Я стану ветром, Стану морем, Я стану камнем у прибоя, Но, знай, я буду всегда Рядом с тобою.
А потом струны прозвенели как-то тревожно и тут же смолкли. Я недовольно открыла глаза. Мой новый сосед немного ошарашенно уставился на меня своими изумрудными глазищами. Он уже хотел что-то сказать, но не успел. Я, капризно сдвинув брови, спросила: — И это всё?Часть 1
2 июня 2015 г. в 15:12
— Нет, ты слушай меня внимательно! Это чрезвычайно важно! — говорила я, шагая по горячему от летнего солнца тротуару: — Только вообрази: ночь, я просыпаюсь в панике и не знаю, где я нахожусь. Было ужасно страшно.
И я была уверена, что это не сон. Нет, я и сейчас не могу поверить, что это был сон. Панические атаки бывают со мной только в реальности, они ещё никогда мне не снились. Боже! Иногда мне кажется, что я просто схожу с ума…
Я замолчала. Солнце медленно укатывалось с чистого нежно-голубого неба. Я замедлила ход и подняла глаза вверх.
— Я даже не сразу сообразила, что мне страшно. Это происходило постепенно. Понимаешь, я была в коридоре. В коридоре с тысячами разных дверей. И я знала, что мне нужно спешить. Мне нужно, мне непременно нужно попасть куда-то. Только я не знала куда. Но за одной из дверей меня ждали, а я уже опаздывала.
А потом я поняла, что не одна здесь. Там было много людей. И все знали куда идти. Стучали в нужную дверь и аккуратно туда заходили, кто-то, я помню, вышиб дверь с ноги, какая-то пара пошла вместе в одну дверь. Словом все знали, что делали. Все, кроме меня.
И тогда я решила заговорить с кем-то. Что мне терять? А в помощи я, очевидно, нуждалась. Уж ты-то должен знать, что я попрошу о помощи, только если действительно не могу со всем справиться сама. И я не могла. Впервые в жизни. Почему-то меня очень пугало, что я не могу найти нужную дверь.
Тогда я заговорила с какой-то девушкой. Она тоже выглядела растерянной. И знаешь, что? Знаешь, что она сказала? Она сказала, что тоже не понимает, куда ей идти! А потом дала мне клубок и начала умолять, чтобы я держала его, пока она пойдёт за первую попавшуюся дверь. Ей очень хотелось иметь возможность вернуться.
Тут Дима, слушавший до этого молча и внимательно, не выдержал. Он, сдвинув брови, спросил:
— Зачем клубок? Это же глупо. Ведь за дверью должна быть комната, там не потеряешься. Как-то нелепо.
— Не смей меня перебивать! Я сама сейчас всё расскажу. И не перебивай больше, иначе я запутаюсь! Ей нужен был клубок. Она уже бывала за дверью, несколько раз. Там, за дверями, новые коридоры и новые двери. Это просто лабиринт какой-то! Я не стала помогать той девушке, не стала держать её клубок. Я, конечно, ничего не понимаю в том лабиринте, но очевидно, что если идёшь, то будь добр, иди своим путем, а не меняй его снова и снова. А потом я заговорила со стариком. Он всё метался от одной двери к другой и никак не мог выбрать. Как понимаешь, он мне не смог помочь.
И тогда, совсем испугавшись, я просто встала у стены. Решила наблюдать. И это было так скучно! Тысячи людей, которые мечутся от двери к двери, в надежде найти подходящую, в надежде найти свою. Я ни черта не понимала, но всё это казалось мне чем-то абсурдным и глупым. Может, я просто не видела смысла, но это было очень глупо.
И что хуже всего, я ужасно хотела присоединиться ко всем этим людям. Меня тянуло к ним, я знала, что тоже должна искать дверь. Все, кстати, ужасно косились на меня из-за того, что я стою на месте, а не бегаю, всматриваясь в двери. А двери! Они ведь такие разные! Ни одной одинаковой! Ну, да это всё неважно.
Я забыла… Почему я так хотела тебе это рассказать? Ах, да! — я хлопнула себя по лбу. — Ведь дальше всё самое главное! Всё, что было до этого, я могла и не рассказывать, а вот теперь ты просто обязан меня выслушать. И ничего не прослушай. Может, поможешь мне во всем разобраться.
У меня началась паническая атака. Прямо в коридоре, среди снующих от двери к двери людей. Воздуха стало не хватать, голова закружилась, тело онемело и стало страшно. Страшнее, чем обычно. А ты знаешь, как это у меня бывает.
Мне стало страшно, что я так и не найду нужную дверь. Ведь откуда же мне знать, какая из них именно моя? Их же миллионы! Это просто невозможно, невозможно найти подходящую! А это так важно. За дверью… За дверью мой путь, понимаешь? Это тяжело объяснить. Но ведь это был сон. Всего лишь сон, поэтому я знала, что за дверью меня ждёт моё будущее, вся моя дорога. И я не могу ошибиться. Из-за ошибки мне бы пришлось страдать всю жизнь.
И тогда появился Он…
Дима поднял бровь и уже открыл рот, как я вскрикнула:
— Даже не думай меня перебивать! Я ещё не рассказала! Это не конец! Но уже скоро, скоро я закончу свой рассказ. Я сидела, обхватив ноги, на полу. В глазах было мутно, поэтому я даже не заметила, как кто-то сел рядом.
Это был Он. Он и раньше мне снился. Иногда Он не снится мне очень долго, а иногда снится постоянно. Я даже не могу объяснить, что я имею в виду под словом «он». Знаешь, обычно Он бывает лесом. Это чаще всего. Но на этот раз это был человек. Зеленоглазый. Удивительного цвета глаза. Я только в них заглянула, и мне сразу же стало легче. Страх ушёл, голова перестала кружиться. Я никогда таких глаз не видела. Как изумруды.
Я молчала, а Он говорил. Приятным голосом, между прочим. Он говорил, что всё понимает. Он говорил, что все люди не знают, какая дверь ждёт именно их. Я возразила, что они все заходят ведь куда-то, а значит знают. И представляешь, что он ответил? Он ответил, что это всё только иллюзия. Просто они пробуют, они бросаются наугад, они надеются вернуться назад. А потом он сказал, что я всего лишь боюсь. И это нормально, но это большая, просто огромная ошибка.
Он очень долго со мной говорил. Я всё поняла, но многого уже не помню. Я помню только то, что моей дороги не существует. Моей дороги просто-напросто нет. И её не будет, пока я её не создам. Только перед смертью, когда идти уже больше некуда, можно будет говорить о каком-то пути.
Всё оказалось очень просто. Я могу пойти в любую дверь, а там снова могу свернуть куда угодно. И только тогда под моими ногами образуется дорога. Да это даже не будет дорогой. Всё гораздо сложнее. Удивительный сон, правда?
— Ты не начнёшь орать, что я перебиваю?
— Нет, теперь говори.
— Это странный сон. Тебе всегда что-то странное снится, но это…
И Дима замолчал. Мы прошли немного молча.
Кстати о Диме. Это мой верный пёс. Мы с ним дружим, наверное, всю жизнь. Иногда я думаю, что у нас просто не было другой возможности. Мы живём в соседних домах, учимся в одном классе, даже сидим за одной партой. Скучно. Очень скучно.
Но из него получается хороший друг. Друг-пёс. А, впрочем, он на самом деле напоминает мне собаку. Видели когда-нибудь золотистого ретривера? Дима такой же лапочка, даже волосы точно такого же цвета, как шерсть у этой собаки. Но я никогда ему об этом не говорила. И псом я его не называю. Отчего-то люди на это обижаются. А я разве виновата, что среди людей некоторые являются ещё и псами? И я категорически не считаю это оскорблением. Пёс — это верное, преданное и дружелюбное животное. Дима, кстати, тоже.
— Единственное, что здесь странное, — сказал задумчиво Дима, — это то, что тебе приснился приступ, обычно это бывает наяву. Хотя, наверное, это и хорошо. Лучше, паниковать во сне, а не наяву, да?
— Да. Но это неважно. Самое главное — это Его слова. Он говорил не просто про коридор и двери. Разве ты не понял?
— Понял. Но это мне неинтересно. Я просто переживаю, из-за твоих панических атак.
Я ещё не говорила, что Дима очень умный? Ретриверы, между прочим, все очень умные. Но Дима действительно заслуживает уважения. Он уже знает, что будет врачом, учит усиленно нужные предметы и присматривает за моим здоровьем по совместительству. А что касается меня, то я всё ещё не имею ни малейшего понятия о своём будущем. Оттого мне и снится подобная чепуха. Я почти уверена.
Мы с Димой зашли в магазин. Пышущий жаром город исчез за спиной. Дима хотел что-то купить, а я шла ровно по его следам. Мне почему-то сделалось скучно. Я остановилось у холодильника с напитками, достала бутылку и приложила к голове.
Он не сразу заметил, что я отстала, а когда заметил, спросил:
— Пить хочешь?
— Нет.
— Мороженое?
— Нет.
Дима на секунду замялся.
— А что тогда?
— Печенье!
— В такую жару?
— Да!
— Я вижу, тебе сильно в голову припекло.
— Зачем спрашивать, если… — начала уже я, но Дима вовремя среагировал.
— Хорошо-хорошо, печенье! Не собираюсь я ругаться, у меня нет сил.
Я победно улыбнулась. Он покупает печенье. И есть его буду я. Тот, кто покупает вам еду — ваш друг. Учитывая то, сколько раз меня кормил Дима, то он мой друг в тысячной степени.
Простояв в очереди едва не четверть часа, мы выбрались на улицу. Лучше бы не выбирались. Зной только усилился, да к тому же появился колючий и горячий ветер.
— Не понимаю, что у тебя в голове, — сказал Дима, жуя солёное печенье, которое выбрала я.
— Что у меня в голове? У меня в голове Он.
— Зеленоглазый советчик?
— Да! — воодушевилась я. — Ведь мне и раньше он снился. Только…
— Только обычно он бывает лесом, — подхватил Дима.
Я расплылась в довольной улыбке: удивительно приятно от того, что он слушал внимательно.
— Знаешь в чём всё дело? — хитро улыбнулся Дима, и на его лице появились чудесные ямочки.
— В чём?
— Ты просто переживаешь из-за того, что не знаешь, что будешь делать в будущем. Через год придётся подавать документы в какой-нибудь универ, а ты даже не определилась с тем, какие предметы будешь сдавать.
— Заткнись, — вдруг грубо обрезала я.
Он лишь покачал головой. Конечно, он понимает, что я с ним согласна. Он понимает, что я не злюсь. Но я расстроена. Расстроена потому, что он прав.
— Слушай, ведь тебе нужно что-то решать, — осторожно сказал он.
— Нужно.
— И что же?
— И что же? Я не знаю. Я ничего не знаю. Я ничего от этой жизни не хочу, я не представляю себя взрослой. Я не могу представить, что мне придётся работать. Я хочу другого.
— Чего?
Он ещё спрашивает! Уж точно я не хочу того, чего хочет он! Перспектива семейной спокойной жизни его более чем устраивает. Но не меня! Я хочу чего-то потрясающего и удивительного. Только вот есть одна проблема: ничего мне не кажется супер-пупер-сверхграндиозным. А мне нужно что-то именно такое.
Я просто не могу заставить себя смириться с ценностями современной жизни. В наше время жизнь человека уходит на то, чтобы заработать деньги, а не на то, чтобы достойно её прожить. Главная цель — набить кошелёк. В любом случае, если даже и не главная, то без неё не осуществить главной. А если её не будет, если не успеете осуществить свою заветную мечту, то накопление денег автоматически станет вашей главной целью. Просто задумайтесь. Это не займёт много времени, а подумать над этим стоит каждому.
Ведь это так глупо. Люди так глупо живут! Большую часть жизни занимают лишние и никому не нужные занятия: накопление денег, грёзы о новой квартире или новой машине, отдых в элитных и дорогих отелях, где купаешься целыми днями в бассейне, вместо моря, к которому нужно всего пару шагов сделать. Боже, сколько лишнего! Люди тратят время на социальные сети, на глупые разговоры о парнях и шмотках по телефону, на бессмысленные сериалы и фильмы. На что угодно, только не на настоящую жизнь!
Вот давайте рассмотрим Диму. Он хочет стать хирургом, готов и ночь и день проводить с книгами, готов лучшие годы потратить на обучение, а ради чего? Престижная и высокооплачиваемая работа? Ха! Да кому это вообще нужно?! Высокооплачиваемая работа — это цель каждого второго, если не первого. Это уже даже ритуал, а не цель. Скорее даже инстинкт.
Меня от всего этого тошнит. У меня другие ценности. Я точно знаю, чего хочу и, что мне нравится.
А нравится мне многое. И не нравится мне многое тоже. Я не люблю мегаполисы, мне нравятся маленькие города, наполненные тишиной и уютными тихими местами. Я не люблю шумные компании, мне нравится окружение двух-трёх человек, которые знают меня, не хуже, чем я сама. Я не люблю, когда стол ломится от разнообразия блюд, но, когда на нём апельсиновый сок и горячие бутерброды с сыром, я довольна. Я не люблю существовать, мне нравится жить.
— Так чего же ты хочешь? — напомнил о себе Дима.
Мне пришлось отвлечься от размышлений и вернуться к нашему разговору.
— Я не хочу умирать. Хочу жить вечно.
— Вечно одно и то же, — Дима закатил глаза.
Я опускаю взгляд. Стараюсь не наступать на полоски между плиткой тротуара. И очень не хочу смотреть в глаза своему другу. Не понимаю, почему он до сих пор рядом. Даже если он и верен, как пёс, то никто не отменяет собак, которые сбегают от плохих хозяев. А я плохая.
— Если хочешь, можем опять поговорить об этом, — сделав над собой усилие, сказал Дима.
Он про смерть. Я, наверное, ужасно надоела ему с этими разговорами.
— Ты ведь наперёд знаешь все мои слова, так часто ты уже это слышал. Я просто не хочу умирать. Вот и всё. Не могу этого принять. И единственное, чего я хочу…
— Это бессмертие, — закончил он.
— Именно. А его можно добиться только двумя путями: оставить после себя потомков, что, по сути, очень скучно, либо оставить за собой такой след, благодаря которому тебя будут помнить вечно.
— Либо продать душу дьяволу, — вставил он, улыбаясь.
— Его не бывает, — я подняла глаза и добавила: — И очень жаль, что не бывает.
— Да зачем сдалось тебе это бессмертие? Я понимаю, если бы ты действительно жила вечно, а так… Это же просто память, не больше.
— Ошибаешься! — загорелась я. — Как же ты глубоко ошибаешься! Ты уже знаешь, что первый путь мне неинтересен. Передать кому-то свои гены, чтобы жить в ком-то другом — это чушь полнейшая! Это для людей, которые ничего не могут добиться. А я… я хочу оставить след. Громадный, глубокий, чтоб, когда он нальётся водой после дождя, люди путали его с морем.
— И знаешь в чём вся ирония? — с какой-то жестокой ноткой спросил меня Дима.
— Ну?
— Ты ничего не делаешь. И не станешь делать. Я тебя хорошо знаю. Ты всегда ждёшь, что всё случится само собой, а так не бывает.
— Я всё это и без тебя понимаю.
— Так почему же ничего не делаешь? Это же твоя мечта, а ты её упускаешь, даже не попробовав поймать.
— Я знаю, что ничего не выйдет. Можно даже не пробовать. Мечта слишком огромная, а я ничтожно маленькая.
Теперь загорелся Дима.
— Нет! Как же меня это раздражает в людях! Ходят с опущенными руками, а поднять их, ведь ничего не стоит! Небольшое усилие. Не такое громадное, как многим кажется. Ты неправильно мыслишь, совсем неправильно.
— Кем ты себя возомнил?! Откуда тебе знать, что правильно, а что нет?
Но на самом деле я с ним согласна. Он, как и всегда, прав. Всё, чего мы хотим от жизни, рядом. Встань и сделай шаг навстречу. Вот только человеку по природе его просто невозможно поднять задницу, невозможно приложить какие-нибудь усилия и рискнуть. Поэтому всю жизнь мы и просидим, ничего не имея. А ведь достаточно было просто протянуть руку. Протянуть руку и взять то, чего так желал.
Мы свернули в переулок. Было очень тихо, машины здесь ездят редко и прохожих тоже всегда немного. Сейчас, например, были только мы вдвоём. Здесь, на этом переулке, друг напротив друга, стоят наши дома. Мы медленно шли, Дима монотонно что-то рассказывал, а я смотрела на свою тень. Солнце садилось прямо у меня за спиной, поэтому передо мной шагала моя длинная-длинная тень. Моё тёмное я. Оно гораздо больше светлого. Это должно пугать, но меня не пугает. Меня ничего не пугает. Хотя иногда наступают моменты, когда я боюсь абсолютно всего. Но это бывает редко.
Но обычно меня не пугает ничего. Это вам стоит знать. У меня уже появились какие-то взгляды на мир, а среди них, где-то глубоко-глубоко тихо сидит мысль о том, что бояться просто нечего. Есть что-то плохое, есть что-то хорошее, иногда плохого больше, иногда больше хорошего… Бывает по-разному. Но всё постоянно меняется и ничего не стоит на месте. В этом я уверена.
Я, между прочим, ненавижу быть в чём-то уверенной. Мне это не нравится. Мне нравится, когда всё меняется, да ещё и с бешеной скоростью. Наверное, поэтому моё мировоззрение постоянно меняется: то, что я вчера считала плохим, сегодня я могу уже восхвалять. Думаю, поэтому мне так хочется взглянуть на мир чистым, новым взглядом, но, наверное, такого никогда не будет. Я всегда буду метаться между разными идеями. А ведь так хочется увидеть мир таким, какой он есть, а не таким, каким я его вижу.
Я собиралась заговорить с Димой о тенях и о солнце, но он как-то тревожно присвистнул. Мы остановились.
— Вот это уже неожиданно, — сказал он.
— Что? Что такое? — я начала озираться.
Что-то неожиданное? Что может быть лучше?! Моей скучной и серой жизни срочно нужно что-то неожиданное. Что угодно!
— Хватит озираться. Прямо смотри, — тихо сказал он.
Я медленно подняла взор и остолбенела. Хотя, стойте, как я могла остолбенеть, если и так стояла неподвижно? Но это всё неважно, совсем неважно. Произошло что-то чудовищно грандиозное! Произошло что-то великолепно-чудесное! У дома, соседствующего с моим, стояла машина. Машина! А ведь там давно никто не живёт! Вы понимаете? Кто-то там поселился.
— Пойдём! Пойдём! — я потянула за рукав Диму.
Мы быстро пошли вперёд. Шли мы быстро, но, к сожалению, недалеко. У нас на пути появилась маленькая девочка лет пяти. Она играла в классики и была мне совершенно незнакома.
— Привет! — бодро сказала я.
— Привет, — ответила она и, замявшись, добавила: — Будешь играть?
— Конечно!
Я стала прыгать по нарисованным мелом квадратикам. Совершенно забыла о том, что впереди стоит машина, и кто-то заселяется в соседний дом. Но для этого у меня есть Дима.
— А ты теперь в том доме будешь жить? — мягко спросил Дима, указывая на дом.
Девочка, прыгающая за мной, остановилась. Я остановилась тоже. На меня поднялись маленькие светлые глаза, посмотрели почему-то вопросительно, а потом девочка важно сказала:
— Мне нельзя говорить с незнакомыми.
При этом её ничуть не волновало то, что ещё минуту назад она лепетала мне что-то о классиках.
Дима улыбнулся и сказал:
— Я Дима.
Глаза девочки загорелись, отчего мне пришлось прижмуриться, и она важно сказала:
— Кира.
— Подождите, подождите, — наконец вставила своё слово я.
Я выскочила из нарисованного мелом квадратика и посмотрела, в каком месте находится солнце. Я перешла на нужную сторону и стала так, чтобы меня всю освещал свет заката. Теперь, вся облитая солнечным светом, я могла и представиться.
— Анна Фаер!
— Мстислав! — прозвенел голос где-то у меня над ухом.
Я отпрыгнула в сторону, споткнулась об огромную собаку, та, взвизгнув, отскочила прочь, и если бы именуемый себя Мстиславом не протянул мне руку, я бы упала.
— Ты ещё кто такой? — как-то надменно спросила я мальчика лет тринадцати.
Тот почему-то обиделся. Дима рассмеялся и сказал:
— Не обращай внимания, она всегда такая.
— Это ещё что значит?
Все, включая Киру с двумя не хватающими зубами, рассмеялись. Теперь выглядела обиженной я. Впрочем, я и была обиженной.
— Мы только что переехали в тот дом, — сказал Мстислав, показывая рукой в направлении того самого дома.
— Мы будем соседями! — радостно вырвалось у меня, но я тут же замолчала, вспомнив, что обижена на этого выскочку, который, впрочем, не дал мне упасть.
— Классно, — сказал тот, а потом взял Киру за руку, — нам нужно идти. Нужно вещи распаковывать, сами понимаете.
— Понимаем, — улыбнулся Дима и добавил: — Ещё как-нибудь пересечёмся.
— Обязательно! — улыбнулся Мстислав.
Кира же ничего не сказала. Она смотрела на классики и злилась, наверное, на брата, что тот не дал ей доиграть. И правильно делала, я так думаю. Но всё же, когда я помахала ей рукой, она, пусть и, надувшись, махнула мне в ответ.
— Здорово, да? — бессмысленно сказал Дима.
Я не ответила. Слишком глупая фраза. Может, даже немного шаблонная. А я, между прочим, этого терпеть не могу. Ненавижу шаблонные фразы. И вам советую их возненавидеть. Это же просто невыносимо! Хватит использовать шаблонные фразы! Из них ведь составляются шаблонные диалоги. А из шаблонных диалогов, в свою очередь, получаются шаблонные сцены. А там уже и до шаблонных жизней недалеко!
Вот именно поэтому я и не ответила, а принялась гладить огромную собаку, о которую ранее споткнулась. Глаза у неё были добрые-добрые и гораздо более глубокие, чем у многих людей. Эта собака повидала жизнь, этой собаке было бы о чём рассказать.
— Отпусти несчастное животное, — сказал мне Дима, когда я обняла пса за шею.
— Нет, — легкомысленно, ответила я.
— Я разбираюсь в том, что говорю. Отпусти собаку, вдруг она заразная?
Я пса отпустила, но Диме сказала так:
— Сам ты заразный.
Он улыбнулся, как улыбаются несмышлёным детям. Собака сидела рядом и смотрела таким же взглядом на Диму. Мне смотреть было не на кого, поэтому я уставилась на небо, которое уже успело окраситься в нежно-розовый цвет. Таким бывает клубничный крем на пирожных. Небо хотелось съесть.
И тут по улице громом разразился крик. Кстати, весьма приятным тенором, но когда кто-то кричит, на это отчего-то никто уже внимания не обращает. Почему-то кричали: «Фаер!» Я, разумеется, разозлилась, так как терпеть не могу, когда ко мне обращаются по фамилии. Но голос имел нотки приказа, нотки власти, если так можно выразиться, поэтому я на него и обернулась.
Крикнул это парень, стоящий у того самого дома, у той самой машины. Мы с псом зачем-то переглянулись, я бросила Диме короткое «жди здесь» и, высоко подняв голову, пошла к незнакомцу. Я ему объясню, что ко мне по фамилии всякие незнакомцы, как он, обращаться не могут.
Здоровенная овчарка шла рядом, придавая мне уверенности. Но только я подошла поближе, только смогла различить удивлённое лицо парня, как ноги стали ватными, и я больше не чувствовала земли под ногами. Единственное, что я чувствовала — это то, как бешено колотится моё сердце.
Я остановилась только тогда, когда идти было некуда. И я молчала. Вся моя решительность исчезла. Я смотрела в зелёные-зелёные, совсем изумрудные глаза. Такие удивительные и необычные. В них будто были и зелень непроходимых лесов, и морские волны, и мох, которым покрыты болота, и яблочное зеленое небо. Но тут над этими чудесными изумрудами залихватски дрогнула чёрная копна волос, и раздался приятный тенор.
— Ты-то зачем пришла? Я просто собаку позвал.
— Его зовут Фаер?
— Да. Отличное имя для собаки, — улыбнулся он, сверкнув белоснежными зубами.
«Драгоценный парень попался», — мелькнуло у меня в голове. Глаза — изумруды, зубы — жемчужины, а волосы чёрные, как нефть. Его бы продать.
— Я Анна Фаер, — как-то неуместно и растеряно сказала я, предательски задрожавшим голосом.
Он рассмеялся, ухватившись за живот, а потом, посмотрел мне в глаза:
— Ты же шутишь, правда?
— Нет.
— Быть этого не может! — почему-то не верил он.
Я бы совсем уже растерялась, если бы Дима не нарушил моего приказа, ждать меня на месте, и не вмешался.
— Она и правда Фаер, — сказал он, у меня за спиной.
— А ты кто? — спросил этот нахал у Димы.
— Это Дима! — горячо заговорила я. — А ты сам представиться нам не хочешь? Мы ведь будем с тобой соседями!
— Как же мне повезло, — он облокотился на капот какой-то чёрной и сильно блестящей машины и сказал, улыбаясь только уголками рта: — Так ты хочешь, чтобы я представился?
— И немедленно! Кто ты вообще такой?
— Кто я такой? Я пессимист, ханжа, ленивец и неудачник.
— Прекрати! Я серьёзно!
Я начала вскипать. Закрыла глаза, постаралась успокоиться и тихо спросила:
— Так кто ты?
— Макс Раймон.
— У тебя тоже собачья фамилия, — зло ухмыльнулась я.
— Тоже? То есть ты уже признала, что твоя — собачья?
— Это уже переходит все границы!
Я почувствовала, как у меня краснеют щёки. Дима тревожно смотрел на меня, а Макс как-то вдруг рассмеялся тихонько и сказал:
— Я же пошутил, Фаер. Не злись так.
Фаер, мой тёзка, сидевший у Макса под ногами, встал и посмотрел в изумрудные глаза вопросительно. Дима засмеялся, Макс тоже.
— Вот ты в теме, — подмигнул Макс Диме.
Я вскипела. Ещё чуть-чуть — и эти двое станут друзьями! Конечно, этот нахал и наглец понравился Диме. Симпатичные нравятся всем. А этот просто ослепляет своей харизмой.
— Нет, не в теме! Долго ты здесь жить собираешься? Может, ты не в этом доме остановился? — с глупой надеждой спросила я.
— Конечно, нет! На самом деле я живу в машине, — он стукнул по блестящему и чёрному металлу пяткой. — Мы путешествуем и ночуем, где остановимся. Знаешь, по стране путешествуем.
— Здорово, — задумчиво сказала я.
Они с Димой засмеялись. Дима улыбнулся:
— Он ведь пошутил.
Я снова покраснела.
— Знаю я. Вечно ты лезешь!
Макс спрыгнул с капота машины, на котором сидел всё это время, и взял Фаера за ошейник. Пёс дёрнулся и лизнул мне руку. Этому наглецу следовало бы поучиться манерам у своей собаки.
— Ладно, я, пожалуй, пойду. Приятно было познакомиться!
Макс пожал руку Диме и как-то с сожалением поглядел мне в глаза.
— Ни черта тебе ни приятно! — вырвалось у меня.
Иногда мои слова значительно опережают мысли. И я бы не сказала, что это плохо. Это хорошо потому, что я говорю исключительно то, что думаю. Вот только последствия таких внезапных мыслей вслух бывают разными.
— Я тебя чертовски удивил, не забывай про это, — сказал он, глядя мне прямо в глаза, — И ещё ты очень импульсивная и нервная. Делай с этим что-нибудь.
И он ушёл. Ушёл прямо в соседний с моим дом.
Я стояла на месте и пялилась в металлическую дверь. Я бы так и стояла, если бы не Дима.
— Он это точно подметил.
— Что именно? Что я импульсивная? И нервная?
— Нет. Я о другом. Он тебя чертовски удивил.
— Ты, что? Ничего не понял?! — я схватила Диму за руки. — Разве ты не понял?
— Что?
Я не ответила. Он должен сам дойти.
Дима, в какой уже раз за этот день, закатил глаза.
— Кажется, я знаю, о чём ты. Но я могу и ошибаться, — медленно произнёс он.
— Ну?
— У него красивые зелёные глаза.
-Что значит «красивые зелёные глаза»? Это что-то большее! Они изумрудные, понимаешь? Ты когда-нибудь видел таких людей?
— Однажды, когда я был маленьким…
— Я уже тысячу раз слышала эту историю, — я круто развернулась. — Пока.
Будто бы мне хочется слушать историю о том, как он однажды испугался в детстве дедушку с зелёными глазами. Да, Дима испугался когда-то дедушку с зелёными глазами. Он ведь не знал в детстве, что такое бывает. Представьте себе, он подумал, что тот дедушка — вампир.
Я улыбнулась этой мысли, и вернулась к стоящему на месте Диме.
— Пока, — сказала я уже не зло, а спокойно.
— Пока, — у него на лице появились две весёлые ямочки.
Дома, когда я пришла, за столом уже сидели родители. Я вихрем влетела на кухню, схватила что-то перекусить и стала забрасывать родителей вопросами о том, что они знают о новых соседях.
И как этим людям можно вообще доверять?! Они знали о том, что дом продали, уже почти месяц, но не удосужились мне рассказать, представляете? Хотя ничего кроме этого они больше не знают. Папа рассказывал, как он перекинулся с соседом парой слов, но мне это неинтересно. Тогда я спросила зелёные ли глаза, у нашего соседа. Папа удивился вопросу, и сказал, что нет.
Ага! Макс этот сам по себе родился зеленоглазым! Потом я вспомнила о том, что, возможно, его мама с зелёными глазами и разочаровалась в своей теории. Я засиделась на кухне, рассказывая родителям про наших новых соседей. Разумеется, я рассказывала, утаив всё самое интересное. Что же поделать, если так вышло, что я постоянно выставляла себя сегодня в смешном свете. И Дима хорош! Он ведь был просто обязан что-нибудь предпринять!
Зевнув раз с десять, я решила, что лучше не спорить с организмом, и пошла к себе в комнату. Там я впервые за долгое время задёрнула шторы, когда переодевалась в пижаму. Знаете, мои окна выходят прямо на соседские. То есть это соседские окна выходят прямо на мои. Ну, да это не важно, важно то, что в соседских окнах теперь весело горит свет. Я не помню, когда там в последний раз горел свет. Наверное, я тогда была очень маленькой. Хоть убейте — не помню!
Я переоделась, и не было смысла снова открывать шторы, ведь над городом уже висело чёрное покрывало ночи, но я со звоном на карнизе резко развела шторы. Я не только развела шторы, я ещё и окно открыла. В лицо мне дунул приятный ночной ветерок, и я, положив голову на руки, стала смотреть в соседское окно. Неприлично, не спорю. Но я просто не могла не смотреть.
Из приоткрытого окна, которое было совершенно рядом с моим, доносились звуки гитары и наиприятнейшего тенора. Но это что! Дом долго пустовал, поэтому там даже занавесок не было. И мне всё было видно просто прекрасно.
Да, я слушала незатейливую красивую песню и смотрела на то, как Макс, ловко перебирает струны гитары, сидя на кровати. Я могла бы смотреть на его изумрудные глаза, так удивившие меня, могла бы смотреть на голый торс (он сидел абсолютно без майки), но я не сводила глаз с пальцев, перебирающих струны. Я наблюдала за ними и думала о том, что мой сосед не так уж и плох. Стоит парню взять в руки гитару, и он сразу же становится во всех отношениях чуть лучше.
А в ночной тишине, прямо в моё окно влетали слова песни. И я знала, что песни этой не существует. В смысле, никто, кроме этого нахала и меня, её не знает. Никто её не слушает и никто её не слушал раньше. Я, возможно, первая, кто услышал его песню.
Я устроила поудобнее голову, на своих мягких руках, и закрыла глаза. Мне стало жаль Макса Раймона. Ему сейчас очень плохо, в этом я уверена. Люди поют от тоски. И холст с красками от тоски в руки берут. Из-за этого и стихи писать начинают. Искусством занимаются от тоски.
Я сидела, облокотившись на подоконник, и медленно качала головой в такт приятной мелодии. Где-то рядом бегали по струнам ловкие пальцы обнажённого по пояс приятного вида парня, а я сидела с закрытыми глазами и наслаждалась звоном струн и лёгким дрожанием голоса.
А в ночной тишине, мягко неслись слова: