Иные: "Победитель" по жизни

      Знаете, кто победитель по жизни? Я. Притом – с большой буквы «победитель» и, да-да, именно так, в кавычках, да еще и от слова «беда». И не какой-то там мелкий неудачник, который то пальчик расшибет, то кипяток на себя выльет, то на гопников в темной подворотне нарвется... Хотя нет, с гопниками было. Но я в тот момент был так зол, что с радостью ввязался в драку и с гордостью носил темные очки еще с неделю, пока мой окрас панды не сошел на нет. Ну, не увернулся от случайного удара пяткой в нос. Точнее – сам нарвался под пятку кувыркнувшегося в полете пацана. А так, все мои неприятности только крупные.       То ли проклял кто, пока малым был, то ли сам свою жизнь под откос пустил, тут уже и не поймешь. Короче, в свои тридцать три ни жены, ни детей, ни любимой работы. Так, охранник в одной частной клинике, да и то, по старой дружбе с моим бывшим коллегой.       А так все хорошо начиналось! Школа с отличием, училище, потом институт и все с красным дипломом, работа в престижнейшей больнице города, умные адекватные друзья, первая любовь... И все, в какой-то миг, пошло прахом. Даже не скажу, когда именно. Но память слегка намекает, что виной всему была авария, в которой и погибла Ленка. Да и не сразу она погибла. Спасти ее еще три часа пытались, а потом отказало сердце и все. Может, и мое сердце тогда отказало вместе с ее, не знаю.       Сломался как-то сразу, в один день. Собрал манатки, уволился без отработки и уехал за город жить, нанявшись на одну из загородных баз сторожем-дворником. А что, работа непыльная, в смысле пыльная, но легкая. Еда сытная. Тишина кругом, благодать... Никто не мешает упиваться собственным горем, да и упиваться тоже никто не мешает. Только долго я там не проработал. Надоело, все одно и то же. Ушел.       Так и скитался по жизни, пытаясь найти себя, пытаясь примкнуть то к одной работе, то к другой... Да только, как сразу начинали смотреть с опаской, так и увольняли вскорости. Обычно по какой-нибудь банальной причине, вроде сокращения, но я-то знал, в чем дело. Просто по жизни я блэкер. Не гот, не металлист, а именно блэкер. Представитель не такой уж и распространенной субкультуры, но при этом существующей. Черное шмотье – это так, прикрыть свою гнилую душу, а все остальное – там, внутри. Мизантропия, социопатия, ненависть, сочащаяся ядом сквозь все поры, и блаженное удовольствие в тот момент, когда видишь страх в глазах тех, кто тебя окружает.       Друзья, когда они у меня еще были, все ржали с того, что хирургом стал я только потому, что любил резать людей. Не спорю, может быть и так, только копаться в кишках – не такое уж и приятное занятие. Да и равнодушен я был ко всему этому. К жизням, к смертям, к боли и страданиям других. На первом месте, у себя, всегда стоял я, пока не встретил Ленку. А когда ее потерял – словно всколыхнулось все изнутри, как застоявшееся болото, заставив еще больше погрузиться в мрачный и равнодушный мир собственного существования, беспросветного, как черное небо над головой в облачную ночь.       Помнится, даже баловался сатанизмом, пока не понял, что все эти детские игрушки не сделают меня более привлекательным в своих собственных глазах. Хотя да, что-то такое проскользнуло, царапнуло изнутри приятным прикосновением откровенного и неприкрытого зла, пока не понял, что самое большое зло – это люди. Это их равнодушие и зацикленность на собственных мелочных делишках: где бы украсть, чего бы пожрать и чем бы затариться так, чтобы крышу снесло. У каждого свой кайф и вмешиваться в него, если он не причиняет вреда лично мне – не собирался. Сам такой, по большому счету. Единственное отличие от обывателей в том, что я прекрасно осознаю, кем сам себя сделал, но мне от этого ни холодно, ни жарко. Надел наушники, врубил жестячок, глаза закрыл темными очками, что зимой, что летом, и существуешь в своем собственном мире, где все эти мешки из костей и плоти всего лишь равнодушные куклы какого-то зарвавшегося кукловода.       Но, все же, вернемся к тому, почему я назвал себя «победителем» по жизни. Все просто. Я действительно всю жизнь попадаю в переделки, к тому же такие серьезные, что потом по несколько лет из них выкарабкиваюсь, воя от душевной боли и в кровь разбивая кулаки, чтобы слегка утихомирить того зверя, что живет внутри. Притом, очень хитрого, коварного, жестокого зверя, который так и ждет, чтобы в момент, когда зазеваюсь, подставить мне такую подножку, чтобы я упал на колени. И не встал больше. А так и полз бы дальше, смиряясь с тем, что имею. Вот только зверь-то был мой и укротить его удалось. Хоть и с трудом.       Нет, я не стал веселее и благодушнее. Не стал общительнее. Просто начал маскироваться под такого же обывателя, не давая тому, что сидит во мне, вырываться в мир и ломать его под себя. Хотя, может быть, если бы я это сделал, то, наконец, обрел бы то слабое равновесие между жизнью и существованием, где, вроде как, все есть и больше ничего не надо.       Хотя, может и обрел. Последние годы вот так, вроде, оно и есть. Комнатка старая и обшарпанная, заваленная пустыми пакетами из-под снеков и бутылками. Комп старенький, который натужно ревет во время работы. Койка пружинная, у которой давно пора сменить сетку, да древнее, еще советское продавленное кресло, за которым я обычно работаю. Ну, и еще работа. Не слишком денежная, но лучше уж такая, чем совсем никакой или грузчиком на рынке. На пиво и пару сосисок хватает, на здоровье не жалуюсь, живу помаленьку, стараясь особо не высвечиваться, чтобы та сволочь, что постоянно бьет меня, забыла бы о моем существовании. Даже без депрессий последние пару лет обходилось. То ли смирился, то ли просто вырос и понял, что лучшего все равно не будет. Да и зачем лучшее? Кому оно нужно? Или в деньгах и удобстве счастье? Лично мне это не принесло никакого удовольствия, когда оно было, не приносит и сейчас. Если что когда и накапливалось, то тратилось тут же. Просто так, ни на что.       Изменить бы свою жизнь, да и менять в ней, по большому счету, нечего. Ну, что я получу? Любовь неземную? Так она не финансами зарабатывается. Счастье? Так я и так счастлив, что не в депрессии, что пока ноги и руки целы и голова работает. А всего остального и так хватает. Ну, разве что, иногда хочется пива бутылку другую прикупить, а понимаешь что в кармане шиш. И без масла притом.       Иногда кажется, что я просто перестал себя уважать и воспринимать как личность, но это не так. Совсем даже. Просто, потребности не такие, как у всех, да и восприятие тоже иное. И если кому-то оно не нравится, то лично мне побоку. Никого не заставляю поддерживать с собой отношения. Ну, а тех, кто, все-таки, пытается пробиться сквозь возведенную и укрепленную за годы броню, чтобы пощупать мои внутренности на прочность, гоню к такой-то матери. Надоели.       Да и все надоело. Разве что, иногда скрашивают жизнь мои графоманские попытки, ради которых все еще надсадно жужжит мой комп, да редкие, но от этого не менее фееричные сны, в которых я кем только не был. Ну, разве что, только самим собой. Ну, да мне меня самого и в обычной жизни хватало. А так даже летал. Правда, не совсем помню, в чьем теле, но эту красоту невероятной природы помню до сих пор.       Но, все-таки, я действительно «победитель» по жизни! И понял я это, когда, углубившись в собственные думы, закрыв уши наушниками, переходил дорогу, не услышав истошного гудка автомобиля. Удар был сокрушающий, но, почему-то, совсем не такой болезненный, как я себе представлял. И, только отлетев на пару метров от бампера машины и постепенно начав включаться в реальность, вспомнил, с каким хрустом ломались мои кости, разрывая мягкие ткани. Даже ощупывать себя было не надо, чтобы понять, что все очень плохо. В районе поясницы поселился пульсирующий шар боли, который все рос и рос, заполняя собой все мое существо, ног вообще не чувствовал, а левую руку, словно, изнутри кипятком ошпарили, да еще и кто-то, орудуя пыточными инструментами, проворачивал каждый осколок кости.       – Мужик, ты живой? – бледнея, подскочил ко мне водитель, пытаясь ощупать.       – Сука! – прошипел я, почти теряя сознание от боли. – Перестань меня трогать и звони в скорую!..       Хотя, насчет последнего, я даже не уверен, что сказал. Скорее подумал, потому что сознание медленно уплывало, истаивая вместе с болью.       "Ну, вот и все, вот и конец бездарно проебаной жизни", - как-то отрешенно подумал я, уже ожидая увидеть, так лелеемый всеми, свет в конце туннеля, чтобы, наконец, покинуть эту бренную оболочку, не доставившую мне никакого удовольствия.       – Держись парень! Не вздумай дохнуть! – услышал я, как сквозь туман, чей-то голос, а потом по груди садануло так, что на миг даже легкие сжались, а потом судорожно впустили в себя воздух. – Ну, так-то лучше. Держись, слышишь? Довезем тебя в больничку, а хирурги у нас золотые. Поставят на ноги так, что через месяц бегать будешь! Только не смей мне дохнуть в машине!       Этот кто-то что-то еще бормотал, но я снова отъехал, очнувшись уже в операционной, да и то ненадолго. Только для того, чтобы соскользнуть в дурман наркотического сна, который мне устроили эти золоторукие хирурги вместе с анестезиологом. И зачем возиться? Добили бы, чтоб не мучился, и дело с концом. Так нет... Не поставят на ноги, а все равно будут делать все, только бы не сдох на столе.       Сон опять был СНОМ, если так можно назвать мои видения. Я лежал в лесу. Раскинувшись, наслаждаясь красотами природы, ощущая каждой своей клеточкой ток соков в травах и деревьях и, чьи-то совсем не уместные в этой тишине, глухие рыдания. Так и захотелось заткнуть этого субъекта, явно мужского пола, который здесь воет, разрушая первозданную тишину своими ненужными всхлипами. Постыдился бы!       И, кажется, я это произнес вслух, потому что всхлипы стихли, а через какое-то мгновение надо мной склонилась опухшая покрасневшая рожа, а еще через мгновение меня с воплями сжали в объятиях, начав зацеловывать лицо. Сказать, что я прифигел – ничего не сказать. И, если бы мог двигаться, то уже бы саданул этого извращенца в его хлебальник, но, к сожалению, тело меня не слушалось, а только хлопало глазами и пыталось понять, чего же мне вкололи эти горе анестезиологи, что меня на такие извращенческие мысли потянуло. Ведь это, явно, что-то не то и никогда в мыслях у меня не было такого, чтобы подпустить к себе мужика, да еще и со слюнявыми поцелуями!       – Отвали! – прохрипел я, пытаясь совладать с собственными конечностями, но не преуспел.       – Дарочка, солнышко мое ненаглядное, ты пока не шевелись, магия еще не полностью подействовала. Дня через два все в порядке будет, а пока лучше полежи, родная. Я сам все сделаю!       – Что ты сделаешь, извращенец? – рявкнул я, начиная ощущать, как боль заливает все мое тело, заставив слабо застонать.       – Проснулись? – надо мной склонилась головка миловидной сестрички, а потом губ коснулся смоченный водой бинт. – Вам пока нельзя говорить. Знаю, вы пить хотите, но лучше не надо. После наркоза нельзя.       Понятно. Вытащили. Я прикрыл глаза, ощущая странную и легкую пустоту во всем теле, которая была бы еще приятнее, если бы не боль, которая, казалось, скопилась во мне и теперь рвала на части. Я даже не ощутил, как мне сделали укол, поняв это только по тому, что боль стала постепенно уходить, а сознание медленно и верно затягивал сон.       «Только бы не с этим извращенцем», – устало подумал я, ощутив, как мое тело мерно покачивает.       А потом и услышал скрип, а через минуту – снова увидел глазенки этого урода, что счастливо смотрел на меня, почему-то поглаживая по волосам.       – Ты кто? – начал я, не надеясь на ответ.       – Дарочка, ты сильно головкой ушиблась. Так что я понимаю, что память к тебе будет постепенно возвращаться, – ласково заворковал этот извращенец. – Но я твой муж. Законный. Перед богами и твоим народом нас соединили в браке.       – В каком нахрен браке? – голос до сих пор не слушался меня и звучал как-то сипло и хрипло. – Ты вообще кто и что здесь делаешь?       – Ты только успокойся, любимая, – меня от бешенства перекосило.       Это же надо, докатиться до того, что тебя какой-то мудак еще и женщиной считал! Нет, нафиг такие уколы! Не хочу! Отпустите меня из сна в мой мир! Я даже не слушал дальше его лепет, только попытался повернуться на бок, случайно опустив глаза вниз... и то, что я узрел, ввергло меня в диссоциативный шок. В красиво выполненном вырезе, нагло выпятившись, восставали две милые небольшие грудки. Мои, блядь, грудки! Мои сиськи, черт его побери!       Все на что меня хватило, это застонать и откинуться на колени этого придурка, который захлопотал надо мной, пытаясь привести в чувство.       – Будь добр, устрой тишину, – попросил я, окунувшись в собственные мысли.       Итак, получается, что новый сон подбросил мне и новую внешность. Благо, хоть еще не в момент акта соития, а когда могу сказаться больным и немощным. Конечно, мое подсознание что-то курит, пока я лежу в больничке, иначе бы таких извращенческих идей в моем мозгу не возникло бы. Есть еще вариант, что я проваливаюсь в кому и мое сознание выдает такие антраша, пытаясь уйти от реальности, которая ему не нравилась изначально. Но вот и эта мне не нравится нихрена! Точнее – никак! Никоим образом! Но, если взять с другой стороны, то я, это как бы не я, а то, что мне кажется, и что-то с этим делать пока не имеет смысла. Пока не имеет смысла. Ну а потом – разберемся. В крайнем случае, баба, так баба. Главное, не подпускать к себе никаких извращенцев с неправильно расположенными мозгами и жить можно. В любом теле жить можно... Конечно, исключая вариацию того, в каком состоянии нахожусь сейчас я там. В больнице. На койке. Уверен, что попытки врачей не увенчались успехом. Ну, или увенчались, но слабым. Жизнь-то мне сохранили, да вот только, кому такая жизнь нужна? А мозги – в любом теле мозги. Их-то мне не поменяли, вроде как. Так что живое и двигающееся тело куда как лучше того, искалеченного.       Пока я это воспринимал, как сон, и мне это начинало постепенно нравиться. Слишком много всего нового и необычного. И это куда лучше, чем пялиться в белый потолок и крепиться, чтобы в голос не застонать от боли, которая корежит тело. Вот только, вряд ли, такое блаженство продлится долго. Скорее всего, часа три-четыре, а потом - снова в ад. Хотя, вся моя жизнь чем-то напоминает ад. Только сейчас уже хуже некуда и такой сон остается единственной ниточкой, связывающей меня с движением. Вот и будем спать на всю катушку, чтобы не возвращаться к реальности...       Удар, боль, сведшая все мышцы в единый комок боли, и реальность...       – Слушай мужик, ну ты реально достал! – рявкнул на меня реаниматолог. – Только с того света вытащили, а ты снова туда собираешься?! Сердце как у быка здоровое, а все норовит остановиться! Мне что, возле тебя круглосуточно реанимационную бригаду поставить?       – Бесполезно, – прошептал я. – Сам подумай, кому теперь такой я нужен?.. Ни семьи, ни друзей... Даже сиделку и ту нанять не на что. Дай сдохнуть спокойно.       – Слушай ты, жертвенный агнец! – врач наклонился ко мне. – Ты мне статистику не порть! У меня уже два месяца никто не помирал, не начинай этот круг по новой! Тебя зашили, залатали, все, что смогли сделать – сделали. А ты тут, весь такой героический, тельняшку на груди рвешь: подохнуть дайте? Хрен тебе!       – Не надо мне хрена, – задавился я собственным смехом, пытаясь прокашляться, охнув от боли, резанувшей живот. – Говори, убийца в белом халате, что со мной. И не юли. Я сам хирург. Бывший.       – Бывших врачей не бывает, знаешь это? – мужик слегка подобрел. А потом, подтянув стул, присел рядом. – Что тебе могу сказать, дела у тебя пока хреновые. Придется потом еще одну операцию делать. А может быть и не одну. Позвоночник всмятку, но! Только позвоночник! Спиной мозг, как ни странно, не пострадал.       – Не бывает такого, – попытался я облизнуть губы сухим языком. – Попить дай, изверг.       – Нельзя. Капаем тебя, так что воды в твоем организме достаточно, а рот смочить могу, – он потянулся к плашке с водой, достав зажим с бинтиком, смочив мне губы и дав снять языком пару капель. – А насчет «не бывает» – это ты со своим поговори, – он ткнул меня под левую ключицу, где лет так десять назад я набил перевернутую пентаграмму. – Может, ты еще не все в жизни этой сделал, раз тебя оставили.       – Да... Не сдох в муках, искупив половину своих грехов, – усмехнулся я. – Ладно, говори как есть.       – Так и говорю. Позвоночник всмятку, а спиной мозг цел. Корешки повреждены, да. Отростки по всему поясничному отделу собирали. Так что, когда встанешь – придется на реабилитацию. Да и, думаю, прихрамывать будешь. На обе ноги. Но встанешь, это я тебе слово даю.       – Хорош воду мутить, – прошипел я. – Не бывает такого, чтобы при подобной аварии разрыва спинного мозга не было! Я ног не чувствую! Или думаешь, что мне можно рассказать все, обнадежить, менять мне белье каждый раз, как опорожнюсь, и лгать в глаза?!       – Смотри сам! – реаниматолог отвернулся к тумбочке, взяв с нее снимок. – Вот твой позвоночник. Видишь? Канал цел. Только остистые отростки повреждены. Пришлось пластину ставить.       – При этом, – я с трудом поднял правую руку, ткнув в снимок. – Подвижность конечностей не восстановится. Чувствительность – тоже. Может срать под себя и не буду, но ходить точно не смогу. Доктор, ты очень хороший доктор, но ты так и не понял одну вещь: некому за мной ухаживать. Вообще. Никак.       – Тот парень, который тебя сбил, бабок откинул достаточно, чтобы тебя восстановить, – спокойно пояснил мне врач. – Хватит и на сиделку, и на остальные операции. Но сам понимаешь...       – Шансов не даю, ибо их нет, – хмыкнул я. – Я это еще в момент аварии понял. Ну, а теперь, сам посуди. Одинокий калека, у которого при себе все его деньги были, живущий на съемной квартире, ставший внезапно инвалидом. Хороша жизнь? Или ты махнешь волшебной палочкой и все исправишь?       – Я ща кулаком махну! По твоей депрессивной морде, – буркнул реаниматолог, нахмурившись. – Ты же понимаешь, что жизнь тебе второй шанс дает?       – Поверь мне, я это больше, чем понимаю, – душевно произнес я, вспоминая свой сон. – Вот только, чтобы этот шанс получить, здесь мне придется сдохнуть.       – Что, глюканул под наркотиками? – хмыкнул врач. – Бывает. Ладно, поправляйся, парень. Поверь, я как-нибудь решу твои вопросы, если уж ты сам их решать не хочешь.       – Скальпель принеси, – спокойно отозвался я. – Этого будет достаточно, чтобы решить все вопросы.       Врач ничего не ответил. Просто смотрел мне в глаза, читая в них правду, которую я не мог донести словами. А я пытался взглядом уверить его в том, что это будет лучший выход.       – Привяжу, – глухо выдал он. – За твою единственную здоровую правую руку. – Чтобы даже не пытался. Все понял?       – Да пошел ты... – лениво отозвался я, прикрыв глаза. – Тоже мне, целитель-кудесник... Как будто мне твое лечение нужно...       А сам начал думать. Эти костоломы хреновы никогда не отпустят человека, даже если тот сам уйти хочет. Статистику портит им это, мать вашу! А то, что со мной будет через полгода – их не коснется. Никак! И то, что я буду подыхать в своей коморке от голода, гнить в собственных испражнениях, погружаясь в омут душевной боли – им тоже все равно! Как же! Дело сделали! Будь счастлив человек! Спасли, етить его! Твари!       Вечером, когда я уже проклял свою жизнь несколько раз, вплыла медсестра, сделав мне укольчик, отправив меня в мой сон. Не совсем традиционный, немного очумелый, но без боли и с вполне здоровым телом.       – Дарочка, как хорошо, что ты очнулась, – прыгал передо мной, как паяц, этот урод, пытаясь запихнуть в меня ложку какого-то варева, вполне приятно пахнущего.       Пришлось открыть рот и в голодный желудок провалилась первая порция пищи. Вкусной, чтоб ее черт побрал! Пищи! Жаль, что тело еще не полностью повиновалось и не удалось схватить ложку, чтобы самостоятельно есть. Пришлось только открывать рот и жевать. Зато, это мне удавалось прекрасно. И голодный взгляд моих, надеюсь, прекрасных глаз, вызывал у этого извращенца экзальтический припадок радости. Хотя, почему извращенца, если я, все-таки, в этом сне дама? Получается, что это мой разум извращен понятием того, что я в женском теле. А он – вполне себе такой нормальный человек, разве что так и не понял, что я, как бы, не совсем еще я. Да и понятие сна постепенно сменилось восприятием того, что это совсем не сон. Ну, невозможно спать и бредить одним и тем же! Тем более в такой последовательности!       – Рассказывай, – расщедрился я на разговор после сытной еды. – Все рассказывай, как оно есть. Память утекла, подобно ключевой воде, сквозь сито. Придется все вспоминать заново.       – Все расскажу, Дарочка. Все, любимая, – этот слюнявый малый испачкал мне все лицо своими поцелуями! Но пришлось стерпеть. Муж, епть вашу мать! Законный! А пока я еще не совсем ощущаю себя «здесь», то придется принимать некоторые правила. Естественно – только некоторые!       – Начни с того, что произошло, – попросил я.       – Мы ехали по самому краю леса. Проклятого эльфийского леса! – потряс он кулаком в воздухе. - И этим тварям лесным не понравилось, что путники едут под кронами их деревьев, поэтому какой-то лучник выпустил стрелу в твою кобылку. Та взвилась и ты упала с седла, ударившись головкой о камень.       – Не головкой, а головой, – вяло поправил я, с трудом приподняв руку, точнее тоненькую изящную ручку, начиная понимать, почему он мою тыковку называет головкой. Если я все такое, то как же это еще называть?       – Я выжег часть этого проклятого леса, а потом, вспомнив, что недавно изучал заклятие призыва душ – удержал твою душу в твоем теле, моя любимая, – этот извращенец совсем расслабился и начал подбираться в поцелуях к моим губам, заставив скривиться от отвращения. – Тебе больно, родная моя? – спохватился этот недоумок. – Я могу помочь?       – Мне больно понимать, что меня попытались убить, – простонал я, уткнувшись носом в землю и сделав вид, что мне совсем не до поцелуев.       Только бы встать, а потом этот хмырь вообще по хлебальнику получит за все те сто тысяч унижений, в виде его чмоков, что он запечатлел на моей физиономии! Это же надо так любить эту профурсетку, чтобы каждое слово сопровождать ослюнявливанием данной личности? А теперь стоп! Если она блядь, то кто тогда я в ее теле? Носитель тела этой бляди? Нет, так не пойдет. Будем уверенны, что девочка порядочная и с кем попало не ложится. А еще лучше, что вообще ни с кем не ложилась! Будет повод гордиться!       – Любимый, – выдавил я из себя это слово, как остатки майонеза из пачки: по каплям и с большим трудом. – Стесняюсь спросить... Но мы брак подтверждали?       – Золотко мое, ты сейчас слишком слаба, чтобы об этом думать. Но если хочешь...       – То есть, у нас ничего не было?       – Законы вашей расы запрещают отношения до церемонии, цветочек мой. – Но наша любовь нам поможет преодолеть этот барьер!       – Спасибо, – облегченно вздохнул я, испытав истинное блаженство, понимая, что это тело, пока еще, полностью мое. Но этот придурок понял все иначе! И снова полез ко мне с поцелуями! Гаденыш! – Я еще слишком слаба, постой, не надо, – вяло отпихивал я его от себя, зверея в душе. Обладай я возможностью владеть своим телом – врезал бы своим маленьким кулачком ему прямо в глаз! Нет, ну надо было же моей душе выбрать такое маленькое тельце?!       А то, что это и есть переселение душ, я уже начал догадываться. Вот только, как бы остаться здесь, а не там?.. Хотя, вариант со скальпелем не единственный. Есть еще масса возможностей, даже в таком виде, как я сейчас. Главное, применить так, чтобы меня нашли уже трупом. Точнее не меня, а мое тело. А я сюда скакну. Уж как-то совладать с единственным законным мужем я смогу. На хутор, бабочек ловить отправлю, или же, прирежу под кустиком. И вся недолга. Благо, умею. А опыт, как-нибудь, приобрету. Главное, понять, где я, что здесь и как. И главное, не приобрести опыт ноги раздвигать! А то, разум разумом, а гормоны гормонами. Тоска же по любви замучает! А это, реально, уже становилось проблемой.       Проснулся от собственного стона, понимая, что лекарство уже не действует и начинается болезненная ломка всего тела. Жаль, разум, в таком состоянии, работает паршиво, а то бы придумал, как отправить свою душу в то прибежище, которое она себе нашла. По большому счету – даже женское тело, если оно цело, не представляет особых хлопот. Ну, разве что, в моральном смысле. Но особых эмоций отвращения иметь вагину вместо члена и, вполне себе, хорошенькие сиськи – меня не пугала. Пока что. А потом, будь что будет.       С трудом повернув голову к тумбочке, я узрел зажим с бинтиком, достав его из плашки, смочив губы. И задумался. Вариантов умереть много. Главное, знать, как их исполнить. На данный момент лучше всего подойдет капельница. Ведь скальпель мне не принесут, а падать с кровати, в надежде на внутреннее кровотечение, чревато. Будет больно и нет шансов на то, что я сам, своим телом не пережму порванные ткани. Да и лежу какой день уже, все давно зажить должно было. Поэтому смело потянул иглу из бутылки с раствором, заранее понимая, как это будет. Воздушная эмболия. Не совсем быстрая, но зато легкая смерть.       Главное, чтобы игла из вены не вышла, а то только в мышцы воздух надую и он, через пару дней, полностью рассосется. Еще понял то, что дышать надо не легкими, а вдувать воздух изо рта. Есть такая шняга, что воздух, содержащий большое количество углекислого газа из легких – какой-то не такой и в крови растворяется. Кто-то из приятелей бормотал о том, что молекулы воздуха расщепляются, но это был такой бред, что я и слушать не стал. Куда расщепляются? Как?.. Да и, вроде как, медицину учил, а не сто один способ самоубиться в реанимации подручными средствами.       Игла выскользнула из бутылки и я, постепенно, подтянул к себе шнур капельницы, задумавшись: готов ли я? Нет, не просто уйти в другой мир, а готов ли я расстаться с этим, если все что видел – бред воспаленного разума? И принимал решение я минут пять, понимая, что это не спонтанное желание покончить с собой, это просто понимание того, что мое изломанное тело, в любом случае, не принесет мне удачу в этой жизни. Так что, или туда, или вообще никуда. А самоубийством я это не считал. Самоубийцы уходят из жизни, а я просто шел в новую.       Врач меня так и застал, с раздутыми щеками и иголкой во рту. Представляю, как я выглядел. Хомяк с выпученными глазками! Но не остановил. Закрыл дверь и ушел. То ли в темноте не увидел, что я делаю, то ли посчитал что это мой собственный выбор. Во втором случае – спасибо ему, что не остановил.       Дело шло долго и медленно. Приходилось вдувать воздух потихоньку, накапливая его в вене, давая подход к сердцу, чтобы хоть один пузырек проник в мозг. Вскоре в голове зашумело, тошнотворная слабость и онемение разлились по телу и, вот она, искра полного исчезновения из этого мира. Путь в новую жизнь или полная смерть...