Как обычно, по воскресеньям у Ноттов собирались друзья. На этот раз Луиза не стала накрывать стол в столовой, а подала вино и легкие закуски в малой гостиной. В центре на самом большом кресле восседал упакованный в темно-коричневый замшевый пиджак Гораций Слагхорн. Он намеренно выбрал такую позицию, чтобы находиться поближе к пирожным, особенно заварным. По обе руки от него сидели Кантанкерус Нотт и Гектор Трэверс, которые пытались заменить табак кремовыми орехами. В противоположном углу рядом с хозяйкой сидели Иллария и Полидор, который нетерпеливо теребил блестящие пуговицы фрака. Его мать, как и положена вдове, была в длинном черном платье „под горло“ и маленькой темной вуалетке. Камин весело пыхтел, наполняться гостиную живительным теплом.
Кантанкерус Нотт отложил газету, закончив читать вслух статью Малкольма Уизли, в которой тот рассказывал, что в его роду были интересные маглы, и сомнительная честь быть с фанатиками вроде Гонтов, Блэков и Лестрейнджей ему не нужна. «К сожалению, — ехидно писал Малкольм, — мистер Z не предусмотрел возможности добровольного исключения из своего сомнительного „королевского списка“. Мы, Уизли, готовы создать прецедент!»
— Омерзительно, — Кантанкерус взял ложечку и с наслаждением помещал кофе в маленькой светло-коричневой чашечке. — И вот эту мразь мы взяли в чистокровные!
— Ну, а что вы ждали от Уизли, друзья? — Гораций Слагхорн, не сдержавшись, протянул руку и взял сладкую корзинку с фигурками грибов из шоколадной глазури.
— Я уже не говорю о Ллойде, — подтвердил Гектор Трэверс, — у которого в школе была одна извилина, да и то в лучшем случае. И все же, полагаю, Уизли, сами не ведая того, сейчас льют воду на нашу мельницу.
— Вы придаете им слишком большое значение, дружище, — Кантанкерус, улыбнувшись, глотнул кофе.
— Отнюдь, — Гектор нервно поводил ладонью по черному журнальному столику, словно ища долгожданный табак. — Тут два момента. Во-первых, взяв сброд типа Уизли, мы доказали свою беспристрастность: нам важна кровь, а не поведение. Те, кого мы не взяли, не смогут кричать, что авторы справочника были пристрастны.
— Мразь вроде Поттеров, — хмыкнул Нотт. — Кстати, дружище, он, говорят, болтает, что вы ничтожество, раз не женаты.
— Пусть болтает, — кивнул Гектор. — Болтает он, поди, холостому дружку Огдену. Тот, видимо, очень рад его шуткам о холостяках.
Все рассмеялись. Луиза тихонько позвала эльфа.
— Во-вторых, мы ссорим наших врагов, — продолжал Гектор. — Пусть теперь подозревают друг друга, почему одних взяли, а других — нет.
— Вы считаете, Поттеров и Уизли что-то может поссорить? — мягко спросила Луиза. — Кстати, я слышала, Дональд Поттер отговаривал Малькольма Уизли от статьи. Мол, следует презреть собачий лай, — она поморщилась. — Он как-то так выразился.
— Поттеров и Уизли не знаю, — улыбнулся Гектор. — А вот другие гриффиндорские роды могут задуматься и об Уизли, и о Пруэттах…
— И о Дамблдорах, — закончил Нотт. — Почему их все-таки не взяли. Как Альбус, кстати, Гораций? Что он-то сказал?
— Он? Ничего, — Гораций пожал пухлыми плечами. — Ему больше интересно, кому достанется освободившееся директорское кресло. Попечительский совет все никак не может определиться. Я пытался с ним обсудить, но он пригласил Зиллу Принц, чтобы она сыграла нам на рояле что-то из Шопена, разболтался о музыке, потом о научных статьях… В общем, я ничего не добился.
— Джентльмены, прошу вас поддержать нас, — Гектор обвел взглядом присутствующих. — Мы с Арктурусом Блэком готовим проект с просьбой назначить директором Армандо Диппета — руководителя Департамента образования. Поверьте, он в целом разделяет наши принципы и прекрасный руководитель. Иллария, дорогая, надеюсь и на вашу подпись, — тепло улыбнулся он миссис Кэрроу, сидящей в кресле рядом с Луизой.
— Конечно, поддерживаю, — улыбнулась она. — Я уверена, что никто, кроме вас, не может так хорошо знать, что нужно подрастающему поколению.
— Да, — важно подвердил её сын. — Не допускайте Дамблдора до этой должности. Он разведет либеральные порядки, а с детьми нужна твердая рука.
Мать посмотрела на него с гордостью. Полидор еще приосанился.
— А я уж похлопочу, чтобы пресса не поливала вас грязью за ваши старания на благо общества! — изрек он важно.
— Не беспокойтесь, друзья, мы с Арктурусом поговорили с Армандо: надеюсь, он все правильно поймет, — улыбнулся Трэверс. — Полидор, намекните, пожалуйста, чтобы в „Пророке“ писали о Диппете в позитивном ключе!
— Как скажете, мистер Трэвэрс, — развел руками Полидор. Луиза улыбнулась, глядя, как младший Кэрроу копируется жест самого Гектора.
— А не слишком ли большой бюрократ Диппет? — вздохнул Слагхорн, прихватив очередное пирожное — на этот раз с шоколадными ягодами.
— Немного порядка Хогвартсу, думаю, не повредит, — охотно отозвался Гектор. — Вспомните, что в наши времена творили учителя-мерзавцы вроде Сполдинга.
Иллария поежилась.
— Вы знаете, я его ужасно боялась! Безумный взгляд, и потом — эта трость… Говорят, гриффиндорцев он ею иногда порол лично, чтобы не оглашать их проступки и не лишать факультет баллов. А еще, говорят, был влюблен в одну ученицу… Ужас!
— И не только гриффиндорцев, — поежился Гораций. Луиза ничего не сказала, но её взгляд помрачнел и меж бровей залегла морщинка.
— Мне кажется, он просто срывался на нас из-за собственных неудач в жизни. Но иногда он мог сказать… страшные вещи, — она поежилась.
— Это, случайно, не в эту… Уркварт? — поправил очки Гектор. — Я ее плохо помню, но, говорят, она была очень… Луиза, простите, но это не личный, а педагогический вопрос, — посмотрел он на миссис Нотт.
— Не в Уркварт, — немного нервно ответила Луиза. — Давайте не будем об этом.
— Гораций, если вы когда-нибудь возглавите Хогвартс, боюсь, поедите все печенье! — важно изрек Нотт, видя, что зельевар принялся за очередной „орех“ с заварным кремом. — Гектору придется издать закон, чтобы ученикам его оставить!
— Можете не беспокоиться, — ответил зельевар. — Такого печенья я больше не отведаю нигде. Эльфы в школе пекут намного хуже.
— Мы с Гектором подарим вам медицинский справочник, чтобы вы оценили опасность сахарного диабета, — усмехнулся Нотт, продолжая подколки.
— Лучше подведите итоги проделанной работы. Ведь эти месяцы вы трудились не зря, — резонно возразил Слагхорн, которого, похоже, все же доконали вечные шпильки Кантанкеруса.
— Вы, мистер Трэверс, и вовсе исхудали, — простодушно добавил Полидор.
— Тем лучше, — подмигнул Гектор молодому коллеге. — При худобе не бывает диабета. А я, друзья, покаюсь: ни одной болезни так не боялся с детства, как сахарного диабета, — поежился он, как испуганный ребенок.
— Профессору Слагхорну бы ваш страх, сэр, — вздохнул Мервин Нотт.
— Ладно, вернемся к делу, — улыбнулся Кантанкерус. — Я, друзья мои, тоже не терял времени, и пока Гектор вел битву на главном фронте в прессе, решил заняться флангами. Accio! — прошептал он.
В тот же миг на журнальном столике появилась белая коробка с узором из черных цветов. Все взоры разом обратились к ней. Кантанкерус важно извлек из нее аккуратно нарезанные не свитки, а листки пергамента. На первом из них стоял написанный готическим шрифтом список из двадцати восьми фамилий. Нотт взмахом палочки перевернул лист, и к изумлению присутствующих замелькали страницы с кратким рассказом о каждом роде. Каждая заглавная буква была написана красной киноварью; абзацы отделали друг от друга завитушки; поля плотно покрывали позолоченные виньетки, словно текст в самом деле был написан во времена Слизерина.
— Боже… — Иллария не смогла сдержать вздох восхищения.
— Да, записки нашего друга систематизированы. Справочник подготовлен к изданию, — хвастливо ответил Кантанкерус. — Хотя разобрать чей-то почерк-бисер… — с притворной грозностью взглянул он на Гектора.
Трэверс, также притворно вздохнув, потупил глаза и пригубил токайское.
— Есть, правда, одно „но“. Гектор, не обижайтесь, но Урквартов мы тоже выкинули!
— Да мне, собственно, все равно, — пожал плечами Трэверс. — А чем они провинились? — поправил он очки: верный признак проснувшегося, хоть и слабого, интереса.
— Да так, сэр… — потупился Мервин. — Перед кем, точнее, — насмешливо посмотрел он на полку шкафа с фигурой движущегося грифона.
Гораций довольно потер руками. Луиза фыркнула.
— Но и это еще не все, друзья мои! — продолжил Кантанкерус. — Как и планировал наш друг, у Справочника есть часть вторая…
Перед присутствующими замелькали короткие статьи Брутуса Малфоя, Гидеона Флэтворфи и Некоего „Z“ принципах чистокровности. Все они также были отредактированы росписью и виньетками под средневековый стиль. Все присутствующие, повскакивав с мест, столпились у книги, и только Гораций не забыл прихватить с собой еще одно пирожное.
— И есть часть третья! — провозгласил Кантанкерус. — „Записки Салазара Слизерина“!
— Неужто попал и знаменитый слизень? — изумился Гектор.
— А то как же! Даже миниатюры удостоился, паршивец, — оскалил зубы Нотт.
„Записки Слизерина“ превосходили по красоте все предшествующие части. Помимо прописных букв и виньеток их украшали миниатюры с изображением замков, лесов и людей в старинных одеждах. Нотт улыбнулся. На одной миниатюре в самом деле важно полз слизень, словно напоминая о пикнике.
— Хоть слизень, друзья мои, жил лет на тысячу позже, для потомков он неразрывно связан с историей Салазара! — растрогался Слагхорн.
— А для авторов — и с историей безбожно съеденного кем-то мяса! — провозгласил Нотт.
— Что, Гораций съел все мясо? — всплеснула руками Луиза.
Зельевар покраснел и грустно вздохнул.
— Погодите, будет и четвертая часть… „История чистокровности“. К первому ноября обязуюсь, — вздохнул Гектор. Его взгляд упал на большой индийский кувшин, который одиноко стоял на маленькой этажерке.
— Включим и ее, не вопрос, — улыбнулся Нотт. — Наш девиз: „Мы лежали — нас подняли, нас толкнули — мы пошли“. — Его слова тотчас утонули в общем смехе, а кое-кто даже послал легкие аплодисменты.
— Знаете, друзья, — понизил голос Гораций, — сейчас публиковать справочник нельзя. Какая-то тварь проболталась, что мы его готовим к изданию…
— Это он! Ликаон, — хорошенькое личико Илларии исказила гримаса ненависти. — Ненавижу выродка!
— О, не беспокойтесь, друзья, мы найдем выход, — спокойно сказал Гектор. — Будем публиковать справочник по частям! Сначала издадим записки Слизерина… Потом статьи Брутуса Малфоя… Потом… Полидор, вы во искупление грехов брата обеспечите попадание „анонимных рукописей“ в „Пророк“!
— Всегда готов, мистер Трэверс, — развел руками юноша. Иллария с теплом погладила его.
— Блестяще, сэр! — прошептал Мервин.
— Да, но все же… Какая гадина! — прошептала миссис Кэрроу. — Как только я выносила его под сердцем?
— Не страдайте, дорогая, — развел руками Гектор. Подошедшая Луиза погладила подругу по плечам. — Юный Ликаон был просто глуп. Помните, он обвинял всех в ничтожестве? Но ему ни разу и в голову не пришло, что он сек самого себя!
— Как это? — с интересом спросил Полидор.
— Вы могли бы помочь брату, осторожно спросив, что из себя представляет он сам, — грустно сказал Гектор. — Он не любил „чернильниц“, но сам был таковой у Огдена и был бы ей до скончания веков, если бы не это… Он ругал семью, получив образование за ваши деньги, — кивнул он Илларии. — Он хотел бунтовать, но вместо этого сотрясал воздух и не разу не спросил себя, на чьи деньги делается его „бунт“. Он призывал других быть полезными обществу, не сделав сам ни одного полезного дела. Где открытая им больница или изданная книга?
— Почему, Гектор, вы не сказали ему тогда об этом? — горько вздохнула Иллария.
— Потому что мы, увы, получше воспитаны, чем он, — ответила Луиза.
Миссис Кэрроу всхлипнула. Слагхорн, почувствовав, что под звуки рояля сболтнул Альбусу лишнего, покраснел и осторожно подошел к столу. Поскольку пирожных не было, он прихватил кусочек сахара.
— Сейчас будет чай, друзья, — прошептала Луиза.
— Но этот мерзавец, — Иллария едва сдерживала слезы, — этот мерзавец опозорил нас! Кругом сплошные пересуды… Если бы не ваша поддержка, — она с благодарностью обвела взглядом собравшихся, — не знаю, что делали бы мы с сыном.
— Не плачьте, матушка, — тихо обнял её Полидор. — Да, тот, кого я не решаюсь назвать братом, видимо, сделал в жизни только одно дело. Убил нашего отца. Может, он считает это полезным…
— Пусть Бог ему будет судья, — вздохнул Гектор. — Если бы вы знали, друзья, как не хочется завтра ехать на похороны Блэка! — поморщился он. При этих словах Слагхорн поежился, точно эта мысль была неприятна и ему.
* * *
Есть женщины, для которых увядание наступает очень быстро, каким бы пышным ни было цветение —, а есть те, кто как будто готов благоухать до глубокой старости. Белинда Ван Криккен, урожденная Гринграсс, относилась, несомненно, ко второй категории. Стройная, гибкая, с вечно юными мечтательными глазами и полными зрелой грации движениями, она казалась воплощением красоты женщины в полном расцвете сил. Когда в полутьме ресторана она повернулась, сидя за столиком, наряженная в длинное платье из розового атласа, с меховой пелериной на плечах, Гектор подавил восхищенный вздох. Он никогда не был влюблен в Белинду, но всегда восхищался ею, как эстет восхищается произведением искусства.
Она любезно протянула ему руку в белой перчатке до локтя. Он приложился к запястью. Затем раскланялся с ее мужем, белокурым сонным голландцем, и замер.
Он должен был приготовиться к тому, что Клементина будет здесь, но все же едва сумел совладать с собой. Она смотрела распахнутыми, почти бесцветными в полумраке глазами из-за тонких стекол очков; белокурые волосы падали на хрупкие плечи, обтянутые шелковистой тканью платья — темного, в экзотических цветах… Едва шевеля пластилиновыми губами, он поздоровался.
— Здравствуйте, — ответила она тихо и просто, не сводя с него светлых печальных глаз. — Рада вас видеть.
— Клементина решила посетить Амстердам, — засмеялась Белинда. — Все когда-то нужно делать впервые в жизни, правда, дорогая?
— Правда, — спокойно согласилась Клементина. — Я была в Париже несколько раз…
Тут она метнула на Гектора взгляд, и он поежился, вспомнив её колдографию в розарии „Багатель“. Где-то вдали стали бить часы на знаменитых амстердамских башнях, играя мелодии, каждая на свой манер. Гектор меланхолично улыбнулся, вспомнив, как когда-то впервые стоял в самом начале Принцен-граахт, и, смотря на убегавший вдаль канал с плакучими ивами, мечтал обойти его со своей будущей девушкой. Тогда ему было только двадцать два…
— Была еще в Риме, но там так жарко, что я не успела рассмотреть достопримечательности. В Брюсселе мне понравилось гораздо больше. К тому же местные жители весьма забавны.
Муж Белинды между тем принялся за копченого угря. Сама она аккуратно взялась за куриное сотэ. Клементина лениво посмотрела на такое же у себя в тарелке.
— Какие новости в Британии?
Трэверс призадумался, что ей можно рассказать из последних событий.
— Малкольм Уизли опубликовал статью, — наконец деланно расхохотался он. — Представляете, отказывается там от того, чтобы его род считали чистокровным, и перечисляет магглов, с которыми Уизли состояли в родстве!
Белинда беззвучно рассмеялась, и даже Клементина позволила себе усмешку.
— Если ему нравится считать себя полукровкой, не будем мешать, — Белинда слегка пригубила вино. — Их семейство давно позорило само звание чистокровных. Ты ведь немного помнишь их младшего отпрыска? И это чистокровные?
Клементина чуть криво усмехнулась.
— Как хорошо, что везде встречаешь знакомых. Белинда показывает мне достопримечательности Амстердама. Рейксмюзеум, музей Рембрандта… Но мне все же больше нравится Лейдсеплейн.
Белинда слегка покраснела.
— Творческая натура… — пробормотала она извиняющимся голосом.
А Гектор смотрел на Клементину, такую тихую и печальную в полутьме, в простом платье, с простой прической — и понимал, что сейчас проживает, может быть, самые лучшие и неповторимые мгновения своей жизни. Они уходили безвозвратно, таяли, подобно туману, но как же хотелось материализовать их, чтобы оставить при себе и проживать вновь и вновь…
— Простите, но у меня немного болит голова, — сказала Клементина. — Боюсь, после десерта я откланяюсь.
— Нам тоже пора, — Белинда бросила взгляд на мужа. — Мы ведь должны еще заехать к твоей тете.
Гектор едва не заметил, как они попрощавшись у входа. Клементина одиноко стояла на улице, делая вид, что его не замечает. Белинда, подойдя к подруге, что-то пробормотала ей. Затем Клементина медленно пошла вперед…
Несколько минут Гектор нерешительно смотрел на цветастое платье девушки. Затем, словно решившись на что-то, подошел к ней.
— Я собираюсь прогуляться пешком, — сказала Клементина. Гектор кивнул и пошел рядом с ней. Услышав цоканье ее каблуков, он машинально протянул ей руку, и девушка оперлась на нее.
Несколько минут они молчали. Клементина, похоже, не считала нужным начинать разговор и близоруко озиралась по сторонам. Гектор также не решительно не знал, с чего начать разговор. Сердце гулко стучало, но он властно заставил его замолчать.
— Мне недавно Кантанкерус сказал интересную шутку, — начал он наконец. — Хотите расскажу?
— Ну, расскажите, — его спутница жеманно кивнула и снисходительно посмотрела на окно углового дома. От волнения ее очки немного съехали на кончик длинного носа.
— Однажды мы с ним попали в дождь и не могли уехать из Ньюкасла. Из-за дождя совы не летали. Кантанкерус задымил и сказал: „А мне все равно. Мне лишь бы была курилка — я тут бы и поселился“.
Клементина рассеянно смотрела на ограду парка и осторожно поправила очки. Гектор и сам не мог понять, понравился ли ей рассказ или она прослушала его по причине природной рассеянности. Деревья за оградой шумели, словно были недовольны разгоравшейся осенью. Гектор продолжал рассказывать историю о том, как Нотт, вальяжно развалившись в кресле, заявил: „У меня есть одно великое качество — я ужасно не люблю работать“.
— Вам понравилось? — осторожно и чуть насмешливо спросил он спутницу. Мелькавшая рядом набережная канала казалась ему сейчас темным коридором, по которому они вдвоем должны были выйти куда-то.
— А должно понравиться? — Клементина поиграла плечами и бросила на Гектора пронзительный взгляд. Сейчас ее серо-голубые глаза снова стали казаться неестественно большими.
— Почему бы и нет? — спокойно ответил Трэверс.
Клементина спокойно выдержала его взгляд. От запаха ее духов наступил легкий дурман, словно тело попало в ароматный сон.
— Давайте зайдем в лавку, — неожиданно сказала Клементина. — Я давно мечтаю купить себе подсвечник с тюльпанами. - Сейчас в отличие от ресторана она снова говорила слегка жеманным голосом, словно играла какую-то роль.
— Давайте, — охотно подтвердил Трэверс. В глубине души он понимал, что все происходящее было спланированным заранее спектаклем, но какова точно его цель, сказать не мог.
Лавка мастера ван Дрейли оказалась небольшим помещением, уставленным мебелью, бюстами, картинами и даже музыкальными инструментами. Хозяин — невысокий человек с бородкой клинышком — объявил, что до закрытия осталось полчаса. Клементина отошла вглубь зала и, поправив очки, стала рассматривать подсвечник в форме раковины. Затем ее взгляд упал на небольшую фарфоровую статуэтку в виде корзинки с красными и желтыми тюльпанами. Рассматривая ее, девушка аккуратно потрогала пальцем цветы.
„Давайте пить жасминовый чай. Вы любите жасминовый чай?“
„Да, конечно. Должно же у нас быть хоть что-то общее“, — вспомнил он слова Клементины при их первом знакомстве.
— С Вами все… — донесся до него, как из тумана, удивленный голос хозяина.
Гектор обернулся. Клементина, облокотившись на черный рояль, тяжело дышала. Похоже, ей стало плохо то ли из-за ароматов, то ли из-за спертого воздуха. Быстро расплавившись за корзинку, Гектор вывел спутницу на улицу и, подхватив под руку, повел в сторону башен. Несколько минут Клементина тяжело дышала, как рыба, учуявшая свежий воздух. Затем, как ни в чем не бывало, продолжила путь.
— С вами все хорошо, мисс Бэрк? — Гектор с тревогой посмотрел на ее плечи.
— Ах, да… Стало немного дурно.. Спасибо за покупку, но мне так неудобно…
— Считайте, что вы побывали у меня в гостях, — улыбнулся Гектор.
— Почему я у вас в гостях? — спокойно подняла брови Клементина.
— Я был в Амстердаме раз десять, а вы — в первый, — мягко улыбнулся Гектор. Только сейчас, глядя на Клементину, он вспомнил ее письмо пятилетней давности: „Но взять что-либо от Вас я считаю для себя морально невозможным“. Теперь корзинка с тюльпанами лежала в ее сумочке, и его спутница, похоже, не испытывала из-за этого неудобств.
— Кстати, давно хотела Вам сказать, мистер Трэверс: какой Вы молодец, — неожиданно серьезно сказала она.
— Спасибо, мисс Бэрк.. — сказал Гектор,
— Право, я внимательно слежу за вашими успехами, — пристально посмотрела на него Клементина. — Ой… — девушка неожиданно остановилась и вскрикнула.
— Что с Вами? — изумился Гектор.
— Я забыла дорогу в мой отель… Боже, боже, что мне делать? — заметалась Клементина.
— Аппарировать, — спокойно сказал Гектор.
— Аппарировать?
— Ну да, конечно, аппарировать. Как зовется ваша гостиница?
— Кажется…— Гектор с нежностью погладил ее руку…Как некогда… — „Арт-отель“.
— Тогда держитесь, — мягко взял он руку девушки. Удивительная нежность ее ладони заставила забыть обо всех обидах и огорчениях.
Мгновение спустя они стояли возле сияющего фойе. Швейцары в ливреях убирали столики: осенью поесть у канала было почти невозможно. В помещении звучал рояль, на котором стоял букет астр. Проходивший мимо пожилой мужчина что-то на ходу говорил рыжим близнецам. „Внуки“, — подумал Гектор. Что, если однажды он сам станет дедом? Эта мысли отчего-то вызвала отвращение, заставив поежиться что-то внутри.
— Мне пора, мистер Трэверс, — сделала легкий книксен Клементина.
— Правда… Что же, до свидания. Пишите, — выразительно посмотрела она протянула руку, от которой исходил едва уловимый аромат. Гектор приложился к ней.
— Спасибо вам за чудесный вечер, мисс Бэрк, — вздохнул Гектор.
— Все в жизни необъяснимо, мистер Трэверс, — легко улыбнулась Клементина. Мгновение спустя ее платье мелькнуло в свете огней.
* * *
8 июня 1935 г.
Под вечер редакция „Новинок магии“ редко пустела быстро: молодой, дружный коллектив был буквально одержим работой. Однако сегодня редактор, Джереми Брокльхерст, заверил всех, что они могут отправиться пораньше. Лишь одна из сотрудниц, Зилла Принц, высокая худенькая девушка с серьезными темными глазами, осталась, чтобы отредактировать статью. Все равно дома её никто не ждал, а за окном так лило, что она была готова ночевать в редакции, лишь бы не соваться под дождь. К тому же Джереми приходился ей троюродным братом, так что в редакции она в некотором роде ощущала себя, как дома.
Однако и Джереми Брокльхерст, распустив остальных, не пошел домой. Некоторое время он тихо сидел у себя в кабинете, как предполагала девушка, тоже работая, затем вышел и, к её удивлению, поставил перед нею бутылку огневиски, два стакана и тарелку с парой сэндвичей.
— На работе? — Зилла удивленно подняла брови. — Ты думаешь, это хорошая идея?
— Безусловно, — кивнул тот, и девушке показалось, что лицо его дернулось в судороге боли. Она привстала, взяла его за руку:
— Что случилось?
Он слабо отмахнулся, отошел к окну, уткнулся лбом в заплаканное стекло. Минуту помолчал.
— Ликаона Кэрроу расстреляли три дня назад в Германии. Как противника режима.
Зилла слабо охнула и прижала пальцы к губам. Некоторое время молчала: боролась со слезами. Джереми, видимо, по-своему восприняв её молчание, горько кивнул.
— Он, конечно, много нагрешил в жизни. Убил отца, подался к Гриндевальду в сторонники… Правда, ему внушили, что антисемитизм — только прикрытие, а на самом деле строят общество будущего, здоровое общество… То, о чем он мечтал, понимаешь? Не такое, как у нас.
Зилла задумалась. О Ликаоне Кэрроу у нее осталась слишком добрая память, чтобы теперь в чем-то его обвинять.
— Понимаю, — кивнула она медленно. Ударил гром, и молния осветила лица обоих мертвенно-синеватым бликом.
— А он только после резни в тридцать третьем все понял. И стал действовать… Помогал евреям уехать, делал им какие-то фальшивые паспорта, даже успел паре человек организовать побег из тюрьмы… Но хитрить и изворачиваться он никогда не умел особенно. И вот… — Джереми покачался на носках. — Немецкие знакомые сообщили Дамблдору, а он известил меня. Все кончено, Зилла. Давай выпьем.
— Выпьем, — строго согласилась девушка, поднявшись, и сама разлила огневиски: полстакана Брокльхерсту и чуть-чуть — себе. — Земля пухом.
— Что-что? — удивленно обернулся Джереми к ней; кажется, он не совсем того ожидал.
— Земля пухом, — твердо повторила девушка и осушила свой стакан первой. — Я никогда не забуду, как он был добр к моему брату и ко мне.
Дождь медленно капал на идеально сложенные камни мостовой. Джереми посмотрел в окно и вдруг подумал, что Ликаон, наверное, умер счастливым — настолько, насколько мог желать.
