Солдаты будущей войны

      На вокзал их везут на двух стареньких грузовичках: трибутов на одном, Эффи и Хеймитча, похоже, на другом. Всё происходит как-то быстро, и Сэм упускает подробности из виду — его внимание больше привлекают Китнисс и Пит, их настроение и поведение. Казалось бы, Китнисс должна была расплакаться, как поступила бы любая девчонка, но опухли от слёз глаза Пита. Видно, парень оценивает свои шансы как ничтожные, а недооценка собственных сил почти так же плоха, как их переоценка — может, из-за этого он выйдет из игры в числе первых...       Сэм приходит в ужас, когда понимает, что уже начал анализировать их обоих, как своих будущих жертв.       Его с Китнисс взгляды на мгновение встречаются — тёплый каре-зелёный против гнетущей пустоты серого, — и Сэму кажется, что девушка каким-то образом способна прочитать его мысли. От этого становится одновременно жутко и стыдно, и охотник спешит отвести глаза, притвориться, будто с интересом рассматривает старенькие дома дистрикта, проползающие за окном. Никто из них не говорит ни слова, да и зачем?       Может быть, всё же есть другой способ выжить? Тот, который включает в себя спасение если не всех, то точно части трибутов. Наверняка Хеймитч, как один из победителей, должен знать какие-нибудь секреты Арены, ведь он на ней всё же выжил...       На вокзале полным-полно репортёров, в толпе которых затерялись зеваки из местных. Эффи Бряк встречает трибутов и быстро проводит через толчею, распинаясь по поводу графика, от которого они «безобразно отстают». Хеймитча нигде не видно, и это не удивительно. Сэм понимает, что с его стороны глупо было надеяться на этого пьяницу.       Зато в тамбуре вагона он нос к носу сталкивается с не менее желанным, приятным и просто родным лицом.       — Дин!       И только когда брат со снисходительным смешком хлопает его по плечу, Сэм понимает, что на радостях бросился ему на шею, как распоследняя девчонка. Дин считает так же:       — Ты ещё расплачься, Саманта — пусть все телезрители Панема увидят, какая ты нюня.       — Козёл, — огрызается Сэм, отпихивает его и идёт дальше по коридору.       — Сучёк, — привычно доносится вслед, но, в отличие от всех предыдущих раз, это не раздражает, даже, напротив, успокаивает. Он не поедет в Капитолий один.       Вскоре поезд трогается, а Эффи разводит каждого по своим купе, не забывая расхваливать их планировку, интерьер, содержимое шкафов и прочие прелести. Ребята только кивают, когда от них этого ждут. У Китнисс и Пита, кажется, дух захватывает от роскоши — это место даже богаче, чем красная комната в Доме правосудия, — но Сэм решает перестать удивляться: время и без того не терпит, чтобы тратить его на глупые восторги.       — Можешь даже не пытаться найти здесь что-либо клетчатое, — дразнит Дин, заглядывая в купе через несколько минут. Обернувшись, Сэм видит, как он с кислой миной теребит рукав какого-то бордового свитера. Сэм никогда не считал себя знатоком модных тенденций, но фасон, отделка и даже качество ткани настолько сильно отличны от однотипной одежды жителей дистрикта, что не остаётся сомнений: это и всё остальное содержимое гардеробной если не последний писк капитолийской моды, то слабый её шепоток точно.       Поэтому идею переодеться Сэм решает оставить до лучших времён и просто спрашивает:       — Ты как здесь оказался?       — Неугомонная Эффи Бряк потребовала помощника к третьему трибуту, вот я и навязался, — брат пожимает плечами. — Обещал быть паинькой и больше с миротворцами не драться, даже твой фирменный взгляд подключил. Растаяла, как мороженое в августе!       Что же, Дин находит время для шуток — значит, ситуация не безнадёжна и полным провалом тоже не грозит. Пока что. Хотя вляпались они оба снова по самые не балуй.       — А ты будешь паинькой? — голос Сэма полон здорового недоверия.       — Ты сомневаешься во мне? — с вызовом спрашивает Дин.       — Вообще-то... да.       Брат смеётся и располагается на диванчике в купе, как если бы это был его собственный, разваливается и даже почти не морщится от боли в спине:       — Правильно делаешь. Я уже говорил, что не хочу твоей смерти на Арене.       — Заметь, я тоже не хочу, чтобы тебя убили из-за твоих выкрутасов.       — Да кому я там вообще сдался? — пофигистично отмахивается Дин.       Сэм фыркает и уходит от разговора в душ. Надо смыть с себя запах, оставшийся ещё с самого сарая Эвердинов.       В отличие от превеликого множества отелей, съёмных домишек и прочих временных убежищ, где Сэму приходилось бывать, здесь горячая вода бывает, похоже, на постоянной основе. Почти как в общежитии стэнфордского студенческого городка, но сейчас не самое подходящее время для прогулок по руинам собственной души. Охотник лишь прибавляет горячей воды и как следует трёт себя мочалкой — на случай, если следующая такая возможность выпадет не скоро.       Выходит из душа он распаренный, с полотенцем на бёдрах и лезущей в глаза мокрой чёлкой. Ожидает какое-нибудь очередное ехидство от Дина — «платьице для Саманты», например, — но тот суёт ему вполне мужские брюки и рубашку и сообщает, что Эффи ждёт их к ужину в соседнем вагоне.       Перебираясь из тамбура в тамбур по ходящему ходуном переходу между вагонами, Сэм думает, что передвигаться на машине ему нравится больше. Дин наверняка того же мнения, но идёт впереди, и лица не видно, так что точно не угадаешь.       Приходят они аккурат к началу. Отсутствует только Хеймитч, что, очевидно, никого не удивляет.       — ...Только представьте себе: мы сейчас движемся на скорости двести миль в час, а внутри это никак не ощущается! — восторженно роняет Эффи, пытаясь завести общую беседу. — По-моему, это — самое прекрасное в Играх.       Дин стремительно бледнеет:       — С-сколько?       — Двести... — растерянно повторяет женщина. — Что-то не так? На вас совсем лица нет.       — У моего брата аэрофобия, причём жуткая, — со смешком поясняет Сэм. — Всё, что движется быстрее его «Импалы», способно вызвать у него приступ паники. Боюсь, он мало бы чем отличался от вашего ментора, если бы мы сейчас...       — А ты вообще клоунов боишься, но я же не кричу об этом на каждом углу! — кипятится Дин.       Трое их спутников взирают на них с хорошо читаемым недоумением на лицах — так, словно впервые слышат об этом. Безучастными остаются лишь официанты в белых туниках, убирающие тарелки с ненужными приборами и подносящие новые кушанья.       — Вы... вы летали на планолётах? — осторожно вопрошает Эффи.       Ситуация из неловкой становится щекотливой. Информации об этом месте у них с братом — что кот наплакал. Что такое планолёты? Откуда такое удивление? Насколько сильно их теперь подозревают?       Ладно, допустим, планолёты — это что-то типа самолётов. Почему факт полёта на них — нечто из ряда вон? Должно быть, свободные перемещения между дистриктами запрещены...       На обдумывание ситуации и поиск уклончивого ответа уходит не более двух секунд — сказывается опыт:       — Нет, вовсе нет. Мы слышали об этих планолётах...       — Видели пару раз по телеку, — вставляет Дин, явно вспоминая древний аппарат у Китнисс дома.       — ...а Дин впечатлительный, вот и испугался, — несмотря на всю серьёзность ситуации, Сэму хочется мстительно ухмыльнуться.       — Посмотрим на твою впечатлительность, Сэмми, — парирует брат.       — А «Импала» — это... — неуверенно подаёт голос Пит. Оба Винчестера тут же вспоминают, что не одни за столом. Не время затевать привычные шутливые перепалки.       — Моя Детка, — на автомате отвечает Дин, но спохватывается: — То есть, тачка...       — ...для угля, — Сэм незаметно пинает его под столом.       — Верно, для угля, даже такая же чёрная.       Официант подаёт десерт, и ситуация разряжается окончательно. Китнисс и Пит увлечены едой — тут даже по меркам братьев кушаний не счесть, что уж говорить о голодавших подростках, — а Эффи то и дело косится на Эвердин. Видно, оброненная минутами десятью ранее похвала от женщины задела девушку за живое, и теперь она ест руками абсолютно всё, будто нарочно хочет позлить капитолийку. Дин тоже замечает это и ухмыляется, а Сэм в очередной раз признаёт, что эти двое точно спелись бы, будь обстоятельства другими.       После ужина местом общего сбора становится другое купе, оборудованное под небольшой кинотеатр. На громадном экране транслируется какая-то передача — должно быть, вечерние новости. Особое внимание уделяется Жатвам, в разное время прошедшим во всех двенадцати дистриктах. Скучные начало и конец урезаны и показываются лишь по одному разу — в Дистрикте-1 и Дистрикте-12 — всё внимание уделено трибутам. Глядя на них, Сэм понимает, что зря поторопился с выводами. Тот же крепкий парень-доброволец из Дистрикта-2, несмотря на свои семнадцать-восемнадцать, может оказаться серьёзной проблемой, если дело дойдёт до близкого боя. Зато маленькая темнокожая девочка из Одиннадцатого имеет все шансы погибнуть в числе первых, и Сэм надеется, что это случится не от его руки.       Более всего его занимают третьи трибуты: люди, которые были застигнуты врасплох. В дистриктах 1, 2 и 4 находятся добровольцы — видно, там это в почёте, — а вот остальным так не везёт. Хиповатый парень из Седьмого выглядит потерянным и дезориентированным; другой, из Девятого, похож на него не только реакцией, но и лицом, будто они близнецы — комментаторы тоже отмечают это с немалой долей удивления. Девушка из Пятого падает в обморок, и приходится звать медиков. Бледный черноволосый парень в Третьем пытается сбежать с церемонии, и миротворцы выволакивают его на сцену силком.       Единственный сохраняет выдержку только темнокожий парень в камуфлированной униформе из Дистрикта-11. В нём чувствуется что-то особенное, видна собранность и готовность ко всему. Сэм, не успевший прочитать строку внизу экрана, хочет переспросить у Дина имя этого трибута, но ему мешает вспышка головной боли, взявшаяся словно из ниоткуда. Наверное, сказывается сегодняшний стресс. Да ещё и Эффи читает нравоучения Китнисс и Питу.       А потом в купе вваливается упившийся едва ли не до чертей Хеймитч, и они с братом как по команде уходят, не потрудившись попрощаться с остальными. Более чем очевидно, что Дину мерзко смотреть на этого забулдыгу, а Сэм неожиданно для себя обнаруживает желание ударить ментора, потому что тот явно не спешит выполнять свои прямые обязанности — учить трибутов навыкам выживания. В условиях отсутствия той информации, какая есть у его противников, эти уроки могут стать жизненно важными.       Однако головная боль настырная и проваливать подобру-поздорову не желает, поэтому приходится просить у оттирающих пол в купе с телевизором капитолийцев обезболивающее. Как и следовало ожидать, лекарства здесь другие — не то, что ставший уже чуть ли не родным тайленол. Действует молниеносно, а стоит только Сэму закрыть глаза, как почти сразу приходит сон.       Охотнику снится Джессика в белоснежном подвенечном платье, её лицо скрыто тонкой сеткой вуали — личный кошмар, которому невозможно противостоять, сколько не старайся. Как и много ночей до этого, они стоят у алтаря, а священник почему-то похож на Джона Винчестера.       Когда Сэм, ободряемый улыбкой Джесс, поднимает вуаль, его встречают два ярко-жёлтых глаза.       — Ты всё поймёшь сам, — то ли шепчет, то ли по-змеиному шипит знакомый с самого детства голос, в последнее время не раз являвшийся Сэму в те редкие кошмары, когда он не видел смерть Джессики на потолке. — Скоро, совсем скоро...       Просыпается Сэм от того, что кто-то настойчиво стучит в его дверь.       — Дорогуша, пора вставать! — едва ли не поёт Эффи Бряк своим тонким голоском. Уже вызывающим отвращение тонким голоском, если честно. — Нас ждёт важный-преважный день!       Убедившись, что он точно проснулся и завтрак не пропустит, женщина отправляется будить остальных, а сам Сэм позволяет себе такую роскошь, как утренний душ. Ступив под поток горячей воды, он понимает, что замёрз, хотя температура в купе, если судить по панели рядом с дверью, та же, что и вчера — оптимальная для организма.       «Наверное, это из-за сна», — нехотя признаёт Сэм и поспешно натягивает вчерашнюю одежду.       На завтрак собираются все, даже Хеймитч. Казалось бы, у него сейчас должно быть жуткое похмелье — судя по тому, как хреново он выглядит после вчерашнего, — однако опыт у него явно большой, раз он не только ведёт себя как ни в чём ни бывало, но и отпускает многочисленные шуточки в сторону Эффи. Одна из них выходит слишком неприличной, чтобы, наконец, переполнить чашу терпения капитолийки, и женщина, прихватив с собой чашку кофе, уходит подальше от этого «неотёсанного мужлана, вечного проклятия на её голову» (если Сэм правильно разобрал её бормотание, когда она проскользнула мимо него).       Сэм чувствует тягу к восстановлению справедливости, но сдерживается от замечания. Как показывает драка спустя каких-то несколько минут — не зря.       Драка происходит потому, что Хеймитч считает забавным скабрезничать над детьми, отправленными на смерть, и не перестаёт вливать в себя алкоголь, а терпение Пита Мелларка протягивает чуть дольше, чем самообладание Эффи. За что парень и получает в челюсть, когда выбивает стакан из руки своего безалаберного ментора.       Дин вскакивает и хватает Китнисс за запястья, когда она тянется за ножом, но девушка успевает раньше, и прибор вонзается в стол едва не отрубая снова тянущиеся к спиртному пальцы Эбернети.       — Ну-ка успокоились! — гремит брат.       Хеймитч откидывается на спинку стула и рассматривает развернувшуюся перед ним картину оценивающим взглядом.       — Похоже, в этот раз мне достались боевые ребята, — довольно произносит он и просит Китнисс метнуть нож снова.       Если бы вчера она не пыталась убить Дина кухонным ножом, Сэм бы подивился тем, как точно девушка загнала орудие в шов между панелями.       Ещё несколько минут Хеймитч разглядывает и ощупывает всех троих — точно лошадей покупать собрался, — прежде чем торжественно объявить их случай не безнадёжным и признать симпатичными, как если бы это имело какое-то значение. Давать какие-либо советы сейчас ментор отказывается и, мрачно объявив «Капитолий», уходит в своё купе с бутылкой алкоголя. И неохотным обещанием пить, но впредь не надираться до невменяемого состояния.       На то, чтобы преодолеть длинный тоннель, уходит несколько долгих минут, и Сэм машинально воскрешает в памяти карту США в надежде угадать горы, под которыми они сейчас находятся. Хочет для подтверждения догадок уточнить у Китнисс, но его останавливает тревога на лице девушки. У неё боязнь замкнутых пространств? Или, что вероятнее, на шахтах в дистрикте была авария, унёсшая немало жизней, включая её отца. Она ведь говорила, что её мать — вдова шахтёра. И единственная фотография-портрет мужчины у неё дома в чёрной траурной рамке.       Хаотичный поток рассуждений и выводов замирает, когда его глазам предстаёт величественный и ослепительно-яркий Капитолий, краски которого в буквальном смысле затмевают взор. Все четверо, словно по команде, прилипают к окну, но если Китнисс, Пит и даже Дин взирают на город с хоть какой-то толикой восхищения, то Сэм чувствует внутри себя гнетущую пустоту. Почти такую же, какая была рождена смертью Джессики.       Однако на сей раз он невероятно остро чувствует близость собственной смерти, и здесь бессильны любые чудеса Капитолия.