Записки новичка.

Результатом моих раздумий стал совершенно ожидаемый визит к Мэдлен. А что еще я могу сделать? Пытаться самой разрулить эту ситуацию не имея никакой информации, не только глупо, но и крайне опасно, причем не только для меня. Возможно я совершаю ошибку, возможно нет, но Анри я больше не доверяю. Не понимаю во что я вляпалась, и меня это пугает. Терпеть не могу, когда меня используют втемную. Мало того, что Отдел постоянно это делает, не хватало чтобы и еще кто-то этим занялся. Но в то же время на душе тяжело, как будто я совершаю предательство. Разговор с Мэдлен оказался недолгим. Я сказала ей, что похоже видела Энцо Росси. Пояснять кто он такой мне естественно не понадобилось. Похоже, ее это заинтересовало: - Где и при каких обстоятельствах это произошло? - Я встречаюсь с парнем, - я сделала паузу, пытаясь понять, в курсе ли она этого. Напрасное дело, по совершенно непроницаемому лицу Мэдлен ни о чем невозможно догадаться, впрочем как и всегда. Не дождавшись от нее никакой реакции я уточнила: - Это запрещено? - Нас не интересуют твои отношения с кем-либо вне Отдела, пока они не влияют на качество твоей работы, и не угрожают нарушению секретности. Если ты сможешь это обеспечить, дело твоё. Нет - мы примем меры. - Это угроза? - осведомилась я. - Предупреждение, - лаконично ответила Мэдлен. - Мой парень и Энцо, они встречались и что-то обсуждали, я увидела это случайно. - Да, интересно. Это нужно выяснить. Спасибо что сообщила, - Мэдлен улыбнулась. Но почему-то от ее улыбки (вполне себе благодарной и теплой) у меня защемило сердце, как от предчувствия будущих неприятностей. Но пусть так, я хочу знать, что происходит, а без помощи Отдела я вряд ли это выясню. Не хочу оставаться в неведении на свой страх и риск. И только выйдя из кабинета Мэдлен, до меня дошло, что она даже не спросила как зовут моего парня. Вот и ответ на мой вопрос - Отдел и так в курсе. На следующий день мне было велено вытащить Анри на пару часов в город, что я с легкостью и проделала. А в это время надо думать, его квартиру напичкали микрофонами и камерами. А затем, все пошло как раньше. Ничего не изменилось, кроме пожалуй моего отношения к Анри. Я все еще его люблю, правда странной любовью, с горькой примесью недоверия, вины и опустошенности, и привязана к нему намного сильнее чем надо, много сильнее, чем это допустимо в моих условиях, и пока я ничего не могу с этим поделать. Но в тоже время я больше не могу расслабиться в его присутствии, и похоже он это заметил, местами я ловила на себе его внимательный и изучающий взгляд. Но мы об этом не разговаривали, кроме одного раза, когда он всё же не выдержал нарастающего между нами напряжения и сказал: - Ты изменилась в последнее время. Я тебе надоел? - Нет, конечно нет. Просто проблемы на работе. И он без всякого перехода и смены тона, как бы маскируя то, что он считал очень важным, под нечто ничего не значащее спросил: - Ты можешь бросить свою работу? Я ответила в тон ему, вопросом на вопрос: - А ты свою? И мы молча и как-то безысходно стояли и смотрели друг на друга. Наконец он сказал: - Не сейчас. Я так и не поняла тогда, к чему относился его ответ, к работе или к нашему разговору. Недосказанность так и осталась висеть в воздухе. Недосказанность и какая-то обреченность. Спустя примерно десять дней от начала слежки, меня вызвала к себе Мэдлен. - Мы выяснили чем занимается Анри Дюваль. Он изготавливает фальшивые документы, причем не брезгует заказами ни от кого, в том числе и от террористов. И с Энцо он встречался именно по этому поводу. Я думала, тебе будет интересно узнать. - Да, спасибо. - Завтра в пять у него встреча с Энцо, на которой Анри передаст ему готовые документы. На ней мы возьмем Росси. - А Анри? - С ним мы еще не закончили работать. - А когда закончите, что с ним будет? - Для тебя это проблема? - Нет, что вы, никаких проблем, просто интересно. - Такие мысли мешают работе. У тебя завтра миссия в Марокко, иди лучше подготовься. Я встала, и изо всех сил стараясь сохранить спокойное выражение лица, вышла из кабинета Мэдлен. Она уклонилась от ответа! И я прекрасно поняла что это значит. Что я наделала! Анри ни в чем не виноват. Во всяком случае передо мной. А то, что он не в ладах с законом, меня волнует мало, главное он меня не использовал, и ни во что не втягивал, наоборот, всячески старался держать подальше от всего этого. Выходит, наша встреча - чистая случайность не подстроенная никем, кроме судьбы. И значит, он действительно меня любит. А вот я, со своей паранойей... подставила его. Что мне теперь делать, как исправить то, что я натворила? Вернувшись на следующий день из Марокко, и едва только выйдя из Отдела, несмотря на поздний вечер, я с замиранием сердца позвонила Анри. К моему величайшему облегчению, он почти сразу взял трубку, и казался таким же как и всегда. Я поехала к нему, кто знает, сколько нам еще осталось? И несмотря на то, что меня так и подмывало все рассказать ему, ну или хотя бы ничего не объясняя, предупредить об опасности и попросить исчезнуть, я так и не решилась это сделать. О чем впоследствии очень жалела. Чего я ждала? На что надеялась? На милосердие Отдела? Какая глупость. Не знаю, чем я думала, наверное просто банально боялась за себя, а может в тот момент еще не понимала НАСКОЛЬКО он мне дорог. Спустя пару дней, которые я провела как на иголках, я узнала, что за Анри собираются посылать группу. Мне никто этого специально не сообщал, но и особо скрывать от меня эту новость не считали нужным. Правильно, судя по их логике, раз я сама его сдала, то он ничего для меня не значит. А он, как оказалось, значит много, слишком много, чтобы просто сидеть и ждать что будет дальше. Я не могу, не хочу его потерять. Вернее я уже его потеряла, но пусть он хотя бы при этом останется жив. Операция запланирована на завтрашний вечер, брать его будут в ночном клубе в квартале Оберкампф, где Анри должен встретиться с деловым партнером. У меня в запасе чуть больше суток, чтобы придумать что делать. Встречаться с ним мне запретили, велев под каким либо предлогом, отказаться от предложения Анри провести день вместе. Позвонить я не могу - его телефон прослушивается. Меня отпустили домой, но что-то мне подсказывает, что без внимания меня не оставят. Прометавшись дома всю ночь и утро, и так ничего и не придумав, я решила попробовать перехватить его по дороге к клубу. Знаю, это сумасшествие, но я просто не могу сидеть спокойно сложа руки и ничего не делать. Если у меня есть хотя бы милимизерный шанс, я должна его использовать. Наскоро одевшись и захватив деньги, я выскочила из дома. Потратив часа два, на то, чтобы сбросить гипотетический хвост, который я так и не увидела (но это не значит, что его не было - спецы в Отделе свое дело знают) и взяв такси я поехала к клубу. До ориентировочного начала операции оставалось еще несколько часов. Каково же было мое удивление, когда на стоянке я увидела желтую феррари. Значит Анри уже здесь, возможно, это и есть мой шанс. Вряд ли конечно Отдел упустил его из вида, но чем черт не шутит. Я понимаю, что соваться сейчас туда чистое самоубийство, крайняя мера - продиктованная отчаянием, но ничего не могу с собой поделать, я должна хотя бы попытаться его предупредить. Войдя внутрь по клубной карте (мы с Анри частенько здесь бывали) и пройдя в главный зал, несмотря на раннее время заполненный уже довольно плотной толпой, я аккуратно осмотрелась, но ничего подозрительного не заметила. А потом почти сразу увидела Анри. Он стоял недалеко от барной стойки и похоже кого-то ждал. Стараясь не привлекать к себе внимания я потихоньку пробилась к нему. Увидев меня он удивленно воскликнул: - Мари? Что ты здесь делаешь? Ты ведь сказала что уезжаешь на пару дней? Я ничего не став ему объяснять и потянув за собой, ответила: - Скорее, пойдем со мной, нам надо поговорить. Но не успели мы сделать ни шагу, как я с ужасом увидела проталкивающегося к нам через толпу Курта. Предпринять я ничего не смогла. Его взгляд словно приморозил меня к месту, а через пару секунд было уже поздно. Курт оказавшись между нами, цепко ухватил меня за локоть, шепнув сквозь зубы Анри: "Не дергайся, иди со мной", и подкрепил сказанное тычком пистолета ему под ребра. Анри растерянно обернулся по сторонам, остановился взглядом на руке Курта, держащей меня, и сопротивляться не рискнул. Правильно. Мы вышли из зала и пройдя через черный ход оказались на улице. Естественно, фургон уже ждал нас. Анри подоспевшие оперативники запихнули внутрь, а меня Курт весьма неласково подтолкнул к кабине водителя, и сам сел рядом. Дорога до Отдела прошла в гробовом молчании. Я оценивала масштабы случившейся катастрофы. Результаты не радовали. У меня не получилось ничем помочь Анри, только сама вляпалась по самые уши. Но в полной мере оценить в какую передрягу попала, я смогла только по прибытии в Отдел, когда двое оперативников отконвоировали меня в белую комнату. А чего собственно говоря я ожидала? С точки зрения Отдела, да и по факту, мои действия можно расценить как предательство. И неважно, что у меня ничего не получилось, для Отдела достаточно и намерения. Просидеть в одиночестве мне пришлось довольно долго, а может это просто так показлось моим напряженным нервам. Я гадала, что в этот момент происходит с Анри, и пыталась представить, что ждет меня. Было чувство, что все что случилось - случилось не по-настоящему и не с нами. Возможно, это сработали защитные механизмы психики, защищая меня от реальности. Впрочем, хватило их ненадолго, скоро томительное ожидание закончилось, и ощущение нереальности улетучилось вместе с тоскливым скрипом открывающейся двери ( они что, специально её не смазывают? ) На пороге появилась Мэдлен. За ее спиной в коридоре я успела заметить уходящего Курта. А он-то что здесь делал? Хотя, мне сейчас не до него. Даже Анри отошел на второй план. Мэдлен заходит внутрь. Как всегда безупречно красивая, но здесь и сейчас, её идеальная и холодная красота действует еще более угнетающе. Умом я понимаю, что она та же что и всегда, но видя ее в этой обстановке воспринимаю уже по другому. А может она и на самом деле становится здесь другой? И Мэдлен в белой комнате и в своем кабинете два разных человека? С этой ее ипостасью я еще не знакома, и предпочла бы никогда не сталкиваться. Я конечно ее всегда боялась, но то, ради чего собственно это стоило делать, всегда оставалось за кадром, а сейчас предстало во всей своей пугающей очевидности. Да, я боюсь. Очень боюсь. Не знаю даже, чего больше - боли или унижения. Войдя, она остановилась в паре шагов и молча, выжидающе и твердо, смотрит на меня. И наконец, когда пауза стала совсем уж невыносима, она наконец-то спросила: - И как это понимать? Не дождавшись от меня никакого ответа, да и что я могу ей на это сказать? Она продолжила всё так же буравя меня взглядом: - Ты нарушила приказ. Не то чтобы мне было что ей ответить, но я просто боюсь своим молчанием вывести ее из себя и говорю: - Никакого приказа не было. - Кто тебе разрешил вмешиваться в операцию? - взгляд Мэдлен еще больше похолодел. Не любит, когда ей врут. Но я ведь не вру. Так, лукавлю немного. Я решаю отбросить все эти игры, к чему они, какая теперь-то разница? И говорю правду: - Я хотела ему помочь. Мэдлен, он же не убийца. - Спорное утверждение. Он прекрасно знал, для чего нужны эти документы. Он преступник. - Но он не убийца. - Что его ни в малейшей степени не извиняет. Это неважно. Ты вообще понимаешь, что чуть не сорвала операцию? И еще большой вопрос почему именно ты это сделала. - Я просто хотела ему помочь. Так же нельзя. - Это нам решать что можно, а чего нельзя. Нам, а не тебе. Твое дело выполнять приказы. - Что будет с Анри? - Ты действительно хочешь это знать? - Да, хочу. - Подумай лучше о своей участи. Мэдлен молча начинает описывать вокруг меня круги. Не знаю даже, что хуже - видеть ее тяжелый взгляд, под которым так и хочется виновато опустить глаза, или всей кожей и напряженной спиной ощущать ее присутствие сзади, и не иметь возможности обернуться. Вернее обернуться и посмотреть-то я могу, но это слишком явно выкажет мою слабость и страх. Нет. Обойдусь. И я продолжаю сидеть выпрямившись и глядя прямо вперед, подавляя рефлекторное желание повернуть голову на стук ее каблуков, гулко отдающийся от стен белой комнаты. - И что мне теперь с тобой делать? - она наконец-то останавливается справа, в паре шагов от меня, чем вынуждает все-таки посмотреть на нее. Что мне ей на это ответить? Поймите и простите? Вряд ли она оценит мой юмор. И я просто пожимаю плечом. Впрочем, похоже она не нуждается в ответе, а ее вопрос больше похож на размышление вслух с самой собой. - Помнится, я уже предупреждала тебя, что ошибок и слабостей мы больше не потерпим. Похоже, ты не восприняла мои слова всерьез. Что ж, тем хуже для тебя. От ее слов меня бросает в холодный пот. До этого момента, я подспудно надеялась, что все обойдется. Как-нибудь, не знаю как. Как всегда всё обходилось. Но теперь... Интересно, если бы у меня была возможность все переиграть, как бы я поступила? Тогда - я не могла иначе. Прямо сейчас - я жалею об этом. Мерзко осознавать, что своя шкура мне дороже, но похоже это так. Нужно быть честной с собой. Это всё что мне сейчас остается. Мэдлен смотрит так, словно решает что-то для себя, а я жду, когда она вынесет свой приговор. Наконец, она вновь заговорила: - Пожалуй, на этом для тебя сегодня всё бы и закончилось, если бы не заступничество Курта. Я удивленно поднимаю взгляд на нее. Вот это да! Вот это сухарь! Сроду бы не подумала. Так вот что он здесь делал. - Он за тебя поручился, так что если теперь ты напортачишь, ты подставишь не только себя, но и его. И не думай, что я приняла это решение из-за проекта "Фантом". В связи с ним ты уже давно нам не нужна. Единственная причина по которой ты можешь остаться в Отделе ( а не покинешь его вперед ногами - она это не произнесла, но это столь явно подразумевалось...) - это твоя работа оперативником. Хорошая работа. Отдел - не благотворительная организация. Или ты соответствуешь, или мы распрощаемся. Самодеятельность недопустима. Ты подчиняешься, или... - она не продолжила, но в этом и нет необходимости, все более чем понятно. Похоже, мой лимит на ошибки в Отделе не только исчерпан, но и ушел в солидный минус, и начиная с этого момента, я живу как бы взаймы. Если верить Мэдлен, только благодаря Курту. Впервые за все время разговора, я не выдерживаю ее взгляд и отвожу свой в сторону. Я боюсь поверить в свое помилование, боюсь вдруг она передумает. Слишком резким был переход от отчаяния к облегчению. Я с ужасом понимаю, что похоже мной, начиная с этого момента, окончательно правит страх. Очень неприятно осознавать за собой такие вещи, но... что есть, то есть. Я вроде бы должна ее за это возненавидеть, но если я ее и ненавижу, то только за то, что она сделает (или уже сделала) с Анри. А вот к себе я испытываю глубочайшее презрение. За слабость, за то, что предпочла жить на коленях, а не умереть с гордо поднятой головой. Пышные слова, но суть от этого не меняется - я жалкий трус. Если бы я захотела - то не вышла бы сейчас отсюда, и все бы закончилось, но нет, я цепляюсь за жизнь, пусть и за такую. Я тут занимаюсь самокопанием, а для Анри отчаяние уже никогда не сменится на облегчение, или хотя бы на надежду, и назло самой себе, я вновь задаю Мэдлен вопрос на который она упорно не хочет отвечать. Хотя я и так знаю ответ. Его убьют. Просто хочу услышать это от нее, сама не знаю зачем. Наверное, чтобы еще больше возненавидеть? - Что будет с Анри? - Нам нужна от него еще кое-какая информация. Кстати, ты могла бы нам в этом помочь. Я непонимающе смотрю на нее. - Нет, мы конечно не торопимся, и время у нас есть, решать тебе, но так было бы проще и для нас, и несомненно для него. Мэдлен замолчала и, видимо решив, что до меня никак не дойдет, пояснила: - Он не выдержит, если причинят боль тебе. Если я откажусь, Анри будут допрашивать и... мне страшно даже представить КАК они будут это делать. А если соглашусь, это может избавить его от лишней боли. Пусть лучше уж будет больно мне, я это заслужила. И я киваю Мэдлен. Она подняв глаза куда-то к потолку за моей спиной, тоже кивает. Ах да, там же камера. В ответ на ее кивок открывается дверь, внутрь заходит оперативник (Рассел, если не ошибаюсь) и выжидающе останавливается передо мной. - Всё должно выглядеть натурально, - поясняет Мэдлен. - Ты не возражаешь? - Нет, - отвечаю я почему-то онемевшими губами. Похоже, с Расселом у меня теперь будут связаны не самые лучшие воспоминания. Мэдлен разрешающе кивает ему и он резко и неожиданно бьёт меня рукой в перчатке по лицу. Не очень сильно, но я чувствую, как моментально начинает опухать губа, и тут же мне прилетает еще. На этот раз он рассек бровь. Кровь заливает лицо, видок сейчас наверное у меня тот еще. С порезами на лице всегда так, выглядят страшно, а на деле ничего опасного. - Достаточно, - останавливает его Мэдлен и идет к выходу. Рассел освобождает мои руки и ведет меня следом за ней. Идти пришлось недалеко. Анри держат в этом же блоке. Первой в камеру заходит Мэдлен, а затем и мы с Расселом. О, какое общество собралось! Майкл собственной персоной, и еще двое оперативников. А потом мой взгляд падает на Анри, сидящего как и я пять минут назад, на стуле в середине комнаты. Он-то, с того самого момента как я перешагнула порог, смотрит только на меня. Видимо подсознательно я оттягивала этот момент, боясь того, что увижу. Но он выглядит явно лучше чем я, похоже его не трогали. Вот и хорошо. Его взгляд скользит по моему избитому лицу, и в нем я ясно вижу - боль, сожаление, страх. Вину??! Ну да, он же думает что из-за него я здесь! Какая ирония. Рассел передает меня двум оперативникам, а сам встает напротив, и всё это в полнейшем молчании. Видимо всё уже было сказано до меня, все угрозы озвучены. Значит Мэдлен знала, что я соглашусь. Ну кто бы сомневался в ее способностях. Впрочем ничто не помешало бы им провернуть все это даже и откажись я. На то, чтобы избить меня на глазах Анри, моего согласия вовсе не требуется. Я ничем не смогла бы сломать им игру. Ну не говорить же ему в самом деле: "Не жалей меня, я одна из них". Очень мило было с ее стороны, поинтересоваться моим мнением, и несмотря на эти проскользнувшие в голове соображения, я действительно верю, что она позволила решать мне. Если бы я отказалась, меня бы не тронули. А эти размышления - так, между прочим. Мэдлен молча и не вмешиваясь, стоит у стенки. А меня начинает колотить мелкой дрожью, не столько от страха, сколько от ожидания боли. Я не боюсь, но и мазохисткой никогда не была. Боль не доставляет мне ни малейшего удовольствия. И всё же я не отвожу взгляд от Анри, и он тоже не отрываясь смотрит на меня. Смотрит так, как будто прощается. Впрочем, так оно и есть, вряд ли мы еще увидим друг друга. На этом наше безмолвное прощание заканчивается. Следует удар наотмашь по моему многострадальному лицу, а затем сокрушительный удар под ребра, от которого я складываюсь пополам и судорожно, с полувсхлипом-полухрипом пытаюсь вдохнуть хотя бы глоток воздуха. Мне это почти не удается сделать, дыхание прерывается, ноги становятся ватные, в глазах темнеет и я повисаю на руках держащих меня оперативников. Но даже и сквозь эту затягивающую меня темноту я слышу голос Анри: "Хватит! Перестаньте, прекратите! Не трогайте ее, я все скажу". Я не плачу, но чувствую, что по лицу текут слезы. Странно. А может это кровь? Кровавые слёзы. Вот чем кончается любовь в Отделе. Да и не только любовь. Здесь похоже всё так кончается. Мэдлен отлепляется от стены, бросает: "Майкл, займись", и выходит. Меня выволакивают следом за ней, Рассел скрывается в боковом коридоре, а Мэдлен подождав, пока подведут шатающуюся меня, окидывает взглядом и констатирует факт: - Я думаю ты уже вполне наказана за свою самодеятельность, - она кивает оперативникам. - Отведите ее в медблок, - и вновь поворачивается ко мне. - Когда тебя приведут в порядок, поезжай домой. А у меня уже не осталось сил ни на какие эмоции, ни на облегчение от того, что я все еще жива, и на сегодня кажется, мои мучения закончены, ни на дикую ненависть к Мэдлен, ни на глубочайшее презрение к себе. Всё это осталось в прошлом, а сейчас меня затопило полнейшее равнодушие и апатия. Мне всё равно. В медблоке мне зашили рассеченную бровь, а от обезболивающих я отказалась, бывало и хуже. Немного боли мне сейчас не повредит. Она заглушит другую боль. Во всяком случае я очень на это надеюсь. Да, Рассел знал куда и как бить, чтобы добиться наибольшего эффекта и ничего при этом не повредить. Похоже, все они тут знают, куда и как бить. Мэдлен в том числе. Но как ни странно, я ей на этот раз даже в чем-то благодарна, ведь это избавило Анри от лишних мучений, и пусть она преследовала этим свои цели, всё равно благодарна. Горше всего осознавать, что я сама же и заварила всю эту кашу. Не донеси я Мэдлен об Энцо... Возможно мы сидели бы сейчас вместе у Анри дома и все было бы хорошо. Возможно, и даже скорее всего. Но могло быть и по-другому. Если бы Отдел узнал, что я была в курсе и прикрыла Энцо, то не помогло бы уже ничье заступничество. Но тут мы вплотную подходим к вопросу о том, что я банально испугалась за свою шкуру, и вместе с Энцо сдала и Анри. Можно сказать, я убила его своими руками. И теперь мне с этим жить. Не первый убитый мной человек, но первый легший тяжким грузом на мою душу. Во мне словно уживаются две личности, и если первая - эмоциональная, вопит что с ней поступили жестоко, то вторая - склонная рассуждать рационально и логически, и частенько делающая это голосом Мэдлен, пытается меня образумить:"Никто не виноват, что тебя угораздило влюбиться в пособника террористов. Надеюсь теперь ты понимаешь, что привязанностей лучше избегать?" Да уж, с этим не поспоришь. И нечего обвинять во всем Отдел - сама виновата. А может, стоит позволить второй моей сути взять верх? Придется конечно, отказаться от солидной части себя, возможно лучшей части, но жить в Отделе стало бы намного проще. Еще одна попытка наладить более-менее нормальную жизнь провалилась с громким треском. И ради чего теперь жить? К чему всё это? Семью я потеряла, в Отделе заводить друзей - не лучший выход, как показал случай с Вики, а теперь выходит что и за пределами Отдела меня ничего не ждет. Мэдлен оказалась права. Она всегда в конечном итоге оказывается права. Похоже, время сантиментов закончилось. Что ж, тем хуже для них. Если для меня нет ничего кроме Отдела в этой жизни, я буду учиться жить по новому.