Цена Жизни

Гарри пришел домой, держась за нос рукой. Кровь до сих пор хлестала из него, хотя ударили его час назад. Было очень больно, но мальчик привык терпеть боль. Он закалился побоями дяди Вернона и избиениями Дадли и его дружков. Вот и сейчас он просто беззвучно глотал слезы. На пороге дома он вытер их, потому что дядя Вернон не любил, когда Гарри плакал. За это он называл его размазней, несмотря на то, что Дадли каждый раз «плакал», если ему отказывали в малейшем его желании. Да еще и бульдог тетушки Мардж Злыдень укусил Гарри сильно-сильно за ногу. Мальчику не столько было больно от вцепившегося в него мертвой хваткой, точнее, мертвым укусом, пса, сколько он боялся, что заразится от псины бешенством. Хотя, тетя Мардж регулярно ходила со своими «милыми» собачками к ветеринару, именно этот бульдог реагировал на него как-то нездорово. Все остальные питомцы тетушки только рычали, а этот… Этот был такой же сволочью, как и Мардж. Гарри мысленно упрекнул себя и дал по губам за такие ругательства. Все-таки, она его дальняя родственница, тетушка Мардж старше него, значит он должен ее слушаться. Нельзя позволять себе такие своеволия даже в мыслях, иначе он будет таким же, как Дадли. Мальчик постучался. Дверь открыл дядюшка и, тут же схватив его за шиворот, затащил его в дом. Швырнув мальчика так, что он упал и больно ударился плечом об угол тумбочки. Из глаз непроизвольно хлынули слезы. А дядя Вернон за руку привел Дадли, который хныкал, держась за глаз. – Вот! – прорычал он. – Вот! Как ты смеешь, ублюдок, бить моего сына?! А?! Как ты смеешь, сука, я спрашиваю?! Открой глаз, Дадли! Дадли открыл глаз. Там у него красовался явно подделанный синяк. Уж слишком ярким и черным он был. – Ты дал ему в глаз! – рычал Вернон. Тут появилась тетя Мардж, которая уже почуяла горячее. Она пожаловалась плаксивым голосом, в котором явно читалось удовольствие: – Он выбил зуб моему песику Злыдню! Тут появился и песик, который начал бросаться на Гарри, широко раскрывая пасть во ВСЕ сорок два зуба. Это стало «последней каплей» для дяди Вернона. Он грубо поднял за локоть Гарри и потащил в чулан. С каким-то садистским удовольствием втолкнул бедного ребенка в чулан, снял ремень с пояса, стянул с Гарри штаны и что есть силы начал бить ремнем Гарри, иногда попадая и по спине. Время от времени он добавлял кулаки. Гарри же громко рыдал, умолял дядю Вернона прекратить, но это еще больше распаляло взрослого мужика, бьющего маленького беззащитного мальчика. Слезы градом лились из глаз. В груди застрял ком обиды и унижения. Каждый раз, когда родственники били его или издевались над ним, в груди у него что-то ломалось. Это было очень больно. Это не сравнится даже с той болью, что дядя причинял ему сейчас. Это что-то внутри… А еще Гарри было страшно. Страшно, когда дядя Вернон шел к нему с ремнем, страшно, когда спускал с него штаны, страшно, когда бил его. Но особенно Гарри пугало то, сколько он держался. Каждый раз, когда он проваливался в ту мягкую, спасительную темноту, у него в низу груди вспыхивало что-то горячее, и он возвращался в сознание. Он не знал, не понимал, что это. И он не знал, вспыхнет ли огонек в груди на этот раз… Пытка продолжалась, наверное, около получаса. Под конец Гарри уже сорвал голос, у него не было сил ни вырываться, ни просить о пощаде. Он только беззвучно плакал, молясь, чтобы это все закончилось. Наконец, Вернон натянул штаны на мальчика, надел ремень и ушел, предварительно закрыв на крючок дверь и бросив: – Ужина тебе не будет, из чулана ты даже не думай выходить, понял, урод? На лице Мардж и Дадли явственно читалось удовольствие от страданий Поттера. Лицо Петуньи было каменным, и только поджатые губы и блуждаемый по комнате взгляд говорили о том, что женщине не совсем хорошо на душе, ведь это было самое жестокое избиения Верноном мальчишки. И действительно, как только через полчаса Петунья уложила Дадли спать, а Маджори и Вернон попивали в гостиной бренди, она взяла из холодильника булочку, завернула ее в салфетку и просунула его в специальное отверстие для того чтобы подавать еду Гарри. Изнутри не было ни шевеления, ни дыхания. – Гарри… - чуть дрогнувшим голосом позвала женщина, но потом взяла себя в руки и уже более сухим голосом сказала: - Ешь. Сначала за дверью не было никакого шевеления, но потом раздался еле слышный шорох и робкий голосок племянника: – Спасибо… тетя… У Петуньи сжалось сердце, захотелось войти к племяннику, дать ему хоть каплю тепла. Но женщина одернула себя и дала мысленную оплеуху за проявление слабости. Это просто мальчишка, дрянной мальчишка, который побил ее сына, который урод. Урод. И этим все сказано. Он такой же, как и папаша с мамашей. Оставит ее рано или поздно. Лучше к нему не привыкать. Лучше закрыть глаза на ложь, не замечать, как ненавидят Поттера ее близкие, как Дадли наговаривает на Гарри. Лучше жить, как она жила. Да, так лучше. И она ненавидит племянника. Петунья со спокойной душой отошла от двери, уверенная, что она оказала племяннику небывалое милосердие, дав ему поесть немного, то есть, очень много – целую булочку. *** Гарри лежал на животе на своей убогой постели, не шевелясь. Все тело сильно болело и ныло. Да, дядя обработал его на славу. Каждое движение давалось ему с трудом. Даже нельзя было почесаться. И, как назло, чесалось именно вокруг побоев. Мальчик, стиснув зубы, терпел. Вдруг за дверью кто-то завозился, и на пол упал маленький белый сверток. «Что это?» - промелькнуло у мальчика в голове. – Гарри… - позвал его кто-то. Он узнал голос тети. Она произнесла его имя так, как будто сожалела о том, что с ним сделали. В душе у Гарри зашевелилась надежда, но она тут же потухла, как только он услышал уже сухое: – Ешь. Мальчик потянулся к булочке, кое-как достал ее, морщась от боли, и сказал: – Спасибо… тетя… Очевидно, тетин голос дрогнул, когда она увидела там маленькую засохшую лужицу крови, которую ей надо будет оттирать. Она, в общем, немного боялась крови. А булочку ему дала, чтобы Гарри не умер от голоду, ведь он не ел ничего со вчерашнего дня. Мальчик каждый вечер молился Богу о том, чтобы Он послал ему милосердие со стороны родственников, чтобы они, наконец, перестали его бить и унижать. Но Бог никогда его не слышал… Мысль пришла мгновенно. Может, если Гарри попросит умереть, Господь его услышит? И Гарри зашептал: – Боженька, прости, что я к тебе снова обращаюсь, я тебе, наверно, уже надоел. Пожалуйста, я в последний раз попрошу тебя, отправь меня к мамочке и папочке, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Мне тут очень плохо, меня бьют, обижают! Мне тут тяжело, я один во всем мире, я не справлюсь!.. Я хочу умереть… Гарри уже не мог сдержать слез. Он уткнулся в подушку и зарыдал… *** На черном троне сидела красивая молодая женщина, одетая во все темное. Ее длинные черные волосы выбивались из-под капюшона, делая абсолютно белое овальное лицо еще бледнее. В ее чертах не было не единого изъяна, разве что глаза, – в глазах не было никакой жизни, только холодная, черная пустота, в которую можно провалиться. Это госпожа Морт – смерть. Глядя на нее, можно было подумать, что это статуя, пока она едва заметно не вздрогнула, услышав Глас: «Боженька, прости, что я к тебе снова обращаюсь, я тебе, наверно, уже надоел. Пожалуйста, я в последний раз попрошу тебя, отправь меня к мамочке и папочке, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Мне тут очень плохо, меня бьют, обижают…» Смерть понеслась на Глас и увидела… маленького пятилетнего мальчика, который уже спал, но слезы все еще лились из его глаз. Она немного удивилась и прикоснулась тыльной стороной ладони ко лбу мальчика. В одну секунду вся жизнь этого мальчика предстала у нее перед глазами. Но она увидела и нечто интересное: человека, нет, скорее, существо, за которым она так долго охотится. Сколько раз он уже был на волосок от гибели и все время выкарабкивался! А эти проклятые хоркруксы?! А его наглость? Он возомнил себя бессмертным, назвал себя преемником госпожи Морт – Волдемортом! А этому мальчику Судьба дала убить его! Ну, уж нет, это дело Смерти! По какому праву Судьба распорядилась уничтожить ЕЕ трофей этому мальчишке?! И тут в голове госпожи Морт созрел план. Она отправит мальчика родителям взамен на его сосуд. Тем более, мальчишка один из хоркруксов Волдеморта. Смерть приблизительно знала обитание других частей души этого существа, но точного местоположения – нет. Госпожа Морт взяла косу, прикоснулась к шраму мальчика и начала аккуратно вытаскивать из него какую-то черную субстанцию. Она поддавалась неохотно, будто не хотела выходить из своего убежища, но, минут через десять бесформенный маленький клочок черной души Волдеморта был вынут из мальчика. Смерть поместила его в свой медальон. Там когда-то хранилась и частичка души Салазара Слизерина. Но Салазар был молод тогда, с ужасом думал о смерти, видя, как рано умирали люди его возраста. Вот и привязал себя к Земле. Но всех таких, создавших хоркруксы, непременно настигало возмездие… Смерть же тем временем убрала косу и, склонившись над мальчиком, поцеловала его в лоб. *** «Земля в иллюминаторе, Земля в иллюминаторе…» Гарри взлетел ввысь со скоростью если не света, то звука точно. Он перевернулся в воздухе и очутился на перекрестке в самой середине места встречи двух дорог. Ровно над ним светило солнце, почему-то синее и холодное. Небо же, наоборот, было желтым и теплым. Гарри стал озираться и вздрогнул, почувствовав, как на его плечо легла чья-то сухая теплая, вся в морщинах, рука. Он обернулся и увидел маленького, сгорбленного, худощавого старичка с посохом, который был похож на странника. У него были длинные седые волосы, такой же длины и цвета борода. Его сухое лицо было загорелым, обветренным, но белесые глаза смотрели на мальчика по-доброму, а тонкие губы чуть улыбались. Несмотря на старость (по виду, старичку не меньше сотни лет), зубы у старичка были целы. – Аа… Кто вы? – наконец, выдавил из себя мальчик. – Я – провожатый душ, Гарри, - странник говорил спокойным, неторопливым голосом. – Откуда вы меня знаете? – удивился Гарри. – Мне не одна тысяча лет Гарри, я помню всех, кого провожал, и буду провожать. – Но как можно помнить, кого вы будете провожать? – почему-то мальчик даже не удивился. – В мире все относительно, Гарри. Если я стану вверх ногами, ты же все равно будешь знать, что это я, верно? – Д-да… – Пойдем со мной, - старичок протянул ему руку, и они пошли по дороге, ведущей направо. По пути старичок говорил: – Госпожа Морт услышала твой Глас… – Что услышала? Кто услышал? – перебил Гарри. – Госпожа Морт – это смерть, - заметил старичок. – А Глас – это зов, обращенный в просьбу дать покой взамен на что-то. Я веду тебя к твоим родителям… – Что? К папе и маме? – радостно воскликнул ребенок. – А нам долго еще идти? – В Загробном Царстве нет времени. Но уже недалеко осталось. – А что Смерть взяла у меня?.. Тут из-под земли вылезла какая-то страшная черная тварь и зашипела: «Кссшхххх!..» Странник, довольно быстро для своих лет, выпрямился и изо всей силы проткнул тварь острым концом своего посоха. Из твари потек желтый гной. Гарри был уверен – если бы это был реальный мир, то его бы вывернуло. Старичок же спокойно отшвырнул ее куда-то, обтер посох своим плащом, и они пошли дальше. – Что…что это было? – с ужасом прошептал Гарри. – Рошша. Их полно тут. Даже странно, что нам попалась всего одна. Ты, кажется, спрашивал, что госпожа Морт у тебя взяла? – Гарри кивнул. – Твой сосуд. – Что? – не понял мальчик. – Так мы называем тело… Ну, вот мы и пришли. Дальше мне нельзя. Они были у серебряных ворот, обвитых плющом. Как только Гарри подошел к ним, ворота распахнулись. Мальчик обернулся на странника. – Видишь Дорожку? По ней и иди. Потом будет развилка, там свернешь налево. Потом увидишь фонтан в виде кентавра. А там сидят мужчина с женщиной. Это твои родители, они уже ждут тебя. – Спасибо вам. Старичок исчез, ворота закрылись, а Гарри пошел по указанному маршруту. А вот и фонтан! А там мужчина с женщиной! И они протягивают к нему руки, зовя к себе. Мужчина точь-в-точь Гарри. А у женщины длинные рыжие волосы. Она очень красива! А глаза! Глаза Гарри! У мальчика не осталось сомнений, это его родители! Он побежал к ним, сломя голову. Гарри обнял родителей, слушая их несколько встревоженные, но радостные голоса, и закрыл глаза, понимая, что теперь все будет хорошо. *** Гарри же, тем временем, на Земле, открыл глаза, зеленые, как и прежде, но холодные и пустые.