Освобождение от оков

С каждым днем все труднее гордо смеяться в лицо Моринготто — не потому, что гордость заканчивается, запасы-то богатые, а потому, что смеяться уже нечем. Вместо лица — кровавое месиво, губы разбиты. Остается только обжигать взглядом. Теперь смеется уже не он. — Мне нравится, как ты смотришь, Пламенный, — насмешка пополам со злобой. — Я оставлю тебе глаза. Благодари меня за это. Страшнее всего было, когда в пыточную втолкнули Нельо. Вот тогда — он почти обезумел. Готов был сдаться... но все-таки не сломался. Может быть, потому, что Нельо, Майтимо, его первенец, не заслуживал того, чтобы стать сыном предателя и труса. Они выдержали — оба. Сколько времени прошло, они не знали, но однажды Моринготто надоело. И он смотрел — все так же молча — как на его глазах волки разорвали тело Нельо. Все-таки Моринготто сделал это зря, как потом иногда думал Феанаро. Потому что в тот день в нем что-то оборвалось: он не сломался, нет, и не призывал к себе смерть — но его ненависть из пламенной стала ледяной. Больше не было ни смеха, ни брани, ему уже не нужно было бесить Моринготто. Ему нужно было победить. Как? Как может победить Валу пленник, истерзанный, с переломанными пальцами, без сил и без надежды? Как-нибудь. Когда-нибудь. Раньше еще могло случиться так, что гордыню и ярость подточит время, но теперь уже — нет. Моринготто наскучила игрушка, это стало ясно еще спустя сколько-то времени — как его здесь мерить? Орки еще иногда заходили развлечься, но все реже, реже... А потом Феанаро приволокли в тронный зал. Там, возле самого трона, стояла узкая железная клетка. Моринготто сидел, смеясь, и наблюдал, как Феанаро втолкнули в нее — он уже даже не сопротивлялся. — Будешь теперь сидеть здесь, на своем месте... король Арды, — язвительно проговорил Моринготто. — Сообразно своему положению, возле меня. В ответ не раздалось ни звука. С того дня боли больше не было — почти. Разве что иногда, когда что-то не ладилось, Моринготто срывался на пленнике, но ведь их были тысячи — и тот нашел другие игрушки. А Феанаро стал всего лишь элементом интерьера, как адамантовый трон или резьба на потолке. Он копил силы. Надеялся, что когда-нибудь их станет довольно для того, чтобы вырваться из оков — но пока надежды не было. Без еды, без света — много ли можно накопить, когда жизнь в теле поддерживается лишь чарами да собственным упрямством? Да еще, наверное, Клятвой. Смешно сказать, но до сих пор, видя Сильмариллы во вражеской короне, Феанаро вспоминал ее и иногда повторял про себя, добавляя теперь уже слова о мести Моринготто. Самому. Лично. И как можно более жестокой мести. Здесь тоже было не измерить время. Наверное, прошли десятилетия, а может быть, сотни лет? Феанаро старался не думать об этом. Пока однажды в тронный зал не вбежал огромный волколак. Над ним реяла на крыльях летучая мышь — ее уже приходилось видеть раньше, и частенько. А потом Феанаро решил, что бредит. Пришельцы обернулись... квенди?! Он не понимал их речи, слышал, но не понимал — только знал, что Моринготто просто издевается над обоими. Но девушка — одна из них была девушкой — запела, и он впервые со дня плена закрыл глаза с каким-то даже облегчением. Даже мысли не мелькнуло, что это чары, что надо спасаться, брать себя в руки, бороться с ними, немедленно! — но музыка вела за собой, успокаивая, врачуя раны... Его разбудил свет — прямо в глаза — и звон металла. Феанаро резко дернулся и выпрямился, пытаясь понять, где он, вырваться из грезы. Все вернулось на свои места — клетка, Ангамандо... Нет, не все. Прямо перед ним стоял тот воин, что был волколаком, и как-то неловко прижимал локтем к боку... Сильмарилл?! Феанаро оторопел, глядя, как тот, точно вообще не замечая пленника, орудует кинжалом, спиливая замок — железо прутьев добрая сталь резала легко, как дерево. А он не отводил взгляда от Камня — почему одного, и как этот... этот... кто — этот, интересно... но как он — смеет?! — Тихо, — проговорил этот кто-то, поднимая глаза и распахивая клетку. Наверное, Феанаро слишком громко думал — или слишком громко дышал? Странно было слышать живой, не вражеский голос. — Я тебя понесу, — сообщил незнакомец и без лишних слов взвалил пленника на плечо. Девушка сидела на полу, сжимая в руках какую-то темную тряпку — плащ? — и смотрела молча. — Скорее, — проговорила она, судя по тону — не в первый раз уже. — Скорее, надо бежать отсюда! Феанаро хотел сказать, что пойдет сам, но из горла вырвался только хриплый, каркающий стон: он, кажется, вообще забыл, как говорить. Да его слов и не ждали — незнакомец помог девушке встать, и они бегом поспешили куда-то прочь из зала... Вот теперь в душе проснулся страх — откуда только взялся... «Только бы не поймали их!» — Феанаро сам не знал, почему в висках бьется вместе с кровью — эта просьба... кому-то. Потому что шанс вернуться к жизни был слишком уж реальным? Когда в лицо ударил дневной свет — бывший на самом деле тусклым серым сумраком, окутывавшим Ангбанд днем и ночью — Феанаро невольно зажмурился, но глаза все равно обжигало, даже через веки, настолько он привык к темноте и факельному огню. Зажмурился — и с трудом приоткрыл глаза, щурясь, услышав грозный и резанувший по нервам рык. Волк. Огромная, грозная тварь встала поперек дороги. «Конец?» — едва успел подумать он, но его тело незнакомец просто сбросил с плеча на пол, и от удара Феанаро потерял сознание, заметив в последний миг ярко сверкнувший Свет. А потом он почувствовал ветер. Холодный высокогорный ветер, бивший в лицо. И яркий свет. Свобода.