Наброски на салфетке

Взламывая вот уже двое суток запертые двери, Спок ожидает увидеть что угодно: он знает, что капитан непредсказуем. То, что встречает его, когда он приказывает компьютеру включить свет, ничуть не удивительно. Каюта разнесена, будто ураганом. Стол в крохотной гостиной перевернут, постельное белье в спальне разбросано и изодрано, будто в припадке ярости, драгоценные старинные книги небрежно сметены с полки чьей-то мощной рукой. В воздухе еле уловимо пахнет мужчиной, железом и алкоголем. Капитана не видно. Спок торопливо заходит в ванную и замирает. Первым ему в нос ударяет солоноватый железный запах человеческой крови. Она пахнет не совсем так же, как вулканская, но узнаваемо. Далеко не сразу он замечает съежившегося в углу капитана — широкие плечи и крепкие мужские руки в почти забавном сочетании с детской позой. Он дышит ровно и глубоко, что, как Спок успел выучить, несвойственно людям в состоянии стресса. А капитан едва ли пренебрег бы своими обязанностями на двое суток, если бы не находился под давлением стресса. — Капитан? — негромко зовет Спок. Светлая голова тут же вскидывается вверх. Дыхание Кирка сбивается, и он смотрит на вулканца с ужасом. С неверием. С яростью. С тоской. С мольбой. Спок не уверен. — С… — капитан закашливается и хрипло продолжает: — Спок? Что-то случилось? Вулканец медленно делает шаг к нему. Мускулистые руки тут же сжимаются чуть плотнее вокруг коленей, но Кирк его не останавливает. — Думаю, этот вопрос следует задать вам. Кажется, вы не совсем в порядке. Сэр. Кирк смотрит ему в глаза долгую-долгую секунду, а потом смеется, горько и с ненавистью. — Спасибо, капитан Очевидность. Но это не твое дело. Спок решительно игнорирует странную отсылку. — Вы не вышли на мостик. С вами что-то несомненно не так, и мой долг — сделать все возможное, чтобы помочь вам вернуться к обязанностям. — Да чем ты тут можешь помочь? — равнодушно спрашивает Кирк у душевой кабинки. А потом пожимает плечами: — Разве что отхерачить кусок моего идиотского мозга, которому вздумалось… Он умолкает. Спок тоже молчит, надеясь услышать продолжение. В комнате нарастает волна неприятно тяжелых эмоций. У капитана чрезвычайно динамичный разум. — Слушай, ты же можешь мне поклясться, что это останется только в наших с тобой мозгах? — наконец заговаривает Кирк. — Концепция клятвы всегда была мне неясна, — с привычной обстоятельностью отвечает Спок, — но я даю слово: ничто из сказанного вами не пойдет дальше меня. — В обычных обстоятельствах он сделал бы оговорку: «без крайней необходимости», ведь это могло быть что-то незаконное или вредное для здоровья капитана, но усталая тоска в синих человеческих глазах заставляет его проглотить конец фразы. Спок быстро перебирает в голове варианты, но ни на чем не может остановиться, так что просто ждет. Кирк вздыхает. — Ты когда-нибудь заглядывал в себя и обнаруживал там что-то… настолько уродливое, настолько отталкивающее, что даже не верил, что это действительно ты? — тщательно подбирая слова, спрашивает он и цепко высматривает на лице Спока реакцию. Тот не позволяет ему ничего заметить. — Во время медитации, — ровно отвечает он, — вулканцу приходится видеть свой разум во всех деталях. Неразумно игнорировать часть себя. Мы принимаем то, что находим в своих мыслях. Что есть, то есть. В глазах Кирка вспыхивает искорка, но совсем слабая. Он не шевелится. — А если это отвратительно? Неприемлемо? Если это… ну не знаю, недостойно вулканца? — Что есть, то есть, — спокойно повторяет вулканец. Но он понимает чувство, о котором говорит Кирк. — Хотел бы я быть таким же логичным холодильником на ножках, — хмыкает Кирк. — Но меня просто… тошнит от себя. Я себя ненавижу. — Ненавидеть самого себя нелогично, — машинально констатирует Спок. Капитан без тени улыбки качает головой. — Зато справедливо. Если ты того заслуживаешь. А я… — Что именно не дает вам покоя, Джим? — почти ласково спрашивает Спок. Почти — потому что он все еще вулканец и потому что Джим не потерпит жалости и «сюсюканья». Но он не может скрыть сострадания к тому, чья смерть зажгла его кровь. Джеймс Кирк — не просто капитан, даже не просто друг. Спок не знает точно, как тогда его охарактеризовать. Пауза тянется и тянется. Наконец Кирк роняет голову на руки, закусывает губу и снова смотрит на Спока, прямо и в глаза. Воистину, его капитан — храбрый человек. — Я хочу делать людям больно, — раздельно говорит он, и его зрачки расширяются. В комнате светло. — Я хочу видеть их кровь. Я хочу слышать их вопли. Я хочу, чтобы… — Он на мгновение закрывает глаза, будто собираясь с духом. — Сил больше нет. Я рано или поздно сорвусь. На своих подчиненных, Спок. На своих собственных людях. Он наклоняется куда-то в угол и поднимает с пола недлинный металлический предмет. Спок с (тщательно сдерживаемым) ужасом понимает, что это нож. Лезвие блестит красным. — Я пытался навести в каюте первобытный хаос, но это не помогло, — почти медитативно говорит капитан. — А потом какой-то осколок расхерачил мне руку, и полегчало. Чуть-чуть. Он смотрит на Спока измученными глазами и вдруг зло усмехается чему-то на его лице: — Ну что стоишь? Иди. Расскажи МакКою, пусть отстранит меня. Я ж непригоден к несению службы. Больной садомазохист-истерик. Спок качает головой, ничуть не впечатленный вспышкой гнева. Наверно, он должен испытывать отвращение к подобной жажде насилия и тем более к глупому саморазрушению, но… это Джим. Это… почему-то все меняет. — Я дал слово, Джим, — все так же мягко напоминает вулканец. Пламя в глазах Кирка гаснет, и он безвольно смотрит перед собой. — Я все равно к нему пойду, — тоскливо шепчет он. У него заплетается язык, Спок это слышит. — Я должен. Я не имею права… Человеческое сердце Спока будто сдавливает ледяная рука. Энтерпрайз — жизнь Джима. Без нее он… …угаснет, как свеча под стеклом. — Неужели нет других вариантов? — озвучивает он предмет собственных яростных размышлений. Кирк выглядит так, будто хочет фыркнуть, но слишком изможден для этого. — Я уже думал, — обрубает он. Джим — гений, это научный факт. Но и Спок… — Возможно, я мог бы помочь, — говорит он, мысленно готовя себя к возможным последствиям своих слов. Джим еле заметно приподнимает широкие брови, предлагая ему продолжать. — Есть два пути, — начинает он и не знает, о каком сказать первым. — И оба мне не понравятся, — предсказывает Джим. — Не исключено. Первый… слияние разумов. Джим вздрагивает и изумленно смотрит на него. Изумленно — и испуганно. — Вы знакомы с этой процедурой? — уточняет Спок. — Ага. Я бы даже сказал, интимно знаком. — Вы принимали участие в… — Джим торопливо кивает. — Тогда вы знаете основы. Оказавшись в вашем разуме, я смогу помочь вам выстроить прочный щит вокруг нежелательных мыслей, возможно, даже найти их источник. Второй путь более… физический. Красивое лицо Джима становится жестким, как в минуты, когда все они на грани гибели. — Вулканцы очень выносливы, Джим, — с той же подспудной нежностью уверяет Спок. — И я действительно хочу помочь. Джим медленно переводит взгляд на нож и снова на Спока. Тот кивает. Землянин медленно улыбается — и вдруг истерически хохочет. По его лицу текут слезы. — А я-то думал, это я тут псих, — выдавливает он. Он все еще держит нож. Пальцы сжаты так, что костяшки совсем белые. Джим может поранить себя. Может даже сделать это осознанно, с тянущей болью думает Спок. Недопустимо. Кровь Спока горела ради этого человека. Он не смеет страдать, если того можно избежать. Поэтому Спок опускается перед ним на колени и нежно ведет судорожно сжатую руку к своей груди.