Под дождём

Эн готова была поклясться, что её голова разбита. Она раскалывается, гудит внутри, а мозги буквально кипят и плавятся. Боль просто невыносимая. Она слышала много голосов. Разных, знакомых и незнакомых, громких и тихих. То ли они мерещились ей, то ли говорили люди наяву: — Эн! — Бедняжка, её кости… — Где капитан Унохана?! — Куросаки выжил. Небольшие повреждения и… — Она поправится, но возвращать её домой… — Какая проблемная девчонка. Ещё и пустой этого придурка… — Её тело в шрамах… — Эн-тян, держись! — У девушки лихорадка. Она бредит… И многие другие голоса, разносившиеся вокруг всё это время. Иногда яркий свет бил в глаза и заставлял их слезиться, ослеплял своей яркостью. Эн сильно жмурится и впадает то в сон, то в очередную галлюцинацию. Цветные пятна прыгают под закрытыми веками, смешиваясь между собой и иногда собирая картинку, которую нельзя разобрать. — Просыпайся, Эн-сан, — мягко просит женский голос. Он подобно молнии заглушает всё остальное, звучит чётче и лучше. Девушка нехотя приоткрывает тяжёлые веки, смахивает ресницами выступившие от режущего света слёзы и вглядывается в размазанный силуэт капитана Уноханы. — Теперь всё хорошо. Всё закончилось. Ты молодец, — ласково говорит она и проводит мокрым полотенцем по потному лбу Эн. Японка блаженно закрывает глаза и чувствует облегчение. — Ты помнишь, что произошло? Слова походят на непонятные звуки, и девушке требуется несколько секунд, чтобы сложить их в предложения. Потом про себя удивляется, как медленно переваривает информацию. Воспоминания с трудом складываются в последовательную цепочку и заново куда-то уплывают. Видя растерянное лицо девушки, капитан Унохана оставляет прохладное полотенце на лбу и немного наклоняется к ней. — Ты выпала из окна вместе с Куросаки-саном. Да, знакомый звук разбитого стекла проясняется на заднем фоне воспоминаний. Её руки сцеплены на воротнике парня и тянут за собой вниз, к земле. Она плохо помнит лицо пустого, потому что в тот же миг зажмурила глаза и стала считать секунды до падения. Не успела дойти до второй, как режущая боль пронзила спину, после — выбила из тела остатки сознания. Она всё-таки решилась на такой рискованный поступок. Второй раз за всю жизнь. — Сейчас Куросаки-сан находится под присмотром своего отца, Киске-сана и капитана Куротсучи. Он не получил тяжёлых травм и быстро поправляется. Лицо молодой японки краснеет от напряжения, и слёзы невольно катятся из глаз. Голоса из прошлого возникают в голове и хором повторяют: «Он под присмотром врачей, всё будет хорошо, не получил тяжёлых травм, быстро поправится…» Эти слова врачей вселяли радость когда-то, дарили надежду, а теперь кажутся лживыми и гнусными обещаниями недоучек, неспособных спасти человеку жизнь. Эн сквозь силу открывает рот и пытается выдавить хотя бы звук, но из горла вырывается лишь тяжёлое дыхание. «Покажите мне Ичиго», — хотят прошептать губы. — Не напрягайся. Тебе досталось куда больше, чем Куросаки-сану. «Плевать! Покажите мне Ичиго, прошу!» — У тебя, видимо, были проблемы с позвоночником. Он не выдержал удара при падении, и случился перелом. Но не волнуйся: кости благодаря способности Иноуэ-сан уже срослись, так что перелома будто и не было. «Ичи, пожалуйста…» — Когда придёт Иссин-сан, он сможет забрать тебя домой, в мир живых. Может, ты хочешь пить? Я принесу тебе воды. Тело неимоверно тяжёлое. Руки еле-еле позволяют опереться о кровать и принять сидячее положение. Кое-как ноги спускаются на пол. Каждое движение отдаётся болью и пропускает рой мурашек по всему телу. Кожу пронзает то холод, то жар, и Эн думает о лихорадке. Белый халат прилип к спине из-за пота, а перед глазами пробегают тёмные пятна, которые медленно уплывают и уступают место режущему свету. «Только не обморок…» Когда блондинке удаётся подняться с постели, ноги непослушно делают шаг назад и теряют равновесие, но рядом стоящая тумбочка вовремя попадается под руку. Впереди расплывчатая дверь, за ней — узкий пустующий коридор с доносившимися из других комнат голосами. Эн узнаёт среди них Киске и Иссина и направляется в сторону звука. Если она действительно идёт в нужном направлении и это вовсе не разыгравшееся воображение, то она увидит Ичиго. Живого, действительно здорового, с переломами или без — не важно. Если он в порядке, то её больше ничего не держит. Реальность смешивается с ностальгией и дежавю. Девушка когда-то ходила по таким же пустующим коридорам больницы и по голосам искала кого-то важного, необходимого ей. Ноги иногда не подчинялись воле и уносили в совершенно другую сторону, подкашиваясь. Спина адски болела из-за зашитой раны и бинтов, которые обматывали больше половины её тела. Зря она тогда насильно поднимала себя с неудобной кровати и бродила по больнице, билась с врачами и отказывалась разговаривать с матерью. Тех, кого она искала всё это время в бреду, не было ни в больнице, ни в городе, ни в любом другом месте. И искать было бесполезно. — Эн! Тебе нельзя подниматься с кровати! Где капитан Унохана?! — Иссин сразу замечает блондинистую макушку, выглядывающую из проёма двери, и мигом подскакивает к девушке, позволяя ей опереться на себя. — Ичи… — Он в норме, Эн. Пожалуйста, пошли обратно. Я уложу тебя, — голос Куросаки-старшего звучал обеспокоенно, будто тот чего-то боялся. Мужчина опасливо поглядывал на перебинтованное тело няни и её дрожащие коленки. Она прищуривается и успевает заметить рыжее пятно впереди, располагающееся на слишком высокой кровати, вокруг которой столпилось несколько человек либо в белой, либо в чёрной одежде. Первый цвет всегда ассоциировался с врачами и хирургами, второй — похоронной одеждой, потому ноющая боль разлилась по груди, вызывая желание свернуться в комок. «Это лишь моё наваждение», — убеждает себя Эн, но даже личным мыслям она верит с трудом. «Пусть это будет лишь моё воображение», — не отступает она и мысленно отмахивается от негативных образов, что лезут ей в голову. Мужские руки Иссина мягко обнимают девушку за плечи и уводят из комнаты. По интонации понятно, что он говорит что-то успокаивающее, обнадёживающее, но девушка не может разобрать ни слова. Она слабо поддаётся обратно, заставляет ноги идти в комнату Ичиго, ненавязчиво руками отбивается от ладоней Куросаки-старшего и пытается объяснить ему, извиниться, однако отец парня с каждой попыткой применяет больше хватки, а последние силы покидают молодую японку. Сознание прощается с ней, махает платочком, позволяя запечатлить лишь ощущение её поднятого на руки тела и протянутую руку к той самой двери, за которой в бессознательном состоянии лежит парень. Она не извинилась перед ним за содеянное, не попрощалась перед уходом и даже не обняла перед расставанием, пока была на это способна. Извиняться и прощаться у Эн получается хуже всего, а лихорадка действует на тело как рюмка крепкого алкоголя для храбрости. Теперь опять придётся избегать остатки прошлого и затыкать крики совести, которые заткнуть невозможно. «Только не снова…»

***

Эн несколько дней провела в беспамятстве, бредя что-то нечленораздельное и странное. Ей постоянно снились неприятные сны: то отец снова молча уходит из дома, не оборачиваясь на крики дочери, то парень, который когда-то нравился, не позволяет договорить её признание в чувствах, то Ичиго с чёрными глазами грустно улыбается ей и, извиняясь, заносит занпакто над головой. Сны были реалистичны и отвратительны, и стоны с громкими всхлипами не прекращались даже после пробуждения. Бедная японка не могла контролировать свои эмоции, лишь прижималась заплаканным лицом к подушке и сильнее укутывалась в одеяло, пытаясь найти моральную защиту от проклятых сновидений. Она заставляла себя не спать и часто просила кофе, но вымотанное тело не подчинялось желаниям и быстро расслаблялось в скрипучей кровати. Дабы девушке снова не вздумалось в таком состоянии бродить по зданию в поисках Ичиго, каждый день с ней сидели либо семья Куросаки, либо помощники капитана Уноханы, у которых в обязанностях было кормление, смена бинтов и наблюдение за самочувствием больной. Иногда, пробуждаясь от очередной лихорадки, девушка чувствовала под боками небольшие макушки и по привычке прижимала их сильнее к груди. Юзу и Карин часто её навещали и умело помещались в узкой кровати, прислушиваясь к хриплому дыханию няни. Её отпустили из Общества душ сразу, как только спала температура и девушка смогла подниматься с постели без чьей-либо помощи. Болезненный вид и бинты по всему телу создавали пугающее впечатление, но девушка не обращала внимания на косые взгляды прохожих в её сторону, когда по переулкам направлялась домой. Мать, открыв входную дверь и увидев дочь в плачевном состоянии, испустила испуганный вздох и тут же кинулась обнимать и целовать Эн, сквозь слёзы ругаясь на «бандитов и скотин, что посмели тронуть её солнышко». Блондинка проигнорировала все вопросы и молча направилась в свою комнату, ощущая на спине обеспокоенный взгляд женщины, которой совесть не позволяла пойти следом и настоять на ответах. Погода была ужасной на протяжении недели. В небе стояли густые тёмные тучи, из которых безостановочно лил дождь. Несмотря на любовь девушки к нему, она практически не выбиралась из кровати. Стук капель об окно напоминает о дождливых днях, проведённых в Дангае вместе с рыжим синигами, и воспоминания о нём заставляют болезненно сжиматься сердце. Эн боялась признаться себе, что ей нравится Куросаки. Вспоминания прошлый опыт, когда она с дрожью в голосе и слезами на щеках признавалась в любви лучшему другу, а в итоге получила предложение остаться друзьями, девушка не хотела повторять его снова. Ей хватило двух лет разлуки с приятелем. Ей хватило года, чтобы поганое и приятное одновременно чувство исчезло, и второго — на восстановление своих нервов. Ей хватило тихих рыданий в подушку по ночам и тысячи брошенных взглядов на фотографию, где она с другом счастливо улыбается в камеру. В пятнадцать она начала мечтать о любви, в шестнадцать — ненавидеть, ближе к восемнадцати — забывать. Без любви легче, чем с ней, и она не всегда прекрасна, что подтверждают измены матери за спиной у любящего супруга. — Эн, что сделать тебе на ужин? — голова упомянутой женщины скромно пролезает в проём двери, и свет с коридора освещает тёмную комнату подростка. — Ты не обедала сегодня. — Я не буду есть. — Что-то случилось? — Нет. — У тебя что-то болит? — Нет. — Ты можешь поговорить со мной. — Не хочу. Женщина громко вздыхает и не решается подойти к кровати, где дочь прижимает лицо к подушке. Пусть Эн и простила её за измену отцу, их общение стало минимальным и очень сухим, как мать ни старалась привлечь внимание. Совесть до сих пор мучила немолодое сердце, хотя она давно порвала все связи с любовником, уволилась с работы и увезла дочь куда подальше от старого дома, чтобы начать новую жизнь. — Ты всё ещё злишься на меня? — взволнованно спросила женщина, задержав дыхание от ожидания. — …Нет. — Мы говорили с тобой на эту тему. Я знаю, что виновата. И я знаю, что ты не можешь простить мне всего, но… Говори немного со мной, солнышко. Хотя бы иногда. Мать подождала пару секунд, пока дочь как-то отреагирует, будь то вздох, движение или утвердительный знак. Слёзы наполнили красные от усталости глаза, но женщина быстро вытерла их рукавом свитера. Когда дверь только-только собиралась закрыться, её окликнул тихий голос Эн: — Мам… — Да, солнышко? — Помнишь, тебе пару недель назад предлагали работу в Киото? — Да. — Давай уедем отсюда? Женщина с любопытством посмотрела на серьёзное лицо дочери, которая в этот момент как никогда была похожа на своего отца. Иногда у покойного супруга было такое же выражение, полное твёрдости в своих убеждениях и одновременно некоторой безысходности ситуации, и тогда с ним было невозможно спорить. У матери кольнуло сердце от знакомого образа, промелькнувшего в лице дочки. — Конечно.