Дживс и сверхгениальный план

Чрезвычайно довольный собой и окружающим миром, я готовился побить личный рекорд по забрасыванию оливок в пепельницу – как вдруг Бинго, с самого утра не спускавший с меня глаз, заговорил: – Нет ничего глупее, чем обманывать себя, Берти! Я грациозно отправил оливку в рот: – В чем дело, старик? Бинго вздохнул и накрыл мою руку своей: – Дружище! Понимаю, у тебя сейчас тяжелые времена – но ты должен смело смотреть в лицо невзгодам. Не пытайся ввести меня в заблуждение веселыми и беззаботными жестами – я ведь вижу, какая боль таится в твоих глазах! – Э-э... – Какая боль? У кого в глазах? – встрял подошедший к нам Барми. – У Берти в глазах! Разве ты не знаешь, что ему разбила сердце обольстительная авантюристка из Индии? – Да-да-да, точно. Просто ужас что такое. Все еще приходишь в себя, старина? – Сказать по правде, мне уже лучше, – заикнулся я. ...А если совсем честно, эта история про разбитое сердце успела мне изрядно поднадоесть. Я хочу сказать, такие сказки хороши, чтобы удерживать на расстоянии тетушек и девиц; но когда лучшие друзья провожают тебя скорбными взглядами и шепчутся между собой, словно ты одной ногой в могиле, это не на шутку утомляет. Чертовски трудно наслаждаться жизнью в столь траурной атмосфере, верно? – Послушайте, ребята, – сказал я наконец, – думаю, лучший способ помочь парню излечиться от несчастной любви – поменьше болтать о ней. Раз вы в курсе, насколько сильно я страдаю, – не бередите мои раны и сочувствуйте молча. Договорились? Они согласно кивнули, и мало-помалу беседа разгорелась вновь, закончившись ожесточенной перестрелкой канапе. *** – Ах ты моя душечка... в кружевах и рюшечках... С Открытия Всех Времен и Народов прошло уже несколько дней, и я решил направить охвативший меня всплеск энергии на разбор скопившейся на столе целой горы корреспонденции. Пачка слева, с письмами, что требовали ответа, уменьшалась на глазах, в то время как пачка справа неуклонно подрастала. – «С любовью...». Нет. «Ваш любящий...». Нет. «Сердечно любящий вас...». М-м... Пам-пам-парам... Дживс, ты не мог бы принести еще виски? – Разумеется, сэр. Дживс склонился над столиком, и я позволил себе засмотреться на его высоченную фигуру. Пока он наливал виски в стакан, мой взгляд пропутешествовал по его спине, задержавшись на слегка напрягшихся плечах; потом Дживс обернулся, и я, чуть улыбнувшись, быстро отвел глаза в сторону. Любоваться им украдкой, пока он занят, стало моим новым, крайне увлекательным хобби. Вообще быть влюбленным оказалось весьма недурно. Наша с Дживсом жизнь текла по-старому, но с одной разницей: теперь я понимал, как же мне чертовски повезло, что он рядом – только руку протяни. Конечно, я и раньше ценил это обстоятельство, однако тогда это касалось Дживса-камердинера, а не моего возлюбленного; и сейчас я наслаждался каждой минутой, проведенной в его обществе. Я нарочно приобрел преотвратного вида галстук, пурпурный с узором (больше всего на свете Дживс ненавидит пурпурный цвет и узоры на галстуках), и последовавший затем спор об уместности данного предмета в вустеровском гардеробе здорово взбодрил меня. Дживс и сжечь этот галстук пытался, и «случайно» выкидывал его в мусорное ведро, и даже, подозреваю, пытался науськать на него голубей, что имели привычку сидеть на подоконнике моей спальни. Я не задумывался о том, сколько еще может продолжаться эта игра, – тогда мне вполне хватало радости от одного присутствия Дживса; и я готов был ястребом кидаться на всех м. л. – за исключением кузин, – что осмелились бы приблизиться к нему. – Ваш виски, сэр. Позволю себе заметить, сэр, – уже несколько дней вы находитесь в чрезвычайно приподнятом настроении. – Хм-хм... – откликнулся я шаловливо. ...И еще одно обстоятельство грело мне душу – в кои веки я знал что-то, о чем Дживс даже не догадывался. Уголок его рта чуть дернулся, и он взглянул на меня с любопытством и спекули... спекуля... – словом, вопросительно. – Вы имели удовольствие вновь обручиться, сэр? – осведомился он, забирая мой пустой стакан. – Нееееет... – пропел я. – Вероятно, у вас в семье произошло некое счастливое событие, сэр? – Вот уж точно нет. Тетя Агата до сих пор с нами. – Возможно, у ваших друзей...? – И опять мимо. А почему бы мне не радоваться жизни просто так, без особого повода? – спросил я с обиженной миной. – Да-да, конечно, сэр. Пристальный взгляд Дживса ясно выразил, что его так просто не одурачишь и он в любой момент ждет от меня какой-нибудь выходки. После этого хозяин вернулся к письмам, камердинер – к своим обязанностям; и тут зазвонил телефон. – Лорд Чаффнелл, сэр. Старина Чаффи поделился со мной новостями о Полин, урожденной мисс Стокер, на которой наконец женился; о своем замке, который, хвала богам, так и не превратился стараниями папаши Глоссопа в желтый дом; посочувствовал моему горемычному сердцу, разбитому коварными близняшками-мексиканками («Поверь, Берти, на свете полным-полно прекрасных девушек!»), – и закончил тем, что бесцеремонно вторгся в уютный кокон моего существования: – Слушай, ты не мог бы одолжить мне Дживса на пару дней? Отец Полин приезжает на выходные, чтобы встретиться с деловыми партнерами – бьюсь об заклад, типами столь же крутого замеса, что и он; и мне дьявольски не хватает обслуживающего персонала. – А почему это сразу Дживса?... – пискнул я. (Дживс настаивает, что именно пискнул; хотя лично я в этом сомневаюсь). – Старику малый по душе, и я знаю, что если он будет здесь, все пройдет без сучка без задоринки. В смысле, если Дживс будет здесь – не Стокер. Ну, Беееерти... – Гррррр... Ладно. Погоди секунду... Я положил трубку рядом с телефоном и просунул голову в кухню: – Дживс, не хочешь провести пару деньков в Чаффнелл-холле? Туда собирается нагрянуть папаша Стокер, и Чаффи говорит, что только ты и в состоянии справиться со стариком. – Если вас это устраивает, сэр, – с моей стороны нет никаких возражений. Ясное дело, меня это нисколечки не устраивало, но не мог же я оставить друга в беде; да и причин для отказа не было – кроме тех, что не следовало озвучивать, – и пришлось мрачно смотреть, как Дживс договаривается с Чаффи по телефону о своем приезде. *** В последующие дни я изо всех сил старался не раскисать; однако печать угрюмости, видимо, все же легла на вустеровское чело – поскольку Дживс не преминул сказать, уже стоя в холле с чемоданом в руке, что, если я против его отъезда, он останется. Но я стоически выпроводил его за дверь и ушел избывать печаль в «Трутнях». Трое суток я провел, предоставленный самому себе. В пятницу было еще не так тяжело – Дживс уехал поздно утром, а я весь день просидел в клубе, вернувшись лишь к ночи. И все же я изрядно приуныл, когда никто не встретил меня в дверях и не развлек беседой перед сном; и в жилище Вустера сразу стало как-то мрачно и неуютно. Следующий день оказался еще хуже предыдущего. Выпутавшись поутру из объятий Морфея, я безмятежно дожидался традиционной чашки чая, которую Дживс должен был внести с минуты на минуту... пока в голове у меня не щелкнуло, что Дживса, собственно, нет дома. После этого я целых два часа силился вытащить свое бренное тело из постели; а, вытащив, подумал, не остаться ли в пижаме, – но тут представил себе лицо Дживса и чуть не сгорел от стыда. К концу дня мои передвижения по квартире исчерпывались двумя заходами на кухню; и я понял, что решение насчет «предоставить всему идти своим чередом» требует основательного пересмотра. Дживс чертовски верно описал тем памятным утром, каково это – быть влюбленным. Не в силах примириться с его отсутствием, я исходил жалостью к себе и убивался при мысли, что сейчас он обхаживает Стокера или Чаффи – с той особой предупредительностью, которая всегда была моей привилегией. Влюбленность уже не казалась мне приятной щекоткой нервов – сердце Вустера изнывало от тоски. Под конец, совсем захандрив, я начал думать, что же со мной станется, если Дживс и вправду уйдет навсегда; и при этой мысли меня прошиб холодный пот. В воскресенье я немного оттаял. Было бы преувеличением говорить, что к Бертраму вернулась его привычная жизнерадостность; но чувствовал я себя уже спокойнее. Как-то сумел отогнать мысль о возможном уходе Дживса и настроился на то, что буквально через несколько часов он приедет домой, а я до сих пор не знаю, как мне с ним себя вести. *** – Добрый вечер, сэр. Надеюсь, вы приятно провели выходные? Я оторвал взгляд от книги и улыбнулся, чувствуя себя ягненком, который воссоединился с любимым пастухом: – Если честно, я порядком соскучился, Дживс, – затем моргнул и быстро добавил: – Боюсь, пока тебя не было, я всю квартиру перевернул вверх дном. Как прошел уик-энд в Чаффнелл-холле? – Удовлетворительно, сэр. Американские джентльмены по неизвестной причине рассчитывали на мои услуги за завтраком – но, несмотря на этот огорчительный факт, в остальном все было почти безупречно. – Папаша Стокер наверняка опять сулил тебе златые горы? – лукаво поинтересовался я, облокотившись на ручку кресла. – Да, сэр, мистер Стокер действительно несколько раз за уик-энд предлагал мне перейти к нему на службу, – сухо отозвался Дживс, вешая пальто в шкаф. – И все же ты вернулся сюда. – В самом деле, сэр. Я снова уткнулся в книгу, тихонько напевая себе под нос. И было от чего – ведь Дживс вернулся домой. *** Должен предупредить вас: начиная с этого момента, ход событий повернул в весьма неожиданную сторону. Лично я не вижу здесь ничего плохого, поскольку такой поворот привел к самому желанному итогу, о каком только мог мечтать Бертрам Вустер... Ну вот, опять я ставлю телегу вперед лошади – давайте вернемся немного назад. На первый взгляд казалось, все снова вошло в привычную колею: Дживс, возвратившийся к своим обязанностям, исполнял их, как всегда, расторопно и изящно; я же был занят тем, что разучивал новый мотив из шикарного мюзикла, на который мы сходили с Бинго. Прошло две недели с приезда Дживса из Чаффнелл-холла, и я был уверен, что сумел обуздать свои неуместные порывы, – как вдруг вся моя жизнь перевернулась с ног на голову. Толки о моем разбитом сердце более-менее улеглись; однако, как ни странно, мир и покой, которые они внесли в мое существование, оставались непотревоженными. Думаю, здесь сыграло свою роль то, что я и в самом деле испытывал муки неразделенной любви, – другими словами, изначальное притворство обернулось суровой правдой жизни. Единственным поводом для беспокойства был неминуемый приезд тети Агаты из-за границы, который мог с треском покончить со всей этой гармонией, – ибо тактичности у моей родственницы не больше, чем у моллюска. Дживс, казалось, пребывал в полном неведении относительно моих чувств. В его обществе я старался лучиться весельем и жизнерадостностью и лишь в одиночестве впадал в меланхолию. Никакого прогресса в наших отношениях не наблюдалось, но и отступать было некуда; и я всячески убеждал себя довольствоваться тем, что есть. Так могло бы продолжаться целую вечность – однако помешали этому два события, случившиеся почти одновременно: тетя Агата вернулась из Франции и Дживс прибрался на моем письменном столе. День, когда все это произошло, я провел за городом – мы с приятелями посетили конюшни, принадлежащие дяде моего школьного друга, Джона Уилсон-Блейка по прозвищу Щенок. За бурным обсуждением грядущих скачек мы и не заметили, как сгустились тучи и начался ливень. Как нарочно, отъезд слегка затянулся; и, хоть я и останавливался по дороге, чтобы поднять верх автомобиля, того Бертрама, что добрался до дома и предстал перед камердинерским взором, можно было выжимать, словно тряпку. – Бррр, Дживс, в такую погоду начинаешь жалеть, что родился англичанином. – В самом деле, сэр, – отозвался Дживс, забирая у меня пальто. – Мистер Вустер, – произнес он затем, слегка помедлив, что обычно не в его стиле, – если вы соблаговолите уделить мне минуту, я бы хотел кое-что с вами обсудить. Я с тревогой поглядел на него: Дживс еще никогда так ко мне не обращался. Однако ничто в его лице не предвещало дурных известий – оно хранило привычное невозмутимое и почтительное выражение с едва приметной тенью улыбки, – и я немного расслабился. – Ну разумеется, – ответил я весело, не до конца, впрочем, успокоенный, – только, если не возражаешь, я сначала избавлюсь от своих хлюпающих покровов. – Хорошо, сэр. Но Дживсу так и не удалось поговорить со мной, – пока я торопливо переоблачался в своей спальне, раздался звонок в дверь. За ним последовало явление тети Агаты, которая без лишних слов двинулась прямиком к моему любимому креслу. – Сядь, Берти! – рявкнула она. – С удовольствием, – откликнулся я и послушно сел напротив. – Юг Франции вам определенно на пользу, тетя, – вы так загорели и посве... – Молчать! Что я слышу, Берти? Ты увиваешься за замужними женщинами?! Помните про тактичность моллюска? Вот, пожалуйста. – Ну? Ты будешь говорить или нет? – Вы же сами велели мне молча... – Прекрати ломать комедию! Это правда? Я метнул взгляд на Дживса – тот слегка кивнул. – Ну, если вкратце, тетя, – я и впрямь встретил одну особу, по уши влюбился, однако жениться на ней не смогу никогда. Вот и все. Она впилась в меня взглядом, которому позавидовал бы налоговый инспектор: – Все? – Да, – вздохнул я. – Но вы же знаете, как бывает, – дай только повод, а уж доброжелатели такого накрутят, что хоть стой, хоть падай. – Хм... Все еще пристально глядя на меня, тетя Агата откинулась на спинку кресла. – Чрезвычайно странно, Берти, – однако на этот раз я склонна тебе поверить. – Я ошарашенно воззрился на нее, и она продолжила: – Я приехала только вчера, но каждый встреченный мной субъект, имеющий несчастье знать тебя, успел прожужжать мне уши нелепыми россказнями о твоей несчастной любви. Давно я не слышала столь утомительного нагромождения чепухи – тем не менее, должна отметить, все и правда очень беспокоятся о тебе. Я почувствовал, что неистово краснею. Она слегка подалась вперед: – Ты в самом деле влюблен, Берти? – Да. Я подумал, не сказать ли ей, что это случилось, в общем-то, после того, как разгулялись сплетни о моем разбитом сердце, – но решил, что жизнь дороже. Если однажды эта тайна чересчур отяготит мою совесть, я лучше откроюсь тете Далии – доброй и умеющей хранить секреты. – Ну-ну. И действительно... нет никакой надежды? – Никакой, тетя. – Хм... Она вздохнула и поднялась с кресла. – Ну что ж... Видимо, ты не столь уж никчемное существо, как мне казалось раньше. Так и быть, я дам тебе время прийти в себя, – но потом обязательно найду порядочную девушку, которая вылепит из тебя что-нибудь достойное. А до тех пор веди себя прилично! – авторитетно добавила она, зверски трепля меня за ухо. Несмотря на всю топорность этого жеста, впервые в жизни уважаемая родственница проявила хотя бы подобие симпатии к персоне Б. Вустера. В полной прострации от сего факта я так и стоял, застыв, посреди комнаты, пока Дживс провожал тетю Агату до дверей. – Господи боже, Дживс! – воскликнул я, потирая ухо, когда он вернулся в гостиную. – Не могу не согласиться, сэр. – Никогда бы не подумал, что она на такое способна. – Очевидно, сэр, в юные годы миссис Грегсон пришлось на собственном опыте изведать, что значит разбитое сердце. – Это тете Агате-то?! – возопил я, выкатив глаза. – Ну нет, Дживс, ни слова больше, – а то, чего доброго, я проникнусь к ней теплыми чувствами, и тогда бог знает, чем дело кончится. Еще начну обручаться направо и налево, только чтоб осчастливить дражайшую родственницу! – Очень хорошо, сэр, – откликнулся он с усмешкой в голосе. В воздухе повисла пауза, и тут я вспомнил: – Ты ведь хотел о чем-то поговорить, Дживс? После такой ошеломляющей победы я готов был выслушать от него все что угодно. Он кашлянул: – Именно, сэр. – Ты ведь не собираешься увольняться, правда? – не удержавшись выпалил я. Он ответил не сразу, пытливо всматриваясь мне в лицо. – Дживс?... – пробормотал я. Он смущенно моргнул: – Нет, сэр... но, возможно, вы решите иначе. В который раз за день ваш покорный слуга напрочь растерялся. Но прежде чем я успел хоть что-то сказать, Дживс выудил из кармана какой-то клочок и протянул мне; крайне озадаченный, я взял бумажку из его пальцев. Это оказался тот самый листок, которому я доверил свои мысли после того, как увидел Дживса в парке под ручку с кузиной. – Я нашел его случайно, когда вытирал пыль с вашего письменного стола, сэр. Боюсь, я слишком углубился в чтение этого документа, прежде чем осознал, что его содержание меня не касается. Из всего сказанного я разобрал лишь «случайно», «боюсь», «слишком» и «не касается». – Прости меня, Дживс, – пробормотал я в конце концов. – Разумеется, я пойму, если тебе захочется уволь... Договорить я не смог – слова застряли в горле. Если бы Дживс действительно хотел остаться, он не стал бы поднимать эту тему. – У меня... нет такого желания, сэр. Я отклеил взор от ковра и уставился на Дживса. Глаза его сияли ярче обычного. – Нет? – Нет, сэр. Я помахал у него перед носом пресловутым листком, чувствуя, как сердце выделывает отчаянные сальто-мортале у меня в груди: – А как же... это? – Говоря откровенно, сэр, данные умозаключения воодушевили меня гораздо больше, чем вы можете себе представить. Боюсь, в тот момент я выглядел не самым лучшим образом: рот открыт, глаза размером с блюдце – словом, «Портрет законченного идиота», холст, масло. – Я... э-э... Какое-то время он молча наблюдал за мной, вскинув бровь, затем все же сжалился: – Когда я отвечал на недавний вопрос относительно моих романтических интересов, я говорил именно о вас, сэр. – О... Еще мгновение я смотрел на него во все глаза, затем снова поглядел на листок, и мои губы растянулись в легкой улыбке: – До чего же странное совпадение. – Сэр? – Когда не далее как десять минут назад я отвечал на вопрос тети Агаты, я говорил именно о тебе, Дживс. Само собой, Дживс не стал восклицать в ответ: «Клянусь Юпитером!», «О боже!», «Господь всемогущий!» или даже «Провалиться мне на этом месте!»; но я не погрешу против фактов, если скажу, что губы его чуть приоткрылись от изумления. Каюсь, ваш покорный слуга испытал при этом некоторое самодовольство. Впрочем, Дживс и тут не спасовал. – Любопытная новость, сэр, – промолвил он, и на сцену явилась Та Самая Улыбка. И я улыбнулся в ответ. *** Признаюсь, Дживс не слишком приветствует, чтобы я рассказывал вам о том, что было дальше. Он утверждает, что события, пусть и необычайно приятные, которые последовали за нашим волнующим объяснением, затрагивают лишь нас обоих и им нечего делать в мемуарах джентльмена. Однако на все его фырканья я ответил: «К черту!», ведь шансы на обнародование этой главы моих хроник исчезающе малы; не говоря о том, что я, как честный писатель, просто не могу обрывать повествование на таком важном моменте. Но окончательно моего возлюбленного убедил – хотя он в жизни в этом не признается – следующий аргумент: если я опишу все случившееся, мы всегда будем помнить тот судьбоносный день во всех подробностях. Я уже не раз замечал легкую улыбку на губах Дживса, пока он читал первую часть этой истории, – и не сомневаюсь, что вторая доставит ему не меньшее наслаждение. На чем я остановился? Ах да. Итак, актеры на сцене располагались следующим образом: в центре гостиной маячил Бертрам Вустер собственной персоной, с самой что ни на есть дурацкой улыбкой на физиономии; напротив возвышался камердинер Реджинальд Дживс, как всегда великолепный в своей сдержанности, однако также весьма довольный происходящим. Мне и раньше доводилось бывать в подобном положении – целых двадцать три раза, если вы не забыли, – при этом обычно моя новоиспеченная невеста взвизгивала от восторга, повисала у меня на шее и затем уносилась рассказывать счастливую новость папе и маме. (Кое-кто, правда, повизжав от восторга, принимался за старую песню о том, как собирается перекроить меня для семейной жизни, – но общая линия поведения этой гвардии раз за разом оставалась прежней). Однако в данном случае все было капельку иначе, ибо: а) вряд ли Дживс мог называться «моей новоиспеченной невестой»; и б) ни о каких помолвках и родителях, само собой, речи не шло. И потому я просто стоял, дрожа и отчаянно заливаясь краской под взглядом Дживса, в полном недоумении, что же теперь делать. По счастью, Дживс взял инициативу на себя, подойдя ближе и положив ладонь мне на щеку. Сердце мое принялось буйно отплясывать «Испанскую леди», и я, кажется, промямлил нечто неразборчивое; рука Дживса меж тем обвила мою талию, он притянул меня к себе... ...И тут я хлопнулся в обморок. Вспоминая об этом, я до сих пор краснею, точно вареный рак, и прикусываю язык, прежде чем шутить по поводу романтики в целом и Мэделин Бассет в частности. Когда вустеровский разум вновь воцарился в своем обиталище, я обнаружил, что лежу на диване, а Дживс стоит возле меня на коленях со стаканом виски в руке. – Прости, старина, – сказал я весело, – похоже, страсть нежная слегка вышибла у меня почву из-под ног. – Сэр, если вам нужно время, чтобы обдумать возможное развитие ситуации, – это достойно всяческого понимания, – откликнулся он бесцветным тоном. Из-за недавнего обморока вустеровский котелок варил медленнее обычного, и только через пару секунд я осознал – Дживс предлагает забыть обо всем, что сейчас произошло. – Дживс, – торжественно произнес я, глядя ему прямо в глаза, – ты мне дороже всех на свете; и если Бертрам Вустер на минутку поддался слабости, так это потому, что ему привалило счастье провести остаток дней своих бок о бок с тобой. Ну, – запнулся я, увидев его приподнятую бровь, – я хочу сказать, если тебя устраивает подобная перспектива... – Более чем устраивает, сэр, – ответил он, ослепляя меня Той Самой Улыбкой – главной виновницей всей описанной истории. Я попытался выговорить что-нибудь осмысленное: – М-м... хм-м... – Теперь можно поцеловать вас, сэр? С ораторским талантом лосося – или, там, форели, – я пару раз открыл и закрыл рот; Дживс вежливо-испытующе смотрел на меня. – Признаться, старина, я еще никогда... э-э... – Должен ли я принять к сведению, сэр, что ваш опыт физической близости весьма ограничен? Пока он говорил это, его пальцы нежно дотронулись до моей щеки – точно так же, как некоторое время назад. – Ну... был разочек с Анджелой, лет в семь, – пробормотал я заикаясь, – но вряд ли это можно считать большим достижением... – Он не отрываясь смотрел на меня, его рука поглаживала мои волосы. – ...И поскольку тетя Агата озаботилась поисками жены для Вустера с тех пор, как мне стукнуло шестнадцать, – продолжал я придушенным тоном, – я вообще старался не слишком обращать внимание на женщин. Дживс мягко коснулся губами моей щеки, и дыхание у меня пресеклось окончательно. – А на мужчин? – его губы переместились к моему уху. – Нет, – с трудом выдавил я. Он удовлетворенно хмыкнул и поцеловал меня. И это было чертовски потрясающе. Когда мы наконец разъединились, я глотал воздух так, словно только что пробежал целую милю; но страстный взгляд Дживса совершенно не располагал к каким-либо передышкам. Обещание самому себе не поддаваться его чарам полетело ко всем чертям – обхватив ладонью затылок Дживса, я притянул его к себе, горя твердым желанием продолжить начатое. Рот у него оказался просто роскошным. А еще мой драгоценный камердинер был достаточно тактичен, чтобы не замечать неопытности Бертрама по части страстных лобзаний; и мы целовались до полного умопомрачения, пока я в конце концов не скатился с дивана, увлекая Дживса за собой. До этого мне еще ни разу не представлялось случая испытать толщину и мягкость ковра в гостиной, и я остался ими вполне доволен. Слова нам обоим уже были не нужны, и руки Дживса – также абсолютно восхитительные – без особых церемоний принялись блуждать по моим бокам; я же цеплялся за его шею, прикладывая все усилия к тому, чтобы наши языки ни на секунду не теряли друг друга. На пару мгновений я все же по неловкости упустил его, но, поскольку в этот миг Дживс игриво прикусил меня за ухо, утрата не слишком огорчила меня – я утешился тем, что прерывисто выдохнул в его ухо и запустил пальцы в его волосы. К тому времени Дживс совсем распластал меня под собой – и даже, ухитрившись как-то незаметно скинуть туфли, самым обольстительным образом ласкал ступнями мои лодыжки. Я ощутил, как во мне зарождается волна жара – того рода, от которого я привык избавляться в спальне, в строгом уединении и исключительно по острой необходимости. От моего внимания не укрылось, что Дживс, по всей видимости, чувствовал то же самое. Он чуть прихватил зубами кожу у меня на шее, и стон, который я с трудом сдерживал до этого, наконец сорвался с моих губ. – Простите, сэр, – немедленно извинился Дживс, приподнявшись на локтях. – ...спаль... – Сэр? – Говорю, – переведя дух, умудрился вымолвить я, – если только это не слишком нахально с моей стороны... может, продолжим у меня в спальне? Согласен, предложение довольно вызывающее – но, при всей толщине и мягкости ковра в гостиной, вустеровские лопатки и ягодицы уже начали выказывать определенный протест. Однако Дживс ничуть не удивился – наоборот, его глаза засияли еще больше и он еще раз поцеловал меня, прежде чем по-кошачьи плавным движением встать на ноги. Потом он помог подняться мне; и началось медленное и трудное продвижение по намеченному маршруту, с многочисленными препятствиями в виде коварной мебели, сплошь и рядом встававшей у нас на пути, – притом, что мы с Дживсом лепились друг к другу, словно морские желуди к корпусу корабля. В конце концов Дживс-таки разрешил эту задачу, подхватив меня с пола; и к моменту, когда мы пересекли порог, мои ноги были крепко обернуты вокруг его талии. Беспорядочной грудой мы свалились на постель, и он немедленно принялся меня раздевать. В обычное время Дживс ни за что бы не смирился с раскиданной по полу одеждой, однако в тот день, очевидно, решил сделать исключение. Несколькими ловкими движениями он избавил меня от галстука, пиджака и жилета; затем его проворные пальцы порхнули к пуговицам рубашки. Он уже покрывал поцелуями мою обнаженную шею, а я все еще соображал, с чего начать. Руки Дживса пропутешествовали к моему животу, и стало ясно, что сейчас от рубашки останется одно воспоминание, – но вдруг он отстранился и посмотрел на меня. От этого взгляда в вустеровском животе сразу взвихрился целый смерч бабочек; и хотя я до сих пор решительно недоумевал, что особенного Дживс во мне нашел, упускать такой подарок судьбы было просто безумием. Дживс набрал в грудь воздуха: – Сэр, если вы желаете пока что остановиться на этом – и, возможно, продолжить в другой раз, я прошу вас сказать об этом немедленно. «Бог мой, неужели он хочет, чтобы я его умолял?» – растерянно подумал я, но тут меня осенило: просто Дживс даже в такую минуту остается Дживсом, исполненным приличий и преданности, – и желает удостовериться, что не слишком торопит события. Однако теперь уже я хотел поторопить события, черт возьми! – Вовсе нет, Дживс. Но если хочешь уйти, я тебя не держу. – И, не стерпев, добавил: – Сам как-нибудь управлюсь. Кажется, именно это и убедило его остаться. Улыбнувшись, он быстро освободился от фрака и возобновил атаку на мою ключицу. Я было нацелился на пуговицы его рубашки – однако он накрыл губами мой сосок и уделил ему столь щедрое внимание, что я сдался и выбыл из игры окончательно. Должен сказать, до этого момента я не слишком обращал внимание на то, что происходило в районе ниже моего пупка, – места, к которым прикасался Дживс, занимали меня гораздо больше, – но тут выяснилось, что вустеровское возбуждение чрезвычайно настойчиво заявляет о себе, упираясь в живот моего камердинера. Одновременно с этим доказательство его собственного возбуждения прижалось к моему бедру. – Дживс... Я произнес его имя таким тоном, что немедленно покраснел от стыда, – это прозвучало в точности как недвусмысленная и красноречивая просьба... ну... сами понимаете... Не отпуская мой сосок, он в мгновение ока вытащил ремень у меня из брюк и расстегнул их; я с шумом втянул воздух сквозь зубы, когда кончики его пальцев прошлись по низу моего живота. От одной только мысли о том, что сейчас Дживс... что Дживс... я застонал так, как совершенно не подобает джентльмену, – но, похоже, это лишь подзадорило моего прекрасного камердинера. Оставив череду поцелуев на моей груди, он постепенно опустился вниз, и, после понукающего движения его пальцев, я приподнял бедра, чтобы он стянул с меня брюки и белье. Он не стал снимать их полностью – только спустил до колен, в корне пресекая мое намерение переплестись с ним ногами; затем медленно обвел меня горящим взором, в котором ясно читалось, что все происходящее ему чрезвычайно нравится. Наверное, как и я, Дживс мечтал об этом моменте, не смея надеяться, что он когда-нибудь станет явью. Наши взгляды встретились, и биение моего сердца ускорилось в несколько раз; Дживс улыбнулся еле заметной обезоруживающей улыбкой и взял у меня в рот. Боюсь, ровно через тридцать секунд все закончилось, и... Ах, вам хочется подробностей? Хм, ну что ж... Не нужно говорить, что все было гораздо лучше, чем я когда-либо осмеливался представлять в своих грезах. Правая моя рука запуталась в волосах Дживса, левой я беспомощно цеплялся за простыню – но даже когда он провел языком по всей длине вустеровского достоинства, вызвав серию пронзительных стонов из моей груди, я и не подумал отвести взгляд в сторону. Его губы и ладонь взяли в оборот мой член, другая рука принялась энергично поглаживать область чуть южнее, и я закорчился на смятых простынях, едва сдерживая вопли, – пока, наконец, мучитель не усилил захват и я не излился ему в глотку. Ничего более восхитительного я в жизни не испытывал. Возможно, в тот миг я снова потерял сознание, – за точность не ручаюсь, – но когда очнулся, оказалось, что Дживс лежит рядом, легонько целуя меня в плечо и убирая волосы, прилипшие к моему влажному лбу. Я перекатился набок и, прижавшись к Дживсу, ощутил, что из нас двоих только я один, так сказать, дошел до победного конца. – Дживс, – выдохнул я, проводя рукой вниз по его груди, – можно, я... В ответ он накрыл мою руку своей, и, направляемый им, я стал ласкать его так, как он только что ласкал меня. Впервые Дживс оказался целиком и полностью в моей власти – и это было поистине обворожительное зрелище. Мой камердинер лежал передо мной, растрепанный и полураздетый, и я с упоением сознавал, что именно благодаря движениям моей руки его роскошные губы сейчас подрагивают, а глаза застилаются туманом. Однако мне хотелось большего: припав губами к уху Дживса и назвав его по имени, я стал шептать, как много он для меня значит, как долго я мечтал, что мы будем вместе... что я буду делать это с ним... Он проронил сквозь зубы непечатное слово, сопровожденное моим именем, – и кончил, пока я не отрываясь смотрел на него. *** Дальнейшие мгновения были посвящены приятной легкой болтовне, которая обычно следует за занятиями подобного рода. Мы с Дживсом трепались о том о сем, перемежая реплики поцелуями; и только после того, как мой желудок довольно громко потребовал внимания, слезли с кровати, чтобы пополнить запас питательных веществ в организме. События этого дня привели к двум чрезвычайно важным последствиям. О первом догадаться нетрудно: взаимоотношения Дживса и вашего покорного слуги, к вящей радости обеих сторон, обрели наконец форму соглашения, которого мы придерживаемся и по сей день – и которое, надеюсь, продлится вплоть до момента, когда одного из нас призовут на тот свет. Второе же касалось нашего с Дживсом хитроумного плана, которому мы и обязаны всеми перипетиями, развернувшимися в этой истории. Все последующие дни Бертрам Вустер пребывал в самом лучезарном расположении духа – еще никогда окружающие не видели его таким счастливым. Подъем по утрам больше не казался мне сущим мучением – ибо хоть Дживс и появлялся, по обыкновению, у моей кровати с чашкой чая, едва я размыкал вежды, однако теперь мне не составляло труда затащить его обратно на наше, если можно так выразиться, супружеское ложе, чтобы провести с приятностью лишний часок под одеялом. (Порой, когда я ухитрялся проснуться раньше Дживса, то не упускал случая по-особому пожелать ему доброго утра, – но признаюсь, такое случалось крайне редко.) Я теперь гораздо чаще оставался по вечерам дома и ложился в постель раньше обычного – хотя засыпал, как можно догадаться, весьма поздно. Сам же распорядок дня Вустера изменился не намного, поскольку, как писал поэт, или еще кто-то, – лишь после расставанья возможно воссоединенье; а я, разумеется, обожал воссоединяться с Дживсом. Этим и объяснялось хорошее настроение, с каким ваш покорный слуга обедал в «Трутнях», наносил визиты тетушкам и посещал портного. К сожалению, довольно скоро среди знакомых распространился слух, что Бертрам Вустер чудесным образом исцелился от раны, нанесенной ему неким монстром в юбке, и его кандидатура вновь числится в списках перспективных женихов. Ясное дело, тетя Агата снова принялась портить племяннику жизнь, а табуны девиц – гоняться за мной по пятам... в общем, все вернулось на круги своя. Ну, почти все. fin