Вопреки

      - Ты невыносимое животное, - проворчал Фенрис, сжимая в руках густую гриву. Разжать её значило упасть на траву, такую жёсткую и колючую. Щуря глаза от яркого света и обилия цветов, Фенрис продолжил: - Невыносимое, бешеное, тупое и вонючее животное.       - У бешеных, говорят, пена белая у рта. А насчёт всего остального... - Хоук задумчиво пожевал кусок кислого зелёного яблока и выплюнул его, сочтя несъедобным. – Тупым я не могу быть хотя бы потому, что нашёл эту прелестную полянку с дикими яблоками. А найти её было ой как непросто! Что касается вонючести...       Хоук наклонил голову и, задрав руку, принюхался к подмышке. Фенрис от этого зрелища скривился и отвернулся. Перед глазами стояли бесконечные ряды диких яблонь, омерзительно яркие и оглушительно шуршащие своими ветвями. Вообще, весь этот надводный мир был отвратительно шумным и цветным. А от солнца у Фенриса слезились глаза.       - Неужели тебе не нравится мой аромат? – удивлённо вопросил Хоук, закончив обнюхивать себя.       - От тебя несёт потом. И конским навозом.       - Много ты понимаешь! – разобиделся Хоук. – Это запах дикого жеребца! На него все местные кобылки ведутся, веришь, нет?       - Вот и ходи со своими кобылами. А меня неси обратно к морю. Здесь мерзко, - Фенрис демонстративно сморщил нос, когда ветер принёс ему порцию очередных запахов.       - Ты ж русалка, у тебя обоняния нет, - удивился Хоук, потянув руку к ближайшей ветви и сорвав новое яблоко. Под его копытами уже собралась внушительная горстка предыдущих жертв, все, как одна, надкусанные крепкими зубами только с одной стороны и безжалостно выкинутые. Хоук упрямо обрывал плоды, наивно надеясь, что следующий уж точно окажется зрелым и сладким.       - Это у тебя мозгов нет, - оскорбился Фенрис за себя. – В надводном мире слишком резкие запахи. Это утомляет. Ну всё, хватит тебе! – русал треснул Хоука по руке, выбивая очередную несчастное яблоко. – Обожрался уже! Сам же припрёшься ко мне с больным пузом, ищи для тебя водоросли потом! Пошли давай, у меня голова разболелась от всей этой вони.       Хоук с тоской посмотрел на упавший плод и, любопытства ради, раздавил его копытом. В бело-зелёном месиве он разглядел крупные семечки и не менее крупного червяка, ошалевшего от такого поворота событий.       - Гы! – глубокомысленно изрёк кентавр и ударом копыта отправил удивлённого червя в недолгий, но увлекательный полёт.       - Давай, пошевеливайся, животное! Солнце скоро зайдёт! – Фенрис треснул его по могучей спине, но для Хоука это был всё равно, что укус комара.       - Не бесись, дай рубашку надену.       Давя копытами огрызки, кентавр, словно назло, принялся бродить по зарослям, бормоча:       - Где же... Где-то здесь...       - Тупой мерин! – разъярился Фенрис, получив особо коварной веткой в глаз и чуть не слетев со спины кентавра. – Далась тебе эта рубашка!       - А вот и далась! Мне её мама сшила, когда я ещё жеребёночком был.       - На вырост шила, что ли? Или ты таким великаном и родился?       Хоук коварно ухмыльнулся.       - А то! Крупненьким родился, что близнецы вместе взятые. А рубашку она давно сшила, когда ещё отец с табуном ходил.       Фенрис промолчал. Он знал, что семья для Хоука многое значит. Особенно отец, который научил его многому, что помогло стать его сыну в будущем вожаком. Жаль, что сам Малькольм не дожил до триумфа сына: задрали степные волки, которых вожак увёл от табуна. Этот героический поступок до сих пор вдохновлял Хоука, хотя он сам с тех пор сделал не меньше. Чего стоит хотя бы нападение охотников или тот случай, когда жеребёнок зимой случайно провалился в берлогу к медведю? Гаррет сумел и увести охотников со следа, и вернуть перепуганного жеребёнка рыдающей матери. Правда с тех пор он заработал шрам на плече от стрелы и полосу от когтей на лице. Хотя последнее Фенрис находил довольно мужественным.       - Вот! – Хоук торжествующе взмахнул найденной рубахой и тут же принялся напяливать её на себя.       - Что ты творишь! – рявкнул Фенрис, когда в рубаху попал и он сам. Крепко прижатый тканью к спине Хоука, он ощущал себя до крайности неловко.       - Зато дрожать перестал. А то сидишь, дрыгаешься, как лягушка болотная, - хохотнул Хоук. – Мерзляк.       - Ах ты... - но слов не нашлось, и Фенрис принялся оправдываться: - У вас тут слишком холодно!       - Ну да, под водой, поди, нет ветра, - кентавр пожал плечами, отчего Фенрис дёрнулся вслед его движению, всё ещё скованный рубашкой. Освободиться-то он мог, но не хотел. Прижиматься к Хоуку было тепло. И приятно.       - Зато есть тёплые и холодные течения, - ответил русал. – Иногда они пролегают так близко, что руки можно обжечь, а хвост отморозить.       - То-то мне кажется, что ты мозги где-то там отморозил, - сострил Хоук и сам же посмеялся над своей шуткой.       - Ничего ты не понимаешь! Тупое парнокопытное животное! – старался перекричать конский ржач Фенрис. Хоук внезапно замолк и, обернувшись через плечо, серьёзно сказал:       - Непарнокопытный.       - Да хоть рогатый! Ты тупой, как твои подковы!       - У меня нет подков, - хмуро ответил Гаррет и замолчал. Они уже вышли из скрытой рощицы и продвигались под скалистой местности. Здесь было довольно опасно: стоило чуть оступиться, и будешь весело лететь вниз, считая острые камни боками. Впереди, во весь горизонт, блестело море. Даже отсюда Фенрис чувствовал запах родной стихии и его неумолимо тянуло к ней.       Солнце, ослепительно-яркий шар света, висел ещё высоко в небе. Несведущему бы показалось, что до захода не меньше пяти часов, но на самом деле у Фенриса в запасе было не больше трёх. С заходом солнца он не успеет попасть в свой город, ворота которого закрываются с последним лучом солнца. А с наступлением темноты под водой, как и на земле, просыпаются опасные твари. Пережить ночь вне города было равно чуду. В воде страх, как и кровь, распространяется за много километров.       Молчание стало тяготить Фенриса. Он понял, что обидел Хоука упоминанием подков. Кентавры, настоящие, свободные, всегда жили вдали от людей, предпочитая кочевой образ жизни. Они не останавливались на одном месте дольше, чем того нужно было беременным кобылам, да и те могли разродиться в пути. Опасность представляли люди, которые видели в сильных и выносливых кентаврах даровую рабочую силу. Несмотря даже на то, что те были нисколько не глупее двуногих. А ещё люди боялись их. Из-за непонятных сил, коими могли управлять кентавры. Природа благосклонно относилась к своим детям и даровала им благословение. Леса охотно принимали под свои своды кентавров, поля не скудели от их пастбищ, а реки старались замедлить свой бурный бег, чтобы табун перешёл их без потерь. Однако горе тем кентаврам, что забредут в горы. Хотя Хоук поговаривал, будто и там живут табуны, только они совсем иные. Будто не лошади у них в родне, а козлы. И они блеют, как их рогатая родня. Хотя в последнее Фенрис не верил.       Однако, несмотря на свой кочевой образ жизни, кентавры жили дружным табуном. Но случалось и так, что кто-то отбивался от них. И тогда-то происходило ужасное: люди находили отбившихся, ловили их и уводили в свои поселения в рабство, где несчастные были обречены до конца дней своих крутить жернова мельницы, стукая железными подковами по каменным плитам. А век их в рабстве был недолог.       Благо, Хоук был хорошим вожаком и покуда такая беда обходила его табун.       - Прости, - извинился Фенрис, не в силах выносить тягостное молчание. Каменная гряда закончилась, и Хоук, оставив осторожность позади, перешёл на рысь. Фенриса подбрасывало на его спине, но терпимо.       - Забудь, - отозвался Хоук. – Просто у нас существует поверье, что... а, забудь.       - Нет, расскажи, - не унимался русал. Он любил слушать про чужие приметы и сказания, хотя и не показывал виду.       - У нас говорят, мол, скажешь про подковы, тут их и набьют. А ещё: коли на языке подкова вертится, быть ей на копытах.       - Я и не знал, что ты такой суеверный, - удивился Фенрис.       - А, пустое. У вас, поди, тоже свои пословицы есть, - отмахнулся Гаррет.       - Есть. В сети попадёшь, с кораблём уплывёшь. Или же на крючок попадёшься, с рыбаками поведёшься.       - Шуточные они у вас какие-то, - хмыкнул Хоук.       - Какие есть, - недовольно отозвался Фенрис. Ну не объяснять же этому животному, что для русалок сети и крючок что для его кентавров копыта и ярмо? Поди и сам знает. А смех хоть как-то заглушает тот ужас, что накрывает русалок при упоминании рыбаков. Ведь каждый малёк знает, что происходит с русалками, попавшими в сети. Этими рассказами сперва пугают матери, а потом, повзрослев, узнаёшь, что все страшилки – правда. Действительно, русалок на корабле заставляют заниматься всякими непотребствами с людскими мужчинами, отчего первые вскорости умирают в страшных мучениях. Ведь не рассчитана физиология русалок на подобное. А русалов, коли лицом не вышел, потрошат на приманку морским тварям, выплывающим из своих логовищ ночами. Все знают, что мясо русалок для них – самых лакомый кусочек. Оттого и запирают врата на ночь с последним лучом солнца. И опоздавших не пускают в город ни под каким предлогом. А вдруг морок это, а на деле за стенами целое полчище чудовищ?       Солнце тем временем было уже в ладони от морской глади. Благо Хоук уже ступил копытами на белый морской песок. Волны накатывали на берег, даря волшебную музыку уставшему от шума леса Фенрису. Он слышал перекаты камней под водой, мягкое шуршание песка, перезвон раковин. Как-то русал поинтересовался, что слышит Хоук на берегу. Тот ответил: «Шум». Фенрис тогда дико обиделся на него, да так, что не выплывал на берег целых три дня. При встрече Гаррет, безумно взволнованный и радостный, объяснил ему, что мир они видят по-разному. Что кентавру не понять красоту морского прибоя, а русалу – всю прелесть зелёных лугов. Что аромат яблок Хоуку приятнее, чем резкий запах соли водорослей. И что жемчужины Фенриса по ценности равны янтарю Хоука. И разве не забавно, что и то, и другое, можно найти на берегу, там, где море и земля соприкасаются устами?       Выбираться из Хоуковой рубашки очень не хотелось. Рядом со спиной Гаррета было тепло и уютно. Фенрис хотел бы продлить эту негу, но его хвост уже давно высох, а это грозило проблемами, самой меньшей из которых была потеря чешуи. Над ним и так уже потешались все окрестные русалки. Мол, слишком часто выбирается он на поверхность. Кто-то даже, самый дерзкий, предположил, что у Фенриса «ноги режутся». Но русал быстро проучил наглеца. Однако неприятный осадок остался.       - Ну всё, слазь давай, принцесса, а то всю спину отсидел мне, - сказал Хоук, забредая в море. Около самого ближнего камня ему было почти по брюхо. Фенрис сполз с его спины на камень, ворча: «Такую отсидишь».       - Ух, ну и мокрый же ты! – Гаррет передёрнул плечами, ощущаю неприятный холод на спине. Фенрис же, вцепившись в свои плечи, яростно сдирал слоящуюся кожу. – Эй, прекрати! Ты же знаешь, что потом долго будет заживать.       - Она мерзкая, - пожаловался русал, скидывая целые пласты в море. От пересушки он линял, как какой-то карась.       Хоук заботливо зачерпнул воды в свои ладони-ковши и вылил Фенрису на голову. Русалу сразу полегчало. Вода прокатилось по телу, даря долгожданное блаженство близости с родной стихией. Весь день, проведённый на воздухе, был кромешным адом. Лишь присутствие болтливого Хоука как-то облегчало эту муку. Собственно, ради Гаррета Фенрис и терпел все неудобства, доставляемые ему надводным миром.       - Ну, когда в следующий раз выплывешь? – бодро поинтересовался Хоук, скрывая волнение.       - Уж точно не раньше следующей луны. Иначе у меня хвост отпадёт, - проворчал русал, соскребая уже лезущие чешуйки. На деле их бы смыло море, но ему надо было как-то скрыть свои чувства. Он бы хотел выбраться наверх через недельку-другую, но сомневался, что успеет залечить сегодняшние увечья к тому времени.       - Вот и славно. Здесь же? – Гаррет с надеждой уставился на русала. Тот раздражённо дёрнул плечом.       - Хоук, мы каждую луну встречаемся здесь! Как думаешь, есть мне резон изменять место встречи? Тем более, что ты его можешь забыть. С твоей тупоголовостью это неудивительно.       Кентавр нисколько не обиделся на очередное оскорбление. Лишь широко улыбнулся, демонстрируя белые крепкие зубы. Без одного переднего, выбитого в давней схватке за место вожака. Вид, честно говоря, у Гаррета был разбойничий, но сердце у него было доброе, а душа – широкая. Фенрис знал это не понаслышке. Ведь именно Хоук спас его, когда русала, истощённого и изнеможенного, выбросили рыбаки. Нашёл, донёс до воды и помог прийти в себя. Фенрис несколько недель провёл в бухте, к которой вынес его Гаррет, не имея силы покинуть её. Кентавр сам добывал ему рыбу, охотясь с копьём, и водоросли, залезая в море под самую шею и шаря руками по дну. Только благодаря ему Фенрис оправился. Не столько физически, сколько душевно. Гаррет словами исцелил его душу, измятую грубыми руками людей. Со временем Фенрис перестал шарахаться от отражения своего тела: люди, забавы ради, терзали его, выводя на коже уродливый рисунок рыболовными крючками. Даже смех их, бесконечно звучащий в голове, стал стихать за время, проведённое с Гарретом.       И Фенрис был благодарен.       - Значит, в следующую луну здесь же, - сказал Гаррет, улыбаясь так счастливо, будто до последнего не верил, что встреча всё же будет назначена. А вот поди ж ты. Снова ему спозаранку отлучаться от табуна на целый день и мчаться к морю, от которого у него потом вся кожа в соли. И снова будут кобылки смеяться, мол, на свиданку поскакал, к рыбине своей. А пускай смеются. Сами-то, поди, слюни пускают втихомолку. Завидуют. Мол, чем мы хуже воблы какой-то?       Не хуже, думал про себя Гаррет. Просто нет ни у одной из кобылок такого норовистого характера, как у Фенриса. Не умеют они так поднять свою бровь, что с ней опустится весь мир. Не могут они ворчать весь день, проклиная ухабистую дорогу и кривоногого Хоука, постоянно пинающего чувствительный хвост. И не умеют они так чувственно целоваться, так доверчиво льнуть к груди, неуверенно сминая в руках рубашку и цепляясь непослушными пальцами за шею. Не могут плавно соскользнуть со спины, усевшись на камень, и потянуться, демонстрируя всю гибкость тела.       Зарычав, Хоук схватил русала и вновь притянул к себе. Держа на весу совсем лёгкого Фенриса, он с упоением сминал мягкие губы и слушал отрывистые стоны, рвущиеся из груди. Чьей же? Плевать.       Последний луч скользнул над водой. Море рокочущими волнами накатывало на берег и плавно сползало с него, облизывая копыта Хоука. Хвост его излохматился солёной водой, в волосах поблескивали кристаллики соли. Долго же его будет приводить младшая сестрёнка в порядок, ворча и негодуя, мол, удумал же старший братец связаться с русалом. А младший будет стоять рядом и поглядывать на засыпающий табун. Хороший жеребец растёт. Будущий вожак. В самый раз, чтобы заменить его.       Когда придёт время.