Любовь Гейла

POV Гейла Хоторна. — Хоторн, твою мать, сколько ж можно пить! Ты омерзителен! — голос командующей Лайм раскалёнными иглами вонзается в мой воспалённый мозг. Терпение у неё, наконец, лопнуло. Я пью уже две недели. Но боль, которая раздирает меня на части, никуда не уходит. Я горю заживо. Завтра Её должны будут повесить. И тогда для меня всё будет кончено. Как там пела Кискисс в той самой песенке про Дерево Висельника? «Странный наш мир и нам странно здесь порой. Под дубом в полночь встретимся с тобой». Повесят Габи, и настанет мой черёд прощаться с жизнью. Чёрт, Хоторн, что ты наделал! Передал, чёрт побери, преступницу в руки правосудия. В тот момент Габи и не сопротивлялась. Глядя своими холодными тёмными глазами в моё лицо так, что у меня кишки морским узлом завернулись, она только сказала: — Привет, лейтенант Хоторн! Я сдаюсь. Габи, Габи, ты всё правильно сделала! Именно ты узнала про приказ уничтожить твою родную деревню. Сноу убил твоих отца и мать, и теперь у тебя в живых остались лишь дед, которому за 80, бабка, которой немногим меньше, и твой младший брат, Плиний, кажется, так его зовут. И их взяли в заложники. Если ты не сдашься добровольно, то их убьют. Ты ведь поставила пол-Панема на уши, вот в Капитолии новые революционные власти и бесятся. Как же, знаменитый охотник из Дистрикта Двенадцать, лейтенант Хоторн, семь месяцев гонялся за тобой по горам и кручам Дистрикта Два, но даже он не сумел тебя поймать! Ты знаешь, что правительственным приказом тебя приговорили к смерти, но тебе всегда был неведом страх, Победительница! Габи, тебя ещё долго будут вспоминать в Капитолии: когда тебя купил на аукционе у Сноу Метелл Фарракс, ночью, оставшись с ним наедине, ты, вырезав этой жирной и похотливой мрази язык, освежевала его, как свинью, и сбежала. Тебя поймали, и ты несколько месяцев гнила в капитолийской тюрьме. Ментор Брут каким-то непостижимым образом сумел вытащить тебя оттуда, но вернулась ты ещё более отчаянной и безжалостной. Габи-Габи, ну зачем же ты полюбила меня, а я, впервые в моей никчёмной жизни, полюбил тебя? Я предлагал бросить всё и сбежать, я был готов предать Революцию ради моей Победительницы, но что ты сказала мне? — У тебя мать и братья, Гейл. Не повторяй моей ошибки. Новые власти не лучше Сноу, ты уж мне поверь! Но жить после твоей смерти, Габи, я не буду! Чёрт, только сейчас я понял, почему Китнисс достала тогда на Арене эти чёртовы ягоды морника, почему тащила на себе этого Мелларка, почему полезла на пир и едва не погибла от ножа той девчонки, Мирты, которая тоже была отсюда родом, из Второго! Кискисс уже тогда, во время своих первых Игр, поняла то, что я понял в это мгновение... Чёрт, что же ты наделал, Гейл Хоторн! *** — Хоторн, подъём! А это ещё кто, чёрт побери!? Энобария! Вот уж кого я меньше всего ожидал увидеть. Может, попросить у неё верёвку? Самое время, чего тянуть. Победительница жёстко поднимает меня за волосы с пола, где я валяюсь день или неделю (кто теперь разбёрет?), и ставит на ноги. Я встречаюсь взглядом с её глазами. Они такие же голубые, как у Габи. Проклятие! Габи! И такие же холодные. И с тем же презрением они смотрят на никчёмное человеческое отродье родом из Дистрикта Двенадцать по имени Гейл Хоторн. Энобария прислоняет меня к стенке и держит за горло, чтобы я не рухнул. Цепко держит, у неё железная хватка, и я не могу даже пошевелиться. — Слушай меня, Хоторн. Слушай внимательно. Президент Пэйлор амнистировала Габи… — ЧТО? — придушенно выдыхаю я, не осмеливаясь поверить в сказанное: Пэйлор амнистировала Габи Линфорд?! — Чёртов алкаш! От тебя несёт, как от сточной канавы! Но, может, хоть в твоих мозгах наступит просветление, грёбаный охотник на людей! Лайм просила передать тебе, что Габи отпускают тебе на поруки, и ты, как и выжившие Победители Голодных Игр, ручаешься за неё. Я лично видела подпись Пита Мелларка. Но сейчас ты выглядишь отвратительно, Хоторн. Ты должен привести себя в порядок. У тебя два часа. Ты меня понял? — ДА. — О, как глаза загорелись. Что, осознал? Не вздёрнут нашу Габи. Твоё счастье, Хоторн, ведь я поклялась убить тебя, если Габи умрёт. — Спасибо. — За что? Алкаш чёртов, приведи уже себя в порядок. Смотреть противно. Энобария не на шутку злится и, схватив меня за волосы, тащит в ванную, полощет там так, что чуть не топит меня, после чего пару раз, со всей силы, прикладывает меня об стену. Она явно не в духе. *** Через полтора часа я стою перед воротами военной базы, где содержали Габи. Опаснейшую политическую преступницу. Виновницу непрекращающейся партизанской подрывной войны в Дистрикте Два. Самую прекрасную и самую опасную девушку во всём Панеме. И всё это про неё — Габинию Линфорд, или просто Габи. Я уже привёл свой внешний вид в порядок: чист, выбрит, но, чтобы не бесить Габи, одет не в военную форму. Габи ненавидит эту одежду с тех пор, как её изнасиловали миротворцы в Капитолии. Цветы Габи тоже терпеть не может, поэтому я являюсь без них, да и вообще с пустыми руками, так как, подозреваю, мне придётся нести её на руках: уверен, в революционной тюрьме Линфорд несладко пришлось, но главное — она жива. — Ну, я так и знала, явился, не запылился. — В голосе Габи так много льда, что можно заморозить весь мир. — Гейл, я тебя видеть не хочу! Ничего, я как-нибудь переживу её ледяную шпильку. Меня беспокоит, как Линфорд осунулась в тюрьме: правая рука в гипсе, сама похудела килограммов на десять — при её высоком росте это сразу заметно. Девушка еле-еле передвигает ноги, под глазами — чёрные круги, белые волосы спутались, да и тюрьмой от Габи пахнет откровенно. Но глаза девушки остаются прежними — холодными, как лёд, но одновременно яростными и бешеными. Глазами непобеждённой мятежницы, которую невозможно было взять ни Сноу, ни Революцией, ни охотником Гейлом Хоторном, никем! Гордость диктует Габи отвергнуть мою помощь, но она совсем обессилела и ещё не до конца осознала тот факт, что сегодня её казнь не состоится. И значит, борьба Габи продолжится, поэтому, после тяжкого раздумья, она позволяет мне взять себя на руки и понести в дом, который чудом уцелел при бомбардировке капитолийской авиацией Олдборо*. Только на следующий день, лёжа в кровати, когда я кормлю её супом, Габи — впервые за шесть с половиной месяцев — говорит мне: — Спасибо.