Освобождение от оков

Две лиги к югу от Бритиаха. Маэдрос придержал коня, стараясь разглядеть хоть что-то между деревьями, уже по-весеннему покрытыми густой листвой. Похоже, это и был тот самый хутор – между стволами виднелись крытые соломой крыши, тянуло дымом и запахом навоза. Он снова поторопил коня. У ворот – когда-то крепких и надёжных, а сейчас потрёпанных, как и весь частокол – Маэдрос спешился и кивнул отряду: я пойду один. Он не представлял, что встретит внутри, но чувствовал, что не ловушку. Очень тихо здесь было, очень спокойно, хотя у самого Маэдроса сердце колотилось как безумное – и не от скачки. «Твой отец жив». Он решительно потянул на себя ворота и пошёл вперёд по протоптанной дорожке между грядок к крыльцу дома – деревянного, белого, крытого соломой. Навстречу ему вышла из дверей девушка, и Маэдрос сразу понял, что это и есть Лутиэн. Наверное, услышала топот копыт, или, возможно, ворота скрипели. – Лорд Маэдрос? – он вздрогнул и остановился, боясь услышать, что примчался зря, но девушка улыбнулась. –  Доброго дня. Проходи, он ждёт тебя. Твои воины, полагаю, подождут в лесу – боюсь, дом нашего доброго хозяина, мастера Мантора, слишком мал для всех. – Приветствую, королевна, – Маэдрос ответил торопливо, пытаясь справиться с волнением. - Благодарю за то, что написала мне... да, конечно. Они подождут. В дверях пришлось наклониться, чтобы не удариться о косяк – дверь была явно не рассчитана на его рост. – Как... он? Голос дрогнул помимо воли. – Куда мне идти? – Лучше, чем было пару недель назад, – наверное, девушка хотела его ободрить. Маэдрос не ответил, только кивнул – говорить мешал вставший в горле ком. Он верил и не верил, что сейчас увидит отца... слишком невероятным это казалось. Немыслимым. Лутиэн провела его из сеней в небольшую горницу, где на узкой постели полулежал, опираясь на подушку, эльда. Измученный, измождённый, исхудавший, с серой кожей, покрытой шрамами, забинтованными руками, с очень коротко остриженными волосами, без одного уха, с клеймом на щеке — Маэдрос ощутил на миг вспышку ярости, но не до неё сейчас было. – Отец, – тихо выдохнул Маэдрос и подошел к кровати, чувствуя, как дрожат ноги. Изменился... почти до неузнаваемости. Только взгляд – прежний. Пристальный, яркий, хоть вокруг запавших глаз и залегли почти черные тени. Негромких слов Лутиэн – «Я вас оставлю», – и закрывшейся за спиной двери он не услышал вовсе. Феанор дремал, но проснулся, услышав шаги и голоса. Попытался сесть – голова закружилась, как это бывало всегда, пришлось переводить дух, а тогда уже вошли... Нельо. Он вцепился взглядом в лицо сына, узнавая и не узнавая – возмужал. Очень. И руки нет... ненависть не усилилась, потому что невозможно было стать сильнее. Но – живой. В самом деле живой. – Нельяфинвэ, – голос звучал куда более хрипло, чем раньше, но много лучше, чем недавно. – А где остальные? Сын подошёл и сел рядом с кроватью, так что теперь легче было смотреть ему в лицо. Да. Оно было совсем иным. Всё было иным. Только глаза так же сияли. И вместо чёткого ответа Феанор услышал сбивчивое и невнятное: – Они... не знают пока... я скажу... я примчался, как узнал... Мы думали... ты мертв. – Все живы? – вот главный вопрос. Девушка так говорила, но ему необходимо было услышать от Нельо. Феанору показалось, что сыну так же трудно произносить слова, как и ему самому, только не из-за слабости тела. Потрясён, конечно же; судя по словам адана, Нельо сам был там же, и спасся – чудом. Почему их всех спасают посторонние?! Неприятная мысль. Постыдная. Он ощутил прикосновение к руке – слабое, но очень важное, хотя в этом Феанор бы не признался. Особенно важная теперь, чтобы ощутить, что Нельо – на самом деле здесь. Рядом с ним. Что он жив. Что они оба живы. Феанор накрыл своей рукой ладонь сына – прикосновения причиняли боль, но это было неважно. – Да, отец. Все шестеро, ну и я, как видишь, – Феанор улыбнулся одним взглядом. Мальчишки. Ему вполне достаточно было этих слов, чтобы успокоиться и перестать тревожиться. – Как ты? – вопрос был наивным, и Феанор ответил не совсем на него, а ещё и на первые слова: – Моринготто постарался. Но я жив. И буду жить, – усмехнулся зло. Теперь воздуха хватало лишь на одно-два слова, и приходилось говорить очень короткими фразами, потому что лучше уж отрывисто, чем задыхаться посреди предложения, показывая слабость. – Нормально. Скоро встану. Ран нет. Только ослабел — пройдет. Раньше Феанор не думал об этом, а сейчас, видя лицо Нельо, его взгляд, вдруг осознал, как он слаб и, должно быть, уродлив. Это было отвратительно – оказаться таким при сыновьях. Но неизбежно. Ничего, окрепнет. Теперь уже – дело времени. Отмахнулся от неважного разговора – Нельо пытался что-то ответить про месть – а взглядом впился в лицо сына. – Что у вас происходит? Рассказывай всё. Про вас. Про себя. Про Нолофинвэ уже знаю. Говорить долго было нелегко, он останавливался через каждые два слова, переводил дух. – Это рассказ надолго, отец. Да... Нолофинвэ погиб. И еще многие. Король сейчас Финдекано. Я... хорошо, – а улыбался сын по-прежнему неловко. Как его мать когда-то… когда она ещё улыбалась. Не вспоминать! Лучше уж слушать. - Живу в крепости, на севере. Кано, Турко и Курво сейчас у меня. Близнецы – на юге, в Оссирианде, там куда безопасней. Морьо с ними. – Если надолго… то говори важное, – велел Феанор. За эти годы и важного-то наверняка набралось – надолго. – Про Финдекано – знаю. Этот рассказал. Берен, сын Барахира, – пояснил про «этого». – Он тебя спас, – но это ещё не делает его королём. Говорить этого Феанор не стал, и так понятно, что Нолофинвэ изрядно надавил на Нельо. – Разберёмся. Полубратец… – Идёт война? – судя по всему, да. – Знаю, вы проиграли. Последнюю битву. Это было ясно ещё в Ангбанде – не только по речам в тронном зале, но и по яростному ликованию врагов. Хотя ликовали так, будто уничтожили всех, а это было не так. Отнюдь. И Феанор чувствовал гордость за сыновей. Сейчас он понимал, как ошибался в Тирионе, насколько неверно оценивал Моргота и его силы. И понимал, что если сыновья отбились – ими можно гордиться. Но теперь пришло время всё изменить. – Я расскажу всё, только время нужно, – пообещал Нельо, и Феанор заметил, как переменился его взгляд при словах о Финдекано. Стал… как у воина, что готов держать оборону. Но словами спорить сын всё же не стал. – Да, война. Мы проиграли, но не сдались, отец. Мы пытаемся подняться. Феанор опустил ресницы на мгновение. Хорошо. – Пока... самое важное...что вы живы. Остальное – разберёмся. Расскажешь постепенно. Обо всём. Он перевёл дух. Грудь болела от разговоров, в ушах звенело, и это значило, что нужно было дать телу отдых. – Дай пить, – и взглядом показал на стоявший возле постели стол. Феанор знал, что на нём стоит в глиняной крынке – хорошее слово, заметное – напиток из каких-то трав, хорошо утолявший жажду и ослаблявший боль. Можно было взять его самому, но сил не было. Нет смысла загонять себя; за те дни, что девушке-целительнице было не до него, Феанор научился сам следить за своим состоянием и отдыхать, когда стоило отдохнуть. Кроме кувшина, на столике лежали бинты для перевязки, какие-то снадобья, которыми пользовалась девушка, и кинжал, которыми она эти бинты резала. Повернувшийся к столу Нельо раньше, чем взял кувшин, коснулся этого кинжала, помедлил мгновение и только тогда наполнил кружку и помог отцу напиться. – И ты жив. А это главное, – Нельо говорил негромко, но даже сквозь звон в ушах Феанор слышал его слова и чувствовал, как осторожно тот его поддерживает. Сын. Всё-таки он позволил себе эту радость – просто побыть с сыном, не спрашивать ни о чём, хотя бы пока не кончился отвар. Нельо жив. Здесь. Рядом. Морок Моринготто был только мороком. А скоро он увидит всех семерых. Восьмерых. Тьелпе тоже. А может, внуков уже больше. – Ты не сказал… О Тьелпе. И других. Ты не женат, – это Феанор видел в глазах сына. – Тьелпе в порядке, – Нельо отвернулся, ставя кружку на стол, и Феанор не заметил ничего странного в этом. – Других внуков у тебя пока нет, прости. Никто из нас не женился здесь. Война… Феанор посмотрел в лицо Нельо. Война вернулась в их разговор, и о внуке – тоже потом. – Война, – согласился он. – Почему проиграли? Сил мало? Почему? Нужно понимать, что здесь происходит, а Берена и девушку он не пытался расспрашивать. – Мы взяли Ангамандо в осаду, – Феанор ощутил свирепую радость, но подавил её. Осада рухнула всё равно. – Но слишком долго ждали. Враг же копил силы и прорвал её. Тогда погибли младшие арафиниони... они приняли на себя первый и самый страшный удар. Сыновья Арафинвэ? Да, младшие его были смелые; и они были – нолдор, и погибли по вине Моринготто. Он ответит. За всё. – Хорошо. Нужно будет сражаться. По-настоящему. И разбить Моринготто; он не повторит уже страшной ошибки первого боя. – Да, отец, – судя по тону сына, чувства они испытывали схожие. Феанор помолчал, глядя на Нельо. – Мы уедем отсюда? Когда? Как? Учитывая его состояние – не верхом. Он ещё долго не сможет ехать, наверное. Проклятье, как это неудобно! И куда ехать? Берен говорил – далеко. – Уедем, – Нельо почему-то улыбнулся, и глаза у него стали… что такого он сказал?! – Я спрошу у Лутиэн, когда можно будет перевезти тебя, отец. А как – придумаем. Ты верхом пока точно не сможешь. – Телега, – тут же ответил Феанор. Что ехать на носилках унизительно, даже и не думал: он знал, что такое унижение, а слабость тела – это иное. Она пройдёт, да и всё. – Сделаем, – пообещал Нельо. – Я узнаю у хозяина дома, может быть, у него можно будет одолжить. А, у старого хильдо. – Узнай, – велел Феанор. – Прямо сейчас? – исполнительность сыновей была привычной, но чувствовалось, что что-то удерживает Нельо от того, чтобы кинуться выполнять приказ. Он посмотрел на Нельо и вдруг понял, почему у сына такой взгляд. – Прекрати винить себя, – это был приказ. – Не за мой плен. Виноват только я. Каким глупцом он был тогда! Сам вырвался от войска, сам наворотил дел, сам отдал себя в руки Моринготто и оставил сыновей… И Нельо. А тот только головой покачал. – Это трудно, отец. И нет! Ты не виноват. Мы тогда... что мы знали? Рвались вперед, к победе, – в его голосе слышно было горечь, – Я тоже сделал глупость в своё время. Да уж. Сын похож на него куда больше, чем казалось в Валиноре. – Ну и что? – Феанор сверкнул глазами. Разве «трудно» – это аргумент? А Нельо научился возражать. Феанор крепко сжал губы. – Это была глупость. И довольно, – проклятье, невозможно долго говорить. – Сделал. Именно что – тоже. Попался в схожую ловушку... Мальчишка. Но дело прошлое, и сейчас уже неважно, что было, потому что Нельо спасли. – Иди узнай. Про телегу, – велел он, понимая, как отчаянно не хочется отпускать от себя сына. Даже ненадолго.  Как будто если Нельо выйдет из комнаты, то снова пропадёт... на пятьдесят лет. Или навсегда. Но это было глупостью и той слабостью, которая постыдна, и Феанор запретил себе эти мысли.

***

Выйдя из комнаты, Маэдрос несколько мгновений постоял, привалившись к косяку двери. Отец вернулся. Упрямый, непримиримый – как сверкал глазами, говоря о Финдекано – привыкший повелевать. Отец. Жив. От счастья подкашивались ноги. Взяв наконец себя в руки, Маэдрос отправился искать хозяина хутора. В саду его встретил Хуан – пёс попросту перескочил через ворота и потрусил по дороге к крыльцу, таща в зубах зайца. Завилял хвостом и подошёл к Маэдросу, ткнулся мордой ему в грудь. – Здравствуй, – Маэдрос был очень рад видеть Хуана; все они любили пса Турко. Он потрепал зверя по голове, задержал пальцы в белой шерсти и снова задумался: что же на самом деле заставило этого вернейшего из друзей предать его брата?.. И Ангрист на столе в хижине… Что на самом деле произошло в Нарготронде? Объяснениям Куруфина Маэдрос не верил до конца, а Келегорм вообще не снисходил до объяснений. Вспомнив о поручении отца, Маэдрос посмотрел на пса. – Ты не проводишь меня к хозяину дома, Хуан? Тот встряхнулся – показалось или нет, что глаза у пса стали печальными? – повернулся и потрусил в обход дома, на задний двор, откуда доносился равномерный стук топора. Да, можно было бы и догадаться, если бы мысли были ясными. Там, у козьего загона, сейчас пустовавшего, обнаружился седой, старый халадин, коловший дрова. Впрочем, увидев, что к нему идут гости, он воткнул топор в чурку и выпрямился, вытирая пот со лба. Маэдрос вежливо поприветствовал хозяина, тот ответил наклоном головы. – Будь гостем в моём доме, лорд Маэдрос. И перевёл взгляд на пса. – Спасибо тебе, охотник, – Хуан положил добычу на пенёк и улыбнулся, иначе не скажешь. – Отнесёшь госпоже? Или ушла она? Пёс мотнул головой куда-то направо и завилял хвостом. – С князем Береном? – как видно, пёс и халадин научились понимать друг друга. – Ну ладно, я сам займусь. И посмотрел на эльфа. – Что привело тебя ко мне? Маэдрос изложил свою просьбу, очень надеясь, что в сарае, возле которого они и стояли, отыщется искомое. Старый Мантор с ответом не спешил. – Телега есть, – кивнул он наконец. – Ладно, вам она и вправду нужна для раненного, забирай… Но с возвратом до середины лета, – нахмурился строго. – Мне ещё сено на ней возить. – Разумеется, мы вернём, – заверил его Маэдрос. Наверное, этому старику – неужели он совсем один живёт здесь? – телега в самом деле необходима. Чтобы возить сено… или чем он крышу будет крыть? Его уколола совесть за то, что они пользуются гостеприимством старика для отца. – Благодарю тебя и за это, и за помощь отцу. Чем мы можем помочь тебе, благородный Мантор? – Маэдрос быстро окинул взглядом хутор. Телегу он из Химринга определённо отправит не пустой, но что-то может потребоваться прямо сейчас. Старик пожал плечами. – Я не могу принять как гостей весь твой отряд, лорд Маэдрос, прости. Хутор слишком мал. Солому я вам дам, на телегу положить, чтобы раненому мягче было, и молока козьего, но и только. В Сирионе рыба, в лесах зайцы, – кивнул на добычу Хуана. – Самого река кормит. – У нас есть припасы, и мы можем переночевать в лесу, – заверил его Маэдрос. Но это вовсе не было ответом. Халадин помедлил и добавил: – Ты брат лорда Карантира. А он помог народу халадин. Вернувшись и доложив – иначе не скажешь – отцу, что телега будет, Маэдрос просидел с ним, пока тот не заснул. И отправился на поиски Берена и Лутиэн.

***

Оставив Феанора с сыном, Лутиэн пошла к Сириону – она знала, что Берен с утра ушёл рыбачить. С одной рукой он мало чем мог помочь старому Мантору и ей, тяготился этим и стремился хотя бы заботу о собственном пропитании снять с плеч старика; тем более что добычей Хуана питаться не мог и не хотел. Лес привёл её на берег реки, где под старым раскидистым дубом удобно устроился с удочкой Берен. В ведре уже лежали два мелких подлещика. – Я слышу твои шаги, – она шла совершенно бесшумно, но Берен всегда слышал её – и встал, улыбаясь, навстречу. И это было счастьем, бесконечным, беспредельным счастьем – просто видеть его, стоять рядом у могучего Сириона, лениво катящего свои волны. Лутиэн устроилась на заботливо подставленных корнях дуба так, чтобы удобно было говорить с усевшимся на прежнее место Береном. Но всё равно несколько минут они молчали, вместе наблюдая за течением воды. Наконец Берен первым вырвался в реальность – как это и бывало всегда. – Вот – пытаюсь обеспечить нам сегодняшний обед, – улыбнулся он, показывая на свой улов. – Нельзя же и дальше сидеть на шее у почтенного Мантора. Или точнее, лежать. – Да, конечно, – согласилась Лутиэн. – А я помогаю ему с огородом. Ведь его земля кормит его на весь год. Она сделала всё, что могла, для грядок халадина, и не сомневалась, что земля отозвалась ей. Урожай будет как в Дориате… это нетрудно, земля здесь благословлена, хоть Завеса и не укрывает её. Близкое общение с Мантором несколько ошарашило Лутиэн; она никогда прежде не видела старых эдайн. Ведь и Берен станет таким. Но она научилась принимать это как смену времён года: зима после весны. Берена же интересовали сейчас вопросы сегодняшнего дня. – Как там? – он мотнул головой в сторону хутора, и Лутиэн тоже обернулась. – Я слышал коней. – Да, лорд Маэдрос приехал с отрядом, – Лутиэн всё же испытывала облегчение. Она помогла Феанору всем, чем могла, но как быть с ним дальше – не представляла. – Он сейчас с отцом; наверное, они скоро уедут. Берен закрепил удочку в корнях, чтобы освободить руку, и взял её пальцы – теперь почти такие же натруженные, как у него – в свои. – Наверное, это было потрясение для него... И знаешь, хорошо, что он приехал один. Без братьев. – Потому я и писала лично ему. Лутиэн надеялась, что слово «приезжай» лорд Маэдрос поймёт верно, и так и вышло. Оно касалось вовсе не отряда – лишь крайняя нужда может заставить ехать через Нан-Дунгортеб в одиночку. Ей вовсе не хотелось видеть тех двоих, хотя страха в ней не было вовсе. – Видимо, он понял. И, наверное, знает уже всё. Ты говорила с ним? – Наверное, – Лутиэн пожалела, что не взяла с собой своё платье, которое взялась чинить. У реки хорошо работается. – Нет, почти не говорила – он занят отцом. Только поблагодарил. Берен кивнул. – Я не знаю его совсем... Надеюсь, он, – коротко усмехнулся, – более вменяемый, чем его братья. Лутиэн ощутила в женихе не страх, нет, но напряжение, какое появлялось всегда, когда Берен чувствовал угрозу. И хотя Берен всегда чувствовал опасность куда лучше неё, сейчас Лутиэн не была согласна. – О нём говорят как о порядочном и благородном эльда. Галадриэль всегда говорила так. Но даже если нет... Я не боюсь его, Берен. Я ничего не боюсь теперь. И это было правдой. Что могло испугать их теперь? Она смотрела в глаза Отцу Ужаса. – Я бы ничего не боялся, если бы не ты... Твоя жизнь мне важней всего на свете. Я не могу никому позволить причинить тебе вред. Знаешь... странно всё вышло. Он снова посмотрел на дом, и Лутиэн обернулась тоже – не вслед за ним, а одновременно. – Спасти Феанора, добывая Сильмарилл.... почти смешно. Что теперь будет? – Мне уже ничто не причинит вред, – отозвалась Лутиэн сначала на менее важное. Она чуть улыбалась. – Я уже ничего не боюсь, Берен. Я знаю, что они не причинят нам вреда – не смогут. Она сама не знала, откуда в ней такая убеждённость. Разве была эта смелость раньше? нет. Откуда она пришла... Лутиэн казалось, что она идёт по верёвке над рекой. Это кажется трудно, а на самом деле – легко: просто верь своему телу да ставь ногу так, как оно подсказывает. Просто доверяй – себе и этой верёвке. Смешно… Эта его способность видеть что-то запредельно смешное в ужасном тоже восхищала Лутиэн. Потому что в этом смехе не было ни капли насмешки над другими. – Ты не боишься, я знаю. Я никого не знаю отважней тебя, любимая. Берен посмотрел на нее с любовью и каким-то почти мальчишеским восхищением, которое неизменно трогало её. – А я вот боюсь. За тебя. – А я знаю, – Лутиэн улыбнулась веселее. – И многих; одному я прямо сейчас смотрю в глаза. То, как Берен умудрялся не замечать за собой очевидных достоинств, тоже нравилось ей. А себя она не считала отважной; не её заслуга, что страх или не приходил вовсе, или приходил поздно, когда худшее было уже кончено. Один-единственный раз, когда страх пришёл к ней невовремя, она едва не погибла. Тогда, на мосту Тол-ин-Гаурхот. Какая уж тут отвага. – Этот смелый только что признался тебе, что боится! – смеясь, возразил Берен. – Не за себя, Берен. И ты поступаешь вопреки своему страху; это и есть – отвага... И ты спрашивал, что теперь будет. Я не знаю… – и никто не мог знать. Мелодия мира теперь звучала для Лутиэн совсем иначе, чем прежде. – Но всё будет иначе, чем прежде. Хорошо бы голодрим не дошли до новой распри, – вот что… нет, не пугало, но омрачало её мысли. – Надеюсь, что не дойдут, – Берен явно помрачнел. – Должны же чему-то учить прошедшие столетия... – Надеюсь на то, Берен. Я думаю, что чудеса... не бывают во зло. Они снова замолчали, наблюдая за рекой; потом поплавок резко дёрнулся – и вскоре к двум рыбкам в ведре прибавилась третья. Берен оглядел свою добычу. – Наверное, хватит на сегодня? Лутиэн тоже так считала, но всё же возвращаться не хотелось. Хотелось побыть с Береном – только они вдвоём и Сирион, и никого другого. А впрочем, третий – четвёртый? – был с ними всё равно. – Надеюсь, Маэдрос привёз с собой запасы, – проворчал Берен. – Быстро они примчались, летели сломя голову по тракту… Видно, он очень любит отца. Он кивнул на двух эльфов, которые вывезли из-за сарая повозку. Лутиэн кивнула. – Что любит – это видно. Должно быть, мчался галопом... А ты знаешь, что это значит? – и, видя, что Берен не понял её вопроса, добавила: – Отряд, мчащийся по гномьему тракту, не мог не привлечь внимание наших пограничников, – Лутиэн представила себе, что подумали стражи границ, увидев такое. И как быстро деревья и птицы расскажут им о случившемся здесь. Может, даже того самого дрозда отыщут – Белег может. – Это значит, что в Дориате уже знают многое, если не всё... Лутиэн посмотрела в глаза жениху и негромко спросила: – Теперь мы сможем вернуться, Берен? Я знаю, теперь отец признает нашу любовь. Здесь, в лесах Бретиля, тоска по родным лесам стискивала сердце ледяной рукой. Теперь Лутиэн до конца понимала, как страшно было Берену потерять вместе с семьёй ещё и свою родину. – Ты права.... Но откуда им знать, что это лорд Маэдрос и куда он скачет? Берен не помрачнел, а это значило, что он не откажет; Лутиэн не смотрела ему в лицо, потому что знала – она не сможет скрыть надежду во взгляде. И не хотела вынуждать его к согласию. Она знала, что примет любой ответ, что согласна уйти с ним куда угодно. Но Дориат оставался домом. Тем радостнее было услышать: – Мы сделали всё, что могли. Я сдержал слово, хоть и нет тому прямых доказательств. Думаю, нам пора вернуться. – Ты сделал всё, – подтвердила она. – И моё слово – свидетельство. Спасибо... Спасибо тебе. – Спасибо.. за что, любимая?! – За то, что ты согласен. Отец был неправ, страшно неправ, и всё же я люблю его. Мне бы хотелось получить его благословение, чтобы быть с тобой, хотя ничто не мешает мне назвать тебя супругом, не спрашивая никого, кроме тебя самого. – А как я могу быть не согласен? Я хочу того, чего хочешь ты. А самое главное – быть рядом с тобой. Всегда. Где угодно.

***

Вдвоём они пробыли недолго; Берен даже не услышал – ощутил появление кого-то живого за спиной, а Лутиэн, должно быть, сказал лес, потому что она обернулась одновременно с ним. К ним подходил высокий, рыжеволосый эльф, и Берен без всяких представлений понял, кто это. Так что он выбрался из удобного убежища между корней дуба навстречу, и Лутиэн тоже поднялась на ноги. – Доброго вечера! – доброжелательно поприветствовал их подошедший, и Лутиэн подтвердила очевидное: – Доброго тебе вечера, лорд Маэдрос. Берен, это лорд Маэдрос Феаноринг; князь Берен, сын Барахира. Да, королевна старшая здесь, ей и представлять… сколь Берен знал, у эльдар те же правила вежества. Берен коротко кивнул. – Приветствую, – спокойно отозвался он. Поскольку Маэдрос пришёл говорить – что ж, пусть говорит. – Рад знакомству. Я много слышал о тебе, Берен, – Берен чуть приподнял брови. Ладно. Запросто – так запросто. Феаноринг говорил спокойно и вежливо, но разглядывал его неприкрыто – с головы до ног, и по руке скользнул взглядом, очень поспешно отведя его. Берена это не задело вовсе – он не слишком переживал из-за своего увечья – но Феанорингу он посочувствовал мысленно. Тот своё, судя по этому взгляду, воспринимал очень остро. – Я хотел бы поблагодарить вас. Феаноринг – искренне и действительно с благодарностью, это чувствовалось. – Спасибо. Прежде всего – это. – И я о тебе, Маэдрос, – пожалуй, и правильно, титулы им обоим сейчас ни к чему. Разговор касается не титулов – эрухини, о чём бы ни пошёл. Берен наклонил голову медленно. – Мы сделали это не ради благодарности. Лутиэн чуть кивнула. Берен чувствовал её молчание – она не хотела мешать беседе мужчин. – Так же, как я, наверное — всякое, – напрямик ответил Маэдрос. Всегда ли он столь прям? – Разумеется. Я это понимаю. Но это не значит, что я эту благодарность не испытываю. Берен только пожал плечами. – Всякое. Хотя хорошего больше, – особенно сейчас, когда после войны на Химринге нашли пристанище многие беоринги, бежавшие из Дортониона. Впрочем, доходили только слухи – редкие и не подробные. И так же напрямик Феаноринг задал тот вопрос, который мучил его сильнее всего, это чувствовалось. Наверное, и пришёл больше даже ради него. – Как это произошло? Как вам удалось спасти отца и... победить Моргота? Берен помолчал мгновение, думая, как ответить. Четырьмя фразами, как Феанору, не отделаешься. – Королевна чарами изменила наш облик, и так мы смогли проникнуть в Ангбанд и добраться до тронного зала. Там маскировка уже не помогла, но королевна смогла усыпить Бауглира, и пока он спал – нам удалось вынуть один из Камней из упавшей короны. А твой отец... мы не знали, кто это, но он был прикован у самого трона, и мы не могли оставить его там; кинжал хороший, режет железо – повезло; нам удалось разрезать оковы, а потом пришлось бежать оттуда. Берен усмехнулся. – Ты же хочешь спросить, где сейчас Сильмарилл. Так спроси. – Кинжал и правда хороший. Если ты о том, что лежит на столе в доме. Берен... как он оказался у тебя? Я не обвиняю тебя ни в чем, просто удивился, его увидев. Что же до остального... вы совершили невероятное. Теперь усмехнулся Феаноринг – похоже, ему прямота не понравилась. – Хочу. И спрашиваю: где сейчас Сильмарилл? И еще спрошу... отец знает? А вот вопрос о кинжале был неожиданным. Берен помолчал мгновение – он не предполагал, что Маэдрос не знает. И что отвечать? – Знаешь, задай этот вопрос своему брату, – усмехнулся он наконец. – Это всё же его кинжал. Он лучше расскажет. Грязная история, и говорить даже правду за спиной... не хотелось. Не ради Куруфина, конечно же. Берен усмехнулся как-то даже весело и приподнял перевязанную культю. – Видишь ли, когда мы выходили из Ангбанда, нас встретил волк. Большой такой. А у меня – так вышло – руки были заняты, даже кинжал достать не успел, – в одной руке Камень, левой – дотащить бы пленника, весу в нём было немного, но всё же бегом по лестницам... – В общем, Сильмарилл сейчас где-то бегает вместе с моей рукой, если ещё не прикончил ту тварь. Выходило говорить только вот так вот, шутя; потому что как сказать серьёзно – он не знал. Берен ощутил на плече руку Лутиэн, и от этого стало легче. – А Феанор знает, - он бы пожал плечами, если бы не боялся эту руку потревожить. – Он тоже едва ли не первым делом спросил. Феаноринг хмурился, кажется, каким-то своим мыслям. Что ж, он должен был знать своих братьев. – Задам. Понимаю, что это что-то... явно не в его пользу, и ты не хочешь говорить именно поэтому. Уважаю твое мнение, хотя и хотел бы услышать ответ. А рассказ его позабавил – или, что вернее, Феанорингу тоже был свойственен определённый злой юмор, что ещё называют чёрным. – Похоже, сын Барахира, оставлять у Моринготто конечности – обычное дело, – и добавил уже серьезно: - Ты хочешь сказать, что Сильмарилл сейчас в брюхе у этого волка? Будто сомневался в сказанном. Нет, не сомневался, просто поверить не мог. Берен сам до сих пор не мог поверить. – И... как он отреагировал? – Именно так: в брюхе. Где волк – я не знаю; Камень обжёг его, это было заметно, и он умчался стрелой. Дальше я ничего не помню. – Нас унесли от чёрных врат орлы, – негромко дополнила Лутиэн. Она ничего не рассказывала Берену об этом полёте, а он не спрашивал прежде. Феаноринг же умел пристать с расспросами. Берен пока не видел повода сворачивать разговор, но вопросы были... странные. – Его не порадовало, - вполне откровенно отозвался он. Заговорит о Клятве – услышит много. Впрочем, если хоть сколько-то порядочен – не заговорит. – Если эта тварь не подохла, она опасна. Орлы… Было видно, что Маэдрос очень хорошо представляет себе всё это: и потерю руки, и орла… Сколько помнил он сам о том подвиге, о котором пели все менестрели? Берен заслушивался в детстве этой легендой. И было странно смотреть сейчас в лицо Маэдросу Феанорингу и говорить с ним – о таком. Если ещё оставалось в мире что-то странное. Тот не заговорил о клятве. Только кивнул коротко и сменил круто тему: – Что вы собираетесь делать дальше? Вот этот вопрос заставил Берена улыбнуться. Сейчас ответить на него просто, а задай его Феаноринг до их с Лутиэн разговора? – Возвращаться в Дориат. Теперь нас здесь ничто не задерживает. И насчёт того волка… Я ещё не встречал такой громадины, и где он, мне неизвестно, так что будьте осторожны в пути. Старый Мантор говорит, на севере невесть что творилось: Тангородрим дрожал и трясся, орки обезумели – хотя ты, наверное, лучше нас всё это знаешь. Как будто тёмные твари потеряли голову вместе со своим господином и в безумной ненависти ломились куда-то... бесцельно и бессмысленно. В ответ Феаноринг только кивнул: – Будем. Конечно, мы видели, но никто не знал причины. Теперь — узнали… Берен чувствовал его торжество – злое торжество того, кто очень много потерял и много пострадал от Врага, а теперь узнал о его посрамлении. Знакомое чувство. – Что же. Желаю вам удачи, – улыбка Феаноринга была такой искренней и открытой, что Берен улыбнулся в ответ так же искренне. Что бы ни было, они понимали друг друга. Что ж... Берен мог считать, что выполнил обе свои клятвы. Морготу он отомстил – полной мерой, даже если для этого и пришлось дойти до Ангбанда. – Благодарю, – он улыбнулся в ответ, Лутиэн наклонила голову и впервые заговорила: – А я пожелаю тебе, лорд Маэдрос, светлой дороги. Да осияют её звёзды. – Спасибо, принцесса. Не знаю, сбудется ли твоё пожелание, но с ним любой путь станет светлей. Что-то мрачное мелькнуло в лице Феаноринга – подумал о своём пути?.. но больше тот не сказал ничего. Он склонил голову перед Лютиэн, кивнул Берену и ушёл. Через день отряд покидал хутор Мантора.