11 историй о Нолофинвэ (цикл фанфиков)

Персонажи: Нолофинвэ, Финвэ, Феанаро, Намо, Манвэ, Турукано, Итарильдэ, Арэльдэ, упоминается Индис, Арафинвэ Дисклеймер: Все права на персонажей и сюжет принадлежат Дж.Р. Р. Толкину и всем тем, кому они по закону должны принадлежать. Автор фика материальной прибыли не извлекает. Саммари: Валинор, 1490-1495 год Предначальной Эпохи. Феанаро приставил меч к груди Нолофинвэ, и жизнь королевской семьи, а с ней и всего народа нолдор изменилась. На время. Или навсегда? Примечание: 1. В тексте присутствуют прямые цитаты из "Сильмариллиона": приговор валар Феанору, две реплики Финголфина, одна реплика Финвэ и одна Феанора (главы 7 и 8, цитаты приводятся по переводу Н.Эстель). 2. Реплики, переданные по осанвэ, в тексте оформлены кавычками. 3. Год рождения Итарильдэ – 1493 год Древ (дата не канонная, просто принятая в фике). "Всякий, кому ведомо хоть что-то об источнике непокоя в Тирионе, должен явиться и говорить без утайки, во славу правды. Таково слово валар". На деле это обернулось тем, что у врат Валмара собрались едва ли не все жители Тириона. В Кольце Судьбы, перед тронами валар, стоял Феанаро, на несколько шагов позади тронов широким кругом встали члены королевской семьи, включая самого короля, а также те, кто был на злополучном Совете, и те, кто позже видел ссору у входа во дворец. Потом шли друзья и доверенные лица принцев Дома Финвэ, а дальше – остальные нолдор, кто пожелал высказаться во славу правды. Огромная толпа, занявшая все пространство вокруг, сколько хватало глаз. Впрочем, очень скоро выяснилось, что "чистая правда" у всех этих эльдар вовсе не одна и та же. И разные правды самым возмутительным образом противоречат друг другу. Тут же в толпе кто-то затеял ссору, кто-то собрался уйти, не желая "участвовать в этой нелепице", а некоторые, и среди них Феанаро, заявили, что не произнесут больше ни слова. Тогда поднялся вала Мандос и голосом холоднее самой холодной горной реки напомнил всем, почему они оказались здесь. – С тех пор, как пробудились Первые Дети Илуватара, не бывало случая, чтобы кто-то из них по доброй воле поднял оружие на подобного себе. Но теперь это произошло, и ныне мы собрались, чтобы узнать, как такое стало возможным. До тех пор, пока все не разъяснится, никто не уйдет отсюда, и каждый, – тут, в самом деле, каждому показалось, что Мандос посмотрел именно на него, в душу ему заглянул. – Станет отвечать на вопросы, когда они будут заданы ему, и хранить молчание во все остальное время. Эта речь остудила страсти, и Совет пошел, как сказал Мандос. Нолдор отвечали на вопросы, если кто-то, отвечая, ссылался на чужие слова, вызывали этого эльда и спрашивали его. У Нолофинвэ мелькнула мысль: "Что будет, когда выкликнут имя того, кого нет здесь?". Но такого не случалось, эльдар выходили, говорили, снова скрывались в толпе. Нолофинвэ тоже говорил, если Мандос обращался к нему. Так же поступал Феанаро. Сначала рассказы, довольно связные по отдельности, вместе, казалось, теряли всякий смысл. Так что делалось страшно. Безумие. Целый город безумцев. И все ополчились друг на друга. Но понемногу выделились главные версии, в рамки которых пусть и с некоторыми расхождениями укладывалось все остальное: "Феанаро задумал избавиться от младших братьев и их семей", и наоборот, "Младшие сыновья короля (а иногда и прямо один Нолофинвэ) замыслили избавиться от принца Феанаро и его семьи". Королю Финвэ в том и другом случае отводились попеременно роли невольного соучастника и невинной жертвы. Король выслушивал все это с совершенно бесстрастным лицом. Выбор методов избавления от неугодных предполагался самый широкий: от изгнания до жестокого убийства, включая и совсем странные. Идея заточить одного из принцев с семейством в Миндон Эльдалиэва вызвала в толпе нервный смех. Но когда выяснилось, что кто-то всерьез верил, будто Нолофинвэ, чтобы прибрать к рукам корону, способен оставить своего отца на растерзание диким зверям, Нолофинвэ почувствовал себя по-настоящему отвратительно. Впрочем, не он один. К тому времени уже все ощущали себя примерно в равной мере возмущенными, оскорбленными, обманутыми и не понимающими, что происходит. Одно было ясно: две эти истории слишком похожи, чтобы не иметь общего корня. И в ходе дальнейших разбирательств корень был обнаружен – Мелькор. Вала Тулкас покинул Совет, чтобы найти и схватить Мелькора, а толпа совсем притихла. Выходит Мелькор, которого они не считали опасным, у кого многие из них учились, кому доверяли, посмеялся над ними, сделал орудием своей лжи. А они легко попались ему! Сердца нолдор жгло гневом, унижением и стыдом. Нолофинвэ был ужасно зол на себя. Вот она – его хваленая мудрость, заодно с проницательностью нолдор – умение попадаться на приманку и только. Он должен был знать лучше. Должен был удержать других от заблуждений, а не сам поддаваться им. Мелькор. Как странно. Накануне того Совета у отца Нолофинвэ очень старался в деталях вспомнить, как все было, и ни разу ему не пришел на ум Мелькор. Они с прощенным валой встречались редко. Не то чтобы Нолофинвэ остерегался, но беседовать с Мелькором ему не хотелось, а узнавать было нечего. Не выспрашивать же, в самом деле, у того, кто был когда-то Черным Всадником, подробности и так уже жутких историй, из которых составлен Ламбулоантаон. И все-таки Мелькор приходил к нему в дом. Раза два или три. Всегда по своему желанию, всегда неожиданно. Нолофинвэ вежливо выносил эти визиты, а к темам разговоров, по большей части, оказывался безразличен, и они не оставляли заметного следа в его душе. Только теперь Нолофинвэ видел, что эти разговоры были полны намеков, которые должны были побудить его к действию. Однако не побудили – он все их пропустил. Даже оружие его в ту пору ничуть не заинтересовало. Верно, Мелькор считал Нолофинвэ неописуемым глупцом. И глупцом он был, в самом деле, потому что вместо того, чтобы заметить и разгадать ловушки, все время проходил мимо, прежде чем, наконец, свалиться в одну из них. Больше всего Нолофинвэ сейчас хотелось скрыться от посторонних глаз, но не было возможности даже мгновение побыть наедине с собой: вокруг – многотысячная толпа, впереди – троны валар, перед ними Феанаро. Вала Мандос поднялся со своего места во второй раз, и, глядя на это, Нолофинвэ вспомнил, что изначально Совет собрался вовсе не за тем, чтобы обсудить ложь Мелькора. Внутри все похолодело, и он словно опять почувствовал, как кончик клинка Феанаро коснулся его груди. Мандос заговорил и признал Феанаро невиновным в разжигании смуты среди нолдор, но виновным в том, что он по своей воле поднял оружие на другого эльда и угрожал ему смертью. – Ты говорил о рабстве, – сказал Мандос, обращаясь к Феанаро. – Если б то было рабство, ты не смог бы избегнуть его, ибо Манвэ – владыка всей Арды, не одного Амана. А это дело беззаконно, в Амане свершилось оно или нет. И посему приговор таков: на двенадцать лет должен ты оставить Тирион, где грозил брату. За это время посоветуйся с собой и вспомни, кто ты и что ты. А после этих лет деянье твое должно быть забыто и не помянуто более – если другие простят тебя. Слыша эти слова, Нолофинвэ не мог не ужаснуться. Двенадцать лет! Двенадцать лет не по собственной воле оставаться оторванным от дома, от привычной жизни, от своего народа. И каждый миг этого времени – напоминание о совершенной ошибке. Немыслимо! Ведь это всего только ссора. Слова, и не больше. Холод в груди напомнил, что было и кое-что, кроме слов. Не важно! Не было! Ничего не было! Он прощает Феанаро все, прямо сейчас! И пусть все сейчас же закончится! Пусть не будет никакого изгнания! Нолофинвэ уже сделал шаг вперед, собираясь войти в Круг Судеб и высказать эти мысли в более подобающей случаю форме, как вдруг его разума очень мягко и осторожно коснулся другой разум, открывая канал осанвэ. Нолофинвэ услышал тихий и печальный голос владыки Манвэ. "Подумай хорошо над тем, что собираешься сделать, Нолофинвэ. Я знаю, тобой движет милосердие, но нет пользы давать прощение тому, кто не чувствует ни вины, ни раскаяния. Сегодня я как никогда горько убедился в этом". "Мой брат не Мелькор", – ответил Нолофинвэ. Манвэ умолк, но послышался другой голос, спокойный, бесстрастный. Голос владыки Мандоса. "Не один только Мелькор может творить злые дела. Жизнь эрухини – дар самого Эру, и пытаться отнять ее – величайшее из возможных зол, которое нельзя оставить без воздаяния. Это дело не между тобой и твоим братом, оно касается всех в Арде". "Но брат мой не пытался отнять у меня жизнь, он лишь сказал об этом", – возразил Нолофинвэ. "Даже помыслить о таком – уже дурно. И Феанаро должен понять это, а иначе зло может повториться и зайти дальше". "Нет! А если и так, мне все равно", – отозвался Нолофинвэ уже с отчаянием. "Но что если в следующий раз это будешь не ты?" Нолофинвэ замолчал, не в силах ответить. "Твоему брату нужно подумать, и мы дали ему время. А это наказание для Феанаро не так ужасно, как было бы для тебя, окажись ты на его месте". Под конец в голосе Намо послышались нотки какой-то интонации. Утешительной? Нет, должно быть, показалось. Нолофинвэ вздохнул, сдаваясь. А вслух сказал: – Я прощу моего брата. По крайней мере, пусть станет ясно, что через двенадцать лет все точно останется позади. Но Феанаро, похоже, вовсе не слышал слов Нолофинвэ. Он продолжал безмолвно стоять перед валар. В лице его, во всей фигуре читалась смесь потрясения и вызова. Так что он был неуловимо похож на загнанного в угол хищника, но больше – на несчастного маленького мальчика. Больно было смотреть на него. Хотелось немедленно прервать его одиночество, взять за руку и не отпускать. Над Кольцом Судьбы разнесся голос Финвэ: – Покуда сын мой Феанаро в изгнании и не может войти в Тирион, я считаю себя лишенным трона и не стану встречаться с моим народом. *** Нолофинвэ так и не решил, что скажет отцу, прежде чем они расстанутся на двенадцать лет Древ. Но не молчать же все время. – Было бы очень глупо сейчас просить тебя остаться, правда? – выговорил он наконец. – Я сказал, – ответил Финвэ. – Я помню, – Нолофинвэ горько усмехнулся. – Этого никто никогда не забудет. Финвэ посмотрел на сына виновато, и тому стало неловко. Он предпочел бы не видеть этого выражения на лице своего отца. – Я просто не мог в тот миг поступить по-другому, – сказал Финвэ. – Я не жду, что ты меня поймешь. – Нет, я понимаю, – честно ответил Нолофинвэ. – Но другие поймут иначе. А народу нолдор будет не хватать их короля. – Короля, в котором никто давно не подозревает ни ума, ни сил, достаточных, чтобы защитить даже себя самого, не говоря уже о ком-то еще. – Они не со зла, – вздохнул Нолофинвэ. – Знаю, – ответил Финвэ. – К тому же, быть может, они правы. – Он поднял руку, не давая Нолофинвэ запротестовать. – Сейчас ты будешь для них лучшим королем, чем я. – Ты навсегда их король, а я желал и желаю только помочь тебе и ничего другого, – возразил Нолофинвэ. – И теперь ты поможешь мне тем, что станешь править нолдор вместо меня, – сказал Финвэ. – Но только до твоего возвращения, – настойчиво произнес Нолофинвэ. – А потом все пойдет, как прежде. Говоря "как прежде", он подразумевал не недавнее смутное время, а другое, то, когда все еще, в самом деле, было хорошо. – Конечно, – Финвэ улыбнулся ласково и печально. – О чем ты подумал сейчас, отец? – спросил Нолофинвэ. – Не все, что меняется, можно после вернуть обратно, – ответил Финвэ. – Но ты не тревожься об этом, не изводи себя зря. – Между прочим, один этот ответ мог бы заставить меня волноваться все двенадцать лет без перерыва, – заметил Нолофинвэ со слабой улыбкой. Финвэ только развел руками. – Прошу, в мое отсутствие позаботься о своей матери, – сказал он негромко. – И передай ей... Нет, ничего не надо передавать. – Ты сам еще можешь сказать ей что-нибудь до отъезда, – сказал Нолофинвэ. – Я уже простился со всеми. И с ней раньше всех. Довольно. Отец и сын обнялись напоследок, и Финвэ покинул дворец, а потом и Тирион. Потянулось время изгнания для одних и ожидания для других. Нолофинвэ стал владыкой нолдор Тириона. Но жизнь его, если говорить о делах, не слишком изменилась: обязанности, которые были теперь его, ему и раньше случалось исполнять, а добровольных помощников было больше, чем когда-либо, даже Арафинвэ стал много чаще наведываться в Тирион, чтобы поддержать брата. Однако Нолофинвэ все равно ужасно недоставало отца. Возможности увидеть его, побыть с ним хоть немного, просто знания, что он рядом. Конечно, оставалось еще осанвэ. Но это было не то же самое, да и пользовались они им редко. Что Нолофинвэ мог сказать отцу? "Наш народ охотно назвал меня своим королем, а тех, кто никогда не пожелал бы этого сделать, ты сам можешь видеть, там, на севере"? "Тирион теперь спокоен, как бывает спокоен эльда, который избегает слишком резких и быстрых движений, чтобы не потревожить недавнюю рану"? Или, может, "Я не могу исполнить твою просьбу позаботиться о маме, потому что она полна решимости сама позаботиться обо всех"? "Нам так безумно, безумно тебя не хватает"? Ничего этого Нолофинвэ не говорил. А Финвэ не распространялся о своей теперешней жизни. Особенно о том, что новое поселение, выстроенное Феанаро и его спутниками, похоже на крепость, которая способна выдержать долгую осаду. Что там, по-прежнему, куют оружие. А Феанаро воспринимает изгнание из Тириона все с той же горечью и открыто винит в своем унижении валар и Нолофинвэ. При этом каждый из них догадывался, о чем молчит другой. Ведь связи между Тирионом и Форменоссе были, и не так уж мало. Вот только не в семье короля. И от этого делалось еще тяжелее, а разговоры становились еще короче. Часто они обрывались всего после трех или четырех фраз. Раньше Нолофинвэ не подозревал, что слова "Все благополучно" могут быть одновременно настолько бесцветными и такими неизбежными. Все благополучно. Все благополучно. Все благополучно. "Мелькор приходил в Форменоссе". "Что?!" "Мелькор приходил в Форменоссе. Уговаривал твоего брата бежать в Эндорэ втайне от валар. Я послал весть владыке Манвэ, но Мелькор тогда был уже далеко, и едва ли получится на этот раз изловить его. Будьте очень осторожны!" "Мы будем, конечно... Но как там ты? Как... Феанаро?" "Обо мне не волнуйся, Мелькора я даже не видел. Феанаро говорил с ним за воротами крепости, а потом велел ему убираться и захлопнул эти самые ворота у него перед носом. Так что теперь Мелькор, наверняка, обозлился больше прежнего. Кто знает, что он измыслит в следующий раз. Вы должны..." "...быть очень осторожны. Да, отец, я понял. Но, по-моему, вам следует остерегаться куда больше. Вы одни на севере, далеко от родичей, которые могли бы прийти к вам на помощь, и от взора валар". "Ничего. Мы усилили стражу. Стены крепки, врат Мелькору больше никто не откроет. Да и не думаю, что он скоро захочет явиться сюда еще раз". "Но ты все равно беспокоишься". "За вас". "Но не только". "Феанаро... едва отдав распоряжения об усилении стражи, затворился в сокровищнице со своими Сильмариллями. Ну да ладно, выйдет, когда проголодается". Финвэ оказался прав в том, что схватить Мелькора снова не удалось. Но ни в Тирионе, ни в других областях Валинора он больше не объявлялся, и постепенно эльдар, встревоженные вестью о нем, успокоились. В семье Нолофинвэ как раз тогда случилось первое за долгое время по-настоящему радостное событие: у Турукано и Эленвэ родилась дочь – златоволосая и ясноглазая малютка Итарильдэ. Турукано был сам не свой от счастья, и Арэльдэ, поглядев на него, сказала: – Она будет из отца веревки вить, а мне придется придумать новую фразу, чтобы запрещать Турьо командовать мной. – Может, теперь он перестанет, – предположил Нолофинвэ. Но Арэльдэ только рассмеялась: – Турьо перестанет? Что ты, конечно нет. По правде говоря, сам Нолофинвэ был опьянен рождением Итарильдэ никак не меньше, чем ее родители. Ему хотелось от счастья кричать на весь Аман. Но он ограничился тем, что крикнул по осанвэ: "Отец! Я стал дедом! Это так прекрасно!!!" "Я знаю!!!" – послышалось в ответ. Нолофинвэ был уверен, что отец сейчас смеется. "Мне казалось, что не будет уже счастья неожиданней и огромней, чем то, которое я испытал, когда в мир вошли мои дети, что никогда мое сердце не переполнится нежностью сильнее, но я смотрю на свою внучку, и..." Не хватало слов, мучительно не хватало слов, чтобы выразить, что это для него значит. "Покажи мне ее", – попросил Финвэ. Нолофинвэ постарался вызвать в своем воображении как можно более яркий образ малютки, которую он совсем недавно увидел в мягком свете только начинающего разгораться золота Лаурелин. "Она, в самом деле, прекрасна! Моя правнучка. Подумать только..." Нолофинвэ чуть было не послал отцу мысль: "Жаль, что ты не можешь взять ее на руки", но вовремя сдержался. Им обоим сделалось бы только хуже. Итарильдэ успеет стать совсем взрослой девушкой, может, даже невестой, прежде чем изгнание Феанаро окончится, и Финвэ сможет вернуться в Тирион. Осознавать это было почти жутко. *** Все же срок, назначенный валар, хоть медленно, но проходил. Минуло пять полных лет Древ со дня оглашения приговора, и потек шестой. Скоро позади окажется половина времени изгнания, а потом годы побегут быстрее. Так бывает всегда, так будет и на этот раз. По крайней мере, Нолофинвэ на это очень надеялся, потому что наказание Феанаро оказалось тяжким бременем для многих. По пути на праздник Сбора Плодов, куда он направлялся со своей семьей и народом по приглашению валы Манвэ, Нолофинвэ думал, что изгнание Феанаро вышло совсем не таким, как представляли его валар. Мандос сказал, они дают Феанаро время, чтобы подумать. Но, конечно, никто не ждал, что вслед за Феанаро из Тириона уйдет столько нолдор, которых приговор не затрагивал, да и не должен был затрагивать. Однако нолдор ушли, и Феанаро, который раньше мало вникал в дела управления, стал вождем народа. Нолофинвэ сомневался, что у Феанаро нашлось бы много времени для размышлений о чем-то, не касающемся строительства, урожая и прочих хозяйственных забот, даже если бы он, в самом деле, этого желал. А слухи, доходившие из Форменоссе, не оставляли сомнений, что Феанаро вовсе ничего такого не хочет. Кстати, слухи говорили еще, что и нолдор, живущих на севере, Манвэ призвал на этот праздник. Но, вроде бы, там это кому-то показалось оскорбительным, или они, наоборот, решили оскорбить его, и потому не собирались являться... Впрочем, многие надеялись, что они все же придут, и можно будет хоть ненадолго увидеть родичей и давних знакомцев, по которым в Тирионе тосковали, хоть и считали их твердолобыми упрямцами. Нолофинвэ знал, что отца точно не увидит – верный своему слову Финвэ не станет сейчас встречаться с народом нолдор. А Феанаро... Что будет, если они с Феанаро увидятся? Новая ссора? Нет, этого Нолофинвэ допустить не мог. Раздор между ними мучителен для отца, для их семей, для всех нолдор. Его нужно прекратить. Они братья и должны, наконец, научиться жить как братья. И, поскольку Феанаро не станет первым делать шаг навстречу, как не делал и раньше, Нолофинвэ придется взять это на себя. Он предложит Феанаро то, что младший брат может предложить старшему, – доверие и готовность быть на его стороне, и станет надеяться, что взамен Феанаро согласится дать ему то, что старший брат дает младшему, – доверие и заботу. Или хотя бы только доверие, которое сможет стать залогом мира среди нолдор. Доверие. Это так тяжело. Но нужно попытаться. И он, Нолофинвэ, попытается, как только ему представится случай. Такое решение принял Нолофинвэ, поднимаясь на гору Таникветиль. Но там не оказалось Феанаро, как и никого другого из нолдор Форменоссе. Это было грустно, и в то же время успокоительно. Не будет никакой встречи. Ни шагов, ни решений. Ничего. Валар запели хвалу Эру, с которой всегда начинался праздник Сбора Плодов, к ним присоединились майар, потом эльдар народа Ингвэ, за ними и нолдор, и вот уже все пели в едином хоре, и все сердца были полны радостной благодарностью за жизнь и ее дары. Ритм праздника захватил всех, заботы и тревоги были на время позабыты ради песни и танца. Но вот среди эльдар, облачившихся для праздника в свои лучшие одежды и надевших любимейшие украшения, появился один, одетый слишком скромно даже для обычного дня. Все взгляды сразу же обратились к нему, рассматривая платье из простого полотна без вышивки и отмечая, что даже украшения, которые носил всегда, ныне он снял и не увенчал голову свою Сильмариллями, как обыкновенно делал в дни празднований, с тех пор как создал эти великолепные камни. Безмолвным упреком чужой радости стоял перед айнур и эльдар Феанаро. Нолофинвэ вдруг очень ясно увидел лицо Нерданель, которое стало бело, как снег на горных вершинах. Даже губы ее побледнели. На мгновение звуки смолкли, казалось, все перестали даже дышать. Поэтому слова, произнесенные шепотом в толпе, разнеслись далеко: – По крайней мере, и меча на этот раз нет. Странность момента была разрушена. Нолофинвэ выдохнул и решил, что сделает вид, будто не слышал этих слов. Феанаро тоже ничем не показал, что они достигли его слуха. Он кивнул Нолофинвэ и улыбнулся. В улыбке можно было заметить след насмешки и тень горечи. Нолофинвэ без труда их увидел, но все же эта улыбка была более дружелюбной, чем он привык получать от Феанаро. Зазвучали слова приветствия, и Нолофинвэ подумал, что, возможно, обращаясь к нему прежде валар, Феанаро желает этим оскорбить владык. Но они не оскорбились. Скорее, были рады, что братья, наконец, говорят друг с другом. Отвечая, Нолофинвэ боковым зрением видел, как просияло лицо Манвэ. Не без любопытства он на миг задался вопросом, считают ли валар, что Феанаро уже достаточно раскаялся? Или, наоборот, пришли к выводу, что он нисколько не приблизился к раскаянию, а ссору среди нолдор нужно закончить? В любом случае, они с Феанаро говорят, а значит, пора исполнить решение, принятое до начала празднества. А вернее, еще раньше, пять с лишним лет назад. – Что я обещал – то и делаю. Я прощаю тебя и не помню обид, – сказал Нолофинвэ и протянул руку Феанаро. Феанаро откликнулся на этот жест и пожал руку Нолофинвэ, пусть без слов, но спокойно и крепко. Может быть, на этот раз все получится. – Полубрат по крови, истинным братом по духу буду я, – продолжал Нолофинвэ. – Ты станешь вести, а я следовать. И да не разделят нас впредь никакие печали! – Я слышал твое Слово, – ответил Феанаро. – Быть по сему. Только он успел выговорить это, как свет Древ угас, и тьма пала на Валинор. И, еще не зная, что случилось, Нолофинвэ почувствовал, как ужасный холод коснулся его сердца, и понял, что ни мир, ни его жизнь уже никогда не станут прежними.