Радуга

      Морриган тихо, даже немного деликатно стучит ногтем по полированному позолоченному завитку. Красивое, дорогое зеркало. Женщина, которая им обладала, должно быть была достаточно богатой, чтобы позволить себе такое. Должно быть, она носила огромные, пышные платья разных цветов, каждый день меняя их, не позволяя себе повторяться. В приличном обществе, наверное, такое не оставалось без внимания. Ведьме Диких Земель представлялась высокая, статная женщина, с прорезавшимися морщинами, но все равно холодная и красивая. Со светлыми волосами, высокой прической и длинным носом. И пышный лазурный подол, со струящейся серебристой материей. Она плывет по залу, лениво обмахиваясь веером, зажимая в тоненьких пальчиках это зеркало, и смотрится в него иногда: «Не выбился ли волос? Не смазались ли румяна?». Блестящая отражающая поверхность, покрытая серебром, непременно, была просто обязана демонстрировать именно такие лица — надменные, богатые, кичащиеся своим превосходством.       Морриган не была богатой, конечно же. И когда она, чуть приподняв уголки губ, смотрится в это произведение искусства, ей просто безумно нравится этот кричащий контраст. Зеркало, казалось, готово было звенеть от подобного кощунства. Каждый его завиток противится дикой, необузданной красоте ведьмы, отталкивает, будто она — это что-то чужеродное, отличное от его природы.       В принципе, так все и было. В его маленьком, ограниченном небольшим куском реальности мирке никогда не появлялось что-то, подобное Морриган. Достойна ли она такого зеркала? Кто-нибудь, например, Лелиана, скажет — нет. Надо вернуть его владелице, пусть отражает только роскошь и дорогой лоск, а для ведьмы — свежая лужа после дождя.       Интересно, что бы ответил на это Кайден, с таким трудом добывший его в Орзаммаре?       Морриган переворачивает зеркало, с интересом закусив губу. На другой стороне — золотой олень, а вокруг порхают воробьи. Рисунок абсолютно безвкусен, здесь все кричит о пошлости и дешевой показушности, но ведьме, почему-то, нравится. Она ведет пальцем по контуру оленя, по его покатой спине, обводит ногтем ветвистые рога, касается каждого воробушка, и в ее глазах — чуть ли не восхищение. Она не очень хорошо помнит, были ли на том зеркале рисунки, но, даже если и нет, так ей все равно нравится. Налюбовавшись, она снова смотрит на лицевую сторону, и снова чувствует легкое злорадство от этого вопиющего несоответствия отражения и оболочки.       А сверху, в завитках — рубин в толстой позолоченной оправе. Морриган касается его пальцем, с тихим глухим звуком стучит по нему ногтем, задорно цокает языком, рассматривая камень со всех сторон, вертит зеркалом, наблюдает, как красиво внутри красной капли разгораются языки пламени, когда она подносит его к огню. Слишком вычурное, слишком лоснящееся этой чрезмерной роскошью, и ведьме нравится держать его здесь, в лесу, у походного костра, смотреться в него, будто бы оскорбляя каждым надменным взглядом.       Красота — эфемерна. Лишь власть — вот что значение имеет.       — Тебе нравится? — Кайден садится рядом, от него разит потом и кровью, и рядом с ним зеркало еще более чужеродное, чем рядом с Морриган. Ведьма чуть заметно кивает, подняв уголки губ и слегка прищуриваясь, меняя ракурсы, рассматривая. — Я заслужил поцелуй?       Она наклоняется и невесомо касается его губ, а затем тут же отстраняется, не в силах оторвать взгляд от золотой безделушки.       — Ладно, я не мешаю, играйся. — Он встает и уходит.       Оно слишком тяжелое и слишком вычурное. Ведьме стало весело от мысли, что ему здесь не место. Какая жалость, правда?       Точно такое же, разбитое много лет назад крошкой Морриган и омытое ее детскими слезами, валялось где-то, заросшее паутиной и засыпанное листьями, кощунственно затоптанное солдатскими сапогами и погребенное под темными баррикадами порождений тьмы. Оно послужило цели, которой предназначалось — быть расколотым и преподать одной маленькой ведьме урок.       Интересно, какая цель у этого зеркала?       Оно — совсем другое. Морриган защелкнет паучьи хелицеры на каждом горле, обладатель которого попытается разбить его. Она сохранит его, будто бы в напоминание, не отдавая себе в этом отчета, в память о Кайдене, с которым, наверное, ее пути скоро разойдутся. В память о том, что, помимо власти, в мире есть еще что-то, что имеет значение.       Любовь.