Ветвь мира

Воздух густой, горячий. Все вокруг плавится, как под давлением нещадно палящего солнца. Но вокруг темно. Густая, ватная, душная темнота, которая поглощает, впитывает все звуки, не давая им просочиться наружу. Сдавленные грубой рукой, зажавшей рот, стоны, соленые крупные слезы, безостановочно стекающие из приоткрытых глаз вниз, влажные пошлые звуки, скрип кровати, шелест простыней и скольжение ногтей по ткани. Безуспешные попытки слабого, беззащитного тела избавиться от насилия. Бесполезные метания, доставляющие лишь дискомфорт, приносящие боль. И наконец, покой. Ненадолго. До следующего раза. Потом всё сначала. В этот раз пробуждение было каким-то плавным, несмотря на повторяющийся кошмар, неотступно следовавший по пятам. Слава открыла глаза, из которых лились крупные соленые слёзы прямо на подушку. Эти стеклянные глаза открылись в настоящем, но видели перед собой прошлое. В них плескалась боль, которая всегда таилась в глубине и только и ждала повода вырваться наружу. Закусив зубами подушку, Слава привычно плакала безмолвно, от этого было только больнее. За слезами, предвещавшими начало истерики, следовали болезненные спазмы. Они сводили живот, сдавливали грудь и пронзали голову. Трудно было дышать, трудно было думать. После таких вспышек приходило полное опустошение, физическое и моральное. Засыпать было тяжело. Просыпаться еще тяжелее. Каждое утро давалось с огромным трудом, подъем приходилось брать штурмом. Тело ныло, внутри постоянно что-то болело. Тошнило. Всю сознательную жизнь Славу тошнило по утрам, как от сильного токсикоза. И это было привычным и обыденным. Каждый день начинался с боли. И, зачастую, заканчивался еще более сильной болью. Хотя сейчас было чуточку легче. Слава уже несколько лет жила в общежитии при университете культуры, в котором училась на архивиста. Работа с бумагой давала возможность как можно реже видеть людей, и это полностью ее устраивало. Со сверстниками Слава не очень-то и сошлась, но после двух первых общих для всего потока появилась специализация, и остались только такие же тихие и спокойные нелюдимы, как она сама. И они вполне себе уживались, и даже можно сказать, что ладили между собой. Закрытые, неспешные, они воспринимали друг от друга всё, что касалось учебы и специальности, не переходя на личности. Поначалу было очень трудно. Жить пришлось в одной комнате с ещё тремя девочками. Одна была с последнего курса языкового факультета, две другие первогодки с исторического. Все три бодрые, задорные, общительные. Это сильно напрягало. Слава никогда не раскрывалась ни перед кем. Было очень страшно. Но всё же душа требовала излияния. И на предпоследнем курсе, на большой университетской вечеринке, устроенной в арендованном помещении клубе по случаю удачного завершения года, а в основном, в честь выпускников того года, куда пришли все, кто только смог в тот день прийти, Слава познакомилась с Олегом. Он не был так уж напорист, но вполне целенаправленно соблазнял красивую тощую девушку, одетую в длинное до пола платье, что придавало ей немного старомодный вид, но выдавало с головой её принадлежность к историкам или чему-то такому по специальности. Олег был уверен, что она чиста и непорочна, скромна и невинна. Она теребила свои длинные слегка волнистые русые волосы, которые никогда не знали химического окрашивания, застенчиво улыбалась, двигаясь слегка угловато и скованно. Она не стремилась оголять своё тело, рукава её платьев всегда были длинные, вырезы на груди отсутствовали. Груди, правда, тоже не было, так, бугорки от нулевого размера лифчика, скорее, дань природе, чем констатация факта. Но Олега это не смущало. Плоскогрудки у него тоже были, в огромном количестве. Ничем не хуже сиськастых. Конечно, потискать мягкие упругие груди было очень даже классно, но зато у таких девчонок было меньше претензий. Вот и у Славы не было. А Олег тогда перебрал. Слишком перебрал, не рассчитал свои силы. Вечер остался в памяти смутными всполохами. Но секс точно был. Он помнил голую спину девушки, и то, что всё-таки смог кончить, несмотря на все утверждения, что при большом присутствии алкоголя в организме кончить очень трудно.