Береги меня, прошу, береги

      12 июня 2009,       США, Калифорния Пятничным вечером в Салинасе было на редкость спокойно. Ближе к полуночи свет в окнах жилых домов погас почти везде. На протяжении всей ночи горели лишь уличные фонари, освещающие дорогу путникам и бредущим домой горожанам. Домочадцам одного из особняков на Янг Драйв не спалось: за глухими бетонными стенами раздавались их голоса. — Пожалуйста, прекрати делать мне больно, — умоляла девушка, выворачиваясь из рук мужчины. — Ты такая же, как она! Вечно суёшь нос куда не надо. Думаешь, самая умная? — разъярённый голос разносился по всей комнате. — Ты точно такая, как твоя непутёвая мать! Скажи мне, какого черта ты лезла в мои вещи? — Пошёл ты, со своими перепадами настроения, — огрызнулась она. — Может, хватит на мне срывать свою злость?! Или это единственный способ самоутвердиться? — за эту дерзость, как и полагалось, она отхватила тяжёлую пощёчину. Кожа тут же покраснела и, обожжённая сильным ударом, запылала от боли. — Эй, маленькая шлюха, вздумала возникать? — с силой сжимая хрупкие запястья, он толкнул девчушку к стене и с озверевшим видом навис над ней. Он ехидно оскалился. — Может, я тебя прямо здесь поимею? Не против? — Не трогай меня!.. — она старалась звучать уверенно, но паника и ужас сковали тело и даже голосовые связки. Он усмехался, опуская руку и расстегивая ремень джинсов. — Не надо, прошу тебя… — она старалась отбиться, но от яростных натисков властных движений не было спасения. Когда он залез к ней под юбку, она взмолилась со слезами на глазах: — Папа, пожалуйста, хватит!  — Заткнись, — он отшвырнул свою дочь в сторону и тут же настиг её, прижав к кухонной тумбе. — Пожалуйста. Я тебя умоляю, не нужно этого делать… — Закрой свой поганый рот, — не желая ничего слушать, он с размаху ударил её по лицу. Затем с диким, нечеловеческим рыком задрал подол её платья и сжал в ладонях нежную кожу так, что остались болезненные красные отпечатки.       Какой отец поступил бы так со своим ребёнком? Кто стал бы унижать дочь, просто потому что она заглянула в его шкафчик? Тот человек, которым был этот мужчина три года назад — примерный семьянин, отличный товарищ и ответственный работник — никогда бы не стал. Но, видимо, трагедия меняет людей коренным образом. — Папа, пожалуйста…       Неужели отец не придёт в себя? Раньше доходило до многого, но такое с ним происходило впервые. Она уже дважды пожалела, что полезла в его вещи. — Ну, как тебе, нравится? — улыбнулся мужчина. — Молчишь, значит, нравится, — треск металлической пряжки, какой-то щелчок и… Она зажмурилась, готовясь к самому худшему…       Насильник вдруг замер, руки его остановились. Взгляд медленно поднялся к её глазам. И она разглядела что-то другое, отличное от той ярости и дикости, которым стала свидетелем. Боль и смятение. Вот, что она видела.       Однако это продлилось недолго. — Твоя мать… тварь. Она травила меня на моих же глазах. Лезла в постель к каждому встречному. И всё это ради того, чтобы доказать, что свет клином на мне не сошёлся. Твоя мать была проституткой, Скарлетт. — Не смей так говорить. То, что она была красивой и нравилась другим мужчинам, не делает её проституткой! — с бешеной злостью прохрипела девушка: не было больше сил терпеть его выходки. — Она любила тебя, и только тебя. Ты ведь и сам прекрасно это знаешь!.. Ненавижу тебя! — в этот момент под руки, лежащие на столе, попалось что-то. — Хорошо, что она сдохла, — прошипел отец.       И тут Скарлетт окончательно потеряла над собой контроль. Схватив случайный предмет, попавшийся под руку, она до крови прикусила губу и замахнулась. А затем… резким ударом воткнула лезвие ножа в грудь отцу. Его тело засияло, вернее, просветилось, как на рентгене. Он убрал руки и отошёл. Слегка дрожа, изумлённо взглянул на неё черными, как смоль глазами, и ей показалось, что уголок его губ приподнялся в улыбке, от которой ей стало не по себе. Она поняла, что сделала, только сейчас и бросилась к нему. — Молодец, — с этими словами отец задрал голову, и из его рта вырвался чёрный столб дыма.       Через мгновение он уже лежал на белой кафельной плитке, которую каждой секундой всё больше заливало алой кровью.       Не помня себя от ужаса, она смотрела в широко открытые, серые — точно такие, как у неё — глаза отца. Удивительно, теперь они казались другими. Совершенно другими. — О боже… — дрожа, как лист на ветру, шептала девушка. Миллионы мыслей смешались у неё в голове, превратившись в ужасную катастрофу. — Прости, папа… боже мой… папочка… — она схватилась за голову и опустилась на колени.       Господи, что же она наделала?