Кукушка

«Я должна была умереть, а не она...» Сьюзен Коллинз «Сойка-пересмешница»

Всё ещё холодный майский воздух пропитывает Двенадцатый Дистрикт. Наша весна, как и лето, запаздывают. Сегодня будет церемония Жатвы и годовщина смерти мамы, а через десять дней у Прим. Сегодня эта сволочь, Хеймитч Эбернети, поедет в поезде на встречу со своей смертью. Как же я этого жду. Ухмылка расцветает на моих губах. Правда, жаль его спутницу – Аманду Олстридж, победительницу 64-тых Голодных игр. Стала такой же ущербной, как и её ментор. Руки трясутся, губы синие, а лицо зелёное. Говорят, она колит себе наркотики, но от Аманды хотя бы не несёт за милю спиртом и потом. Такое ощущение, что Победитель 50-тых Голодных игр не в состоянии купить себе мыла. Глотаю отвар мелиссы, чтобы не захохотать, когда спина нашего Эбернети скроется за дверью Дома Правосудия. Он обещал мне! Обещал! Его слова, как и действия, ничего не значат. Лгун. Надеваю голубое платье мамы, завязываю пояс и заплетаю волосы. Отец уже давно собрался. Посмотреть на это зрелище идёт весь Дистрикт. Вот и хорошо. Пусть все станут свидетелями триумфа Справедливости. Удивительно, как я продержалась до Квартальной Бойни. По-моему, родись я в другой семье, то сгнила бы под забором уже через год после рождения. Зашнуровываю туфли и беру шаль. В мои семнадцать лет уже пора бы изменить точки зрения, но я отказываюсь. Придёт час, и я собственными руками убью Сноу. Это моя единственная цель, как и убийство каждого распорядителя Голодных игр. Священная месть за детей. За моих девочек. – Китнисс, – руки папы обнимают меня за плечи. Он старается отгородить меня от всего, но у него не получается. Особенно я не слушаю его запретов на счёт леса. Мне всё равно. Жить незачем. – Нам пора. Удивительно, но у меня отличное настроение. Впервые за год. Воздух теребит пряди моих волос, солнце беспечно светит. Гейл догоняет нас уже на главной дороге. Улыбаюсь ему, и отхожу от отца, чтобы идти рядом с другом, сжав его ладонь. – Ты счастлива? – Гейл удивлённо приподнимает бровь, когда я начинаю смеяться. – Но ведь они не вернутся и тебе это известно. – Поэтому и улыбаюсь. Одного из списка можно вычеркнуть, – я вглядываюсь в серо-голубое небо. – А ещё, потому что в этом году ни один ребёнок не погибнет. Это того стоит. После Жатвы я отправлюсь в лес, буду охотиться и собирать ягоды. Гейл ещё вчера вечером поставил ловушки, нужно будет вместе проверить. Приготовим ужин и отпразднуем один спокойный день – без страха и мучений, а ещё вспомним маму и младшую сестру. Поскорбим. Гейл уже работает в шахте. Его отец погиб, когда ему было четырнадцать. Семья с того времени стала его заботой. Это длится на протяжении четырёх лет. Ему тяжело, но он слишком гордый и упрямый, чтобы принять нашу с отцом помощь. А его мать не такая. И это радует. Мы стараемся их поддержать всем, чем можем. – Гейл, как Хейзел? – спрашивает мой отец, отвлекая парня разговорами о новой работе, в которые напарник пустился почти сразу. – Она с Виком, а так всё хорошо, – Гейл оставляет меня одну, догоняя отца. Я медленно плетусь за ними, разглядывая дистрикт. Старые дома чаще всего из самана, но самые ужасные из прогнившего дерева. В воздухе стоит привычный дух угольной пыли, а редкие побеленные стены домов всё равно испачканы серой золой. Вдалеке видно депо с вокзалом. Странно. Ничего не понимаю. Стоит два поезда. Первый – естественно для трибутов и их свиты, а второй – мне кажется, военный, потому что из него строем выходят миротворцы. – Джозеф, Вы только посмотрите, – говорит Гейл, указывая на пополнение миротворцев в нашем дистрикте. – Неужели это связано с Играми? Говорят… – Меньше слушай, что говорят. Это и для здоровья полезнее, и для жизни безопаснее, – отец идёт дальше, даже не взглянув в сторону отряда. – Но… – мы в два голоса начинаем протестовать. Я ещё зимой узнала о существовании Дистрикта-13, да и видела на экране восстание в Восьмом, когда была у Мадж , а Гейл слышал о том, что все чёрные рынки начинают закрывать. Так что теперь и Котёл на время перестанет работать. Но всё это происходит не просто так, верно? – Я ничего не хочу слышать, тем более здесь, – охрипшим голосом говорит папа и идёт дальше. Мы приближаемся к площади, которую заполняет всё большее и большее количество людей. Нас разделяют по возрастам. Я становлюсь ближе к взрослым. Гейл стоит рядом с моим отцом и что-то говорит ему. Замечаю, как по толпе проходится шум. Нескольких людей выводят новые гвардейцы, потому что на них нет шлемов, закрывающих волосы и лицо. Они оттесняют толпу на несколько шагов и держат нас в кольце, будто скот на убой. Десять человек выстраивают в ряд – все мужчины от двадцати до сорока. Шахтёры. Вижу мэра и его семью, которые выходят на сцену. За ними следует Эффи Бряк в ярко-лиловом платье и с золотыми волосами. Вечный попугай. Интересно, сколько ей лет? Под конвоем из миротворцев идут двое Победителей. Проходя мимо меня, Хеймитч улыбается мне и слегка наклоняет голову. Я улыбаюсь ему в ответ. Эффи начинает свою речь об истории Панема, включается видео с рассказом о вине каждого из дистриктов в Тёмные времена. Теперь оповещают о воле Президента Панема и Совета старейшин. Кто-то берёт меня за руку сразу после слов Кориолана Сноу «радикалы должны быть наказаны самой страшной ценой – своей жизнью». Звенящая тишина стоит на площади, заполненной несколькими тысячами людей. Я поднимаю взгляд на девушку, схватившую мою руку. Эмили Уоткинс. Рыжие кудрявые волосы, лицо в россыпи веснушек, ярко-голубые глаза. Она могла быть красавицей, если бы не её худоба. Кажется, что через тонкую бледную кожу можно разглядеть её кости. Я не могу убрать руку из её железной хватки. Столько в ней силы или слабости. Сквозь это промедление, кажется, длившееся вечность, раздаётся звук выстрелов. Десять мужчин падают лицом в грязь, а струйки бурой крови омывают каменные плиты. Теперь понимаю. Там был её старший брат. – Дамы вперёд, – не дрогнувшим голосом говорит Эффи, сопровождающая трибутов нашего дистрикта. На своих высоченных каблуках она подходит к стеклянному шару с именами женщин и достаёт одну единственную бумажку с именем. – Аманда Олстридж. Поприветствуем нового трибута от Дистрикта-12, – на что толпа отвечает молчанием. Никто не движется, не издаёт ни звука. Только так мы можем сопротивляться воли Капитолия. – Ну что ж, – поджав губы, говорит Эффи. – Теперь мужчины, – она подходит ко второму шару и достаёт бумажку, слишком быстро разворачивает её и громко оглашает имя Хеймитча. – Пожмите друг другу руки. Их быстро уводят, скрывая за тяжёлыми деревянными дверьми, а я иду в сторону выхода. Чем быстрее я окажусь в лесу, тем лучше. Не могу и не хочу видеть это. Как только оказываюсь на широкой улице, Гейл хватает меня за локоть и тянет в сторону улицы, что ведёт к домам горожан. – Гейл, что мы здесь забыли? – но он ничего мне не отвечает, просто тянет за собой, и я перестаю сопротивляться. Пройдя несколько десятков метров и скрывшись от толпы, Гейл останавливается, оглядываясь по сторонам. – Небезопасно идти по главной дороге. Китнисс, то, что сейчас… – но его слова повисли в воздухе, как раз в тот момент, когда из-за угла вышел миротворец. Гейл притянул меня к себе и впился в мои губы, повернув меня спиной к непрошеному свидетелю. Посвистывая, мужчина прошёл мимо, так и не посмотрев в нашу сторону. Я сразу же оттолкнула Гейла и почувствовала желание стереть его поцелуй с губ, но во время остановилась. Он этого не хотел. Всё хорошо. – Китнисс, Крейн объявил о комендантском часе. Мы не должны… – конечно, не должны уходить в лес. В самый раз будем подыхать с голода. Они же этого добиваются. – Крейн заказал отцу дичь, поэтому сегодня можно, – я отряхнула платье и подняла на него взгляд. – Пошли, я не хочу здесь стоять. Быстро пробегая по мощёной камнем дороге к Шлаку, замечаю, как Гейл сворачивает к себе домой. Через непонятный дым, вижу лицо нового миротворца, также быстро скрывающееся из вида за широким забором склада. Мне кажется, что до этого я его где-то видела, только не помню где именно. Перескакиваю через ступеньки, захожу в дом, сейчас по телевизору показывают отбытие трибутов. Нехотя обращаю на них внимание. Хеймитч с таким ледяным взглядом отбрасывает руку Плутарха Хевенсби – метора, которого приставил нашему дистрикту Капитолий. Они заходят в вагон и дверь закрывается, скрывая всю команду. Снимаю платье, слушая голос Клавдия Темплсмита. Из-за ужасной бури церемонию Жатвы отложили на четыре часа только в Четвёртом. С разницей в часовых поясах через шесть часов произойдёт церемония. Вот у кого Победителей пруд пруди, а не жалкая парочка. Два месяца назад состоялась свадьба двух менторов – Финника Одэйра и Энни Кресты. Её показывали по всему Панему. Говорят, Финник нарушил обещание, данное Сноу и распорядителям. Помогал не тем трибутам и не своему Дистрикту. В итоге выиграл парень из Первого, а мои девочки – Рута и Прим – погибли. Отлично, успею на их церемонию Жатвы, потому что её будут показывать и у нас. Четвёртому дистрикту в этом году очень много внимания. Порой кажется, что Капитолийцы хотят туда переехать. Растираю ладони и беру охотничью сумку. Бегу к забору, надпись на табличке предупреждает, что он под высоким напряжением. Через метр указатель, что лес является собственностью Панема. Перелезаю под проволокой, выпрямляюсь и бегу к лесу. В дупле старого дуба спрятан мой лук. Достаю его, а ткань, которая бережёт его от сырости, прячу обратно. Осторожно переступаю по тропе, всматриваюсь в траву и кустарники. Около часа назад здесь пробегал дикий кабан. Через несколько метров у ручья вижу золотисто-рыжую голову молодого пятнистого оленя. Какой красавец. Хруст хвороста под ногами пугает его, и малыш, подняв голову, встречается со мной взглядом. Через миг его и след простыл. - Что за..?! Гейл! – напарник приближается ко мне из-за другого дерева. – Твоя работа? Он ухмыляется, молча кивая, и бросает камень в кусты можжевельника. Оттуда вылетают куропатки. Пускаю несколько стрел – четыре тушки падают на землю. Несколько часов проходят наедине с собой и этой тихой природой. Когда я в лесу, то начинаю жить, возрождаюсь из кучки пепла, снова дышу. Когда натягиваю стрелу, то слышу биение сердца, чувствую прикосновения ветра к кончикам пальцев, начинаю медленно отпускать прошлое. Когда я пускаю стрелу и вижу смерть, то представляю только одно – месть за сестру. И это так циклично, будто я попадаю в рулетку, чьи-то руки её крутят, крутят, крутят, а я не могу остановиться. Возрождаться, чтобы потом снова умирать. Делим с Гейлом добычу пополам. Он забрасывает сумку на плечо и пожимает мне руку, проводя большим пальцем по моим костяшкам на ладони. Отнимаю руку, беру свою сумку, отказываясь от помощи. Не маленькая. И иду за другом. Увидев поляну, на которой растёт пустырник, останавливаюсь. Нужно пополнить запасы. – Гейл, иди дальше сам, а я ещё травы соберу, – говорю ему и уже поворачиваюсь, но он хватает меня за руку, останавливая. – Китнисс, сколько можно? Каждый раз эти травы: мелисса, мята, пустырник, валерьян. Это всё успокоительное. Ты не можешь продолжать так дальше жить! – пытаюсь вырваться из его рук, с силой сжавших меня. Да, не могу. Но каждую чёртову ночь я вижу кошмары. Я вижу смерти и слезу, скатывающуюся по бледной щеке, испачканной алой кровью. Катон перерезал ей горло. Я видела, как моя сестра падала на ярко зелёную траву и ничего не могла сделать. Ничего! Если бы я смогла быть на её месте. Но это не самое страшное… Чаще мне снится моя сестра, уже взрослая. Она приходит ко мне, держа за руку маленького сына. У него золотистые волосы и ярко голубые с золотистыми крапинками глаза. Мы играем. На Луговине снова раздаётся смех моей сестры. А потом я просыпаюсь. Окунаюсь в жуткую реальность. Её кровать пуста. Прим больше нет. – Отпусти меня и уходи. Не хочу говорить об этом, слышишь? – толкаю его в плечи. Кажется, я стала другим человеком. Совершенно другим. Чужая… Гейл разворачивается и уходит. В этом весь он. Может оставить меня одну, просто уйти. Опускаюсь на колени посреди трав и начинаю их срывать, складывая в мешочек из грубого материала. В нос бьёт горький запах растения и оседает на языке. Всё быстрее и быстрее рву пустырник, чуть ли не с корнем выдирая его из земли. В нескольких метрах раздаётся треск. Поднимаю голову, оглядываюсь. За моей спиной стоит новый миротворец. В золотистых волосах играет солнце, правая рука лежит на кобуре, в голубых глазах льдинки, губы расплываются в улыбке, обнажая ровные белые зубы, будто волчий оскал. Судорожно нащупываю рукоять ножа. Если он сделает шаг в мою сторону, брошу клинок прямо в его шею. Он поднимает руки вверх, при этом его улыбка становится ещё шире. – Тебе жить надоело? – его голос такой тёплый, хотя и с издёвкой. – Я заметил твой нож ещё до твоего движения. Китнисс Эвердин, не так ли? – И что? – вскидываю голову, понимая, что если он здесь не один, то вряд ли следующее утро для меня наступит. – Мне сказали, что тебе и твоему отцу можно доверять. Помнишь, в конце января здесь были беженки, Бонни и Твил, ты им помогла. Они бежали в Тринадцатый, – я осматриваю миротворца, на вид ему около двадцати. Не больше. – Мы из Дистрикта-13. Опусти оружие, Китнисс. Ты можешь мне доверять. – Кто ты? – с моих губ слетает очевидный вопрос. Я встречаюсь с его голубыми глазами, чувствуя, как из памяти вырывается знакомая картинка. – Стой! Не может быть. Ещё никто не выжил. – Пит Мелларк, – немного холодным тоном говорит он. – Не думал, что всё ещё помнишь меня, Китнисс.