С двух сторон

Эс не уверен, прошлое он видит или будущее. И смотрит он с двух сторон. С одной он видит себя, умирающим на больничной койке, подключенным к аппаратам, видит Библию на столике рядом. И от этого воспоминания внутри все неприятно сжимается от страха. С другой стороны он видит себя в белых одеждах с крестами, в черной маске, украшенной острыми длинными шипами, бледным, но вполне себе здоровым и внушающим страх даже одним своим видом. И он пугается себя самого, такого высокого и страшного, и даже страх смерти отходит на второй план. Тот Эс, что лежит на койке, странно дергается и сжимается, неотрывно следя за вторым собой. Тот Эс, что стал Штерн Риттером F, скользит по нему — по себе — цепким черным взглядом, обходит палату по кругу, почти с ненавистью глядя на стены, в темноте кажущиеся грязно-серыми. Росчерк молнии на небе на мгновение освещает палату, слепит. И умирающий Эс дергается вновь в порыве закричать. — Тише, — голос страшного Эса шелестит в тишине сухими листьями. Он оказывается совсем близко с койкой, когда новый росчерк молнии освещает его скрытое лицо и черные впадины глаз. А после больной Эс уже ничего не может разглядеть, даже услышать. Он только чувствует, как бешено колотится собственное сердце, и как холодеют и так вечно ледяные руки. — Тише. Страшный Эс опускается на койку рядом с собой. Берет Библию в руки и вертит кажущуюся бесполезной теперь книгу. Всего лишь набор слов, витиеватых фраз, чем наполнена любая другая. Риттер замечает, с каким внимательным страхом смотрит на него прежний он, и теперь вспоминает, как смотрел с той стороны на будущего себя. Ему было до одури страшно. Хотелось спрятаться, провалиться сквозь землю, рыдать, биться в истерике, лишь бы исчез этот страшный, похожий на монстра… он сам. И от этого осознания тоже хотелось… что, жить дальше? Эсу было страшно, что он станет таким после смерти, станет монстром, вселяющим страх в сердце людей. И даже в свое собственное сердце. — Не бойся меня, — прошелестел тогда будущий Эс, перебирая длинными пальцами по книге. — Я пришел сказать, чтобы ты не отказывался, когда к тебе придет Бог. Даже в кислородной маске Эсу стало дышать настолько сложно, что, казалось, он сейчас умрет. — Не бойся, — холодная рука пришельца легла ему на лоб, и Эс успокоился тут же. Еще секунду назад его грыз животный страх. Теперь на смену ему пришел холодный покой. — Не бойся, — повторяет Риттер, погладив прошлого себя по коротким волосам. — Когда он придет, не отказывайся от предложения. Ты станешь сильным. Тебе не нужна будет ни больничная койка, ни кислородная маска, ни Библия. Только крест на запястье. Эс помнит, как успокаивающе действовал на него его же шелестящий шепот, приглушенный тканью маски. — У тебя будут… не друзья, товарищи. Хотя одного ты, может, сможешь назвать другом, — Эс замолчал на некоторое время и, если бы у него были губы, он бы улыбнулся. — Ты получишь то, о чем мечтал всю жизнь. Если согласишься пойти с Богом, который придет к тебе. Эс помнит тот вопрос, который мучительно хотел задать. Тогда, много лет назад для него, но в данный момент для того Эса, который лежит на койке. Вопрос. Один единственный вопрос, который так хотелось задать, вертелся на языке. Но говорить было так больно, что лились слезы. Эс напрягся, попытался даже приподняться, чего не делал уже, казалось, вечность, но ледяная рука другого Эса надавила на голову, вынуждая оставаться на месте. Пришлось послушаться. Слабость накатила настолько резко, что закружилась голова. Что будет, если он откажется? Страха не было. Было волнение и неизвестность. Мужчина, сидящий на его кровати, говорил о Боге, который придет. Но почему-то Эсу казалось, что это совершенно другой, непонятный, новый, но щедрый Бог. Наверное. Друг? Любимый человек? У Эса не было близких ему людей. Даже родные уже похоронили его. — Я знаю, о чем ты хочешь спросить, — ласково сказал Эс, погладив прошлого себя по волосам. — Если ты откажешься, то умрешь. И в конечном итоге ждет тебя одно. Ад. Эс ощутил, как дернулся под ладонью он сам, испуганно распахнул влажно блестящие глаза и задрожал. Да, Эс знал, чем пронять себя самого. Как сделать себе больно и страшно — в этом он был мастер. Сам ведь постоянно пугал себя адом, называл себя грешником, страдал, нагнетая себе все сильнее. А вытянуть его из этой пучины было некому. В то время, да, некому. Все сознание Эса кричало: «Я НЕ ХОЧУ В АД!». Разум будто заволокло одной этой страшной мыслью. Страх — удушающий, невыносимый — сдавил горло не хуже болезни. Эс дернулся всем телом, почти оборвал провода. Ему казалось, он знал, что мужчина на его койке — он сам — может смахнуть этот ужас, словно надоедливую мошку, но он не делал этого. Он ждал, давал прочувствовать. И сам страдал от этого. Для Эса, Штерн Риттера F, все происходящее с тем, кто лежал на койке — с ним самим, было воспоминанием. Его воспоминанием. И этот страх надолго отпечатался в голове, преследовал по ночам во снах. Но терпеть стоило. Его ладонь вновь легла на взмокший лоб. Эс ощутил холод на лбу, вздрогнул, и страх отступил. Его словно смыло небольшой волной, омывающей берег, сдуло ветром, как сдувается пыль. Страх отступил, и на его место шагнуло отвратительное послевкусие. Эс судорожно вздохнул, ощутив слезы в уголках глаз. Неприятно. Больно. Он почти с ненавистью глянул на себя будущего и закрыл глаза. Эс коснулся его — своих — влажных век и медленно поднялся. Библию он положил на тумбу, где она и была до его прихода. Он сделал свое дело, не сомневался, что он сам не откажет Яхве. Не посмеет отказать. Когда Эс открыл глаза, то успел увидеть спину пришельца — свою спину. А потом сверкнула молния, ослепила, а когда глаза вновь привыкли к темноте, то палата была пуста. А на следующий день к нему пришел Бог.