Дживс и сверхгениальный план

– Дживс, – объявил я одним прелестным весенним утром, – думаю, мне надо жениться. Но погодите – кажется, я снова, как обычно, забегаю вперед. Без сомнения, вы сейчас вскочили с кресла, вообразив, что у Вустера окончательно прохудилась крыша, раз он бросается такими дикими фразами. Признаться, в этой истории речь пойдет о достаточно деликатных вещах, и я до сих пор не рассказывал вам ее из-за того, что Дживс был решительно против. Даже теперь я сомневаюсь, что мое скандальное повествование увидит когда-либо свет дня – да и свет библиотечной лампы тоже. В частной жизни любого джентльмена могут таиться подробности настолько щекотливые, что, узнав о них, кто угодно окрасится в цвет огнетушителя, – а представьте смущение автора, который берется поведать о личных делах сразу двух джентльменов! Тем не менее, эта история столь же важна, как и прочие мои мемуары, – а то и поважнее их всех, вместе взятых, – и умолчать о ней было бы недобросовестно с моей стороны. Но предупреждаю – если завтрак бунтует у вас в желудке при мысли о том, что двоих представителей сильного пола могут связывать узы, выходящие за рамки дружеских, то советую тут же захлопнуть эту книжку и отбыть обратно в общество комика Бертрама и непогрешимого Дживса, знакомых вам по нашим предыдущим авантюрам. – Дживс, – обратился я к нему однажды прелестным весенним утром – одним из тех, когда вдруг осознаешь, что в воздухе снова разносятся птичьи трели, солнце несмело выглядывает из-за пушистых облаков и теплый морской ветерок выметает застоявшуюся зимнюю сырость с лондонских улиц; словом, одним из тех, когда кажется, что жизнь рассыпает перед тобой тысячи возможностей, а ты, открыв рот, стоишь перед этим разнообразием и гадаешь, что выбрать. – Дживс, – начал я, удобно устроившись в кресле и мечтательно поглядывая в окно, – бодрый, сытый, умытый и одетый, с чашкой чая в руке и с газетой на коленях. – Дживс, сколько раз я был помолвлен? Дживс, мой верный слуга, на мгновение оторвался от своего занятия – которое, как я понимаю, заключалось в смахивании пыли с безупречно чистых книжных полок – и задумчиво нахмурил благородный лоб. – Если учесть четыре ваши отдельные помолвки с мисс Мэделин Бассет, сэр, то, полагаю, общее количество будет равняться двадцати трем. – Так много?! – переспросил я, слегка опешив. – По крайней мере, с тех пор, как я поступил к вам на службу, сэр. Не знаю, имели ли вы счастье быть нареченным какой-нибудь молодой леди до того, как я начал работать у вас. – Нет-нет, до этого я ни разу не был помолвлен... Я на минуту призадумался. Решительно странно, однако, – стоило Дживсу обозначиться на моем горизонте, как дюжины девушек открыли охоту на вашего покорного слугу. Ни одной из них пока не удалось затащить меня к алтарю – в основном благодаря стараниям самого Дживса; но следовало признать, что до его появления Бертрам не слишком обращал на себя внимание прекрасного пола. Может, это из-за того, что Дживс лучше меня разбирается в галстуках? – Чуднóе все-таки совпадение, – пробормотал я себе под нос, а потом заявил вслух: – Знаешь, Дживс, думаю, мне надо жениться. При этом я нетерпеливо взглянул на него, ожидая ответной реакции; но он только положил на место метелку и повернулся ко мне с фирменно-непроницаемым выражением лица. – Очень хорошо, сэр. – Хочешь сказать, ты не удивлен? – Если позволите напомнить, сэр, немногим более года назад вы изъявляли то же самое намерение, когда объектом вашего пристального внимания была мисс Роберта Уикхэм. Я небрежно махнул рукой: – С тех пор я здорово повзрослел, Дживс. И понимаю теперь, как это глупо – хотеть окольцеваться только из желания обзавестись детьми. Нет, я слишком молод для отцовства, и пойду к алтарю лишь затем, чтобы некоторые личности оставили попытки женить меня. Он поднял бровь. Я ответил обезоруживающей улыбкой. – На редкость любопытный ход мысли, сэр. – Вот именно! Конец неприятностям, конец притязаниям на личность бравого Вустера, и пусть все надоедливые тетушки грызут локти от досады! – воскликнул я, пыжась от гордости за свой чудесный план. – Прошу прощения, сэр, но в вашем плане мне видится небольшое упущение, – учтиво отозвался Дживс. – Какое же? – Вы будете женаты, сэр. Бравый Вустер мгновенно сник. – Да, – хмуро признал я, – этот момент я пока еще не продумал. Я снова меланхолично взялся за газету. Все-таки в целом план шикарный, что бы там Дживс ни говорил. Тут надо мной прозвучало вежливое покашливанье – Дживс, как оказалось, все еще обретался в комнате, и взор его лучился тем особенным светом, который неизменно вселяет в меня надежду, озаряет путь во тьме и вообще всячески облегчает жизнь на этом свете. – Не сочтите за дерзость, сэр, но думаю, что нашел для вас альтернативный выход из положения. – Выкладывай, дружище! Он выпрямился и заговорил тоном престарелого профессора: – Как мне представляется, сэр, суть проблемы не в том, что вы не женаты, а в том, что вы воздерживаетесь от отношений с дамами. – Беспомощное выражение вустеровского лица, видимо, указало ему, что я абсолютно сбит с толку, и он поспешил уточнить: – Если бы у вас, сэр, нашлись серьезные основания избегать женитьбы, то ваши уважаемые родственницы оставили бы вас в покое, а знакомые молодые леди перестали бы видеть в вас потенциального супруга. – Дживс, извини, но теперь я вижу прореху в твоем плане, – отрезал я. – Назови хоть один приличный повод для холостяка оставаться холостяком! – Упомянутый холостой джентльмен, сэр, может находиться под влиянием глубокой сердечной привязанности – неразделенной или невозможной в силу определенных обстоятельств. Я проглотил норовившую слететь с языка колкость. То, что идея Дживса казалась содранной прямиком из романов для томных барышень за авторством новоиспеченной миссис Литтл, говорило как раз в ее пользу. Ни одна девушка не отнесется равнодушно к мукам разбитого сердца – возможно, и табун охотниц за женихами, преисполнившись сострадания, оставит меня наконец в покое! – А ведь первоклассная идея, Дживс! – воскликнул я. – Мне также пришло в голову, сэр, что данная легенда будет выглядеть достовернее, если мы объявим о депрессии, якобы обрушившейся на вас по приезде из путешествия, в котором вы встретили свою гипотетическую возлюбленную... Я сурово взглянул на него: – И не мечтай, Дживс. Я не поеду в Мексику. – Очень хорошо, сэр. – Но готов обмозговать твою идею с депрессией. – Очень хорошо, сэр. *** Вполне вероятно, что из этой затеи так ничего бы и не вышло. Как раз в то время случился период затишья – обе тетки точно договорились не беспокоить меня, – и я, убаюканный благостной обстановкой, легко забыл бы о разговоре с Дживсом. Но многолетний опыт попадания в неприятности научил вашего покорного слугу, что нужно всегда оставаться начеку, и потому я направил все силы вустеровского мозга на обдумывание данной идеи. На третий день размышлений я не выдержал и заявился на кухню: – Дживс, а как вообще обрушивается эта самая депрессия? Оплот домашнего хозяйства поставил на стол кастрюлю, которую до этого начищал до блеска, и поднял на меня глаза: – Могу ли я заключить из ваших слов, сэр, что вы хотите вернуться к беседе, имевшей место в понедельник? – В точку, Дживс. Я думал, думал и наконец понял, что ни черта не смыслю в депрессиях. – Неудивительно, сэр, ведь вы обладаете позитивной натурой и с оптимизмом смотрите на жизнь. – Как скажешь. Ну и? Скрестив руки на груди, я вперил в него нетерпеливый взгляд. В ответ он воззрился на меня, слегка склонив голову набок: – Сэр? – Ты говорил – чтобы дело выгорело, мне нужно изобразить депрессию. Так в чем фокус? Он несколько раз поморгал, не говоря ни слова, – самое большее, до чего доходит Дживс в выражении полнейшего недоумения. – Это не самое приятное состояние духа и разума, сэр. – Клянусь Юпитером, я знаю! Ну, подозреваю по крайней мере. Но раз уж Вустер намерен жить долго и счастливо, ему придется разок подвергнуть себя этому испытанию. Готов спорить, в этот момент Дживс едва заметно покосился на меня: – Простите за нескромный вопрос, сэр, – вы были когда-нибудь глубоко и безнадежно влюблены? Я ненадолго задумался. – Ну, пару раз я приходил в восторг от точеного профиля или серебристого смеха – но нельзя сказать, чтобы толком в кого-то влюблялся, – признал я наконец, покачав головой. – Возможно, именно в этом кроется причина вашего затруднения, сэр. Я вздохнул: – Ладно, ладно. Тогда будь добр, просвети меня, что это за штука – быть влюбленным. – А... – Он задумчиво потер подбородок. – Полагаю, для начала вам следует вообразить себе некую особу. – Особу? – Да, сэр. У каждого влюбленного имеется объект, на который устремлены его чувства. – Э-э... как думаешь, если я закрою глаза, фантазия у меня заработает лучше? – Не вижу препятствия, сэр. – Чудненько. – Теперь, сэр, представьте, что особа эта идеальна во всех отношениях. Средоточие всех желанных для вас качеств. Вы не только не можете жить без нее, но даже не мыслите себя отдельно от нее... – Ну-у, чисто физически это вряд ли... На свете немало... – Нет, сэр. Влюбленные воспринимают мир несколько под другим углом, чем остальные. – Ладно... Итак, допустим, есть кто-то, без кого жизнь мне не в радость и минутная разлука – что нож острый. Право, Дживс, я просто ума не приложу, как могу дойти до такого. – Что ж, сэр, полагаю, все развивалось бы постепенно, начиная с совершенно невинных проявлений внимания. Обычно на первых порах вы находите, что вам по душе общество этой особы; замечаете, как легко вам разговаривать и шутить в ее присутствии. Вам импонируют ее человеческие качества, и вы проникаетесь к ней доверием. Когда она не соглашается с вами или в чем-то упрекает, в глубине души вы понимаете, что ее действия продиктованы не собственным капризом, а заботой о вас. – М-м-хм... – Я, кажется, стал понимать, к чему он ведет, – но если бы вы спросили в тот момент мнения старины Бертрама, я б сказал, что такое описание подходит любому из моих хороших приятелей. – И затем, сэр, вы понемногу осознаете, что эта особа все чаще становится предметом ваших раздумий. Каждый день вам открываются все более притягательные стороны ее личности. Вы настолько благоговеете перед ней, что чувствуете легкую слабость, когда она заговаривает с вами. Стоит ей сделать интересное замечание во время беседы или добиться в чем-то успеха – и вы испытываете необычайную гордость за нее и одновременно ревнуете к тем, кто поздравляет ее и восхищается ее способностями. Вы осознаете, как это неразумно, но не можете справиться с собой... Однако когда ее глаза светятся признанием, что вы самый важный человек в ее жизни, счастье ваше не измерить никакими словами. Бесспорно, все это очень напоминало состояние, в котором я частенько видел Гасси или Бинго. Но Дживс говорил о нежных чувствах так серьезно и торжественно, что горе-влюбленные уже не казались мне смешными и нелепыми – наоборот, я ощущал зависть и легкий трепет. – Вы восторгаетесь каждым движением ее тела, каждым выражением ее лица. Вам хочется всегда удерживать ее подле себя, чтоб никто, кроме вас, не имел возможности любоваться ею. Даже ее промахи, которые вначале приводили вас в замешательство, теперь трогают вас, потому что они – неотъемлемая часть ее сущности. И вы действительно счастливы – но в то же время терзаетесь страхом, что однажды она просто устанет от вас. Я сглотнул. – С эгоистичным нетерпением вы ждете момента, когда ей потребуется ваша – и только ваша – помощь. Вам нравится чувствовать себя ее покровителем. Вы готовы сражаться за нее, если понадобится. Я открыл глаза. Дживс все так же вопросительно-вежливо смотрел на меня, чуть склонив голову набок. – Думаю, этого достаточно, Дживс, спасибо, – сказал я хрипло. – Смею надеяться, что сумел помочь вам, сэр. *** – Салют, Берти! Что куксишься в такой славный денек? Клод и Юстас облокотились на барную стойку по обе стороны от меня, привычная ухмылка растянула две одинаковые физиономии. – Опять с кем-то обручился? – ехидно осведомился Юстас, заказывая в. с с. По правде говоря, в тот момент я пребывал в легком шоке от утреннего монолога Дживса. Я хочу сказать, малый изливался так, словно всю жизнь только и делал, что терял голову от нежных чувств! Или, согласно моей излюбленной теории, Дживс и впрямь знает все на свете... но прах побери, нельзя же быть совершенством абсолютно во всем! Так или иначе, а я крепко задумался над тем, что за женщина могла бы подцепить рыбку по имени Дживс, – и только вообразил себе некий гибрид Мэри Поппинс (ибо она, подобно ему, должна иметь мозги и твердый характер) и Елены Троянской (учитывая его взыскательный подход к выбору галстуков), как появились мои кузены. Я хотел было красочно огрызнуться на неучтивый намек относительно двадцати трех эпизодов, омрачавших мое прошлое, но вдруг меня осенила блестящая идея. Наверное, вы уже знаете, что Клод и Юстас – самые отчаянные сплетники в «Трутнях». – Нет, – скорбно вздохнул я, подражая своему старому другу Бинго Литтлу, и нервно повертел бокал в руке, стараясь придать своему поведению нотку доподлинности, – если только это слово можно здесь употребить. Две любопытные заразы тут же стиснули меня с боков: – Ладно тебе, Берти! Рассказывай, что стряслось? – Да нечего рассказывать, ребята, – снова вздохнув, глухо произнес я. – Опять с Дживсом поругался? Я нахмурился, на секунду выйдя из образа: – С чего вы взяли, что я поругался с Дживсом? – С того, что когда ты вляпываешься в историю, то сразу бежишь к нему и через пять минут получаешь готовенькое решение всех проблем, – пояснил один из юных нахалов. – Но раз вместо этого протираешь локти на барной стойке, значит, вы с ним не разговариваете. – Что ж, убедительно, – вынужден был признать я. – Впрочем... нет-нет-нет! Просто на этот раз даже Дживс мне не поможет. – Как, и Дживс тут бессилен? Приятель, ты меня пугаешь, – уже всерьез заметил Юстас. – Понимаете, дело в том, что... И в этот момент божественная искра осияла мой разум. Я с легкостью мог завести волынку о прекрасных глазах и прочих достоинствах некоей девицы, по которой якобы сокрушается вустеровское сердце, – до этого мне сотни раз приходилось выслушивать подобные речи, и я уверен, что состряпал бы монолог не хуже других. Но тут я вспомнил слова Дживса – и подумал, что такую душевную боль нельзя смягчить пустыми разговорами. Поэтому, вместо объяснения, я одним махом осушил свой бокал и ушел восвояси. *** – Вот и я, Дживс! – пропел я, хлопнув дверью и запустив шляпой в кошмарную вазу, презентованную мне тетей Агатой. Ваза тут же разбилась. – Добрый день, сэр, – поздоровался Дживс, выплывая из кухни. – Разрешите сообщить, что во время вашего отсутствия звонили мистер Клод и мистер Юстас. – Что-нибудь важное? – Говоря откровенно, сэр, звонок ваших кузенов был адресован мне, – ответил Дживс, подбирая мою шляпу и вешая ее на крючок. – Молодые джентльмены сказали, что видели вас в клубе «Трутни» и были весьма озадачены вашим поведением. Они справлялись о вашем здоровье, сэр, и я должен отметить, что беспокойство в их голосах было окрашено оттенком искреннего сочувствия. – Господи помилуй, Дживс! – воскликнул я, с размаху опускаясь на диван. – Сэр? – донеслось уже из кухни. – Работает, Дживс! План работает! Я прикинулся снулой рыбиной, вздыхал, как неприкаянная душа, – и они на это купились! – По-видимому, так и есть, сэр, – ответил вновь появившийся Дживс, вооруженный щеткой и совком. – Однако, по моему скромному мнению, – добавил он, склоняясь над злополучной вазой, – подлинный успех вашим действиям обеспечило то, что вы решили не распространяться о причине своей меланхолии. Мастерски сработано, если позволите заметить, сэр. – Думаешь, начни я разглагольствовать перед ребятами о бессмертной любви и прочей чепухе, они бы просто не приняли меня всерьез? – Именно, сэр. Недоговоренность добавила достоверности вашим страданиям. Надеюсь, вы простите меня, сэр, – я взял на себя смелость известить мистера Клода и мистера Юстаса, что недавно вы встретили одну молодую особу и глубоко увлеклись ею, не питая при этом ни малейшей надежды на взаимность. Разглашать детали я отказался. – Просто великолепно, Дживс, – сказал я, довольно потирая руки. – В самом деле, сэр. А теперь, если разрешите, я попытаюсь восстановить вазу миссис Грегсон. *** Остаток дня, пока Дживс хлопотал по хозяйству, я провел за чтением жутко забористого детектива – героем книжки был сыщик, который много лет гонялся за кровожадным убийцей, поедавшим мизинцы с ног своих жертв. Только я добрался до сцены, когда противники наконец сошлись лицом к лицу, и приготовился узнать, что за отношения их связывали в детстве, как в дверь позвонили. – Леди Флоренс Крэй, сэр. Я вскочил с дивана как напудренный, тут же споткнулся и едва не приложился физиономией о ковер. Визиты Флоренс – то еще удовольствие для меня. – Салют, Флоренс! – Здравствуй, Берти, – сказала она, усаживаясь в кресло, – что за макулатуру ты снова читаешь? Впрочем, неважно, – добавила она, прежде чем я успел открыть рот. – Берти, сегодня я узнала, какое горе тебя постигло. Поверь, я так тебе сочувствую! Подумать только, сложись все иначе, мы могли бы быть счастливы вместе... если бы, конечно, ты бросил пить... – Я... – ...и курить. Теперь, к сожалению, уже ничего не поделаешь. Остается лишь надеяться, Берти, что со временем твоя боль утихнет. Каким чудовищем должна быть девушка, чтобы отвергнуть столь глубокие чувства! Вконец растерявшись, я обратил полный отчаяния взор на Дживса: тот приподнял бровь и украдкой показал сначала на телефон, а потом на заново склеенную вазу на полке. – А... – промычал я через секунду. – А! Нет, вовсе нет! Она... она просто изумительная! – Ах, Берти, – растрогалась Флоренс. – Ты не должен брать на себя всю вину за случившееся! В конце концов, кто из вас давал брачную клятву – ты или она? – То есть как – бра...? – Прости, мне пора бежать – у меня встреча с издателем. Береги себя, Берти! С этими словами она исчезла. – Дживс, – произнес я, почесывая ухо, – ну и шороху мы с тобой навели. – В самом деле, сэр. – Уголки его губ чуть заметно приподнялись – это означало, что Дживс необычайно доволен. *** Едва ли нужно говорить, что я был искренне ошеломлен успехом своего маленького спектакля. В ожидании обеда я смаковал бренди, когда услышал из прихожей трель телефона. – Звонит миссис Трэверс, сэр. – Привет, тетя Далия! – Берти, червяк ты мой любимый! Что за сплетни доходят до моих ушей? Какая-то мадам умудрилась разбить тебе сердце? – Что? Нет-нет, это не... – Поверить не могу – стоило тебе в кои-то веки увлечься девушкой, как оказалось, что она замужем, и не за кем-то, а за членом парламента! – Мне... что?!... – Но я ни капли не сомневаюсь, что в конце концов ты найдешь себе подходящую пару, милый мой балбес. А пока, если желаешь подлечить свое израненное сердечко, то знай – в Бринкли-Корте тебе всегда рады. Анатоль с удовольствием будет готовить все, что ты любишь. – Ой, это просто... – Кстати, дядя Том передает тебе привет и заодно пару теплых слов – что-то там про безмозглых женщин. Не жди, что я стану это повторять, но думаю, он только хотел утешить тебя. Ну, мне пора. Будь здоров! Я положил трубку на рычаг так деликатно, словно обезвреживал бомбу: – Дживс, ты никогда не замечал, как быстро разносятся слухи? – Разумеется, сэр. Я также неоднократно обращал внимание, что данному явлению сопутствует значительное искажение фактов. Французы называют этот феномен le telephone arabe, нам же он известен как «испорченный телефон». Обед подан, сэр. Дживс, конечно, не повар-француз, но его навыки обращения с кастрюлями и сковородками заслуживают всяческой похвалы. С полным желудком и чистой совестью я попивал в. с с., как вдруг меня охватило любопытство. Такого, знаете, рода, что побуждает вас совершать поступки, на которые в другое время вы вряд ли бы решились – настолько велика опасность нарваться на неприятности. Именно из такого любопытства ребенок трогает рукой раскаленную печку или, скажем, охотник подкрадывается к самой морде спящего льва. – Итак, рассказывай, Дживс, – начал я, пока он снова наполнял мой бокал. – Сэр? – После того как ты толкнул такую речь утром и обеспечил сокрушительный успех нашему плану, все отговорки бессмысленны. Признавайся, Дживс, – ты был влюблен! – с триумфом объявил я. Он поджал губы: – Сэр, в своей, как вы выразились, речи я лишь обращался к мнению классиков по данному вопросу. Например, Шекспир... – Забудь о Шекспире, Дживс! Если бы мне понадобилось его мнение, я сам бы у него спросил! – Мне хотелось слегка уколоть его и тем самым как-то расшевелить; но когда Дживс обращается в такую ледяную глыбу, на него можно воздействовать только агрессивными методами: – Я знаю, что ты был влюблен! Поставив графин на стол, он замер на месте, и на миг я подумал, что сейчас прозвучит раздраженно-напыщенная проповедь в типично Дживсовом духе – на этот раз о важности соблюдения дистанции в отношениях нанимателя и работника. – Не совсем так, сэр. Я уставился на него – до меня вдруг дошло: – Что?... Хочешь сказать, ты сейчас влюблен? – Данное утверждение находится ближе к истине, сэр, – не поведя и бровью ответил он, протягивая мне пепельницу. – О... – Если бы я не сидел в тот момент на диване, то наверняка рухнул бы на пол. – О... Ну, тогда мои поздравления и все такое! – Вы очень добры, сэр. Однако, боюсь, в настоящей ситуации слова поддержки были бы более уместны. – Хочешь сказать, всевышний покинул свои чертоги и в мире далеко не все гладко? – Совершенно верно, сэр. И он продолжил раскладывать подушки по креслам – нисколько, по-видимому, не обеспокоенный, что хозяин узнал о его личной драме. То, что некая женщина могла отвергнуть ухаживания такого совершенства, как Дживс, казалось невероятным и попросту абсурдным. – Дживс, – произнес я с расстановкой, – то, что женщина могла отвергнуть ухаживания такого совершенства, как ты, – на мой взгляд, невероятно и попросту абсурдно. – Благодарю вас, сэр. Думаю, основная трудность заключается в том, что другая сторона пока не знает о моих чувствах. – Так ты с ней еще не объяснился?! – Нет, сэр. Это все, сэр? Глаза его сверкнули опасным огоньком, резко контрастировавшим с его почтительной манерой. Огонек ясно намекал: «Довольно, Вустер, иначе твой новый галстук постигнет участь худшая, чем смерть». – Да-да, спасибо, Дживс. Как же, дам я тебе соскочить с крючка так просто. *** Явившись на следующее утро в «Трутни» и пробираясь под градом булочек к барной стойке, я встретил Бинго, который подкрадывался к бару с противоположной стороны. – Берти! – позвал он и, сменив курс, двинулся мне навстречу. – Иди сюда, я хочу тебя угостить! С некоторой опаской я подчинился – видите ли, у Бинго в большинстве случаев туговато с финансами и чаще всего именно ваш покорный слуга угощает его выпивкой. Внезапная cмена ролей не на шутку озадачила меня. – Берти... – начал он со стаканом в руке. – Ах, Берти! Дорогой мой дружище, как я тебе сочувствую!... Я уже почти привык к ахам и охам в свой адрес, и на сей раз моя реакция не заставила себя ждать. – Ну, мало ли что случается в жизни, – нарочито угрюмо заметил я. – Но Берти... жена члена кабинета министров?! Я поперхнулся, выплюнул виски обратно в стакан и круглыми глазами посмотрел на Бинго. – Да уж, Берти, полюбить – так королеву, а? Но знаешь, старик, я прекрасно понимаю, каково тебе сейчас. Мне самому много раз приходилось бывать в твоей шкуре. Вот увидишь, когда-нибудь тебе непременно встретится такой же чудный человечек, как Рози! Ты представляешь, что она сказала мне сегодня утром? Нечто потрясающее! Мы болтали о... Я заказал еще выпивки. *** В тот день я выслушал слова сочувствия по меньшей мере от дюжины приятелей, каждый из которых угостил меня собственной версией моего неудачного романа – кое-какие из этих версий носили отчетливо скандальный привкус. Когда я вернулся домой, Дживс вручил мне две телеграммы: Милый Берти вскл Только что узнала про твое бедное сердечко тчк Умоляю зпт не надо так отчаиваться тчк Шлю тебе всю свою сестринскую любовь тчк Мэделин Берти тчк Ты осел тчк Не будь я сейчас в Нью-Йорке зпт приехала бы и надавала тебе по ушам тчк Подбери нюни и найди себе приличную девушку тчк Гонория Я отдал телеграммы обратно своему личному джентльмену, и он быстро проглядел их. – Дживс, – произнес я тоном, в котором сквозило обожание, – ты просто бесподобен. Правда, меня чуть смущала история про жену члена кабинета министров, но это было не более чем крохотной пылинкой на фоне глобального вустеровского счастья. На лице Дживса отобразилось нечто вроде довольной улыбки: – Благодарю вас, сэр. Я вальяжно раскинулся в кресле. Жизнь была удивительна и прекрасна. – Знаешь, Дживс, все-таки я чувствую себя немного виноватым – столько людей от души переживают из-за меня, а я вожу их за нос, – признался я, когда он вручил мне газету. – Тогда, возможно, сэр, вам следует вспомнить многочисленные инциденты, когда леди Флоренс, мисс Бассет и мисс Глоссоп, совершенно не считаясь с вашим мнением, объявляли родным о своей помолвке с вами. И, безусловно, не стоит забывать, как часто миссис Трэверс и ваши друзья из клуба «Трутни» вовлекали вас в чрезвычайно неловкие ситуации и становились для вас источником значительных неприятностей. – Клянусь Юпитером, ты прав, Дживс! – И, помимо всего прочего, сэр, существует определенная вероятность, что вы могли бы оказаться в представленных обстоятельствах. Я нахмурился: – Влюбился, сам того не зная, что ли? Он замер на месте и повернулся ко мне: – Нет, сэр, я лишь хотел сказать, что вы могли бы влюбиться в будущем. Однако ваша интерпретация моих слов также всецело правомерна. – Не мели чепуху, Дживс! Уж наверное я бы понял, если б влюбился. А насчет будущего – рад сообщить тебе, что я собираюсь в полной мере насладиться обретенной свободой! – Очень хорошо, сэр. Но меня беспокоило еще кое-что: – Дживс, меня беспокоит еще кое-что. – Сэр? – Если когда-нибудь ты все-таки признаешься своей возлюбленной и она ответит тебе согласием, мне ведь придется искать другого камердинера! Дживс уронил на пол пробку от графина и наклонился за ней. Я вытаращил глаза – ведь Дживс никогда ничего не роняет. Никогда. – Чистая случайность, сэр, – сказал он как ни в чем не бывало. – Дживс, ты только что уронил пробку на пол!... – Да, сэр. Очевидно, она выскользнула у меня из пальцев. Бог мой, да дело, пожалуй, еще щекотливее, чем я думал. – Дживс... – Я предпочел бы не развивать данную тему, сэр. – Дживс, я хочу видеть тебя счастливым! – воскликнул я. Я сказал чистую правду – Дживс в самом деле был мне очень дорог. Однако говорить нечто подобное камердинеру, согласитесь, все же не слишком уместно. В ответ Дживс сделал большие глаза – и вдруг улыбнулся. Я еще никогда не видел на его лице такой улыбки – широкой, искренней и радостной, но с неуловимым оттенком горечи. – Благодарю вас, сэр. Но, боюсь, не в ваших силах помочь мне с данной проблемой. – О... – разочарованно выдохнул я. – Прошу простить меня, сэр, – сказал он и выскользнул за дверь. *** Последующие несколько дней я провел в тихой задумчивости – и это, хоть и непреднамеренно, укрепило слухи о моем истекающем кровью сердце. – Хэлло, Берти, – поздоровался Таппи, переступая порог вустеровского жилища спустя примерно неделю с того памятного Вечера, Когда Дживс Улыбнулся. Моего камердинера в тот день не было дома – он уехал навестить заболевшего дядю. – Салют, Таппи. Он оценивающе взглянул на меня: – Да уж, ребята говорили, ты в плохой форме, но я и не думал, что все так запущено. Тебе надо больше есть. Я обреченно закатил глаза и спросил о цели его визита. – Сегодня днем я собираюсь сводить Анджелу в парк и хочу, чтобы ты пошел с нами. – Надо сказать, я и впрямь давно не виделся с Анджелой, – признался я. – Ну, понимаешь ли, в чем дело, – протянул Таппи, теребя в руках шляпу, – с нами пойдет ее подруга, и я хотел бы, чтобы ты составил ей компанию, пока я буду разговаривать с твоей кузиной... – Таппи, если вы задумали свести меня с этой девицей... – Берти, я просто хочу в конце концов назначить дату свадьбы! – А-а... Ну, в таком случае, я, конечно, рад помочь. Утрясите это дело поскорее, пока опять не погрызлись. – Что за бред! Мы с Анджелой чудесно ладим! Погода была хорошая, и прогулка оказалась весьма приятной. Анджела рассказывала мне о тете Далии и дяде Томе, а потом увлекла Таппи вперед, оставив меня в компании своей подруги, миленькой брюнетки по имени Таллула Хэйден-Тодд. Мы весело болтали, как вдруг, посреди описания загородного дома своего отца, Тэлли произнесла слова, в которых натренированный вустеровский мозг сразу распознал признак надвигающейся угрозы. – Скажите, Берти, вы обручены? – невинно поинтересовалась она, ослепляя меня улыбкой. Сигнал тревоги, сотрясший было мой дряхлый череп, тотчас же замолк, едва я вспомнил, что у меня есть надежное секретное оружие против подобных выпадов. – Видите ли, Тэлли... Со сдержанными рыданиями в голосе я стал объяснять, что в настоящий момент пытаюсь оправиться от отношений, которые не принесли мне ничего, кроме горя, – но все равно никогда в жизни не смогу забыть своей богини. Скоро во взгляде моей собеседницы заплескалась скука, однако еще какое-то время я нудно и подробно расписывал идеальные качества своей возлюбленной – ее терпение, ее ум, ее сияющие глаза, ее мягкий юмор... Мои излияния были прерваны гневными воплями – подняв голову, я увидел, как Анджела и Таппи осыпают друг друга оскорблениями. Прогулка немедленно закончилась – девушки повернули в обратную сторону, а Таппи, бурча что-то о женской неблагодарности (как я понял, Анджела была решительно против свадьбы в день ежегодного приходского пикника в Маркет-Снодсбери), потопал по направлению к «Трутням». Оказавшись в гордом одиночестве, я принялся бродить по парку, лавируя между веселыми детьми и озорными собаками – или, может, веселыми собаками и озорными детьми... С того рокового вечера, когда я осознал, что у Дживса тоже имеется частная жизнь и случаются личные драмы, я начал ловить себя на чертовски экстравагантных мыслях, многие из которых включали в себя Ту Самую Улыбку и искреннее желание вашего покорного слуги увидеть ее снова, а в идеале – наблюдать как можно чаще. Нет нужды говорить, что такие мысли изрядно смущали меня, – я хочу сказать, джентльмену не пристало бродить по улице, грезя об улыбке своего камердинера. Или о его губах. Я все еще пытался сообразить, что же со мной стряслось, как вдруг мой взгляд упал точнехонько на объект моих размышлений. Что называется, помяни черта – и тотчас увидишь, как он выходит из боковой аллеи парка. Даже во время прогулки, безупречно одетый, в ладно сидящем котелке, Дживс казался воплощением благородства. Созерцание его, как всегда, наполнило меня чувством спокойствия и удовлетворенности – все в мире сейчас было правильно и обреталось на своем месте. Но сердце мое сжали ледяные клешни, едва я разглядел, кто идет с ним под руку. Я вовсе не хочу сказать, что облик его спутницы вызывал ужас и оторопь – это была хорошенькая девушка с роскошными темными волосами, ясными глазами и милой улыбкой; а еще, словно перечисленного было недостаточно, она обладала одной из самых прелестных фигур, которые я когда-либо видел у представительниц прекрасного пола. Нет-нет, ледяной страх – совершенно искренний, уверяю вас, – сковавший мое сердце в тот момент, был вызван тем, с какой непринужденностью она держалась за руку моего камердинера и с какой неподдельной нежностью Дживс смотрел на нее. Вот так клюква, я хочу сказать!... Судорожно сжав набалдашник трости, Бертрам Вустер развернулся на каблуках и пошел домой. *** Черт его знает, сколько времени я пробродил по квартире. В висках у меня немилосердно гудело, а сердце выдавало забег на сто ярдов – прямо как во время злосчастного пари с Бинго Литтлом, когда я по дурости выпил двенадцать чашек крепкого кофе подряд. И, в точности как тогда, вустеровский разум отчего-то совершенно слетел с нарезки, а сам я ни секунды не мог устоять на месте и бегал взад-вперед, будто сорока по забору. Я терялся в догадках, что это на меня нашло. Бертрам Уилберфорс Вустер, всегда так гордившийся тем, что он настоящий джентльмен и preux chevalier, вдруг ни с того ни с сего воспламеняется жаждой насилия и готов отлупить тростью молодую девушку! Я по природе своей совершенно не склонен к чему-то подобному – так что можете себе представить, в каком шоке я пребывал от себя самого. С трудом успокоившись, я решил проделать небольшой фокус, которому Дживс научил меня однажды, когда мы беседовали на тему психологии индивидуума, – вооружился бумагой и пером и принялся записывать все подряд, что приходило на ум. Как утверждал Дживс, это помогает сосредоточиться на главном и избавляет разум от пережевывания одних и тех же мыслей по двадцать раз. Итак, вот с чего я начал: Дживс и красивая молодая леди в парке. Внезапный ужас и острое желание пристукнуть упомянутую м. л. Почему? Секунду помедлив, я добавил: И какого черта Дживс гуляет с этой м. л., когда должен сидеть у постели больного дяди? Пожевав ручку, я решил обратиться к вопросу, который казался сейчас более легким. 1. Дживс сказал, что едет навестить больного дядю. 2. Если вустеровские глаза не лгут – Дживс вовсе не сидит у постели б. д. 3. Значит, Дживс солгал мне???!!! Я прервался и уставился на листок бумаги: нет, такое просто невероятно. Это наверняка можно как-то объяснить. Может, отменил визит из-за срочного дела? Но я не видел, чтоб он был чем-то занят. Итак, Дживс солгал мне. Почему? Наверное, не желает, чтобы я был в курсе его встреч с этой м. л. И снова – почему? Я бы не стал возражать. Наоборот, сам говорил, что хочу видеть его счастливым... Невеселая мысль тут же промелькнула у меня в голове: Он не хочет посвящать меня в свои дела. Ну разумеется. Все было просто как апельсин и звучало вполне логично. Дживс не желает посвящать молодого господина в свои личные дела. Дживс ни за что не доверил бы Бертраму Вустеру разобраться с его, Дживсовыми, затруднениями, хотя сам тысячу раз проделывал обратное. Не позволив себе задерживаться долее на этом печальном выводе, я вернулся к вопросу №1: 1. Решительно не хочу видеть его рядом с этой м. л. 2. Но м. л. выглядит очень располагающе и вроде бы вполне хороша даже для него. 3... Неожиданно ответ во всей красе предстал передо мной – простой, логичный, убедительный: 3. Если Дживс женится, то оставит службу у меня. 4. Не хочу, чтобы Дживс уходил. Он – совершенство. Да, но все же откуда взялось возмутительное желание ударить м. л.? Я перечитал этот вопрос бесчисленное множество раз и уже начал думать, что допустил промах в своих умозаключениях. Если бы с ним была другая м. л., мне захотелось бы поступить так же? Да. А будь это дряхлая старушенция? Позавидовал бы ей, конечно, но срываться бы не стал. А ребенок? Точно нет. Скорее умилился бы. А молодой человек? Да пусть бы он только посмел!!! Тут ответ на загадку бесцеремонно вылез перед моим взором – и, еще не вполне осознавая его смысл, я обнаружил, что пишу нижеследующее: Господи, да я ревную! Дойдя до этой стадии мыслительного процесса, я испытал чувство, будто мне от души въехали в живот, – и выронил перо. Я хочу сказать, не всякий же день приходит озарение, отчего небезызвестный вам молодой человек раз за разом, с упорством, достойным лучшего применения, избегает брачных уз. И причина не просто в том, что его не привлекает противоположный пол, но в том, что он влюблен в собственного камердинера! Вот так новости! Теперь мне все было кристально ясно. Конечно, я любил его. Любил его разум, талант распутывать, разрешать и интриговать; любил то, как безупречно он исполняет свои обязанности, какое старание вкладывает в свою работу. Любил все маленькие недостатки, делавшие его идеальным камердинером, – его гордость, непробиваемое самодовольство, утонченную привередливость. Любил то, как незаметно он оказывается рядом, как вечно все обо всем знает, как умудряется вызволять меня из самых топких глубин заваренной каши. Любил юмор, сверкающий в его глазах; почти извращенное удовольствие, с каким он изничтожал неугодные предметы моего гардероба; точные и скупые движения его умелых рук – и еще множество качеств, которые можно было бы перечислять бесконечно. Само собой, именно этот знаменательный момент Дживс выбрал, чтобы появиться в дверях, вернувшись от своего так называемого дяди. Но мы, Вустеры, всегда отличались проворством: я быстренько смял исписанный лист бумаги и спрятал его в ящик стола. – Добрый день, сэр, – поприветствовал меня этот лукавый змей, явно пребывая в самом радужном настроении. – Вы ходили на прогулку, сэр? – вежливо осведомился он, заметив пальто и шляпу, небрежно брошенные на подлокотник кресла. Я внимательно поглядел на него; стыдно признаться, зеленоглазый монстр в тот момент совершенно застил мне глаза. И все-таки, если мне и есть чем гордиться – и ни одна живая душа не посмеет отрицать сего факта – так это тем, что никогда в жизни, даже осмеянный приятелями, обрученный сразу с двумя, незаслуженно обвиненный, преданный лучшим другом, Бертрам Вустер не устраивал сцен. Сейчас я цеплялся за это соображение, точно лемминг – за спасательный буек. – Да, я гулял в парке с Таппи, Анджелой и их знакомой, мисс Таллулой Хэйден-Тодд, – ответил я подчеркнуто невозмутимым тоном. – Я и тебя там видел, – добавил я невинно. – Вполне вероятно, сэр, – отозвался он и глазом не моргнув. – После визита к дяде я отправился в парк с его дочерью Армандой – душевное состояние бедняжки сейчас находится в сильном упадке из-за болезни отца. У меня на мгновение отпала челюсть. – С кузиной, значит... – пробормотал я, вновь обретая дар речи. – Именно, сэр. Мы росли вместе, и я считаю ее скорее сестрой, нежели кузиной. Я рад, что мое общество дарит девочке столь нужные ей положительные эмоции, пока... Но я уже не слушал, абсолютно ошалев от внезапно нахлынувшего восторга. Дживс продолжал говорить, скользя по квартире и расставляя вещи по местам с привычной грацией и чувством собственного достоинства. – ...сэр? – М-м?... – С вами все благополучно, сэр? Мне кажется, вы чем-то сильно взволнованы. – Нет-нет, все в полном порядке, – откликнулся я, расплываясь, наверное, в чертовски дурацкой улыбке. Он слегка нахмурился: – Сэр, если позволите заметить, – я слышал от знакомого, находящегося в услужении у семейства Хэйден-Тодд, что мисс Таллула в настоящий момент пребывает в активном поиске молодого человека из хорошей семьи, с которым желает вступить в брак... – Нет-нет, Дживс, с этого фронта никаких дурных вестей, – заверил я его, успокоительно помахав рукой. – Я снова разыграл перед ней покинутого малого, скорбящего об утрате любви всей своей жизни, – и она сбежала от меня, точно горная антилопа, ни разу не оглянувшись. Нет-нет, Дживс, – повторил я с блаженной улыбкой, – все просто распрекрасно. – Очень хорошо, сэр, – произнес он таким тоном, словно имел в виду нечто совершенно иное. – Прошу меня извинить, сэр. – Он коротко поклонился и исчез в кухне. Блаженная улыбка медленно сползла с моих губ. Хвала всевышнему, – львиная доля моих тревог благополучно испарилась; но все же пока дела складывались отнюдь не идеально. Дживс не собирался оставлять службу у меня – однако теперь, как вы понимаете, угол вустеровского восприятия резко изменился и человек, с которым я жил бок о бок, предстал передо мной в совершенно новом свете. Надежда на то, что он мог бы разделить мои чувства, на миг закралась мне в голову – но ее тут же припечатала каблуком мысль, что Дживс, без сомнения, пришел бы в ужас от подобной идеи. А если бы и не пришел, все равно такой болван, как я, никогда бы не удостоился благосклонности такого совершенства, как он, – не говоря о том, что сердце Дживса, выражаясь высокопарно, ему уже не принадлежало. Тут я жестко пресек поток мыслей на эту тему – с меня и так хватило за день открытий, как-то: Б. Вустер безнадежно втюрился в своего слугу. Поймите правильно, меня абсолютно не отталкивала мысль об этом. Когда я учился в Итоне, то, конечно же, слышал о некоего рода отношениях, которые общественность порицает у людей взрослых, но для юношей – пока все остается в рамках приличия – делает исключение (форменное лицемерие, как по мне). Самого Бертрама в отрочестве изрядно смущали разговоры о чем-то подобном – неважно, о представителях какого пола при этом шла речь, – и я просто старался не думать о таких вещах. Позднее, когда угроза помолвки раз за разом стала нависать надо мной этим-как-его мечом, понятия «плотские взаимоотношения» и «брак» как-то объединились в моей голове, и, учитывая, что до настоящего момента моя влюбчивость никак себя не проявляла, я решил отложить оба пункта на неопределенный срок. Теперь же перед моим взором раскинулось безграничное поле возможностей – к несчастью, опоясанное высоченным железным забором и окруженное глубокой пропастью. Однако сам факт безнадежности моей любви не слишком беспокоил меня. Я хочу сказать, вряд ли можно всерьез тосковать о том, чего никогда не испытывал, верно? Поэтому и полагал, что мне не составит труда устоять перед чарами своего камердинера. Гораздо больше меня волновало то, каким образом я теперь могу повести себя в присутствии Дживса. Вдруг я, не дай бог, стану глазеть на него с девичьим обожанием, начну запинаться в его обществе, примусь слагать в его честь низкопробные вирши? В конце концов, так и не разобравшись, как именно любовь может повлиять на вустеровские манеры, – вы уже в курсе, что я никогда в жизни не влюблялся, – ваш покорный слуга решил предоставить всему идти своим чередом. – Дживс, я ухожу, – сдержанно объявил я, берясь за пальто. – Очень хорошо, сэр. Вы будете обедать дома? – спросил он, появляясь передо мной. – Думаю, да. – Очень хорошо, сэр. Не сочтите за дерзость, но перед выходом я советовал бы вам стереть следы чернил у рта – очевидно, перо не сумело выдержать напора вашей мыслительной деятельности, – добавил он с едва заметной тенью улыбки. Окинув его мрачным взглядом, я удалился в ванную; затем, умытый, со свистом вымелся из дома, сопроводив свой уход привычным «Пока-пока».