Любви счастливой не бывает

Вечер перед Жатвой проходит в слезах, слезах не моих – мамы и Прим. Сестра и мама плачут весь вечер, оплакивая не столько мое участие в Играх, а больше горькую участь родителей Мадж. Меня спасает присутствие Пита и Хеймитча. После оглашения приговора ментор сам пришел к нам, пьяный смертельно. Нам с Питом пришлось приложить максимум усилий, чтобы дотащить его до дома моих родных. Проводить последние часы перед Играми вдалеке от семьи было просто невыносимо. Прим порывалась позвать Мадж, но Пит был категоричен, сейчас не самое подходящее время для визитов, и для Мадж и для нас. Ночью я почти не сплю, много ворочаюсь и мешаю Питу, он хоть и говорит, что это не моя вина и он не уснул бы в любом случае, но я все равно чувствую свою вину и не только перед Питом. Я чувствую себя виноватой перед Мадж – единственной подругой, пострадавшей из-за меня, перед семьей – за то что слишком мало времени проводила с ними, и даже перед Гейлом - за то что возможно дала ему повод надеяться на большее в наших отношениях. Может быть он придет попрощаться со мной после Жатвы? Измученные бессонницей мы с Питом встаем раньше обычного. Он печет хлеб на всех, а я стараюсь не сбежать из дома. Едва держась на ногах к нам присоединяется Хеймитч. До появления Прим мы проводим время в полном молчании. Мама спускается позже всех. Ее глаза красные, она тоже не спала всю ночь. В последнее время я стала намного мягче относиться к маме, как могла показывала, что давно простила ее. Надеюсь, что у нее хватит сил держаться, когда меня не будет рядом. Мама напоминает, что пора одеваться перед Жатвой, и что она приготовила для меня еще одно свое платье. Мне снова становится стыдно, за ее прошлое платье. Прошу маму заплести мне волосы, как в прошлом году, на удачу. Я смотрю на мамино свадебное платье и к горлу подступает комок, от того, что и это дорогое для нее платье я не смогу вернуть маме. Прим прикрепляет мне на грудь брошку с сойкой, мы трое понимаем, что это для Мадж и ради Мадж. На церемонию Жатвы, на два часа раньше обычного времени, нас, троих победителей, провожает специальный отряд миротворцев. Я едва успеваю поцеловать сестру и мать, и нас выводят на улицу. На улице стоит удушливая, жаркая погода. Несмотря на это городская площадь заполнена людьми. Вход на площадь перекрывают вооруженные миротворцы. Нас подводят к огороженной площадке возле дома правосудия. Посередине площади возвышается чудовищное сооружение – виселица. Теперь становится понятно, что вчера строили миротворцы. Двери дома Правосудия открываются и появляется Эффи, в сопровождении командующего Тредда. Он подводит Эффи к микрофону, и что-то говорит на ухо. От каждого слова кожа Эффи бледнеет сильнее обычного. Она нервно поправляет золотой парик и не знает, как вести себя в сложившейся ситуации. Ей явно не нравится услышанное. Играет гимн, миротворцы разгоняют собравшихся людей, освобождая дорогу для грузовика. Люди в белой форме открывают двери машины и выводят родителей Мадж. Бывший мэр с женой, выглядят бледными копиями себя прежних. Представляю как тяжело сейчас Мадж. Хотела бы я быть рядом с ней. Тедд грубым шлепком подталкивает Эффи к микрофону. Мисс Бряк послушно подходит к микрофону и начинает читать по заранее приготовленной карточке. Быстро и сдержанно, она рассказывает всему дистрикту о преступлениях, совершенных семьей Андерси, и в завершении приговаривает их к смерти. Миротворцы пытаются вырвать мэра из объятий рыдающей жены, одному из них приходится даже ударить женщину. Мэр старается держаться достойно, с высоко поднятой головой он поднимается по ступеням эшафота и становится под петлей. Миссис Андерси ставят рядом с мужем, несколько минут спустя, она вся дрожит, когда пеньковое ожерелье опускается ей на шею. В последнее мгновение она успевает схватить мужа за руку. Один из миротворцев дергает за рычаг, и пол под ногами мистера и миссис Андерси раскрывается, веревка быстро затягивается на шее. Душераздирающий крик Мадж разрывает тишину, парящую над площадью. Я закрываю глаза и прячу лицо на груди Пита, но вижу перед собой бьющиеся в конвульсии тела. Голос Эффи, усиленный микрофоном заставляет меня открыть глаза. На крыльцо дома Правосудия уже вынесли два шара с именами. Эффи напоминает всем, что мы собрались здесь в первую очередь ради Жатвы, и что она искренне поздравляет весь дистрикт со столь знаменательным праздником. По традиции первой она называет мое имя и приглашает подняться к ней. Отпустить Пита сложно, но еще сложнее подняться и встать лицом к площади, лицом к виселице. Мое сердце замирает, когда Эффи перебирает две карточки с именами в мужском шаре. Она тяжело выдыхает и открывает карточку, ее голос дрожит, когда она читает: - Пит Мелларк. На мгновение мне кажется, что еще не все потерянно, с надежной смотрю на Хеймитча, в ожидании от него выполнения обещания. Пустыми, ничего не видящими глазами Эбернети смотрит перед собой и не двигается. Время, отведенное на принятие решения, ушло безвозвратно. Пит поднимается по ступеням, на его губах играет грустная и виноватая улыбка, Хеймитч сдержал обещание данное ему. Эффи предлагает нам поздравить друг друга рукопожатием. Не сговариваясь, в едином порыве мы подносим три пальца к губам и вытягиваем руку в знак прощания. Дистрикт отвечает нам молчанием. После показательной казни никто не осмеливается ответить на наш жест отчаяния. Я вижу, как была готова взметнуться вверх рука Прим, и как мама не позволила ей этого сделать, в душе я благодарна им обеим за это. С дальнего конца площади доносится несложная мелодия Руты. Ее насвистывает один голос, который я узнаю из тысяч других. Я надеюсь, что еще успею с ним поговорить. Но все идет по-другому. Вместо прощания с родными нас сразу сажают в машину и везут на вокзал, таков новый порядок проведения Жатвы. В машине у меня нет сил ни плакать, ни стараться быть сильной, ни страдать от того, что не смогла попрощаться с родными. Все мои мысли занимает Хеймитч. Злость, ненависть, желание убивать бурлят у меня в крови. Как он мог так поступить! У Пита была возможность избежать Игр, и он ее потерял по вине Хеймитча. Я убью его, как только увижу! Шанс предоставляется мне как только мы заходим в поезд. Хеймитч стоит у окна, ожидая нас. Не знаю как ему удалось попасть в поезд раньше нас, но сейчас меня волнует другое. Я бью его в лицо, как только подхожу близко. Хеймитч не сопротивляется, даже не старается уклониться от моих ударов. Я бью его руками и ногами, по лицу Хеймитча течет кровь, что действует на меня пьяняще, чувствую, как под моими ногами хрустят его кости. Пит пытается оттащить меня в сторону, я со всей силы кусаю его за руку, и он отпускает меня. Заношу руку, чтобы нанести еще один удар, когда между мной и Хеймитчем встает новая преграда – Эффи. От моего удара с ее головы слетает парик, демонстрируя короткий ежик серых волос, теперь понятна ее любовь к парикам. На бледном личике Эффи проступает красное пятно от удара, и мне становится стыдно. Пит успевает воспользоваться моей заминкой и утаскивает меня в купе. Прежде, чем двери закрываются, я успеваю заметить плачущую Эффи, склонившуюся над окровавленным Хеймитчем. - Мы не выйдем отсюда, пока ты не успокоишься, - говорит Пит, закрывая дверь в купе на ключ. От бессилия сажусь на кровать и начинаю рыдать. Пит рядом, и готов помогать как всегда, - Все будет хорошо, все так, как и должно было быть. А родным мы напишем письма, я договорюсь с Эффи, она их передаст, если что.