Пересекающиеся параллельные

      У Ивана обрита голова.       Точнее, была обрита. Сейчас волосы отрастают, не совсем ровно, очень медленно, и поэтому местами на коже всё ещё отчётливо видны царапины от фельдшерской бритвы, желтеющие гематомы и подсохшие корочки заживающих струпьев.       Тиф.       Точнее, сыпная его разновидность, за четыре года унесшая почти три миллиона человек, за два - сразившая пять, и то данные считаются заниженными.*       Даже персонификация не может вынести эпидемию таких масштабов без последствий, и все они в той или иной мере проходили через подобное. Да далеко ли ходить за примером, когда Артур на последних встречах с Антонио сжимает губы в ещё более тонкую линию, видимо, вспоминая Лондон?**       Голову этого нового России обычно прикрывает фуражка, под ней не так видны следы минувшей катастрофы и отметины лишений, но сейчас форменный убор лежит на дребезжащем вагонном столике, разделяющим их двоих, и совершенно непонятно, то ли Иван нарочно снял его - взглянуть на реакцию, то ли, как всегда, делано равнодушен к тому, что о нём думают посторонние.       Во всяком случае, открывающееся глазам отнюдь не красиво.       Альфред смотрит и никак не может понять, что чувствует.       От старого России не осталось почти ничего, кроме до боли знакомой оболочки - от лёгкого наклона вбок головы до привычки сцеплять перед лицом руки, упираясь в них подбородком.       И в то же время сохранено почти всё - манера внимательно слушать, смотреть на собеседника прямо, не отрываясь, улыбчиво, доброжелательно...       Ну, может быть, взгляд более едкий, да насмешка из-под ресниц неприкрытая. И колкости не сдерживает.       Союз - отнюдь не рождественский подарочек.       Но и Империя не был из сахарного тростника.       Он просто был.       Альфред рассматривает нового Россию недоверчиво.       В этом исхудавшем, но на удивление невероятно полном сил высоком человеке есть что-то от летящих в огонь икон - то ли пронизывающий насквозь глубокий взгляд, то ли непокорная правота сквозь кажущееся смирение. Жесткая уверенность через мягкость линий.       Та самая, когда и «не убий», и «око за око».       Отрастающие волосы ещё слишком коротки, чтобы понять, какого будут цвета, когда снова нальются длиной и силой***, неровная недощёточка слишком мала, чтобы судить, а потому Иван кажется каким-то пегим.       Альфред протягивает руку, касается оголённой головы.       Иван позволяет пройтись пальцами от макушки к шее, ощутить язвы за ухом и неровности на коже и лишь потом отстраняется, откидываясь на вытертую спинку плюшевого сидения и доставая портсигар.       Джонс морщится, но ничего не говорит, когда Брагинский закуривает - неторопливо, напоказ, заполняя старое гремящее купе густым вонючим дымом.       Они вообще не произнесли ни слова с того момента, как Альфред, выцепив в толпе на людном Владивостокском перроне до боли знакомую фигуру, просто запрыгнул вслед за ней в тамбур отходящего экспресса.       Они сказали друг другу достаточно, обменявшись лишь несколькими короткими взглядами.       Путь предстоял долгий.