Своя игра, или "Тихий Дон" - 2

       Всё шло своим чередом. До свадьбы оставалось несколько дней. Григорий уже пару дней не заходил к Наталье, а она его не видела ни в хуторе, ни в поле, отсутствовала и Аксинья. Хотя бабы поговаривали, что Григорий за Аксиньей повязался. Но Наталья им не верила, потому, что от матери ещё помнила, что Аксинья, после ухода Степана, в манастырь подалась.        Наталья вместе с Маришкой (младшей сестрой) и хуторскими шла на сенокос, как Маришка ей и говорит:        — Иду, с огорода, слышу: в мелеховских подсолнухах, кубыть, людские голоса.        — Брешешь!        — Я это, дескать, заглянула через плетень…        Наталья только махнула на неё.        — Россказни всё это!        — Вот чудная, дай досказать-то!        — Не доводь меня, Маришка, — пригрозила ей Наталья, — а то схлопочешь граблями!        Повернувшись к Натальи передом, Маришка продолжала рассказывать, шагая задом:        — Заглянула, мол, через плетень, а они, любушки, лежат в обнимку.        — Кто?        — Да Аксютка Астахова с твоим суженым...        Тут в аккурат девки проходили поворот, но Маришка, увлёкшись россказнями, так и пошла прямо...        — Я говорю...        — Маришка! — крикнула Наталья, но было поздно.        Проломив молоденькие кустики, Маришка полетела в сточную канаву, где было полно грязи.        — Ну и по делом тебе, Маришка! Не поливай Григория грязью, сама ею станешь! — говорила Наталья, пробираясь к сестре.        А сестра толи ушиблась, толи это был повод не идти на сенокос. Только не вставала она, а кряхтела, и стонала. А Наталья и поверила, подала Маришке руку. Та взялась за руку, потянулась...        — Ой, родимая… ой, ушиблась…        Да и потянула на себя Наталью... ну и какой после этого сенокос? А возвращаться не хотелось. А рядышком озерцо было с ключевой водой. Туда грязнули и завернули, постирались, искупались. Да пока бельишко то сохло, глянули, а за кустами глаза. А у страха-то глаза велики. Как заорут:        — А-а-а… волки… съедят…        Да и кинулись "как есть" с диким криком из лесу вон, да и на сенокос…        — Мать честная! — воскликнул кто-то.        — Господи помилуй! — сказал, перекрестившись, кто-то особо набожный.        — Батеньки! — воскликнула мать. — Да дайте что-нибудь!        — На, вот, не позорься! — сказал Митька, накинув на Наталью свою рубашку. Но пока Наталья скрывалась под Митькиной рубахой, тот сказал Наталье на ухо, — а ты красивая! С тебя должок!        — Дурной ты, — отмахнулась Наталья, дёрнувшись снимать рубашку, — лучше нагишом идти!        — Брось, пошутил я! — сказал Митька, натягивая рубашку обратно на Наталью. — Сиди здесь, схожу я за одеждой.        — Не боишься-то?        — Казак я, или нет?        — Чеши скорее!        Конечно, не забыли и про Маришку, ну и про сенокос тоже. Ну а когда Митька признался, что это он их напугал в лесу, все в покатушку (кроме Наташки), потому, что та поняла: сох этот Митька по ней. Поэтому она и торопилась скорее стать Мелеховой, чтобы удрать от голодных глаз подальше.        — Прости меня! — сказала Маришка Натальи, развалившись вечерком после трудового дня.        — Через несколько дней я сено с Григорием буду косить, а ты Митьку берегись!        — Поздно беречься!        — Давно?        Маришка помотала головой.        — Матери не говори!        — Муж в первую ночь убьёт!        — А я сбегу с тем, кто не убьёт!        — Ой, Маришка, играешь ты с огнём!        — Как и ты!        — И что это за дурь!..        — Мне тебя будет не хватать!.. — обняла Маришка Наталью, и они уснули.