*
Хьюго всерьёз полагал, что лишился рассудка. По-другому объяснить телепортацию в собственную постель он не мог. Не мог, не допустив очередной сумасшедшей драконьей теории. В любом случае, он твёрдо знал: не происходит ничего хорошего. Проснулся он с невероятной головной болью. Стоило юноше подняться или сделать хоть сколько-нибудь резкое движение — перед глазами всё темнело, виски будто сдавливало стальными тисками, а сердце тяжело стучало где-то внутри в серьёзном намерении вырваться наружу, а то и вовсе остановиться. Вдобавок ко всему, всё тело непереносимо зудело, а глаза горели как будто при высокой температуре. Хэддок нетвёрдым шагом отправился в ванную. Свет включать не стал: стоило только подумать об этом, боль юркнула под глазницы и хищно впилась зубами-иглами. Так что идея шариться в темноте показалась как никогда привлекательной. Тяжело опершись о дверной косяк и прищурившись, он начал разглядывать своё отражение в зеркале под лучами, просачивающимися из наскоро зашторенного окна спальни. На первый взгляд ничего не вызывало подозрений, однако если присмотреться — а сползшая с плеча ткань кофты давала такую возможность- Игнорируя боль, быстро проковылял всё к тому же зеркалу и резким движением задрал рукав. И отшатнулся. Вся правая рука от предплечья до локтя была покрыта редкой тёмной чешуёй. Подавив в себе отвращение со смесью страха, Хьюго изо всех сил принялся тереть иссиня-чёрные чешуйки на коже. К счастью, они с легкостью отходили. Юноша судорожно вздохнул и покрепче ухватился за края раковины, пытаясь унять сердцебиение. Плиточный пол успокаивающе холодил босые ступни. Но этого было недостаточно, паника тошнотой подкатывала к горлу, всё тело вдруг разом ослабело. — Всё в порядке, — то и дело повторял он, глядя в глаза собственному отражению, до тех пор, пока все эти слова не слиплись в бессмысленную кучу, а зрачки не расплылись перед глазами в бесформенное черное пятно. Он прекрасно знал: ни черта не в порядке. Всё начало катиться в тартарары ещё с началом прошлого лета и продолжает катиться до сих пор. Если он ничего не предпримет сейчас же, возможности что-то изменить уже может не представиться. С этой мыслью Хьюго подпрыгнул на месте и вихрем умчался в спальню, напрочь игнорируя пульсацию в висках. Выдрав из ежедневника листок — Хьюго сам не мог бы сказать, была ли это паника или здравый смысл, — он начал писать. Он всё писал и писал, периодически поглядывая на оголённую руку, будто опасаясь повторного появления драконьих чешуек. Он писал всё, о чем мог вспомнить из событий последней недели, силой вытаскивал из памяти прошлое лето со всеми особенностями протекания метаморфозы. Писал, чтобы не забыть, чтобы покрепче ухватиться за реальность, за своё — он чувствовал — потихоньку уплывающее, стирающееся сознание. Помогало это мало. Пальцы саднило от усилий, а запястье правой руки ныло: положение, в котором Хьюго удерживал ручку внезапно перестало быть таким уж удобным. — Мне конец, — протянул он на выдохе и отложил ручку в сторону. Затем он свернул исписанный лист, встал из-за стола и кинулся прочь из дома. Необходимо было собрать друзей вместе: пришла пора нанести Блудвисту удар, чтобы избавиться от него раз и навсегда.*
Послышался слабый смех. Берта почувствовала, как волоски на затылке встали дыбом, а позвоночник обвил липкий страх. В темноте она нашла руку Тейлор и крепко сжала сжала её в надежде успокоиться. Затем, часто заморгав, зажглись лампы. Некоторое время девушки с долей испуга всматривались в коридор. Смеялась медсестра. Прижав к груди кипу больничных листов, она тихонько хихикала, прикрыв рот ладонью. Обнаружив на себе посторонние взгляды, женщина вдруг замолкла и, в смущении опустив взгляд на бумаги у себя в руках, произнесла: — Извините, пожалуйста. Я не должна была этого делать. Очень непрофессионально с моей стороны. Если бы на ней не было формы, она вряд ли сошла бы за сотрудницу клиники. Нездорово бледная, тощая, высокая и какая-то нескладная. Но самое странное было не это: даже в неверном свете нервно подмигивающих ламп в её глазах угадывался нездоровый, безумный блеск. Тонкие её пальцы, прижатые к кипе бумаг, бесконтрольно шевелились, будто перебирая невидимые нити. Она производила впечатление опасной хищницы, паучихи. Наверняка ядовитой. Девушки старались сохранять спокойные выражения лиц и вежливо кивали сотруднице, получая в ответ такие же механически-дружелюбные кивки. Тейлор и Берте не нужно было переглядываться между собой, чтобы понять: дело не ладно. Медсестра это или нет, в больнице явно произошло что-то нехорошее. Обе готовы были отдать на отсечение руки, что это что-то связано с Блудвистом, определенно. — Если вы ищете господина Блудвиста, — продолжала между тем девушка, манера её речи была торопливой, сбивчивой, словно она боялась забыть наизусть заученные реплики, — он на процедурах, придётся подождать. Странно, что на входе вам не сообщили об этом, — в притворной задумчивости бросила она и вдруг подмигнула подругам, отчего те не сговариваясь вздрогнули. — Разумеется, вы ищете мистера Блудвиста, — снова повторила медсестра, добавив пару — явно лишних — ложек сахара к своей интонации, — в конце концов, он в палате один. Нечасто у него бывают посетители. Разве что пара преклонных лет. Ну да ладно, вы подождёте? Ответ ей явно был не нужен. Она вдруг скользнула за спины девочек и, перехватив поудобнее папку с бумагами, обвила плечи Альберты и Тейлор рукой. От мест, где она прикоснулась к ним, расползлись пятна мурашек. Девушка, не обращая внимания на робкие возражения девочек, повела их вперед по коридору, где мрачно зеленели лампы дневного освещения. Напоследок Берта кинула тоскливый взгляд на дверь запасного выхода, казавшуюся теперь недостижимой.