Peter Bradley Adams – Between Us
Все мы похожи на бабочек, которые имеют разные цвета и форму крыльев. И я тоже бабочка, только та, у которой обожжены крылья. Мне никогда не взлететь. (с) Гарри Стайлс.
Как много раз я думал о мирах, которые, возможно, существуют за границей нашей Вселенной. Какого там жить людям, зная о том, что никто им не желает сладких снов перед сном. Какого им любить и верить в жизнь за границей их могущественной Вселенной. Иногда мне кажется, что после того дня слишком много начал думать не о том, о чём должен. Начал придумывать какие-то несуществующие миры для того, чтобы посмотреть на то, а как бы я вёл себя там. Я стал придумщиком, который не уверен в своих силах. Гаснет старый день и наступает новый, а я всё также думаю о чём-то своём. О чём-то нереальном. Эти мысли хоть как-то отвлекают меня от болезни, которая завладела мной и пробралась в мою душу. Мне не хочется говорить о боли и том огне, который пылает в грудной клетке, но мне приходится это делать. Без этого я снова разрушусь на миллион маленьких и острых кусочков. Тяжело выдыхаю и подъезжаю к небольшому шкафчику, возле которого спокойно стоит гитара. Осторожно дотягиваюсь до неё и беру в руки, прижимая к груди. Помню, как красиво я играл на ней, поя песни о какой-то бесконечности и горькой любви, которую даже не испытывал. Воспоминания крутятся в моей голове, и это не даёт мне покоя. Слишком они прекрасные, чтобы видеть их прямо здесь и сейчас. Мир был прекрасным до того момента, а я этого не замечал, вечно споря и вздыхая, когда со мной не соглашались. Наше прошлое не идеально, и моё не исключение. После того вечера, когда я и Стюарт сидели возле наших с сестрой качелей и разговаривали, то я начал думать о реальности моего выздоровления. Для меня это безумно глупо верить её словам и думать о том, что она меня понимает, но в тот момент почему-то я так подумал. Мне не хочется, чтобы качели моей сестры, единственное, что не изменилось, продали каким-нибудь жутким людям. Например, какому-нибудь мужчине в тёмных очках, у которого есть ребёнок, который будет марать наши качели и небрежно к ним относится. Это моя собственность. Наша с сестрой и я не допущу, чтобы они продали мои воспоминания. Всё это слишком глупо, и это удивляет меня. — Ты снова взял в руки гитару? — неожиданно слышу я приятный мужской голос и оборачиваюсь, украдкой улыбаясь. Это Лиам. Тот парень, которому я сказал не приходить в этот дом, чтобы не напоминать мне о тех днях, которых не вернуть. Пейн, который всегда верит в лучшее и говорит о чём-то приятном, если тебе грустно. Но сейчас всё не так, и он не может вернуть мне веру в хорошее и в лучшую жизнь, как он делал раньше. Казалось, что этот парень всегда будет всё тем же для меня, но жизнь меняется и люди, по-своему, тоже. Я вздыхаю и отворачиваюсь, пальцами трогая третью струну. Слышу звук и снова улыбаюсь, вспоминая, как летними тёплыми вечерами мы сидели на заднем дворе, играя какие-то глупые песни. Вздыхая и снова принимаясь за всё новые и новые песни, исполняя их перед своими друзьями и родными. Раньше я любил такие вечера, а сейчас всё это приносит мне только боль. Будто тысячу иголок пронизывают твоё сердце, сообщая тебе о том, что ты ещё можешь чувствовать и жить. Но вопрос в том, а хочешь ли ты этого сам? — Эй, Гарри, — подойдя ко мне и дотронувшись до моего плеча, тихо говорит он. — Хочешь, споём старые песни как в те времена? — Как в те времена, — повторяю я, подняв на него взгляд. — Знаешь, — снова говорит парень, присев на корточки возле меня, — мы можем думать и говорить о прошлом, как о каком-то прекрасном времени, но оно навсегда останется с нами. Наши воспоминания, эмоции — это всё часть нас, часть нашего сердца, которое вырвать нельзя. Ты не изменился, ты всё тот же Гарри. Наш Гарри. — Меня всегда удивляли твои ответы не по теме, Лиам, — улыбаясь, отвечаю я, посмотрев в его карие глаза. — Будто ты всегда защищаешь других от неприятных им тем. Но вот сам... Огораживая и защищая других, ты сам же страдаешь, чувствуя их боль и переживания. Я не хочу, чтобы ты фильтровал мою боль, понимаешь? Он опускает взгляд вниз и осторожно дотрагивается до струн гитары, тяня одну за другой. На его губах исчезает улыбка, и это меня немного огорчает. Мне не хочется, чтобы он грустил, думая, что я привык к грусти вокруг себя. Просто на данный момент я нахожусь в куполе, через который не просачивается любовь и счастье. С каждым новым днём я теряюсь, путаюсь в самом же себе, и это меня убивает. Правильный путь я найти не могу. Все они извилистые, сложные и в конечном итоге приведут меня к тупику, откуда мне не выйти. Я выдыхаю и начинаю тихонько играть на гитаре, вспоминая те старые песни. Вспоминая те ночи и разговоры о вечности, которые тогда не казались такими глупыми. Всё своё время мы тратили на болтовню вместо того, чтобы просто насладиться друг другом, почувствовать жизнь. Но разве разговоры — это не часть нашей маленькой жизни? Моя сестра всегда говорила о том, что всё, что мы делаем, является маленьким пунктиком в списке вещей, которые мы должны сделать перед смертью. Видимо её список оказался более реальным, чем мой. Она всё сделала и выполнила, а потом ушла, оставив меня со своей болью. — Зачем ты пришёл? — перестав играть, тихо спрашиваю я, не посмотрев ему в глаза. — Я же просил тебя уйти и не возвращаться. — Я не могу просто взять и уйти, Гарри. — Все люди могут, а ты нет. Неужели это такой парадокс? — Не знаю, — тихо усмехается он, — но я не смогу уйти, даже если ты меня попросишь сотню раз потому, что с тобой меня связывает слишком многое, чтобы просто взять и исчезнуть. У нас общие тайны, мечты, о которых ты даже не подозреваешь. — Мне кажется, что ты просто врёшь. — Я не умею врать, ты сам это говорил, ведь так? — Так, — слегка улыбнувшись, отвечаю я. — Когда врёшь, то у тебя краснеет кончик носа. — Ну и вот, — смеётся парень, — разве сейчас у меня красный нос? А, мистер Стайлс? — Нет, не красный, Лиам. Брюнет улыбается и проводит пальцем по струнам, пытаясь что-то сыграть, но у него не получается. Он прикусывает нижнюю губу и поднимается на ноги, смотря на меня сверху вниз. Этот парень вызывает у меня странные чувства, он будто раз за разом возвращает меня в прекрасное прошлое, напоминая счастливые моменты из той жизни, где я был собой. Такие же чувства у меня вызывает и мисс Стюарт, которая совершенно не знает меня. Которая просто пытается быть рядом, но вместе с этим понимает меня. Везде я нахожу парадоксы, и это очень странно. Мои мысли не дают мне покоя, и я скоро умру, постоянно прокручивая их в своей голове. Как бы мне хотелось всё это забыть и попробовать жить, не оглядываясь назад и не произнося в пустоту слова о любви. Заснуть и проснуться в какой-нибудь параллельной Вселенной — моё самое большое желание. Но как говорится в одной книге, которую когда-то цитировала Лили: «Мир не фабрика по исполнению желаний». Мир не любит нас. Он нас не жалеет. И видимо мои желания — это простой мусор, которые он выкидывает в небеса, думая, что так будет лучше. А, может, так действительно будет лучше?***
Я быстро открываю глаза, чувствуя, как мурашки пробегают по всему телу, заставляя подняться. Неумело тянусь вперёд и принимаю сидячее положение, держась за кроя кровати, чтобы не упасть на пол. Оборачиваюсь по сторонам и снова слышу громкие крики, из-за которых я не могу спать. Страх завладевает мной, и мне самому хочется кричать, слыша всё это, но пытаюсь держаться, чтобы не разбудить остальных. Скорее всего, это не крики, а чей-то громкий плач, который сводит с ума. Плач чей-то раненной и покалеченной души. Неловко тянусь к инвалидному креслу и еле как усаживаюсь на него, чуть не упав. По-прежнему слышу чей-то плач и сжимаю зубы, чувствуя всю ту же боль в ногах. Это просто невыносимо, что об этом хочется просто орать, плача и наплевав на всех. Эта боль сидит внутри меня, и мне никак с ней не справится. Это стало уже частью меня, что невыносимо осознавать. Хочется закрыться в своей комнате и просто умереть, не думая ни о каких последствиях. Но, если я хочу быть настоящим человеком, то мне надо бороться, игнорируя эту боль. Но, увы, я не могу игнорировать боль других. Быстро разворачиваюсь к двери и выезжаю из комнаты, направляясь вперёд. Плач словно застрял в моей голове, и я уже не знаю: было ли это во сне или происходит прямо здесь и сейчас. Всё во мне медленно сжимается, и мне кажется, что я будто знаком с этой болью. Будто она моя. Будто это я кричу и плачу женским голосом, неразборчиво говоря чьё-то имя. Я медленно еду по коридору, думая о том, что это просто моё больное воображение, но нет. Подъезжая к комнате Лили Стюарт, я слышу уже не такой громкий плач и слова, которые я могу разобрать. Джи, прости меня. — Всё хорошо? — думая о том, что она не спит, спрашиваю я, подъезжая к её кровати. Девушка, свернувшись калачиком, лежит на кровати, закрыв глаза. Её руки прижаты к груди, а ноги упираются в стенку. Её глаза закрыты, что не даёт мне насладиться их бездонно голубым цветом. Я еле слышно вздыхаю и осторожно дотрагиваюсь рукой до её лба, слыша всё те же слова: «Джи, прости меня». Чувствую, как к горлу подходит комок и мне становится сложно дышать. Глаза на мокром месте, но я держусь для того, чтобы не заплакать вместе с ней. Она во сне, а я наяву. Боль добралась и до её сердца, и я постоянно думаю, что это моя вина. Левой рукой осторожно дотрагиваюсь до её руки, видя там свежие раны, которые не успели ещё затянуться. Наша боль не одинаковая, но с каждым днём я в этом всё больше и больше путаюсь. Она плачет по-настоящему, на взрыв, не жалея не себя и не той ночи, которая завладела её сознанием. Мне больно смотреть на девушку и на то, как медленно во сне рушится её сознание. — Всё хорошо, — тихо, уже без вопроса говорю я, гладя её по макушки. — Нет, — сквозь сон, плача, будто отвечает она. — Наш мир разрушился. — С чего ты это взяла? — Я разрушила, — сопя, достаточно тихо говорит девушка. — Я разрушила наш мир. Слёзы выступают на моих глазах, и я опускаю голову вниз, понимая, что держать в себе это невыносимо. Я разрушил себя, и вместе с этим разрушаю ни в чём неповинных людей, у которых в груди бьётся прекрасное сердце. Шмыгаю носом и сжимаю её руку, продолжая поглаживать голову девушки. Она не успокаивается и всё сильнее и сильнее кричит чьё-то имя, которое я могу разобрать с большим трудом. Но это не важно, потому что именно сейчас я нахожусь с ней. С её болью, которая так же, как и моя обжигает лёгкие. — Я разрушила! — намного сильнее кричит она, дёргая руками и ногами. — Я разрушила тебя! — Нет, — плача, отвечаю я, пытаясь её успокоить во сне. — Нет, твоей вины здесь нет. — Моя вина! — плача и сильно крича, говорит девушка. — Только моя! Моя вина! Моя! Она сильнее дергает ногами, и у меня уже не получается её успокаивать. Слёзы щиплют нижние веки, и из меня вырывается громкий крик, который разрывает лёгкие на части. Чувствую боль и не могу с ней справиться, уж слишком длинные и сильные корни она во мне развила. Девушка ещё сильнее кричит и быстро открывает глаза, размахивая руками в разные стороны. Я пытаюсь сквозь слёзы посмотреть на неё и вижу, как она начинает ещё сильнее плакать, закрывая лицо руками. — Не вини себя, — дрожащим голосом говорю я, шмыгая носом. — Никогда не бывает такого, что виноват кто-то один. Девушка открывает мне лицо и на минуту замирает, пристально смотря на меня. Кажется, что её слёзы высыхают, и на лице появляется улыбка, но мне только кажется. Лили прикрывает рот ладонью и снова начинает плакать, пытаясь сдержать в себе весь тот порыв, который издевается над её сердцем. Я опускаю голову вниз и разворачиваюсь налево, направляясь к комнатной двери. Мне хочется сказать что-то приятное, но я не в силах этого сделать. Это слишком трудно. — Пусть всё это будет нашим общим сном, — неожиданно и довольно тихо говорит она. — Хорошо? — Хорошо, Лили Стюарт. И эта боль, сидевшая внутри меня, вдруг начала приобретать всё большие масштабы, завладевая нашими сердцами.