И маятник качнулся...

Фрэнки никогда не нравился этот лабиринт. Он строил его как и все свои проекты — с душой, самоотверженно и качественно, чтобы на века стоять осталось и ещё пользу приносило. Вообще задумывался лабиринт изначально не лабиринтом, а дворцом, только уж слишком запутанным. Минос зря рассчитывал на «простоту и надёжность», ведь идеальными у Фрэнки получались разве что рогатки для мальчишек – дальность высокая и прицел отличный. Архитектура не особо привлекала строителя, с большим удовольствием он ковал оружие, щиты, доспехи, продавая их разным героям. Неудивительно, что чертёж будущего строения и реализация немножко, совсем чуть-чуть не совпали. Или совсем не совпали, если быть точным. Единственный, кто мог найти выход в хитросплетении коридоров, которые часто вели в тупик или водили по кругу, был сам мастер. Конечно, царь расстроился, как думал тогда Фрэнки. Все расстраиваются, когда их желания оказываются недостижимыми. А ведь он предупреждал заранее и денег не взял, пока работу не завершил. И что в итоге? В итоге из дворца сделали тюрьму для несчастного создания, по божеской прихоти родившегося наполовину человеком наполовину оленем. Узнав об этом, Фрэнки тут же попытался вразумить глупого царя. Где это видано живое существо обречь на вечное одиночество! Только Минос ничего и слышать не хотел. Позор надо скрыть подальше от людских глаз, а легенду они с советниками придумали весьма правдоподобную. Множество различных чудищ в мире водится, почему бы в новеньком дворце не завестись какой-нибудь пакости? А чтобы не умер там монстр с голоду, решили отправлять ему девиц и юношей на съедение. Слово Фрэнки уже не имело никакого значения. Он не раз прорывался в проклятый лабиринт, чтобы спасти хоть кого-нибудь, но его неизменно ловили у самого входа и кулаками объясняли, почему нельзя приходить в запретное место. Ругался строитель долго и эмоционально, но ничего не добился, только голос сорвал и кожу на руках содрал об доспехи собственного производства на телах царских солдат. Когда ночь обняла мягкими ладонями остров Крит, обманутый строитель решил снова пробраться в лабиринт и завершить эту жуткую историю раз и навсегда. Либо он найдёт там вечный сон, либо выведет выживших на волю, либо… О других вариантах Фрэнки думать не хотелось. Подготовился он основательно. Взял с собой несколько буханок хлеба, фляги с водой, запасной плащ, если придётся провести ночь в отсыревших за несколько лет подземельях. Оружие осталось дома и в кузнице. Фрэнки видел, какая участь постигала тех героев, что хотели прославиться, убив чудовище из лабиринта. Никто не вернулся назад. А ещё архитектор, человек по натуре добрый и мирный, всем своим естеством отвергал насилие. Он мог подраться за правое дело или дать сдачи, но хладнокровно причинить боль кому-то другому – для этого надо быть сильным и безжалостным, как царь Минос. Фрэнки отличался трудолюбием, а не умением идти по головам в прямом смысле слова. Память не отказала ему, покорно нашёптывая верное направление на перекрёстках. Одинаковые стены с узкими подобиями окон практически не пропускали солнечного света и воздуха, отчего дышать было трудно, а глаза оказались совершенно бесполезными. Мужчина двигался буквально на ощупь, чутко трогая пальцами знакомые до последней шероховатости изгибы известняка и камня. Лабиринт дрожал, будто напуганный зверь, чувствовал ласковую руку хозяина и тянулся к нему, прося защиты. Волнение Фрэнки мгновенно улеглось, стоило вступить под сень этого действительно красивого, мощного и одновременно изящного сооружения. Он создал Лабиринт. Он проделал титанический труд, чтобы радовать людей, дать им крышу над головой, не оставить никого обездоленным, даже последнего раба. Здесь, в воздухе, пропахшем смертью и первобытным ужасом, когда-то расточались ароматы свежих лилий и жасмина. Под ногами вместо костей и черепов стелились мягчайшие персидские ковры. Журчали фонтаны, пели птицы, смеялись девушки – всё это сохранилось в памяти Фрэнки и вселило в него уверенность. Лабиринт никогда не погубит того, кто дал ему жизнь. Лабиринт останется верен ему до самого конца. Бесшумно ступал архитектор, сворачивая то влево, то вправо. Останки людей и животных стали попадаться всё чаще. К запахам и ощущениям прибавились звуки: блеяли козы и трещал огонь. Может, кто-то из последних героев уцелел, но заблудился и вынужден жить тут? Фрэнки замер, чутко прислушиваясь. Если он прав, то как Минотавр (так его прозвали в народе) до сих пор не нашёл везунчика? Или никакого чудища никогда не было и это очередной обман Миноса? Об этом тоже думать не хотелось. Никаких стонов боли, криков и просьб смиловаться не было: лабиринт нарушало лишь дыхание самого строителя, нескольких коз и неизвестного, который сидел в считанных метрах за тонкой стеной. Страх давно растворился в небытие, но Фрэнки всё равно не решался выйти на свет огня или обнаружить себя. Велик риск нарваться на неприятности, а этого дела мужчине и так хватало за глаза. До боли. Огромные кулаки судорожно сжались, когда разум подкинул болезненно-яркую картинку: солнце близко, так, что можно коснуться его рукой, под тобой бескрайнее море, и ветер дует в лицо. Но пронзительный крик останавливает сердце и превращает его в камень: единственный и самый любимый ученик нарушил приказ и рухнул вниз, не успев позвать на помощь. Мучительно долго искал его горевавший наставник среди неверных воздушных потоков, пока на берегу не показался размытый силуэт с поломанными крыльями. Повторения трагедии Фрэнки просто не выдержал бы – его вводила в панический ужас мысль, что он может потерять ещё кого-то дорогого ему. Нет-нет-нет! Он остался недвижим, кусая губы и стараясь услышать хоть какой-то намёк, увидеть подсказку в неверных тенях, что плясали на стенах, извиваясь подобно змеям. — Почему ты не кушаешь? — голос за стеной прозвучал подобно грому небесному. Архитектор вздрогнул всем телом и едва не подпрыгнул. — Прости, трава тут не растёт, а этот мох – всё, что я смог собрать… Не хочешь? Ребёнок? В таком месте? Голос определённо принадлежал не мужчине и не женщине, скорее мальчику. Ломкий, дрожащий, он то и дело обрывался, и тогда, напрягая слух, Фрэнки разбирал сдавленные всхлипы. Похоже, до этого неизвестное дитя сдерживало себя, а сейчас решило выговориться. — Мне очень грустно, что я не могу вывести тебя отсюда. Знаешь, это место красивое. Столько рисунков и книг! Только меня никто не учил читать, и дорогу я всё время теряю. А ещё меня почему-то все ненавидят и называют чудовищем, бьют… За что? Разве я сделал им что-то плохое? Просто хотел подружиться, поговорить, но они убегали с криками. — Голос затих, мальчик тяжело вздохнул и каким-то чужим, безэмоциональным тоном припечатал: — Они убивали сами себя. Или умирали от голода. Человеческие тела ужасно воняли, и я оттаскивал их подальше, чтобы все они были в одном месте. В книжках картинки есть, там нарисовано, что люди хоронят других людей в глубоких ямах. Может, меня тоже похоронили? Фрэнки почувствовал, что стало заметно холоднее. Будто из царства Аида дохнуло смертоносным холодом, который сковал озеро Коцит где-то на девятом кругу. Или сам бог смерти пролетел мимо, всколыхнув стоячий гнилой воздух своими крыльями. В голове не укладывалось, не складывались вместе две картинки. Он знал, что был обманут. Но ни разу не видел Минотавра, которого спрятали от людских глаз в этом Лабиринте. Никто не пожелал описать его, даже Минос уклонялся от ответа, обрывисто кидая, что «этот монстр недостоин упоминания, пусть лучше сдохнет в муках от руки героя». Действительно ли заслужил обладатель жалобного мальчишечьего голоса подобной нечеловеческой участи? У Фрэнки разболелось сердце от волнения, в ушах шумело, а грудь, казалось, сейчас разорвётся на части. Мужчина тихо застонал и сполз по стене вниз, задев локтем один из черепов. Он выкатился на свет, всполошив и козу, и говорившего. Архитектор уже не различал собственных рук: глаза заволокла пелена, готовая накрыть его полностью, как саваном. Последнее, что он смог увидеть, – невысокий человеческий силуэт с рогами, который склонился над ним, закрыв собой весь остальной мир. Очнулся Фрэнки на полу, но было почему-то не холодно. Под ним лежал расстеленный плащ, костёр приятно грел лицо и грудь своим живительным дыханием, а где-то сбоку кто-то сосредоточенно сопел. А может, просто спал, утомлённый многочасовым бдением над больным. Фрэнки чувствовал себя намного лучше: сердце не болело, голова не кружилась, лишь лёгкая слабость в членах давала о себе знать, но это временно. Он осторожно приподнялся, обводя пока что мутным взглядом знакомую роспись на стенах. Комната, которая должна была стать гостиной. Тут даже сохранился полусгнивший шкаф с десятком книг, что привезли для царя из Александрийской библиотеки, и множеством свитков, тоже из Египта. Тончайший папирус на растерзание зверю! Но зрение не обманывало. И шкаф, и бесценные труды мудрецов, и даже рисунки-обереги на стенах – всё сохранилось в том самом виде, в каком оставил их строитель. Он отвечал за интерьер будущего дворца, потому помнил, какие именно книги стояли на полках. В центре комнаты находилось небольшое углубление, куда складывались дрова или хворост, чтобы разжигать огонь. Дым уходил через специальное отверстие в крыше. Задымления можно было не опасаться. Фрэнки заслуженно гордился творением рук своих, не каждый способен сделать нечто хотя бы отдалённо похожее. Впрочем, гораздо важнее узнать, кто спас его от остановки сердца. Слабое здоровье частенько сваливало мужчину посреди работы, когда он засиживался допоздна. Эскулапы всех мастей пророчили ему всего пять лет жизни, но прошло целых десять и ничего, жив, бодр и умирать не собирается. У дальней стены сидел мальчик. Вместо одежды – рваная и грязная набедренная повязка, по всему телу синяки и ссадины. Видны рёбра, а живот, кажется, может порваться от одного слишком глубокого вдоха. Острая жалость кольнула иглой душу Фрэнки, он никогда ещё не видел настолько несчастных и обездоленных детей. «Рабы и то лучше живут». Глаза постепенно снова привыкли к минимуму освещения и смогли различить детали, которые больше удивляли, нежели пугали до недержания. Вытянутое лицо не превращалось в морду, а придавало облику мальчика невинный облик. Приплюснутый нос наливался синим цветом и едва заметно светился в темноте. Тонкая светло-рыжая шерсть пробивалась пушком на коже, становясь светлее к шее и сходя на нет к щекам. Уши – да, оленьи, как и небольшие рога. «И его мы должны бояться? И его отправлялись убивать сотни героев? Что за бред!» Фрэнки был возмущён до глубины души едва ли не больше, чем когда услышал жутко-искренний монолог пленника лабиринта. Одно дело спасти жителей от настоящего монстра, кровожадного и тупого, и совсем другое – погубить разумное создание, по виду не способное причинить вреда. Разве что рогами пободать, но это будет не больно, а щекотно. Мальчик явно обладал тончайшим слухом: вытянутые уши дёрнулись, он раскрыл глаза и с грацией горного козлёнка отпрыгнул в дальний угол, мгновенно приняв воинственную позу. Пальцы на его ногах огрубели и больше напоминали копыта, однако Фрэнки не обратил на это внимания. Он медленно сел, поправил сползший с плеча хитон и горько заплакал. «Минотавр» ждал какой угодно реакции, но только не этого. Он нелепо выпучил и без того огромные влажные глаза, раскрыл рот и несколько мгновений не знал, что сказать и как успокоить странного человека. Когда рыдания перешли на качественно иной уровень, больно обрушиваясь на слух оленёнка, он помотал головой и тоненько, но решительно попросил: — П-п-перестаньте, пожалуйста! Вам нельзя волноваться! — Я зна-а-а-ю! — выл на одной ноте Фрэнки, размазывая по лицу крупные слёзы. Его чувствительную натуру было легче лёгкого задеть или тронуть неосторожным словом или печальной историей. — Просто мне тебя жа-а-а-лко… — Меня?! — А не ударился ли человек головой, пока его тащили на себе в другую комнату? Тогда можно списать на последствия травмы, да. Или нет, потому что пленнику не удавалось за все восемь лет ни разу поговорить с двуногим дольше одной минуты. Все либо пытались его убить, либо… Убегали, правильно. — Почему это? Вы кто такой? Фрэнки шумно высморкался в собственный плащ, вытер слёзы и глухо ответил: — Ты же такой милый! А заточён тут, как… как… Уу! — повыв ещё немного, мужчина окончательно совладал с эмоциями и добавил: — Меня зовут Катти Флам, и я создатель этого лабиринта. — Вы пришли меня убить? — осторожно уточнил оленёнок. Имя он на всякий случай запомнил. Наверное, его сюда послали, чтобы узнать, не умерло ли чудовище своей смертью. — Нет, ты что! — замахал руками Фрэнки. — Ну, то есть, я, как и все, думал, что ты большой и страшный, а ещё свирепый, потому хотел найти кого-нибудь из героев. Мог же кто-то выжить. Но… Ты сам сказал, я слышал, что они умерли от голода. — Я предлагал им растения, воду или коз, они иногда сюда забредают, — неохотно вступил в диалог мальчик, косясь на человека с подозрением. — Но они отказывались и кидались в меня вазами. «Вазами из китайского фарфора! Изверги, ничего людского в них нет». — Это ты мне помог? — сменил вдруг тему Фрэнки. Все его вещи стояли у стены, фляги с водой тоже. Выпив половину, мужчина достал из сумки кусок ещё свежего хлеба и протянул оленёнку. — Спасибо. Я у тебя в супер огромном долгу! Возьмёшь в качестве благодарности? Больше у меня ничего с собой нет. — Нет! Вдруг оно отравлено? — насупился мальчик, вновь забившись в свой угол. Фрэнки со вздохом отставил в сторону флягу и впился крепкими здоровыми зубами в мякиш. Ел он не спеша, смакуя каждый кусочек. Крошки, что падали на пол, сперва несмело, но потом всё наглее подбирала пришедшая на звуки коза – она явно не мучилась вопросом, отравлена еда или нет. — Почему ты ко мне добр? Я же монстр! Я… — В уголках больших глаз набухли слёзы. — Я сам не знаю, кто я. Зачем я появился на свет? Почему не умер сразу?! Фрэнки медленно прожевал и проглотил якобы последний кусочек, вытер губы тыльной стороной руки и серьёзно, без раздумий ответил: — Ты родился, чтобы спасти мне жизнь. Чтобы вот эта девочка, — козу покровительственно потрепали по голове, на что «девочка» возмущённо фыркнула и попыталась проделать в наглеце пару лишних дырок. — Ауч, больно же!.. Чтобы вот она не умерла от голода. Мало ли зачем Боги дарят жизнь людям? — Но я же не человек, — оленёнок слушал, затаив дыхание, и у него в носу знакомо щипало: так было только пару раз, когда первые герои кричали ему обидные, злые слова, не желая даже выслушать. — Как я могу кому-то помогать, если от меня все убегают? — Они просто глупые, —доверительно раскрыл секрет Фрэнки. — И не понимали, от чего отказываются. А я не убегу. — Правда? — с плохо скрываемой надеждой спросил мальчик. По его юному, но покрытому тенью страданий лицу текли беззвучные слёзы. — Конечно! — улыбнулся широко-широко Фрэнки и протянул второй кусок хлеба. — Теперь поешь? — Угу! Они долго сидели у костра, подкидывая в него трухлявые доски. Малыш рассказывал, как блуждал по лабиринту, как разбирал кровати и шкафы, чтобы было чем разводить огонь, как искал выход и всё больше разочаровывался в людях. Они плакали вместе, каждый о своём горе, и Фрэнки думал, что этот ребёнок не заслужил столько боли, сколько ему причинили те, кто называет себя «человеком». Когда огонь начал опадать, впитываясь в угли и замирая там тлеющими светлячками, Фрэнки встал, размял затёкшие ноги и бодро, насколько мог после выматывающего душевного разговора, предложил: — Давай выбираться отсюда! — Что? — оленёнок признался, что мать, перед тем, как его бросили сюда, дала ему имя. Чоппер. Тони Тони Чоппер. Кроме неё никто не называл его так. Странный человек с волосами почти такого же цвета, как его нос, оказался удивительно светлым, как солнышко, что иногда пробивалось сквозь отверстия в потолке. От него исходила невидимая глазу, но физически ощутимая энергия. — Ты… Хочешь взять меня с собой? К людям? — А почему нет? — Фрэнки деловито и быстро собирал свои немногочисленные пожитки и засыпал землёй кострище. Они больше сюда не вернутся. — Правда мы не будем жить в этом городе. Я хочу перелететь океан и побывать в других странах. Остров Крит всего лишь песчинка, он ничего не значит, если сравнивать со всем, что ещё можно увидеть! Чоппер смотрел на строителя восхищённо и немного недоверчиво, он не совсем понимал, что такое загадочный «океан», а название острова, где родился, вообще слышал в первый раз. Тут, вспомнив, он кинулся к шкафу и схватил с него один из потрёпанных временем и сыростью свитков. Раскрыл его и, подпрыгивая на месте, начал сбивчиво спрашивать: — А это, это вот существует? — огромное цветущее дерево, похожее на абрикосовое, раскинуло ветки, покрытые мелкими розовыми цветами. Такое архитектор видел тоже впервые, но чтобы не расстраивать маленького друга, убеждённо ответил: — Существует! Найдём его вместе, идёт? — В глазах у мужчины вдруг промелькнула глубоко спрятанная тоска. — Только поклянись мне, что сделаешь всё, как я скажу. Полёт будет трудным. И я не хочу, чтобы ты упал в море. Чоппер радовался и практически не слушал Фрэнки, однако кивнул, искренне собираясь слушаться первого человека среди сотен, который увидел в нём живое, а не животное. И ещё он спросил: — Как мы полетим? Я говорил с птицами, у них есть крылья и хвосты, но мы-то не такие. Фрэнки взял мальчика за руку и спокойно повёл к свободе, не утруждая себя разбрасыванием крошек или счётом поворотов. Лабиринт сам направлял своего создателя, не предавая и не обманывая. — О, это очень любопытное изобретение! Придется постараться, чтобы усовершенствовать его, но ты ведь мне поможешь, верно? В этот момент они покинули мрачный и сырой лабиринт, оказавшись под лучами яркого, ничем не скрытого солнца. Чоппер вскрикнул от неожиданности, закрыв глаза руками. Когда он чуть-чуть привык к обрушившимся на него цветам, звукам и запахам, то смог слабо кивнуть и робко улыбнуться, повторяя движения губ своего наставника. Раньше мальчику не для кого было улыбаться. Теперь у него есть друг, новая жизнь и целый мир, полный добрых людей и чудесных открытий. Теперь Чоппер мог плакать не только от обиды и горя. Слёзы счастья намного приятнее. Скалистый берег обрывался резко и круто. У его подножия наполовину в воде торчали острые зубы скал, готовые в любой момент принять тело того невезучего существа, что поскользнётся на скользком камне и рухнет вниз. Фрэнки привык к местности Крита, его холодности и отчуждённости, но не смог полюбить его так же, как родные Афины. Неудивительно, что инженер и художник с восторгом ребёнка наблюдал за тем, как проворно и ловко прыгает с уступа на уступ мальчишка, для удобства вставший на все четыре ноги. Фрэнки купил ему новую одежду, накормил досыта, вымыл, и теперь они выбрались сюда, чтобы посмотреть на океан. Подготовка новых крыльев – и борьба со страхом после гибели ученика – займёт много времени, но им некуда спешить. Кроме него вряд ли найдётся умелец, способный войти в лабиринт и выбраться оттуда живым. Кроме того нужны были перья. Много-много разных перьев, начиная от совсем крохотных до огромных, чтобы точно как у птиц. На основе строения их скелета придумал Фрэнки своё устройство, приспособив его для человека. Чтобы не допустить такой же ошибки, как раньше, он раздумывал о другом способе крепления перьев между собой. Конструкция должна оставаться одновременно лёгкой и прочной, а это непростая задача. — Это и есть океан? — окликнул его Чоппер, замерев у самого края обрыва и глядя сияющим взглядом вдаль. Мужчина попросил его отойти чуть дальше и охотно рассказал всё, что знал про море и его обитателей. — А кто такие боги, о которых ты говоришь? Фрэнки потёр подбородок, собирая мысли в подобие связного ответа, поджал одну ногу под себя и начал рассказывать. Вдаваться в подробности жизни Олимпа он не собирался, но хоть что-то интересное необходимо было выудить из кладовой памяти. Это взрослые знают, какие благовония курить в храме Афродиты или Зевса, кого приносить им в жертву и каким образом гадать на внутренностях птиц с позволения главного Оракула. Дети намного проще и наивнее воспринимают мир. Особенно дети, больше восьми лет проведшие в полном одиночестве. Книги дали обрывки информации, но их явно оказалось мало для пытливого ума. В таком юном возрасте Чоппер уже поразил Фрэнки тягой к медицине, о которой узнал из картинок в папирусах. Но Египетские боги и боги Эллады – не одно и то же. Взять хотя бы Афину. О, друг мой, это в храмах её изображают девой с копьём, щитом и совой на плече. У неё множество титулов и заслуг, а сила невообразима для жалкого смертного. Только мало кто знает, что когда-то во время долгой вакханалии плутоватый Дионис напоил скульптора, заставил его пойти в храм и подговорил отрезать статуе Афины правую руку. После этого на целый год удача в войне отвернулась от согрешившего народа, ни одна жертва не могла умаслить обиженную богиню. Её никто из смертных, разумеется, не видел, но порой являются на помощь людям другие боги и в ответ на вопрос о внешности Паллады отчего-то смеются. Правда это или нет, трудно сказать. Или вот Гермес, покровитель торговцев, ремесленников, разных талантливых людей – думаешь, он образец честности и благонравия? Как бы не так! Лгун, обманщик, хвастун и трусишка, каких не видывал свет! Фрэнки выдохнул, покосился на небо, будто ожидая карающей молнии или возмущённого вопля с Олимпа от задетого за живое божества, и продолжил говорить, ведь Чоппер слушал его внимательно, ловя каждое слово. — Гермеса считают посланником Небес, он выполняет волю Афины, Ареса, Гефеста и вообще любого из Олимпийцев, потому что нет никого, кто быстрее бы летал или бегал, кроме него. Почему? Ну, так крылатые сандалии и крылатый шлем из любого сделают воплощённый ветер! Ещё он героям помогает, да. Правда не знаю, чем, никто не признался, наверное, не хотели свои заслуги преуменьшать. — У Богов есть самый главный? Тот, кого они все слушаются? — с любопытством спросил Чоппер. — Его зовут Зевс. Громовержец, Солнцеликий, он самый сильный и могущественный бог. Только вот молнии его живые на самом деле. Я сам видел однажды, как молния в человека превратилась и улетела куда-то, а потом в десятках садов яблони все пустые висели. Обокрал, представляешь? — рассмеялся Фрэнки, вспомнив возмущение Афинян. — А Гелиос – Солнце наше – на золотой колеснице по небу ездит и никто ему не указ, даже Зевс. Он вместе с Аресом почти всегда, на наш лад их можно назвать друзьями. — А крылатые женщины среди богов есть? — как-то тихо и неуверенно поинтересовался вдруг мальчик, косясь куда-то за плечо архитектору. — С волосами цвета травы. Фрэнки удивился и пожал широкими плечами. — Не знаю, друг мой, я не общался с ними, да и никто, наверное, такую роскошь себе не может позволить, кроме героев. — Зря, великий инженер, — лукавый голос раздался за спиной, и когда Фрэнки обернулся, то увидел на ветке кривого, склонившегося почти к самой земле дерева, женщину. С крыльями. И орлиными лапами с очень острыми и длинными когтями. Её хвост волочился по камням, кончики крыльев едва не задели нос мужчины. Пушистые волнистые волосы текли по плечам и закрывали обнажённую грудь. — Боги с радостью поговорили бы с тобой. Особенно после того, что ты сейчас рассказал. Придумал или такие слухи в народе ходят? — Ты которая из сестёр?* — неприязненно спросил Фрэнки: обворожительный лик и голос не смутил его и не лишил разума. — А то много вас развелось, всех не запомнить. Чоппер ещё не доверял никому, кроме большого и тёплого Катти Флама, потому спрятался за него, как за неприступную стену. Гарпия мягко улыбнулась и откинула кончиком крыла мешавший зеленоватый локон. — Меня зовут Моне. — И что тебе нужно? — Ну-у-у, — женщина-птица сделала вид, будто задумалась. — Я просто пролетала мимо, знаешь ли, здешние пещеры очень удобны для нас, а тут столь интересные речи ты завёл, впору заслушаться. А что за ягнёночек с тобой? — жёлтые глаза Гарпии жадно прищурились. Фрэнки резко встал, оказавшись лицом как раз на уровне груди Моне, но тут же задрал голову, глядя выше. Не время для женских – сомнительных, надо сказать, - прелестей. — Это мой сын, — тоном, не допускающим сомнений, припечатал архитектор, надевая на голову мальчишку самодельную шапку, чтобы скрыть рога. — Не облизывайся на него, кругом полно бесхозных овец и козлов. Еда как раз для тебя. — Оу, как грубо, — грудным, глубоким голосом рассмеялась Гарпия, скрестив руки-крылья на груди и переступая лапами по натужно скрипящей ветке. — Но ты мне нравишься, мастер-художник, уж больно красиво рисуешь моих сестёр на стенах домов. Так что открою тебе два секрета… Просто так. Верить существам нельзя, это знают все от мала до велика. Но если какое-то из них вдруг решило проявить добрую волю или что-то, на неё похожее, то отказываться тоже не стоит. Дамочка может сменить милость на гнев, и тогда кто знает, как быстро они с Чоппером полетят вниз со скалы. — Я слушаю, — осторожно склонил голову Фрэнки, благодаря таким образом Гарпию. Та благосклонно улыбнулась и пропела: — У тебя есть всего два месяца, чтобы уподобиться птицам… Снова. Минос хочет отправить настоящего героя Тесея в Лабиринт, и как думаешь, он очень удивится, если не найдёт там Минотавра? — короткий смешок заставил вздрогнуть Тони Тони, он вцепился в край хитона мужчины и опустил взгляд вниз, боясь смотреть на женщину-птицу. — А второе… В Фивах сейчас неспокойно. Появилось существо, которого боимся даже мы. Оно жестоко, беспощадно и умно, как тысяча человеческих мудрецов. Говорят, что никто ещё не выжил после встречи с ним. — Очередная Гидра, что ли, приползла? — недоверчиво хмыкнул Фрэнки. Геракла нет на этих проклятых созданий! Чего им не сидится в своих норах? — Намно-о-о-го хуже, дорой мой, намного, — Моне вся взъерошилась, когти пробили древесину, и дерево начало стонать непозволительно громко. — Её называют Сфинксом. Но благодаря ей Фивы – последнее место, где тебя и твоего… сына будут искать. Долгого полёта, великий архитектор! Гарпия кричала уже далеко в небе, и её перья цвета изумруда падали на землю, кружась в подобии дикого танца. Фрэнки наклонился, поднял одно из перьев и покрутил его между пальцами. Образ крылато-хвостатой бестии не выходил у него из головы. — Что будем делать? — Чоппер смотрел вверх и задумчиво нюхал воздух. Собиралась гроза на востоке. — Помоги мне, малыш, собрать вот эти подарки, — наконец-то! Наконец-то он понял, что помешало ученику спастись от смертоносного падения, кроме его собственной халатности. Главного он и не приметил, когда наблюдал за птицами и изучал их скелеты. — Нам понадобится много перьев, чтобы подняться в небо, как она. Зато мы станем самыми свободными людьми в мире! Чоппер восторженно пискнул, поправил шляпу, чтобы не упала, и кинулся собирать зелёные пёрышки, пока остров Крит не накрыла стена дождя.