Рубиновые огни

Пустой коридор. Она любила, когда они были безлюдны и ненавидела их за одиночество. У ГИДРы были похожие коридоры, но здесь хотя бы есть стекло, а не камень и сталь, под которыми погребёт навечно. Так она вышла на смотровую площадку, опять же застеклённую. Снизу было всего четыре человека. Крылья раскрыли Сокола, а горящий в груди реактор полковника и держащего рядом его новое вооружение сержанта… как его там… не важно. Последней была фигура с развивающимся плащом. «Кто же ещё может носить подобное, — усмехнулась в мыслях ведьма.» Неожиданно четвёртый резко переметнул взгляд за спину, почти попав взором на смотрящую, и залетел в ангар. Ванду передёрнуло от неожиданности, но потом она заметила камеру наблюдения прямо у себя над головой и успокоилась. Трудно найти что-то, что можно скрыть от него. Однако именно этим девушка занималась в последнее время. Она скрывалась ото всех каждый вечер при всяком удобном случае. Щелчок и дверь отперта. Все комнаты отпирались картами или кодами, ей же дозволили замок и ключ, хотя это кое-кому не понравилось, кое-кому, считающему подобное действие бессмысленным и даже подвергающим опасности. Ещё щелчок и она закрыта от всего мира. Очередной вечер, полный одиночества. Зачем же ей так нужно в эту комнату? Она ведь её терпеть не могла, но та была для неё жизненно необходима. Никто не должен был видеть в сильной, гордой и непокорной ведьме страдающую Ванду, чьё сердце уже несколько месяцев пожирает нестерпимая боль и горечь потери. Да, все соболезновали, видели, что сестре тяжело без брата, но они и представить не могли, что она испытывала. Комната была хорошо звукоизолирована, поэтому она могла практически спокойно отдаваться горю. Рыдать, вымаливать у пустоты прощения, скрипеть охрипшим голосом и громить это помещение. Хотя разве это назовешь погромом? Да, разорвала подушки, разбила плафон и вазу, да, отбила подоконник и погнула ножки стула. Это такие пустяки… Ведьма изо всех сил держала себя под контролем, весь тот гнев, ту ярость и отчаяние. Она не хотела причинять боль кому бы то ни было. Силы копились в ней, словно вода, кипящая и стремящаяся вырваться из своего сосуда. Это не может длиться вечно… Но путей решения она не видела, сейчас она была ослеплена. Вылив ту малую часть, что только могла позволить себе, девушка засыпала, а утром просыпалась с каменным лицом и туго перетянутым жгутом сердцем, выслушивая советы уборщицы по поводу того, как стоит провести очередной день. Конечно почти все слова пролетали мимо. Всем разгромам было лишь одно объяснение:«Не справилась с силами, ничего страшного, дело обычное. Да и я не заставляю вас постоянно наводить порядок, мне и так хорошо.» У многих подобное поведение вызывало сильные подозрения, однако после того, как Алая ведьма весьма правдоподобно сыграла припадок и разбила пару мониторов на расстоянии, почти все вопросы к ней отпали. Но она нажила себе проблем в виде дополнительной нагрузки от Мисс Америки, который решил основательно взяться за её способности и обуздать их самоконтролем. Насколько это помогло бунтарке? Ну… трудно сказать. Это давало определённую разрядку, однако и выматывало. Так прошла ещё неделя. Вроде бы всё устаканилось, теперь ей даже не приходилось лазать с утра пораньше по шальным головам, а своя была наполнена мыслями о том, как бы максимально, но в пределах разумного отмутузить снаряд, а заодно и Стива по возможности. Старк действительно не появлялся и не связывался никак с командой… Хотя кому он нафиг нужен?! Бартон был всё ещё в отгуле. Ванда имела странное к нему отношение. Он послужил одной из причин смерти брата, однако в этом не было его вины, да и именно благодаря его поддержке она нашла в себе силы подняться, стать мстителем. Сегодня она даже не заперла дверь, практически мгновенно отрубилась, успев лишь снять майку и улечься на кровать. Это было абсолютно неестественно, но видимо двадцать отжиманий, получасовая пробежка и пару разорванных дронов сделали своё дело. Впервые за долгое время как-то спокойно. Но грусть ещё есть. — Почему она так вертится? — Не знаю, милая. — Ванда, ну прекрати! Ну хватит, их нужно расчесать. Ванда… — она смеется, звонко как всегда, она, мама. — Просто она дикарка — стоит в стороне мальчик с отцом. — Пьетро, что ты такое говоришь? — мужчина пристально посмотрел на сына. — Зачем она туда полезла?! Из-за неё… — царапины пощипывали. — Я хотела подарить маме! — возразила девочка, снова ёрзая на стуле. — Ты глупая девчонка! Никто в здравом уме не полезет в этот кустарник с шипами. Никто! — он вырвался из рук отца и убежал. — Стой! Подожди! — бросилась мать, но отец возразил:« Не нужно.» Ветер, он так жалобно завывает, что порой хочется его пожалеть. Но иногда он поёт прекрасные песни. — Его всегда нужно слушать. Вообще всё вокруг нужно слушать, каждый шорох, каждый скрип. — Он поднял сухой лист и стал внимательно его рассматривать. — Ты ещё не замерзла? — Всё хорошо. Им по 14, бредут по высохшему осеннему лесу. Прогнали с последней ночлежки, но брат уверяет, что не беда. Она иногда подшучивает, что скоро они начнут воевать с белками за сухие ягоды и шишки. Конечно лучше было бы съесть саму белку, но они слишком шустрые и умеют прятаться в ещё оставшейся на деревьях листве. Крысы в подвалах в этом плане куда пригоднее. Но когда умерла Кара, такая же бездомная, как они, то перестали их есть. — Не отходи от меня, иди шаг в шаг, охотники любят ставить капканы где не попадя. Все голодают. — Д-да… — Эй, ты чего хнычешь? — он подходит и приобняв утирает слезинки, — всё будет хорошо, я обещаю. Всё горит! По округе разносятся детские вопли. Взрыв. Всё провалилось. Выстрел. Много, много выстрелов. Крики из подвалов лабораторий. Страх. Пламя становится красным и распадается в искры. Они слетают с пальцев, они цвета крови. Нестерпимая боль. Металл. Сталь. Потухшие голубые глаза. В них отражается смерть. Жуткий, вопящий крик ужаса. — Ванда. Ванда? — Помоги! — всё, что успевает она прохрипеть и резко проваливается. Теперь в её чёрные от ужаса глаза смотрят два голубых огня. Кто? Как? Неважно, эти глаза завораживают, они не угасшие. — Ты же не исчезнешь? — девушка уткнулась носом в ключицу сидевшего перед ней. Ничего в ответ, ни слова, тишина. Но через мгновение холодные руки робко обняли дрожащую, обняли так аккуратно, словно боялись сломать. Вскоре всё плечо намокло от слёз, катившихся градом без остановки. Но вдруг вернулось сознание, она резко отдёрнулась. И замерла. На неё всё ещё смотрели два голубых глаза, смотрели всё так же нежно и обеспокоенно. Дыхание вновь перехватило. — Не… Не смотри на меня! — выпалила ведьма, но после более вежливо добавила, — пожалуйста. Голова наблюдавшего резко отвернулась, причём так сильно, что ещё пару градусов и наверно вывернулась бы шея. — П-прости, Вижн. Нет, нет, я не заставляю тебя отворачиваться, просто можно не так пристально? — она опустила глаза. Его голова повернулась обратно и опустилась так же, как и её, в руке был стакан воды. — Что ты здесь делаешь? — ведьма принялась утирать слёзы со щёк. — Дверь была настежь открыта, я подумал, что что-то случилось. Потом я услышал ваш голос, вы говорили во сне и я… — Я много странного наговорила? — перебила она его, — хотя нет, не отвечай. Почему ты не ушёл? — Возьмите стакан, — ещё слегка дрожащие руки обхватили стекло и поднесли его к губам, сделавшим пару глотков, — Мисс Максимофф, я приношу… — Не нужно этого «мисс», зови меня по имени, — стакан опустился на прикроватную тумбу. — Как скажете. Ванда, я приношу мои глубочайшие извинения за своё поведение, но я хотел убедиться, что с вами всё хорошо, а когда вас бросило в дрожь, то попытался вывести из фазы быстрого сна, — он так и не поднимал головы. — Что ж… Ты не должен извиняться, — только сейчас она заметила, что сидит перед андроидом в одном нижнем белье, поэтому быстро натянула одеяло. — Эй, Видение! — он поднял глаза, — это я должна перед тобой извиниться. Ты правильно поступил, но… Прошу, всё должно быть в тайне. Да и вообще, постарайся это забыть. — Как скажете, мисс Максимофф. — О боже, Вижн! — да он невыносим! Девушка уткнулась лицом в подушку и чуть улыбнулась краешком губ. В лёгком недоумении красный покинул комнату и на мгновение остановился за дверью, изучая свои руки и прокручивая этот разговор в памяти до малейших деталей, несмотря на запрет.