Нью-Йорк большой, и дело даже не в его размере, а в его жителях и событиях, которыми он так богат. И, возможно, моя история потеряется в миллионах подобных, которые знал этот город; возможно, она не самая захватывающая или поучительная, но она принадлежит мне — обычному парню из маленького городка Калифорнии. Скорее всего, у вас возник вопрос: а каким образом здесь замешан Нью-Йорк? Всё очень просто — летом две тысячи тринадцатого я поступил в Нью-Йоркский университет. Я был до безумия рад, когда в мой захолустный городишко пришло письмо-приглашение в университет моей мечты. Я подал заявку в Нью-Йорк, Йель, и последним, запасным, так сказать, моим вариантом был Калифорнийский университет в Санта-Барбаре. Мне казалось, что лучше уж местный университет, чем остаться на всю жизнь в автомастерской отца. И я совсем не ожидал, что пройду отбор во всех трёх. Профессор кафедры истории искусств и наук из Йеля подчеркнул в письме, что хотел бы иметь в своих рядах студента как я. Но я недолго выбирал между Нью-Йоркским университетом и Йелем. Хоть это и Лига плюща, но… Не моя мечта. Я написал письмо с благодарностью и объяснил, что сделал выбор не в их пользу.
Университет был поистине огромным и богатым. Мне — провинциальному парню в кедах и потёртых джинсах, купленных за десять баксов, — тут было слегка неуютно. Когда я получил стипендию, то не очень-то задумывался о социальной стороне своей новой среды обитания. А вот когда я попал сюда, то в полной мере ощутил, сколько на свете пижонов и богатеньких ублюдков.
Мой учебный корпус был соединён со Школой бизнеса и экономики — словом, со зданием, где обитают мажористые детки. Там стипендиаты уж точно не водятся. Не то чтобы они как-то задевали меня — они вообще ни на что не обращали внимания. Но так уж вышло, что столовая, крытый спортзал и бассейн у нас были общие, а поэтому их надменные рожи приходилось наблюдать чаще, чем хотелось бы, что настроения особо не портило, но и не добавляло. Школа искусств и Школа бизнеса и экономики как сиамские близнецы — в каком-то месте слиплись, но всё-таки разные. И, наверное, я до самого выпуска смог бы игнорировать этих людей, если бы не Тревис. Вообще-то, я с ним мирился только потому, что с ним частенько зависал Шон. Я терялся в догадках, что мой лучший друг нашёл в этом мудаке — тот был завистлив до рези в глазах, а хуже зависти, по-моему, мало что можно придумать.
— Чёртов Брендон Вульф, — беспардонно вырвав меня из состояния анабиоза, зло прошипел Тревис, ощутимо боднув меня под столом ногой, когда мы втроём завтракали в столовой.
— Ты про кого? — сонно протянул я, вяло тыкая в котлету вилкой: я всю ночь просидел у мольберта, но так и не смог закончить работу, поэтому после завтрака собирался вновь заняться ею.
— А ты не знаешь? Ныне покойный папаша этого говнюка владелец всего западного побережья, — с нехорошей усмешкой произнёс Тревис, и вид у него при этом был такой, будто бы без этой информации я считался самым тупым человеком на земле.
— Он, что, мэр? — не понял я. Тревис раздражённо замотал головой. — Тогда какого черта ты так пыхтишь, приятель? Владелец — от слова «владеть», и если планетой он не владеет и даже мэром не является…
— Он владелец Woolf & Lee! И если ты не знаешь, скажу: самой успешной компании по предоставлению юридических услуг.
— И?.. — недоумённо выгнул я бровь, уперев взгляд в свои потемневшие ногти, под которые глубоко и надолго въелась краска. — Это ведь не делает его хозяином Нью-Йорка? — Я посмотрел ему в глаза и не удержался от шпильки: — Люди, которые сами ни хрена не могут, только и умеют, что другим завидовать.
— Это не всё. Поговаривают, что у их семьи это не единственный бизнес, — объяснил Шон, ну или пытался объяснить и нейтрализовать дым, который вот-вот обещал перерасти в настоящий словесный пожар.
Тревис возмущённо открыл рот, но поезд-то уже проехал.
— Ребят, мне пора, — воодушевлённо хлопнул я по столу и, поднявшись, накинул рюкзак. — Мне надо зайти к профессору Джексону. На втором году уже не так легко удержаться на стипендии.
— Ботан, — фыркнул Тревис. — Когда-нибудь ты сдохнешь у своего мольберта или с книжкой о Рене в обнимку. Я на твои похороны не приду — мне будет слишком стыдно за такого неудачника, как ты.
— Вот только без этого! — нахмурился Шон. — Дэнни отличный парень.
— Пока, чувак, — бросил я Шону, проигнорировав пламенную речь Тревиса, — встретимся в общаге.
— Удачи, бро! — выкрикнул тот, отчего Тревис скривился, будто сожрал целый лимон. Мы недолюбливали друг друга, но почему-то всё ещё сидели за одним столом и делили Шона, ожидая, чью сторону он примет.
Если уж мы тут созвали вечеринку с пижамами и фондю, я расскажу о своём тёмном прошлом — с него-то и началась моя любовь к искусству. В детстве я был настоящей занозой в заднице. Родители не знали, что делать с моей энергией и агрессией: они показывали меня психотерапевтам, проводили воспитательные беседы, но венцом стала моя отправка на обучение изобразительному искусству. В первое время было тяжело, непривычно и обидно, что на меня повесили такое девчачье занятие. Я передрался со всеми парнями из своего класса по ИЗО. Да там и драться-то было не с кем — жалкая парочка доходяг! Об одноклассниках вообще молчу — они шарахались от меня как от прокажённого. Но постепенно что-то начало меняться. Я был единственным ребёнком в семье и не слишком-то умел общаться с другими людьми, но потихоньку я стал заводить друзей, общаться со сверстниками. В школе я был не особо популярен, в «высшую лигу» не метил, да и девушки у меня не было. Хотя последний пункт, видимо, следует вычеркнуть, потому что я не был уверен в том, что мне нравится женский пол. Я странный: нелюдимый, когда занят своими картинами или скульптурами, и болтливый в остальное время. Не дрался я с класса четвёртого, старался всегда улыбаться, но даже и не надеялся, что когда-нибудь появится человек, который полюбит меня.
Искреннее напутствие друга порадовало, и я, всё ещё чувствуя жутко уставшим и сонным, поторопился в нужный кабинет, не переставая ощущать себя недобитым зомби.
Мистер Джексон уже ждал меня. Моя незавершённая курсовая была расположена у окна. Размер полотна довольно большой — это же была курсовая как-никак! — мне хотелось поразить профессора. Тот, увидев меня в дверях, расплылся в улыбке и жестом подозвал ближе.
— Отличная работа, Дэниел, — похлопал он меня морщинистой рукой по плечу. — Цвета словно живые, они играют и… В последний раз я встречал человека, который мог так воспринимать цвета, в девяносто четвёртом. Почти двадцать лет прошло… Это будет замечательная картина, как раз для летней выставки университета.
— Профессор… — неуверенно промямлил я. — Она ведь незакончена — ещё рано делать выводы.
— Тебе бы перенести её в отдельную мастерскую, вдруг кто-нибудь украдёт идею… — будто не расслышал он. — Или украдёт саму картину!
— Этой мастерской никто не пользуется, кроме нас с Вами. Здесь ведь нет ничего, кроме мольбертов.
— И это правильно! — воскликнул старый профессор. — Я преподаю историю искусств уже более тридцати лет. И скажу тебе вот что: никакие современные технологии и всякие другие новшества никогда не смогут превзойти искусство, сотворённое только лишь руками человека.
— Вы правы, — улыбнулся я, взявшись за кисть. — Я продолжу?..
— Конечно! — всплеснул он руками и засобирался. — В общем-то, я пришёл посмотреть на твою курсовую и теперь уверен, что Бренану она понравится: как ни крути — его мнение решающее.
— Спасибо за похвалу, — польщённо улыбнулся я: всё-таки было очень приятно, что такой знаток, как профессор Джексон, так лестно отзывался о моей работе.
Я надел наушники и запустил плей-лист, который почти полностью состоял из рока. Под каждый день у меня была подобрана музыка: когда мне хотелось побыть одному и, не отвлекаясь ни на что, работать — я слушал рок; когда хотелось чего-то спокойного для релаксации или картин, требующих нежности и лёгкости, — я слушал классику. Конечно, и попса была, и джаз, и кантри. Сейчас в наушниках звучал голос Брендона Ури, а я сидел напротив мольберта и смотрел на свою картину, которая была завершена лишь наполовину.
Это была кромка осеннего леса, словно я стоял у самого его края, а за ним расстилался целый мир: закатное солнце отдавало мягкой желтизной, окрашивая листья деревьев в более тёплые тона; лесная дорога, попрощавшись с последними редкими деревьями, вывела меня к бескрайнему полю пожухлой травы. Этот мир будто дышал — казалось, листья деревьев вот-вот зашуршат и последние лучи солнца соскользнут с вершин деревьев на моё лицо, а потом и вовсе скроются за горизонтом, унося с собой вечернюю трель птиц.
Я взял в руки кисть и продолжил оживлять полотно. Не знаю, сколько времени прошло, но от стула оторвался я, когда в телефоне села батарейка, с удивлением заметив, что день подходит к концу. В большие окна уже почти не проникал свет, продолжать рисовать при таком освещении было бессмысленно. Я, поднявшись с места, потянулся, как кот, и направился в столовую: стоило перекусить, чтобы не шлёпнуться в обморок у мольберта. В столовой было оживлённо, я забрал у девушки за стойкой свой ужин и направился к нашему с Шоном столику. Когда я был почти у цели, кто-то толкнул меня сзади и я с подносом полетел на стоящего рядом парня. К несчастью, был испорчен не только мой ужин — дорогая одёжка какого-то пижона тоже была испорчена. И никакой пятновыводитель не отделается от овощного рагу на белоснежной рубашке.
— О, Господи! — взмахнул я руками, с ужасом глядя на поднос, который одиноко валялся на полу. — Прости! Чёрт!
Пижон стоял с непроницаемым выражением лица, мне показалось, что сейчас он достанет пистолет и сделает из меня сито. Я наклонился, чтобы поднять поднос и собрать разбитые тарелку и чашку, но подоспели уборщицы. Друзья этого парня дико ржали, наблюдая за его физиономией. Тогда-то я и понял, что вляпался по-крупному — он всё ещё смотрел на меня своим ничего не выражающим взглядом и не двигался.
— Давай я куплю тебе новую? — нерешительно предложил я.
— Каким образом? — надменно выгнув бровь, поинтересовался он. — Выйдешь на улицу грабить старушек? Эта рубашка стоит четыреста баксов.
— Сколько? — охнул я, широко раскрыв глаза. — Да она магнит для пятен! Придётся её выбросить, да и старушек столько не найти…
— Конечно, я её теперь выброшу! — разъярённо рявкнул пижон. — А тебе я, пожалуй, откручу башку!
— Чушь, — примирительно улыбнулся я, — она слишком привлекательная, чтобы откручивать её от тела.
— Ну да… Она просто эстетический бунт по сравнению с твоим тощим телом, — окинув меня беглым оценивающим взглядом, ядовито заметил он.
— Не всем ведь рождаться Аполлонами, — невозмутимо пожал я плечами. — Ни в какое сравнение с тобой, конечно же, но…
— Оу, серьёзно? Сразу тебе скажу: не интересует — даже если на один раз.
— Какое самомнение, — презрительно фыркнул я, начисто позабыв об инстинкте самосохранения. — И это сказал парень, по уши вымазанный в рагу.
— Уёбывай! — стальным голосом припечатал он. — Прямо сейчас. Или я с тебя шкуру спущу.
— Что так злиться-то? Уёбывать так уёбывать, — вмиг растеряв весь свой боевой запал, пролепетал я и быстро смотался из столовой: что-то этот парень стал меня напрягать.
Шон догнал меня в коридоре с громким воплем:
— Чува-а-ак!
— А? — растерянно посмотрел я на друга.
— Ты в порядке? — спросил он.
— Конечно я в порядке! — возмутился я. — Почему я должен быть не в порядке?
— Это был Брендон Вульф, чувак! — Шон сделал страшные глаза.
— Что за чёрт? — не понял я.
— Тот, про которого мы утром говорили! Ну, ты, что, не помнишь уже?
— У меня курсач горит, — покачал я головой, — мне явно было не до этого. В общем, я пойду. Будь другом, притащи в комнату бургер — я ведь так и не поел. Увидимся.
— Удачи, бро! — традиционно напутствовал меня Шон, хлопая по плечу. — И не забудь про сегодняшнюю тусу!
— О боже… — жалобно застонал я, направляясь обратно в мастерскую.
Ужин слился, работа всё ещё не была завершена. О тусовке можно забыть, если я хочу здесь и дальше учиться, ведь если я слечу со стипендии, то придётся ехать домой, потому что родители не потянут двадцать семь штук в год. Примерно до полуночи я просидел у мольберта. Силы медленно покидали меня, а глаза слипались из-за двух бессонных ночей. А потом двери со стуком распахнулись и влетели Шон с Тревисом — явно за мной.
— Я слышал, что ты сегодня отжёг в столовой, неудачник, — ехидно протянул Тревис.
— Да пошёл ты! — огрызнулся я.
Я слишком устал, хотелось спать и есть, а тут ещё этот гад под боком плюётся ядом.
— Он тебя, наверное, ненавидит! — торжествующе воскликнул Шон. — Боже, а мы ведь тащимся на его вечеринку…
— Неправда, — вяло возразил я, — я очарователен.
— Да ну? — капнув желчью, удивился Тревис. — Спорим, он макнёт тебя в толчок?
— А если нет? — разозлился я. — А если мы станем друзьями с этим… как его там… Брендоном?
— Да это невозможно, — покачал головой Шон. В его голосе я услышал какие-то нотки, которые я не мог идентифицировать: то ли это была пренебрежительная усмешка, то ли бессильная зависть. — Это другая лига, чувак. Он не станет дружить с простым смертным, да ещё и с таким фриком, как ты.
Отличное заявление, ничего не скажешь!
— Эй, — офонарев от услышанного, протянул я, уставившись на друга, — я думал, что…
— Что? — нервно дёрнулся он.
— Забей, — устало сказал я.
Обида беспощадно обожгла ду́шу. Я-то надеялся, что Шон считает меня нормальным, ведь он мой лучший друг… Видимо, я ошибался. Но именно эта обида воскресила во мне, казалось бы, давно забытого агрессивного мальчишку, который кулаками доказывал свою правоту. Ну-у… детство, конечно, давно прошло, и сейчас кулаками махать я, естественно, не собирался, но завёлся конкретно, и, вопреки здравому смыслу, подсказывающему, что стоит замять этот дурацкий разговор, сам предложил пари.
— Так что вы хотите, если выиграете? — с вызовом спросил я, отрезая себе тем самым пути к отступлению.
— А что ты можешь нам предложить? — тут же ехидно подхватил Тревис и, не дожидаясь ответа, сделал ставку: — Давай одну из своих картин.
— Ты же знаешь, я не дарю картины, — покачал я головой, отказываясь от его идеи.
— У тебя больше ничего нет, — упрямо возразил Тревис. — Что ты можешь дать мне такого, чего у меня нет?
— Ладно, — так некстати воскресший во мне упрямый мальчишка решил-таки идти до конца. Я задумчиво пожевал губу, наблюдая за Шоном. Выражение его лица было каким-то… Недовольным? — «Моя Милена» сойдёт?
— Ту, что с маками? — зачем-то уточнил Тревис, потом снисходительно махнул рукой и выдал: — Да любая пойдёт. Подарю брату на день рождения.
— А что, если выиграю я? — спросил я у парней, уже не обращая внимания на обиду, которая, кажется, начала уютно обустраиваться в груди.
— Желание? — спросил у Шона Тревис. Тот выразительно ужаснулся, видимо, подумав о моей богатой фантазии. — Тогда по штуке баксов с каждого.
— О’кей, — кивнул я, прикидывая, что деньги лишними не бывают, — сойдёт.
«Моя Милена» — это портрет девушки, стоящей посреди макового поля. Я нарисовал её для прошлогодней выставки, но так и не подал заявку. Не смог. Мне так хотелось, чтобы именно эту картину увидело как можно больше людей, но в последний момент я передумал. Особой причины на это не было. Не знаю, зачем я им предложил «Милену» — ведь у меня их много и можно было бы отдать что-то попроще и… поколоритнее. Наверное, временное затмение нашло. Но я согласился на этот спор, не потому что мне хотелось поиздеваться над этими двумя. Мне просто стало обидно из-за их слов, будто я какая-то грязь, которая не может общаться с людьми из высшего общества. И Шон, и Тревис, вообще-то, не были стипендиатами, как я, они даже дружили с некоторыми ребятами из Школы бизнеса, но, конечно же, не с такими, как Брендон Вульф.
Разумеется, теперь отказаться от похода на вечеринку я уж тем более не мог — следовало пользоваться случаем и начинать воплощать свою же идиотскую идею в жизнь.
В доме братств на нас смотрели с брезгливостью. Я то и дело слышал, как некоторые спрашивали друг у друга:
— Что они здесь делают? Как они вошли?
Не обращая внимания на перешёптывания за спиной, я отыскал в толпе макушку шоколадного цвета и наигранно-развязно направился к ней. Справедливости ради, нужно заметить, что Брендон был высоким и довольно привлекательным парнем с завораживающими карими глазами. Вообще-то, я тоже не был коротышкой, но вот сейчас, рядом с Брендоном, я им себя и почувствовал. Хоть разница была всего лишь в нескольких сантиметрах, на меня его аура, скорее, давила.
— Хэ-эй, — с ленцой в голосе протянул я, хлопая парня по плечу. — Как дела?
— Детка?.. — удивлённо ухмыльнулся тот. — Вот уж не думал, что ты придёшь.
— Скучал по мне? — подыграл я.
— Всё ещё не интересует, — не оценив моего комедиантства, фыркнул Брендон.
Я, притворно обидевшись, надул губы, но тут же по-честному покраснел, когда заметил, КАК он посмотрел на них. Мне показалось, что между нами проскочил электрический разряд, заставив моё сердце замереть… Но он же ведь… натурал? Ведь натурал, да?
— Так ли не интересует? — забыв о своей игре, смущённо произнёс я.
Друзья парня заулюлюкали, как идиоты, но Брендон не обратил на них никакого внимания.
— Что тебе нужно? — прямо спросил он, казалось, глядя мне просто в ду́шу.
— Я хотел извиниться перед тобой… — понимая, что я с треском провалил задуманный план, неуверенно начал я и растерянно замолчал.
— Ну, так извиняйся. Ждёшь чего-то?
— Извини, — нахмурился я и… всё-таки не удержался: — Ну ты и козёл.
— Надо же, — тихо рассмеялся Брендон. — И это извинения? Серьёзно? А ты забавный…
— Не забавнее тебя, — огрызнулся я.
— Очаровательно. И как же детку зовут? — ехидно спросил он, выгнув бровь.
— Дэниел Ферри. И я не детка, чёрт возьми!
— Правда? Значит мне показалось, как маленькая детка сегодня в столовой назвала меня красавчиком, а потом по-тихому свалила. Ну точно — детка…
Это похоже на заигрывание, или мне кажется?
— Я хотел с тобой подружиться, — раскрыл я ему доступную часть своего плана, который теперь, казалось, летел к чертям, — но теперь с такой же силой хочу дать тебе по роже.
— Спрячь свои милые зубки — об меня ты их точно сломаешь.
— Я не имею привычек тянуть всякую гадость в рот, — не подумав ляпнул я и только потом понял, как прозвучали мои слова.
Бровь Брендона опять насмешливо выгнулась, а на губах появился недобрый оскал. Боже, во что я влип? Его друзья давно смылись, но мы всё равно привлекали слишком много внимания: окружающие поглядывали на нас с нескрываемым любопытством. А я стоял как пришибленный и не мог понять, злится Брендон или нет.
— А какие привычки ты имеешь? — вкрадчиво произнёс парень, наклонившись к моему уху. По телу пробежали мурашки от его низкого голоса.
— Уж точно не такие, как у тебя, — сдавленно выдохнул я и попытался немного отойти.
— Хм-м-м, — протянул он. — Конечно, ведь я всегда сверху… детка.
— Не интересует, — брякнул я, копируя интонацию Брендона, от чего он заливисто рассмеялся.
— Пойдём, — отсмеявшись, махнул он в сторону какой-то комнаты, — я покажу тебе, где тут бюджетная пицца.
— Говнюк, — тихо буркнул я.
— Что?
— Говорю: бюджетная пицца — это здорово, а я ем много.
— Не сомневаюсь, — снова рассмеялся Брендон.
***
— Ну и как всё прошло? — спросил Шон, когда мы уже были в комнате и ложились спать.
— Мы ели пиццу, — улыбнулся я. — Я победил.
— Так не пойдёт, — покачал головой Шон. — Давай так: если он будет сидеть с тобой за одним столом в столовой, то считай, что ты победил.
— Проще простого, — отмахнулся я.
Но утром меня ждал вселенский облом. Когда я с подносом хотел подойти к Брендону, чтобы предложить вместе пообедать, он сложил из рук крест и громко произнёс:
— Не подходи ко мне. Сегодня на мне костюм от Валентино.
— Кто вообще носит такие шмотки повседневно?! — раздосадовано рявкнул я.
— Я, — ответил Брендон. — И в плебеи я не записывался, чтобы носить клетчатые рубашки, будто иду разгребать навоз на ферме.
— Кусок козла, — припечатал я, разозлившись за свою любимую рубашку в клетку, которая была на мне, и развернулся к столику, где обычно завтракал.
— А ещё вчера я был целым козлом, — с наигранной сокрушенностью прозвучало за спиной. — Детка не в духе?
— Иди к чёрту, Вульф.
— Обязательно.
— Придурок, — прошипел я.
Весь завтрак слушал я подколы Шона и Тревиса, но ни разу так и не посмотрел в сторону самой ядовитой змеи в кампусе.
После завтрака я снова вернулся к своему мольберту. Праздничные выходные должны были закончиться через два дня, и у меня оставалось очень мало времени. Работу нужно было сдать до седьмого января. Вы спросите: «Что же ты делал весь первый семестр?» — учился, ходил на лекции, сдавал другие работы. Счастье, что я рисую, а не леплю скульптуру. Где бы я отыскал натурщика? Вспомнив об уроках мистера Уилла Лавина, я поник. Во втором семестре нужно будет слепить ему человека в полный рост. А к лету сдать портрет с кучей требований мистеру Бренану. Кажется, до следующего года я не доживу.
Я не поверил своим глазам, когда к вечеру понял, что картина закончена. В наушниках звучали Maroon5. Настроение было лучше некуда. Я минут пятнадцать наслаждался видом завершённой работы, а затем, поднявшись с места и развернувшись, застыл — позади меня на стуле спокойно сидел Брендон, сложив руки в замок. Видимо, он тут был уже довольно долго.
— Ты что тут делаешь? — нахмурился я.
— Прогуливаю тренировку, — пожал тот плечами.
— Ты в университетской команде? — удивился я, упаковывая тюбики в чемоданчик, а кисти замачивая в специальном растворе.
— Нет, в группе черлидерш, — насмешливо ответил он.
— Где же твоя юбка и помпоны? — не смог я сдержать улыбки, вытирая руки тряпкой.
— Подружке одолжил.
Какое-то время мы молчали. Я собирал свои вещи и устало зевал. Брендон же расслаблено сидел на стуле и смотрел на картину. Это было довольно странно, ведь ещё позавчера мы и не догадывались о существовании друг друга, а сейчас ведём себя так, будто знакомы не один год. Я украдкой поглядывал на Вульфа. Он был хорош собой, как бывают красивы богатые и уверенные в себе люди. Внешность у него была немного грубая, лицо мужественное и гладко выбритое. Никаких смазливых черт: хитрый прищур глаз, нос с горбинкой, тонкие губы и низко посаженные тёмные брови. Брендон по-пижонски укладывал волосы назад в стильную причёску, открывая широкий лоб. На нём были, с виду обычные, тёмно-синие слаксы и чёрный кардиган грубой вязки поверх светло-синей рубашки.
Я снова вспомнил слова Тревиса и Шона, будто такие, как я, не могут общаться с кем-то вроде Брендона. На языке осела лёгкая горечь. Всё-таки было обидно за себя: будто, не имея на счету миллиона, ты и не человек вовсе. Это меня подстегнуло, раззадорило. Хотелось показать им, что я… я всё-таки чего-то стою и не всё в мире измеряется деньгами.
— Слушай, Вульф… — заговорил я. — Как ты думаешь, мы могли бы стать друзьями?
— Не могли бы, — прозвучал быстрый и чёткий ответ.
Мне стало ещё паршивее. Я посмотрел на свои изношенные и заляпанные краской кеды, такие же заляпанные джинсы и бордовую рубашку в клетку.
— Это что-то вроде «Я не дружу с бедняками»? — раздосадовано задал я вопрос, не поворачиваясь лицом к Вульфу.
— В моих кругах нет бедняков, — спокойно согласился Брендон, — но причина не в этом.
— А в чём же? — нахмурился я, резко разворачиваясь. — Я странно говорю? Одеваюсь не так? Или ты меня просто считаешь?..
— Причина НЕ в этом, — перебив меня, повторил Вульф, поднимаясь со стула.
— А в чём? — теряясь в догадках, уставился я на него.
— Мы с тобой не сможем дружить, — самодовольно ухмыльнувшись, заявил он, — потому что дружеские чувства не рождаются в отношении того, кого хочется нагнуть… детка.
Я опешил. Мы стояли несколько ближе положенного, и я отчётливо слышал, как в груди билось сердце. Он просто дьявол во плоти: нахальный и с жестоким взглядом, но до чего же он был очарователен в этой своей наглости! Я опомнился только тогда, когда Брендон поцеловал меня, проникая в мой рот языком. Оттолкнув его, я отошёл на несколько шагов назад. Наверное, в моих глазах отразилось что-то такое, что ему явно не понравилось. Я буквально почувствовал, как из ласкового и наглого кота он резко превращается в опасного и довольно разозлённого хищника.
— Я не такой, слышишь? — вспыхнув, нервно произнёс я. — Ты говорил, что я тебя не интересую в этом плане, а теперь… Ты, наверное, решил: о, этот парень ошивается вокруг уже второй день, а почему бы его не трахнуть?
— Я поражаюсь твоим умозаключениям.
— Но они ведь верны? Ответь честно!
Брендон молчал, а я и не думал ждать ответа — быстро подхватил сумку и выскочил из помещения. Сердце всё ещё стучало слишком громко, чувства смешались в один ком. Конечно же, мне нравился Вульф — он был красивым и сильным парнем, но… Я не готов быть чьим-то очередным постельным достижением. Да, я сам нечестно поступил, втягивая в спор Брендона, однако секс — это другое. И, возможно, я повёл себя как истеричная барышня, но даже для меня — парня, который, скорее всего, всю жизнь проведёт в одиночестве, — это было слишком.
***
— Ну как там наш спор? — как бы невзначай спросил Шон, листая учебник.
— Какой спор? — прикинулся я.
Разумеется, я сразу понял, о чём он. Прошло три дня с того самого инцидента. Мы с Брендоном больше не разговаривали — просто делали вид, что не замечаем друг друга.
— Тот самый, в котором ты утверждал, что заведёшь дружбу с Вульфом.
— Ах, это… — протянул я, переодеваясь. Настал день выставки курсовых работ, на которой три преподавателя будут ходить по галерее и выставлять оценки, проезжаясь по своим студентам. — Я ещё в деле!
— Да? — удивился Шон, отбрасывая несчастный учебник.
— Да, — упрямо подтвердил я. — Правда я не хочу иметь ничего общего с этим уродом, но спор — есть спор.
Шон фыркнул, но никак не прокомментировал, лишь как-то злобно усмехнулся. «Странно», — подумал я, но эта мысль быстро угасла, поскольку я очень спешил и мне сейчас было не до того: нужно было успеть разместить свою работу в западной галерее, пока там не собралась толпа. Выставка через шесть часов, но нужно было ещё всё устроить как надо.
Почти весь день я был занят: занимался картиной, договаривался с преподавателями о других работах, ну, и просто переживал. Я всё ещё дико переживал за свою стипендию — если я не войду хотя бы в пятёрку лучших, то стоит задуматься о сборе вещей. Но я даже не предполагал, что на выставку придёт поглазеть столько народа! Помещение заполнялось преподавателями, какими-то неизвестными людьми — и даже студентами Школы бизнеса! Я-то думал, что будут только ребята из нашего корпуса да несколько педагогов.
Я начинал нервничать, стоя в сторонке. Моя картина оказалась самой большой и видной, поэтому её разместили на отдельную стену — самую дальнюю от входа. Чёрт, если кто-то будет лучше меня в начале, то по мне основательно проедутся. Такое как-то случилось с Каролиной — девчонкой из моей группы. Конечно же, я уже второй год попадал в список лучших, но не на самую верхушку. Мне ставили «отлично», но, как правило, никаких комментариев не добавляли. Никаких тебе «Хорошая работа» или же «Молодец». Это меня всегда напрягало — будто мои работы хороши, но не настолько, чтобы их можно было похвалить. И я бы, наверное, продолжал грызть себя изнутри, если бы ко мне вдруг не подошёл Брендон.
— Расслабься, — протянул он насмешливо. — У тебя такой вид, будто ты сейчас обделаешься.
— Какого чёрта ты тут делаешь? — недовольно заворчал я, нахмурив брови.
— Пришёл посмотреть на свою детку.
— Катись к чёрту, Вульф, — раздражённо огрызнулся я.
— Прости меня, — как бы невзначай произнёс Вульф. — Не надо было так к тебе лезть, но ты мне, и правда, понравился.
— Разве лезут целоваться с языком на второй день знакомства? — недовольно спросил я.
— Детка, — иронично мурлыкнул он, — я трахаю милашек чуть ли не после слова «привет».
— Ты случаем не насильником подрабатываешь? — притворно ужаснулся я.
— О, поверь мне, если бы я был насильником, мальчики и девочки бегали бы по парку ночью голыми, выискивая меня.
— Ну ты и засранец… — не сдержав улыбки, в который раз констатировал я очевидное.
— Какой есть, — равнодушно пожал Брендон плечами.
Какой-то непрошибаемый парень! Я не видел для себя никакой возможности подобраться к нему, но, чёрт возьми, до чего же обаятельным он был! Когда наши глаза встречались, мне казалось, что сердце, к чёртовой матери, отключится. Мне нужно было что-то придумать, чтобы удержать эту язву возле себя не только ради спора. Я неосознанно тянулся к нему, хоть раньше даже и не замечал. Так почему же, поговорив с ним всего несколько раз, мою голову посещают эти абсолютно бредовые мысли?
— Меня кое-что интересует, — начал я неуверенно. — Ты гей?
— Скажем так: я — человек свободных взглядов, — снова пожал плечами Брендон.
— Я хочу попробовать, — произнёс я, прикусывая нижнюю губу.
— Что именно? — иезуитски улыбнулся он. — Побегать по парку голым?
— С тобой, — разозлился я, но быстро смущённо отвернулся от внимательных карих глаз. — Ты сказал… Я… В общем…
— Я тебя понял, — вкрадчиво прошептал Брендон, наклонившись к моему уху. — Мне эта мысль тоже нравится, но ты не боишься?
— Чего? — с вызовом посмотрел я на него.
Я всё ещё храбрился, но одному Богу было известно, как внутри всё горело и как мне хотелось сбежать куда-нибудь — желательно на другой конец света.
— Я не такой, каким могу показаться на первый взгляд.
— Судя по всему, у меня очень специфический вкус, — наигранно-доверительно сообщил ему я, но под испытующим взглядом всё-таки решил пояснить: — Ты же настоящий засранец!
— Вот именно, детка, — совсем не обиделся он, — я не ангел. Поэтому не жди от меня завтрака в постель.
— А ты от меня постели в ближайшее время, — не остался я в долгу.
— «В ближайшее время»? Значит не всё потеряно.
— Не думай, что я с разбегу лишусь трусов и подставлю задницу.
— О, ты её подставишь, — нагло заявил этот ублюдочный Вульф, — я люблю ждать и всякие пляски у костра. Скучно есть конфету, которая сама просится тебе в рот.
— Я кое-чего не понимаю. Ты только что согласился со мной встречаться, но готов соблюдать целибат?.. Зачем тебе это?
— А тебе?
— Я первый задал вопрос! — не растерялся я.
О, Боже! Как же он порой бесит! Вроде ничего такого и не сказал, а уже хочется ему врезать.
— Ты мне нравишься, детка, — уверенно ответил Брендон. — И если бы ты был немного внимательнее, то, наверное, заметил бы, что я… Ладно, забудь.
— Договаривай, раз начал… — возмущённо прошипел я, но услышал за спиной голос профессора Бренана:
— Мистер Ферри…
— Добрый вечер, — тут же растеряв весь свой запал, оглянулся я.
На какое-то время мне удалось забыть о том, что, вообще-то, я дико нервничал, но теперь это чувство вернулось с утроенной силой. Неожиданно я почувствовал руку на своей спине и сразу понял, кому она принадлежит, вот только я не посмел обернуться — это было бы уж слишком. Я выжидающе уставился на педагога, приготовившись получать замечания — ну, зачем-то же он подошёл ко мне?
— Прекрасные цвета, — отметил Бренан. — Вы превзошли самого себя. Из всего увиденного мной сегодня, Ваша работа самая лучшая. Поздравляю.
— Спасибо, — не веря своим ушам, обескураженно произнёс я. Профессор Джексон мне ободряюще улыбнулся.
Преподаватели что-то отметили у себя и вскоре удалились, однако в зале по-прежнему было полно людей.
— Ты молодец, — прошептал мне на ухо Брендон. — Поздравляю тебя, Дэнни.
Он невесомо коснулся губами моей щеки, приобняв за талию, а затем уверенным шагом направился к выходу. Там, где его губы коснулись моей кожи, словно обожгло нежностью. В сердце сладко заныло, надеясь, что это была не просто его мимолётная прихоть.
***
Мы вроде как общались: переписывались, Брендон приходил ко мне и подолгу сидел, наблюдая, как я учу материал или рисую. Я редко заглядывал в его корпус, однако мне хватило этого, чтобы понять, что среди пижонов приятных людей даже больше, чем в корпусе искусств. Не то чтобы мы были парой, но и друзьями нас было тяжело назвать. Наши разговоры и заигрывания порой были близки к фолу, хотя мы оба чувствовали, что становимся друг к другу ближе. Но, Господи, какой же Брендон козёл!
11:30 Дэниел Ф.
Давай пообедаем вместе?
Вместо того чтобы записывать лекцию, я наблюдал за тем, как девчонки и парни развлекаются в парке у кампуса: устраивают пикник, играют в бадминтон или просто общаются. А ещё я постоянно думал, как стать Брендону ближе, поэтому частенько забрасывал того сообщениями, на многие из которых он просто не отвечал. Было как-то странно. Я, будто влюблённая школьница, пытался достучаться до Вульфа, а тот строил из себя занятого заносчивого засранца. Ой, да он им и был — заносчивым засранцем!
11:32 Брендон В.
Не могу, у меня дела.
Я тихо хихикнул в ладонь, быстро набирая текст сообщения: «Опять в юбке и с помпонами? Может, в бадминтон сыграем на досуге?»
11:36 Брендон В.
Семейные дела. Ты такой извращенец, Ферри. Серьёзно? Бадминтон? Я не играю в бабские игры.
11:38 Дэниел Ф.
Лучше, чем ничего! Ты мне обещал незабываемые ощущения, а не выбешивающие каждодневные перепалки в мастерской.
11:38 Брендон В.
Ладно, признаю, что это немного тухло. Но про бадминтон забудь!
Как же он порой меня раздражал. Так и хотелось кинуть в него что-нибудь тяжёлое и грязное, но в то же время до чего же Брендон был очарователен. И он не имел привычки обижаться, можно было болтать о чём угодно и по сто раз на дню называть его козлом. Он не обижался, просто отвечал так, что зубы хотелось стереть в крошку от злости. Мы вроде как встречались, вот только это было больше похоже на какой-то тупой комедийный фильм, где суперпопулярный парень пытается общаться с простолюдинкой — всё до смешного нелепо. Но мне было приятно, что он где-то рядом. Я будто получил от Санты подарок на Рождество — настоящего друга, который никогда не обманывает. Действительно, Брендон мог язвить, метко плеваться ядом, но он никогда не врал и не пытался показаться лучше, чем он есть на самом деле.
11:48 Дэниел Ф.
Брендон не играет в бадминтон,
Потому что он — гондон!
11:55 Брендон В.
Гондон спешит предостеречь:
Стоит анус Дэнни поберечь —
Ведь тот самый бадминтон
Оказаться может в нём.
Я возмущённо замер, перечитывая сообщение, а затем тихо рассмеялся.
Иногда где-то внутри просыпалось давящее чувство, будто что-то нехорошее вот-вот случится. И я прекрасно понимал, что наши отношения не будут вечными и скоро все это представление придёт к своему финалу. Я знал, что Вульфу было просто интересно — он играл со мной, как кошка с пойманной мышкой. Однажды мы переспим, а потом Брендон забудет о моём существовании. Или же я ему однажды надоем, и он переключится на кого-то другого. Но мне нравилось, что даже на короткое время я смог получить его, побыть с ним рядом, услышать его смех.
12:02 Дэниел Ф.
Какой же ты говнюк всё-таки.
12:04 Брендон В.
Говнюк, у которого есть самая очаровательная детка на свете.
Чёрт! На секунду забыл, что я в аудитории, и от радости (или смущения) хлопнул ладонью по парте, счастливо заулыбавшись.
— Мистер Ферри, — раздался недовольный голос преподавателя в абсолютно тихой аудитории, — с Вами всё в порядке?
— Прошу прощения, сэр, — промямлил я, заливаясь румянцем.
Да что со мной? Веду себя как идиот — и ничего не могу с этим поделать!
