Только Ты

Деревья походили на грибы: их шершавые стволы бежали вверх, а лиственный купол закрывал небо. Подсвеченный солнцем, он горел ярко-зеленым и пропускал множество белых огоньков, паутиной тянувшихся к земле. Кругом жужжали насекомые, а сверху доносилось звонкое и отрывистое щебетание дрозда — маленькой птицы с коричневыми перьями и черными точками на белом брюхе. Она засела в пышном букете из листьев орешника, ветви которого скопом росли из земли и плавно качались на ветру. Чуть прохладный, он разносил сладковатые ароматы, и Тауриэль не заметила, как остановилась. После Битвы Пяти Воинств она уже навещала дом, но еще не видела его таким! Не слышала мирного шелеста крон вместо мучительно треска стволов. Не знала, что воздух бывает невесомым и прозрачным — здесь всегда витал туман, забивавший нос и горло. Саурон пал, и Лес отбросил Тьму, будто душное покрывало, снова наполняясь животными. То тут, то там показывались черные носы лис или возвышались длинные уши кроликов в серо-коричневых шубках. По стволам юрко карабкались белки, своими резкими движениями передразнивая стук дятла, а под ногами бегали зеленые и бурые ящерицы. Они спокойно гуляли вокруг черных сапог Тауриэль и вдруг исчезли, уловив шаги. Повернувшись, эллет заметила бредущую из чащи олениху с вытянутой вперед шеей и маленькой головой, украшенной растопыренными ушами. Ее большое тело покрывала шерсть цвета охры, а за маленьким хвостиком семенил олененок. Удостоив гостью лишь взглядом, оба деловито прошли мимо и скрылись за красно-зелеными кустами барбариса, посыпанными желтыми цветами. Настойчивое жужжание над ухом окончательно разбудило Тауриэль, и она направилась дальше, высматривая дорогу. Но та исчезла: вероятно, истосковавшиеся по зелени Лесные эльфы махнули рукой на шалости природы и кинулись в ее объятия. Что ж, не беда — путь ко дворцу воительница нашла бы и с закрытыми глазами, ориентируясь на звонкий плеск воды. Именно плеск, а не гулкое бурление заболоченной речушки, привлекательной для монстров из Дол Гулдура. Видя озорное мерцание впереди за деревьями, эллет прибавила шагу. Но скоро ее внимание переметнулось на мужскую фигуру в зеленом камзоле, почти слившуюся с лохматой пихтой рядом. Тауриэль сразу узнала густые волосы, близкие по цвету к морскому песку — Ингвион, один из личных стражей Владыки, ходивших за ним второй тенью. Сейчас он и впрямь напоминал мутное отражение из-за понурых плеч и распухших век на бледном лице. Стеклянный взгляд был направлен в сторону реки, и грудь воительницы сжалась от неясной тревоги. — В чем дело? — резко спросила она, забыв о приветствии. Ответом послужило тихое шуршание стрел за спиной, когда эльф дернулся и повернулся. — Тауриэль? — спустя мгновение его зеленовато-карие глаза прояснились. — Ты вернулась? Поверить не могу! — Я же всегда возвращалась, — воительница улыбнулась и обняла подошедшего стража, — как бы долго не путешествовала. Что ты здесь делаешь? Отстранившись, Ингвион устало кивнул влево, на расступившиеся деревья и золотую гладь реки, медленно ползущую вдоль травянистого берега. Неподалеку от воды лежал тонкий ствол упавшей березы, служившей подушкой для Трандуила, одетого лишь в белую рубаху. Он дремал, заложив руки за голову и вытянув ноги в узких черных штанах. Рядом с ними валялся простой коричневый камзол и кожаные наручи, украшенные выпуклым узором. — После войны и штурма Дол Гулдура нас осталось мало, — задумчиво произнес страж, — Владыке пришлось распустить личную охрану. Остались только я да Менелтор. Но он уже два дня в лазарете.  — Тогда иди, я заменю тебя, — с готовностью предложила Тауриэль и добавила, увидев недоверчивый взгляд, — он не рассердится. Да и кого здесь опасаться? Ингвион колебался, но в итоге уступил: Трандуил вряд ли будет рад постороннему на встрече с любовницей. Он ушел, а эллет еще долго вслушивалась в мягкий треск ветвей и гадала, злится ли синда? В этот раз ее не было слишком долго. Царящие вокруг беспорядки помешали успеть на битву и пожар в Лихолесье, из-за чего совесть не переставала кусаться. Но эльфы справились, да и какой толк от одной воительницы? Он должен понять… Взбодрив себя этой мыслью, Тауриэль покинула укрытие и направилась вперед, пока решимость не иссякла. Однако тревоги сломались о неподвижную фигуру Владыки, мирно спящего на траве. Расслабленный и уязвимый, он источал безмятежность, напоминавшую о долгих вечерах в королевской спальне. О треске камина и желтом свете, гнавшему тень вокруг полуприкрытых глаз. Будто наяву эллет ощутила под собой мужские колени и дурманящее тепло, смешанное с запахом тела. Вспомнила крепкие руки, поддерживающие спину, и хриплый шепот над ухом, от которого тянуло в животе. Удержаться от мечтаний даже сейчас было трудно. Она и не пыталась — села на колени, чтобы лучше рассмотреть лицо эльфа, хранившее непривычный отпечаток спокойствия. Ни хмурых бровей, ни складок, ни кривых губ. Только ровная белая кожа и светлые тени от листвы, качавшейся в такт щебетанию пташки. Узоры вились и на рубахе, ворот который стягивали тонкие завязки. Не удержавшись, Тауриэль аккуратно потянула за них, но запястье тут же хлестнула боль: едва проснувшись, Трандуил бессознательно вцепился в чужую руку и заморгал, прогоняя остатки тумана. — Владыка, — эллет улыбнулась, стараясь освободиться. Но синда еще не решил, верит ли глазам. И тогда она подалась вперед, роняя прохладные волосы на обнаженную шею. Согревая губы кончиком языка. Обводя их контур и чувствуя, как освобождается рука, а на голову давит большая ладонь. — Я решил, что ты забыла дорогу сюда, — шепнул Владыка и приоткрыл рот, наслаждаясь ласками. — Никогда. Только этот Лес и важен для меня, — говорила Тауриэль между поцелуями, — только он и только ты. — Снова уйдешь? — грусть в его тоне не скрылась от чуткого слуха. — Да. Я еще слишком многого не видела. Но я вернусь к тебе. Скрепляя обещание, Трандуил поймал язык воспитанницы и обвел его своим, пока пальцы массировали затылок. Будто ребенка, он прижал ее к груди и оба замерли, наслаждаясь шелестом крон и редким дождем из зеленых листьев. Они крутились в воздухе и мягко опускались на любовников, оглаживая их лица, цепляясь за одежду. Казалось, сама природа радуется умиротворению, наконец-то поселившемуся в двух сердцах. А может, она горевала из-за постигшего их осуждения? Его много. Было и еще будет — злые языки не простят своенравия. Но к чему их слушать, если забавы никому не мешают?