Ожидание длиною в вечность

      Это произошло пять лет назад. Я до сих пор помню то волнение, которое поглотило меня целиком, когда в класс зашел мужчина, на вид, лет двадцати четырех. Аккуратные черты лица, светлые, слегка взлохмаченные волосы, мешковатый свитер, на пару размеров больше нужного, серые джинсы и сильно изношенная обувь, которая, если уж очень хорошо приглядеться, напоминала «конверсы» - все это создавало образ кого угодно, но не нового учителя по литературе.       Я учился в школе для мальчиков, не то чтобы она была обычной, но ничего особенного собой не представляла. В моем городе, назовем его город N, таких школ было порядка шести. В них особое внимание уделялось гуманитарным предметам и спорту, кроме этих вещей времени ни на что-то другое не хватало. Поэтому, такие существа, как девушки, нас не интересовали. После семи-восьми пар, все ученики расходились по своим спортивным секциям и занимались до изнеможения, дабы снять с себя напряжение, а после, у них оставалось немного сил, чтобы доползти до дома и подготовится к следующему дню. Обучение было безумно дорогим. Следовательно, в школе учились дети богачей или достаточно влиятельных личностей. Вся образовательная система прогнила насквозь. Учителя ставили оценки исходя из того, кем были твои родители, или какую сумму ты им предложишь. В моей школе не было драк среди учащихся или насилия. Всю грязную работу за мальчишек делали их родители или же учителя. Но, тем не менее, неважно, как обстояли дела с уроками, в спорте, ни один из учеников не допускал вмешательства посторонних. Все соревнования, спарринги или тренировки были во власти учащихся. В спортзале или бассейне, всем было наплевать на твой статус, важно было лишь то, на что способно твое тело. Одним словом, в этой школе готовили либо будущих политиков, либо олимпийских чемпионов. В ней не было места жалости и сочувствию.       Новый учитель всем своим видом показывал, что он не такой как все эти жадные и алчные люди, и в то же время, как бы утверждал свое превосходство над нами, учениками. За весь урок он не встал со стула и даже не удосужился вытащить руку из кармана кенгурухи, когда поприветствовал класс. Но то, как он преподносил тему, то, как он чувствовал и понимал все, что хотел донести до нас автор того или иного произведения, поразило не только меня. После его лекции не осталось ни единого вопроса. По окончанию, учитель одной рукой, ловко собрал свои материалы по уроку и вышел из класса. Все мои одноклассники шумно выдохнули. Из-за того, что голос нового преподавателя был таким размеренным и тихим, им казалось, что если они издадут хоть звук, то вся эта атмосфера таинственности развеется. Этого им не хотелось, поэтому они, затаив дыхание, слушали обо всех таинствах литературного шедевра.       Всю неделю мы рассматривали с разных точек зрения одно и то же произведение. Некоторых это порядком достало, а некоторые взахлеб слушали учителя и впитывали в себя новую информацию как губка. Я, скорее всего, относился ко второй группе, нежели к первой.       Все как-то так спонтанно получилось: наши уроки начались не со знакомства с классом, а сразу с новой темы. Поэтому его имя до сих пор было для учеников тайной. Но нас это тогда не сильно заботило. Он никого никогда не спрашивал по теме и никого не оценивал, поэтому все уже забили на его предмет. Но, однажды, он вызвал к доске самого первого в нашем классе по успеваемости:       - Арнольд Кэр, объясните, пожалуйста, смысл высказывания. Что автор подразумевал под жизнью после смерти? - учитель встал и, не вытаскивая руки из кармана, отошел ближе к двери, уступая место выступающему у доски.       Арнольд, уверенной походкой, с конца класса, направился не к доске, а прямо к преподавателю, на ходу доставая несколько купюр из бумажника. Подойдя почти вплотную к молодому учителю, он провел уголком банкноты по щеке ошарашенного мужчины:       - Учитель, этого достаточно для того, чтобы у меня в журнале красовалась пятерка за сегодняшний урок?       - Вы этим хотите показать, что не готовы к уроку? Или же вы настолько наивный, раз считаете, что я потратил неделю, чтобы донеси до вас всю суть данного произведения и не оценю по достоинству ваши знания? – на деньги перед своим лицом он не обратил никакого внимания, голос его не дрогнул, он смотрел Арнольду прямо в глаза.       Этот учитель сказал то, на что у других преподавателей не хватало смелости. Это просто фантастика. Он медленно обошел, мягко сказать, офигевшего школьника и направился к своему столу.       - Что ж, если это все, на что вы способны, то больше двух балов вы не заслужили.       Послышался нервный смешок со стороны Арнольда:       - Вы не посмеете этого сделать.       - От чего же?       - Да вы хоть знаете, кто мой отец? – начинает кипятиться Кэр.       - А это может хоть как-то повлиять на вашу оценку?       - Учитель, вы отдаете себе отчет своим действиям? Вы хотите лишиться всего самого дорогого, что есть в вашей жизни? – это вопрос ошарашил даже меня.       - Молодой человек, самое дорогое, что у меня есть - это жизнь. И уж поверьте мне, за нее я буду бороться. А теперь пройдите на место.       - Учитель! - не выдержал я. – Вы уже неделю преподаете, но так и не представились нам и не поинтересовались нашими именами. Разве это не грубо?       Мужчина поднял на меня взгляд, и, почему-то, мне показалось, что в его глазах плещется море боли с капелькой надежды. От этого мне стало как-то не по себе.       - Да, вы совершенно правы, Михаил, - весь класс ахнул от удивления. - Правы, но не во всем. Я приношу извинения за свою грубость. Меня зовут Мэтью Тимблейн. А вот как вас всех зовут, я прекрасно знаю. Поэтому не будем тратить на это время. Что ж, я оставлю у себя на столе лист, запишите свои имена те, кто хочет поехать в Музей искусств во вторник. До свидания.       Весь класс наполнился шуршанием. Все начали складывать учебники и тетради в сумки, ожидая звонка. Собрав свои конспекты, учитель почти было покинул класс, если бы не одно маленькое препятствие на его пути, которое он бы с лёгкостью преодолел, вытащив вторую руку из кармана. Но он предпочел придержать бумаги подбородком и освободившейся рукой нажать на ручку двери. Никто тогда не обратил на это внимание. Никто. Кроме меня. После звонка все обсуждали то, как какой-то профессоришка утер нос самому Арнольду Кэру, что невероятно злило самого парня.       Я еле дождался вторника. Общение с нашим новым литератором я ценил выше сна. Когда все желающие собрались в холле музея, мистер Тимблейн отдал пару указаний, после чего, ученики разбились по парам и отправились на экскурсию по залам музея. Это было великолепно. Старые рукописи, свитки, скульптуры и картины заставляли любоваться собой и не отпускали из своего плена, притягивали своей глубиной и многозначностью. Ими хотелось любоваться снова и снова, каждый раз замечая в них что-то новое и уникальное. Пока мой напарник отлучился в туалет, я остался в зале искусства Древней Греции. Мой взгляд упал на тоненькую фигурку нашего учителя. Он, как завороженный, стоял напротив скульптуры Аполлона. Его рука, как всегда, находилась в кармане кенгурухи, в которой он был на нашем первом уроке, а вторая, медленно потянулась к изящно выточенной кисти бога света. Сейчас в его глазах не было ничего, кроме восхищения и, может быть, толики зависти. Но всю эту феерию прервал смотритель зала.       - Молодой человек, вы что, впервые в музее? Разве не знаете, что экспонаты руками трогать запрещено? – мистер Тимблейн испуганно отдернул руку.       - Эм, мне очень жаль. Прошу прощения, - преподаватель потупил взгляд.       После трех часов, проведенных в стенах музея, все снова собрались в холле. Учитель собрал данное раннее задание, попрощался со всеми и направился к выходу. Каждого из учеников встречали их водители, в то время как учитель побрел в сторону метро.       - Послушай, Винсент.       - Да, мистер Зиггер?       - Сегодня я сам доберусь до дома. Ты можешь быть свободен.       Я вышел из машины и пошел за учителем. Как ни странно, но перед турникетом в метро у него возникли те же сложности, как и в классе с дверью. Но тут он справился быстрее. Положив стопку работ на верхушку турникета, он достал проездной из кармана и приложил его к сенсору. Затем, забрав листки, прошмыгнул между открывшимися створками. К сожалению, у меня не было проездного, а очередь в кассу была нереально длинной. Недолго думая, я перепрыгнул турникет, игнорируя возмущенные возгласы работника метрополитена. Найти в толпе неуклюжего парня в растянутом свитере, с кипой бумаг в руке, не составило ни малейшего труда. Захожу в битком набитый вагон. Двери закрываются, и поезд трогается с места, заставляя всех пассажиров отклониться в противоположном движению направлении. Только вот этот горе профессор не успевает схватиться за поручень и его жестоко повело по вагону. Я схватил его за свободную правую руку, дабы удержать, но это его только пугает, и он начинает вырываться. Замечаю, что что-то не так. Но пока мистер Тимблейн не дернул руку слишком сильно и до тех пор, пока рукав свитера не поднялся вверх, открывая моему взору обезображенную руку. От этого я немного опешил и отпустил его, но вовремя очнувшись, схватил его за талию и прижал к двери, упираясь руками по обе стороны его головы.       - М-Михаил? Что ты здесь делаешь? Ты же сел в автомо… - он не договаривает, поправляя рукав свитера, пряча свое увечье.       - На какой мы выходим? – спрашиваю я.       - Мы? – переспросил учитель, в голосе которого проскальзывали панические нотки.       - А разве вы не хотите обсудить то, что произошло?       - Нам нечего обсуждать, – его голос вновь стал спокойным и уверенным.       Поезд останавливается, и профессор спешит покинуть вагон, я следую за ним.       - Михаил, не надо за мной идти. Встретимся в школе, - бросив мне через плечо, он заскочил в следующий поезд.       Я было ринулся за ним, но передо мной двери успевают закрыться. В груди возникло какое-то щемящее чувство, за которым последовала пустота. Что ж, я от своего не отступлюсь.       И вот, на следующий день, Винсент привез меня в самый бедный район города N. Когда я вышел из машины, в нос ударил противный запах падали, будто где-то в подворотне уже неделю разлагался труп. Приложив платок к носу, дабы притупить обоняние, я достал листок, на котором был записан адрес моего учителя, и отправился в нужную сторону. Люди смотрели на меня ошарашенными глазами и перешептывались. Я заметил, что за мной кто-то увязался. Но особо я не переживал. Я был уверен в себе и в том, что смогу дать отпор любому, кто приблизится ко мне. Зайдя в нужный подъезд, я остановился и достал телефон. Тогда мой «преследователь» обогнул меня и начал неуклюже скакать по ступенькам. Маленькая девочка, лет пяти, в порванном грязном платье, вся в слезах, с разбитой коленкой, поднялась до второго этажа и зашла в нужную мне квартиру.       - Ребекка, где ты была? – я узнал взволнованный голос мистера Тимблейна. - Знаешь, как я за тебя переживал. Не делай так больше.       - Папа! Папочка, прости! – душераздирающий голос ребенка, заставил что-то екнуть в моей груди. Почему-то, от слова «папа», прозвучавшего из уст малютки, мне стало не по себе. – Мик сказал, что знает, как вылечить твою руку, и для этого я должна была прийти к магазину. Но он меня обманул.       - Маленькая моя, все в полном порядке. Папе совсем не больно, - сквозь приоткрытую дверь я мог видеть, как учитель сидит перед дочкой на коленях и прижимает дрожащее от плача тельце к себе.       - Прости, я испортила новое платье. Я, правда, не хотела. Уваааааа!!!       - Ч-ш-ш-ш-ш. Ну что ты? А? Все хорошо, самое главное с тобой все в порядке.       - Ребекка, что с коленями? - в прихожей появился еще один мужчина лет тридцати.       - Папа, прости! – обратилась малышка ко второму мужчине.       - Ох, горе ты луковое. Пойдем, обработаю раны, - мужчина по-доброму улыбнулся и увел девочку.       Как у ребенка может быть два отца? Как они вообще могут о таком рассказывать ребенку? То чувство, которое накатило на меня, не описать словами.       - Михаил? Что ты здесь делаешь? – из транса меня вывел голос учителя.       - А… Эм… Я к вам пришёл, – ну а что я мог еще сказать?       Он вышел из квартиры, схватил меня за руку и вывел из подъезда.       - Уходи. Слышишь? Уходи и никогда больше не приезжай в это квартал. Таким как ты, здесь не место.       Я вырвал руку, от чего учитель немного пошатнулся.       - Я не уйду. Пока вы мне не расскажете все, я не уйду.       Он согласился, но с одним условием - об этом не должен узнать никто из школы. Мы сели на скамейке в парке и учитель начал свою историю.       - Я и Алекс, мужчина, которого ты видел у меня в квартире, живем в этом квартале с самого детства. И тогда, когда нам было по шесть, нас, как беспризорников, поймала местная банда попрошаек. Нам пришлось на них работать в течение семи лет. А чтобы сделать нас более жалкими, нас наградили уродствами: мне отрубили кисть, а Алексу выжгли глаз. А что касается Ребекки, то я не хочу, чтобы у нее была такая жизнь как у нас. Она не моя дочь и даже не родственница. Она совсем чужая, но я не могу ее бросить. Про жителей этого квартала давно забыло государство, поэтому браки, разводы, похороны – это дело народа. И ничто не помешало мне взять опекунство над этой малюткой. А теперь ты должен уйти.       После разговора с ним, я весь опустошённый брел до машины. И в голове эхом повторялись его слова: «Ты дал мне слово, что больше никогда не придешь сюда. Не нарушь его». Это был последний раз, когда я его видел. Он не появлялся в школе около двух недель, а нам говорили, что он заболел. А после, нас оповестили о приходе нового учителя, совсем не такого, каким был Мэтью Тимблейн. Тогда весь класс находился в смятении, а я корил себя за свое обещание, данное ему в тот вечер. Может, это была любовь, может жалость или сочувствие, точно я сказать не мог, так как не имел возможности ни влюбиться, ни проникнуться сочувствием к близким, коих у меня не было. Но одно я знаю точно, что я никогда не забуду его, его уроки, его голос, его голубые глаза и плескающуюся в них боль.