им понять, что это смертельно опасно, что их затея очень скоро потерпит неудачу, а ещё быстрее, если будет предатель. – Сволочь! – кричу я, стирая слезы с щёк, и откидываю голову назад. Сумерки опускаются над дистриктом, и на темнеющем небосклоне зажигаются первые звёзды. Вдыхаю полной грудью воздух и закрываю глаза, пытаясь успокоить сердцебиение. – Далеко же ты убежала! – издалека кричит мне Пит. – Вставай, иначе мне придётся вести тебя обратно, а я устал и не должен задерживаться. – Это твои проблемы, – выплёвываю эти слова и отворачиваю голову. – Хочешь, чтобы я взвалил тебя на плечо и отнёс домой? – со смехом спрашивает он и протягивает руку. – Просто отвали от меня и иди своей дорогой. – Ты думаешь, что я во всём виноват? – он опускается рядом со мной и толкает меня в плечо, будто мы старые друзья. – Эй, посмотри на меня. Ты считаешь, что не подчиняться воли отца было правильно? Я игнорирую его, мысленно проклиная этот день и то, что не послушала Гейла и не вернулась с ним домой. На мою ладонь ложится рука Пита, другой он силой разворачивает моё лицо к себе. – Я думаю, что даже синяка не будет. Тебе не о чем волноваться. – Не из-за этого, – сбрасываю его руки с себя. – Унижение. Он унизил меня. – Он привёл тебя в чувства, и это разные вещи. Ты ни грамма не знаешь об унижении, чтобы говорить такое, – я молчу, но парень не даёт мне отвернуться, сжав плечи своими руками. – Послушай меня, Китнисс. Я не могу обещать тебе, что люди будут в безопасности. Это всегда риск. Но могу обещать тебе, что я и мои люди отдадим свои жизни ради спасения ваших. – Тогда позволь и мне помочь вам! – выпаливаю я, и Пит кивает мне головой. – Ты, кажется, раз в несколько дней бываешь в доме мэра. Сможешь пронести туда вот эту вещь, – он отдаёт мне в руки маленькую чёрную капсулу, – и прикрепить её где-нибудь в его кабинете? – Смогу. А что это? – Прослушивающие устройство. Будь осторожна. И, кстати, давай я отнесу добычу Крейну, потому что уже слишком поздно. Я захватил сумку с собой, – Пит ставит её у моих ног. – Эта? – Да, только подожди, – наклоняюсь, развязываю завязки и достаю оттуда перчатки и сапоги. – Держи, только… – Возьми деньги, Китнисс, – он протягивает мне руку, в которой лежит горсть монет, наверное, годовое жалование шахтёра. – Ты так и будешь смотреть на деньги или всё-таки заберёшь их? – в его словах проскальзывает смех. – Это слишком много, – говорю я, и забираю семь монет, а остальные остаются лежать в его ладони. – Спасибо. – Как знаешь, Китнисс, – он поднимается со своего места и подаёт мне руку, на этот раз я сжимаю её в своей.