Формалин / Formalin

О них никто не знает. Они могут жить рядом с вами, наблюдать за тем, как Вы спите, скрываясь в непроглядной тьме. Они не любители прятаться под кровать или поджидать Вас в шкафу. Нет, Им нравится играть на Ваших нервах: Они стоят за углом, поглядывая на Вас, в то время как Вы принимаете их за висящую кофту, платье, куртку. Да что угодно Вам взбредет в голову, лишь бы не давать даже одинокой мыслишки, что Это — нечто потустороннее, пройти разум насквозь. Вы можете внезапно проснуться посреди ночи, не осознав того, что это их пристальный взгляд заставил Вас распахнуть глаза, ведь на уровне подсознания Вы чувствуете опасность. Верно, ведь Они ближе, чем Вы думаете. Софи знала о Дилане. Она всячески старалась меня успокоить, хоть мне оно не требовалось. Я уверена. Уверена, что с ним ничего не случится. Закрываю дверь за собой, поворачиваясь к окну. В моей комнате не горит свет. Отец где-то там. И я не отступлю. Зрачки носятся по комнате. Бита — единственный выбор. Беру ее, обжигаясь ледяным холодом. Подхожу к окну, открывая его. Не позволю ни этому существу, ни Петре так легко распоряжаться моей жизнью, моими чувствами… Тем, что дорого мне. Залезаю на подоконник, оглядываясь. Крепче сжимаю биту. Руки все равно дрожат. Кусаю губы, чтобы зубы прекратили стучать. Мне не холодно. Перелезла в свою комнату. Мне дико страшно. Выпрямляюсь, держа биту перед собой в согнутых руках. Не могу позволить себе моргать, дышать, шуметь. Хотя все мои попытки быть тише — пустой звук, ведь Оно уже знает, что я здесь. Стены — это Его глаза и уши. А так же рот. Я чувствую это. Его дыхание. Стены дома словно стонут, только очень приглушенно. Медленно выхожу в коридор, отводя глаза, ведь сбоку висит зеркало. Оно в зеркалах. Мне нельзя смотреть в зеркала. Мне не хватает воздуха. Начинаю дышать через рот. Впервые так четко слышу биение собственного сердца. Это бешеный ритм. Мне необходимо успокоиться, или внутренний орган не выдержит такого напряжения, а я не собираюсь проигрывать. Не смотрю по сторонам, когда прохожу мимо ванной комнаты, дверь которой распахнута. Темнота там кажется еще чернее, а неприятный запах гнили врезается в нос, заставляя задержать дыхание. Вокруг тишина, но не такая, какой вы привыкли ее видеть. Она тяжелая. Она давит на плечи и грудь, на глаза и руки. Сжимает сердце и проникает сквозь твое тело, оседая в клетках организма. Эта темнота живая. Заставляю себя дышать ровно. Подхожу к лестнице, выглядывая вниз: лишь ступени, исчезающие в густом слое ночной мглы. Моя грудь поднимается и опускается. Выпрямляюсь, сглатывая: — Я могу, — шепчу. — Я могу… — повторяю не так уверенно, делая шаг. Ступень скрипит, руша мертвую тишину. Напрягаюсь, сильнее сжимая биту. Ладони потеют. Спускаюсь вниз, вглядываясь в темноту. Мой отец… Что, если Оно уже добралось до него? Выхожу на второй этаж, прислушиваясь. Тишина. Дверь кабинета раскрыта. Его здесь нет? Хмурюсь, отступая назад. Оглушительный скрип заставляет мое сердце рваться от страха. Оборачиваюсь, широко распахивая глаза, но давлюсь собственной слюной, ведь это отец. Легкая улыбка озаряет мое лицо, покрывшееся холодным потом: — Пап, я искала тебя. Опускаю глаза. Бутылка. Мужчина сжимает её в руке. Отвратительный запах алкоголя. Поднимаю лицо, пискнув. Когда отец схватил меня под руку, ведя за собой вниз. — П-пап! — кричу от боли, но мужчина лишь бубнит: — Тебе помогут, Кэйлин, все будет хорошо, — его взгляд мутный, а язык заплетается. — Они сейчас приедут и осмотрят тебя. — Кто? — я спотыкаюсь, когда мы спускаемся на первый этаж. Отец не смотрит на меня: — Врачи. Я теряю дар речи, открыв рот. Начинаю паниковать, пытаясь освободиться от хватки мужчины, который в двое больше меня. К счастью, урок с Диланом в зале не прошел зря: выдергиваю руку, нанося удар в челюсть. Мужчина отскочил, выронив бутылку. Я обеими руками берусь за биту, тяжело дыша. Волосы путаются, когда встряхиваю головой. Локоны липнут к лицу и лезут в глаза. Переступаю с ноги на ногу: — Пап, послушай меня. Я пришла за тобой. Нам надо уходить. — Я знаю, что ты… Черт возьми… — стонет, поднимаясь, но косится в бок, кинувшись ко мне. Единственное, что пришло мне в голову, — это бежать. Отец не слышит меня. Не хочет слышать. Бегу в зал, хлопая за собой дверью, которую отец бьет ногой, выбегая за мной: — Кэйлин! Остановись! Не оборачиваюсь, ведь его голос искажается. Это не мой отец. Открываю очередную дверь, спотыкаясь. Лестница ведет вниз. Оглядываюсь. Оно ползет за мной, перебирая всеми руками. Бежит на четвереньках, словно какое-то животное. Нет, насекомое. Шипение. Оно поглощает меня своими глазами. Эти бездны. Мне нужно бежать! Сердце готово вырваться из груди, когда я закрываю дверь, кинувшись вниз. Опять дверь. Распахиваю ее, захлопнув, и закрываю на щеколду, слыша, как нечто тяжелое скатилось по ступенькам, ударившись о дверь. Я прижимаюсь всем телом к ней, не дав щеколде сорваться. Прислушиваюсь. Тихо. Прикрываю глаза, кусая губы. Шорох. Замираю, впивая ногти в ледяной металл биты. Роняю короткие вздохи. Резко оборачиваясь, и держу оружие перед собой. Зрачки бегают по помещению: это подвал? У стен стоят шкафы, в углах свален старый хлам, прикрытый тряпками. В центре стол. На столе свечи. Сглатываю, слыша шорохи. Они раздаются в каждом углу. Не давая сосредоточиться. И шепот. Этот раздражающий уши шепот. — Ты все-таки вернулась ко мне, — этот голос действует мне на нервы, но я не вздрагиваю от неожиданности, биясь в конвульсиях от страха. Смотрю в сторону стола. По другую сторону стоит Петра. Девушка одета в длинное платье, оголяющее ее плечи. Она улыбается мне. Я лишь рычу: — Что, блять, тебе надо от меня? — Мне? Или тебе? Это ведь ты вернулась ко мне, — она скользит пальцами по гладкой поверхности стола. Я сжимаю губы, продолжая держать биту перед собой: — Где мой отец? — мой голос грубеет. — Не знаю, — она притворно задумалась. — А ты разве не встретила его, пока шла сюда, ко мне. Я напрягаюсь: — Не играй со мной…Я не верю тебе. Это ведь все ты, — невольно поддаюсь эмоциям, засевшим в груди. — Это из-за тебя моя жизнь рушится, Кэтрин. Девушка подняла глаза: — Нет, я хочу помочь тебе обрести свободу, Кэйлин. — Что Оно, черт возьми, такое?! — срываюсь, желая знать правду. — Оно? А, — она моргает, смахивая ладонью пыль со стола. — Ты знаешь, мысли материальны, — выпрямляется, смотря на меня. – Все, о чем мы думаем, живет в том месте, где мы живем. Я начинаю отходить в бок, ведь девушка обошла стол, медленно перебирая ногами. — Ты, думаю, уже понимаешь, что из себя представляет семья Монтез. Так вот, их мысли и создали Его. Они, живя здесь, все время ссорились, ругались, проклиная друг друга, а все, о чем мы думаем, становится нашей реальностью, поэтому стоит следить за ходом своих мыслей, согласна? — Если это мысли, принадлежащие этому дому, тогда какого черта они донимают меня за его пределами? — отхожу к шкафу, чувствуя, как по спине пробежал знакомый холодок. Они здесь. Повсюду. В этом помещении. — Все просто. Есть два варианта: либо твой мир схож с тем, в котором Они живут, либо твой дух настолько слаб, что Им удалось проникнуть в твою голову. Поэтому все, что ты видела вне дома, это лишь твои галлюцинации. Это и произошло с О’Брайеном. Мои руки слабнут. Я моргаю, опуская биту: — Это ты… — шепчу. — Из-за тебя его машина слетела с дороги… — Не-а, — весело произносит Петра. — Это все Оно. Оно проникло ему в голову. Знаешь, Оно, наконец, смогло это сделать. Дилан был всегда таким недоступным. Казалось, что ничто не может прорвать его «защиту», но нет, — её это забавляет. — Дилан… Он-то что тебе сделал?! — кричу, вновь поднимая биту, и отхожу к столу, чтобы оказаться как можно дальше от нее. Девушка хмурится: — У меня был уговор с сущностью. Я обещала отдать ему себя, взамен Оно бы уничтожило моих недругов: семья Монтез, а в частности Кларисса, Линк. — Дилан ведь был твоим другом, — шепчу, не веря. Кэтрин смеется: — Другом? Неужели? — вздыхает. — Ты считаешь его таким хорошим, так ведь? А ведь его вина в моей смерти тоже есть, — она медленно наступает. Я хмурюсь, не понимая: — Ты умерла от разрыва сердца… — Серьезно? — она щурит глаза. – Нет, Кэйлин, это Линк убил меня. Мои губы раскрываются: — Линк? — пищу. — Не все так просто. Я выпрямляюсь, собравшись: — Ты убила его мать, уничтожила его нормальную жизнь, ты все разрушила. И после этого требуешь к себе жалости? — рычу. — Да я бы сама тебе башку свернула, если бы знала. Что ты — виновник в смерти моих близких. Линк убил тебя, что ж, — киваю. — Дилан тут причем? Петра отводит взгляд: — Ты ведь задавалась вопросом, почему Линк не терпит Дилана? Они были друзьями раньше, но почему все изменилось? — щурится, вновь взглянув на меня. — Потому что Линк боится О’Брайена. Ведь он видел, — усмехается. — Дилан все видел. Линк душил меня в комнате, а Дилан видел это, стоя у окна. Но знаешь, что он сделал? Я моргаю, заикаясь: — Ч-что? — Ничего, — Кэтрин цокает языком. — Ничего, чтобы помочь мне. Он закрыл шторы, словно перед ним самая обыкновенная бытовая сцена. — Но для тебя убить кого-то тоже обыкновенное дело, не так ли? — хмурюсь. — Значит, мы с Диланом тоже похожи, — она улыбается, а я срываюсь: — Ни хрена подобного! Ты постоянно сравниваешь кого-то с собой. Тебе просто одиноко здесь, поэтому ты тянешь всех за собой, ты тянешь меня, ведь больше не вынесешь этой пытки. А теперь скажи: все это стоило жизней тех людей, которые, наверняка, пытались поладить с тобой? Линк, Кларисса, твой отец — все они… Они приняли бы тебя в семью, если бы ты сама захотела стать ее частью, — меня начало осенять. Глаза девушки темнели. Опускаю лицо, хмуря брови. Зрачки забегали по поверхности пола. — А почему все должны быть счастливы?! Все счастливы, когда мне плохо! — кричит Петра не своим голосом. — Почему именно у меня такая судьба?! Почему именно я?! Поднимаю голову, видя, что внешне Петра изменилась: ее губы посинели, а зрачки стали больше. — Ты не пыталась стать счастливее, — шепчу. — Ты не прилагала никаких усилий, чтобы изменить свою жизнь. Ты выбрала иной путь, менее трудный. Ты просто рушила судьбы других людей, чтобы всем вокруг было так же плохо, как и тебе, — щурю глаза. — Дилан как-то сказал мне, что Линк — неплохой парень… И теперь я верю ему, потому что он знал, в чем корень зла, Петра, — киваю. — Тебе нравится чувствовать боль, поэтому ты заставляешь всех чувствовать ее… Ты чертова мазохистка, Кэтрин. Девушка распахнула рот, начав кричать. Я ужаснулась, отскочив к стене, с которой начала осыпаться краска. Громко. Выронила биту, прикрыв уши руками. Глаза Петры полностью почернели, не оставив ни единого просвета. Ощущение такое, словно помещение зашатало. Мое сердце начало ныть. Я схватилась за грудь, не давая себе опуститься на колени. Мне нужно бежать. Хватка. Я распахиваю глаза, падая лицом в пол. Хватаюсь за ножку стола, оборачиваясь. Их руки тянутся из темных углов. Они все шипят, таща меня к себе. Я начинаю дергать ногами, сжимая губы. Шипение. Поднимаю глаза, чуть ли не проглотив собственный язык от ужаса. Оно сидело на потолке, вывернув голову, и смотрело на меня. Петра остановилась рядом. Она не кричит, но помещение продолжало шатать, словно это из-за подземных толчков. — Ты не права! — кричит на меня, широко распахивая пасть. Да, именно пасть, ибо резцы, что так блестят в свете свечей, не походят на нормальные человеческие зубы. Я вскрикнула, когда все тело пронзила боль. Кожа моих ног… Она словно рвется. Напрягаюсь, краснея. Крепче держусь за ножку стола, который начал двигаться за мной. Нет, я не могу проиграть ей! Блеск пола привлек мое внимание. Масло. Пол покрыт маслом, словно кто-то зажигал здесь лампады. Хмурюсь, сжимая губы, и с криком дергаю ножку стола. Тот опрокидывается. Кричу, когда Они тянут меня к себе, вонзая ногти в досочный пол. Свечи, упавшие на удачно валяющуюся бардовую ткань, зажгли её. Петра обернулась, чтобы потушить огонь, но я успела схватить её за ногу. Девушка упала на горящую ткань, начиная вопить. Этот дом. В нем все мысли — материальны. Хмурюсь, щурясь от жара, что бьет по моим глазам. Значит, ты тоже материальна, Кэтрин. Визг. Они визжат, подобно крысам. Я выдергиваю ноги, отползая. Огонь быстро распространяется. Он касается моих ног, заставив вскрикнуть от боли. Петра носится по помещению, держась за лицо. Она горит. Я автоматически начала оглядываться, ища существо, которое было на потолке. Но Его нет. Языки пламени обжигают руки, заставив меня опомниться. Вскакиваю, игнорируя кашель, что начинает рвать глотку. Бегу к двери, открывая щеколду. Делаю шаг, но крепкие руки вновь хватают меня. Падаю на каменные ступени, успев поставить ладони, чтобы не удариться головой. Переворачиваюсь, начиная дергать ногами. Тени шепчут, пища. Пламя подходит к ним, заставляя Их ослабить хватку. Пользуюсь моментом, выдергивая ноги. Они — мысли. Следовательно, тоже материальны. Бегу вверх, хватаясь за стены по обеим сторонам. Существо. Оно — это скопление мыслей. Оно — материально. Выскакиваю в зал, захлопнув дверь. Оборачиваюсь. Отец. Она сказала, что он здесь. Я должна найти его. Тяжело дышу, кинувшись в коридор к лестнице. Времени нет, огонь слишком быстро распространяется. Это играет мне на руку, но с другой стороны может убить меня, если не потороплюсь. Бегу вверх по лестнице, зовя отца. Кашляю, давясь мокротой, но продолжаю кричать. Петра сказала, что я должна была встретить его по пути к ней, значит, он должен быть на третьем этаже. Чердак? На ладонях стерта кожа, ведь я хватаюсь на перила лестницы, взбираясь выше. — Пап! — кричу, выбегая на этаж, но замираю. С губ слетает последний вздох, а сердце замирает. Оно сидит у дальней стены, перебирая всеми своими руками. Но мой взгляд прикован не к Нему. Нечто темное свисает с потолка. Делаю шаг, пискнув, когда понимаю, что это отец. Вокруг его шеи обмотана веревка, другим концом привязанная к ручке от крышки чердака. — Нет, — шепчу, когда осознание происходящего вытесняет другие мысли. Черный дым коснулся моих стоп, но я не могла найти в себе силы, чтобы шевельнуться. Невыносимый запах окружил меня, но не прикрываю нос. Глаза слезятся, а биение сердца становится все тише и тише. Вдыхаю полной грудью дым, начав кашлять, но не двигаюсь, смотря лишь на повешенного отца. Рядом с ним на полу бутылка алкоголя. Он сам… Сам повесился. Они довели его. Делаю шаг назад, когда запах становится невыносимее. Он смешивается с гарью. Петра, наконец, сделала это. Она избавилась от Клариссы. Девушка подняла глаза, роясь в карманах, чтобы проверить запасы, ведь их должно хватить на всех. Смотрит на флакончики с прозрачной жидкостью. Белая этикетка, надпись которой гласит: «Формалин». У меня начинаются приступы удушья. Именно они заставляют меня шевелиться. Кашляю, опуская взгляд на существо, которое сидело у зеркала. Невольно поднимаю глаза, видя свое отражение. Скулю, все же роняя слезы, когда понимаю, что позади кто-то есть. Сжимаю кулаки, оборачиваясь. Её обгоревшая кожа обтягивала лицо. Она схватила меня за шею. Я корчусь, заставляя себя держаться на ногах, ведь колени подкашиваются. Этот удушающий запах… Он исходит от нее. Девушка скалит зубы. От Петры. Кричу, толкая ее, но девушка издала что-то наподобие рыка, вновь впившись ногтями мне в шею. Мои глаза готовы закрыться, а голова опрокидывается, ведь мне не вынести этой духоты. Отступаю назад. Кэтрин. Я не вижу ее глаз, ведь вместо них две глубокие бездны, которые словно пожирают мои силы. Я не могу отвести взгляда. Руки слабнут. Открываю рот, глотая дым, ведь воздуха не хватает. Глаза слезятся. Шипение над моим ухом. Краем глаза вижу, как Оно приблизилось. Девушка кричит, толкая меня. Делая шаг назад, понимаю, что она спихнула меня с лестницы. Не могу собрать силы, чтобы выпрямиться, поэтому падаю, ударяясь всем телом. Кубарем валюсь вниз, остановившись на втором этаже, ударившись головой об стену. У меня нет сил. Падаю лицом на пол. Лежу на боку, видя, как дым чернеет на глазах. Руки не согнуть в локтях. Я больше не могу. Зрачки застыли. Все тело ноет, но эта боль не сравнима с той, которая разрывает сердце изнутри. Пульсация. Мои губы приоткрыты. Но я дышу через нос. Вдох-выдох. Нечто темное спускается по ступенькам, направляясь ко мне. Вдох-выдох. Глаза отекают. Оно опускает свою морду ко мне, и тысяча иголок разом вонзаются в мою грудь. Вдох-выдох. Вдох…