Великолепная пятерка

(От первого лица) Драко Малфой. Когда я пришел к директору и все рассказал, опустив подробности о том, что держали меня, так сказать, в плену, он согласился в следующий раз отказать отцу. Постепенно моя эйфория от побега сменилась волнением. Я начал волноваться за нее, начал волноваться за ребят, вдруг… Ладно, кого я обманываю, за ними следят с августа, и их не так-то просто поймать. Отец еще обмолвился что они, похоже? побывали в нашем поместье. Если они и оттуда выбрались… Волноваться за них не стоит. Но вот она… Она ведь такая хрупкая. Все каникулы я себе места не находил. Я в который раз пожалел, что обстоятельства были такими, что мы даже не смогли расстаться друзьями. Даже если бы мы просто общались, то Пожирателей было бы не так просто убедить, что у меня нет к ней теплых чувств. Сейчас я беспокоился, что отец тоже мог просто солгать мне так же, как и я ему. Он мог притвориться, что поверил, будто я не люблю ее. А если поверил, то это доказывало то, что он меня совсем не знает. Неужели он не заметил, в каком состоянии я нахожусь? В школе ко мне все привыкли, но тогда, перед Рождеством в Хогсмиде на меня косились незнакомые волшебники. А когда я только вернулся от отца, я подошел к зеркалу, чтобы посмотреть, на кого же я был похож. Ну, во-первых, простуда не прошла бесследно. Кожа моя была бледной, как и всегда, но веки и нос были чуть красноватыми. За несколько дней моего «плена» у меня отросла щетина. Волосы за мои «туманные» месяцы, как я уже говорил, отросли до плеч. За время своей такой короткой, но изматывающей болезни я похудел. Что и не удивительно, ведь я ничего не ел несколько дней, а еда, которую приносил Блейз, не была едой из Хогвартса. Щеки впали сильнее, чем раньше, тени под глазами вроде не изменились. В общем, тогда я был похож на очень голодного любителя походов, и песней под гитару у костра. Сейчас, к концу каникул, я уже более-менее потолстел. Щеки больше не были впалыми, нос и веки стали такими же бледными, как и остальная кожа. Я опять состриг волосы сзади. Старался сделать это ровно, но сомневаюсь, что получилось. Спереди я тоже постарался их укоротить, получилось так себе, но я хотя бы видел, где стричь. Как оказалось, я привык к длинным волосам, поэтому сейчас они были снова чуть выше подбородка и чуть ниже ушей. Как в январе. Я побрился, и стал выглядеть снова на семнадцать, а не на двадцать пять, как раньше. Когда убегал из Малфой-Менора, а Панси стреляла в меня заклинаниями невпопад, я частенько цеплялся за деревья. В основном руками, где царапины уже почти сошли на нет. Но один раз не успел пригнуться, и острая ветка прошлась по щеке. Теперь на скуле была короткая, сантиметра два, тонкая, но глубокая царапина. К мадам Помфри я, опять же, не пошел. И вообще, кто знает, может, в том списке вывешивают и простых посетителей, а не только тех, кто находится в Больничном крыле, и она могла увидеть мое имя и опять разволноваться. Тем более это была просто царапина, я сам был в состоянии ее обработать, что я, собственно, и сделал. Сейчас она была темно-бордовой и видна издалека. Но скоро все должно было пройти, вот только я подозревал, что останется белый шрам. Но это не страшно. Не такая высокая цена за побег. Совсем даже маленькая. Сегодня вечером должны были приехать ученики с каникул. Поэтому я, как и в конце Рождественских каникул, пришел на ужин и внимательно смотрел на двери в Большой зал, стремясь разглядеть копну рыжих волос. Какого же было мое облегчение, когда я ее увидел! Я присмотрелся повнимательнее, нет, никаких царапин и синяков, она была такой же, как и перед отъездом. Только сегодня была одна странность. Она села не спиной ко мне, а лицом. Кстати, я еще ни разу не заметил, чтобы она на меня посмотрела за все время нашего расставания. Может она и делала это, когда я не замечал. Я не знал, заметила ли она меня в библиотеке, потому что каждый раз нас разделял стеллаж книг. Но, кто знает, может она тоже за мной тайком наблюдала все это время. Кстати, когда я ломал голову о том, как связаться с ребятами, ко мне прилетел патронус Поттера. И знаете что, она написала им письмо! Она, наконец-то, вышла на связь. Про меня там ничего не было, но зато теперь я мог не отвечать. Потому что мои письма Пожиратели перехватят, в этом я был уверен. Поттер и сам сказал им не писать, потому что, как они сказали, мои письма точно будут перехватывать теперь. Уж откуда они это узнали, ума не приложу. Во всяком случае, я смогу с ними связаться, только если снова буду способен вызвать патронуса, а это пока не получалось. У нее, судя по всему, тоже. Но патронус Поттера сказал, что ее письмо не было каким-то особо грустным. Значит, у нее все нормально. Так как она села ко мне лицом, то я уже не мог, как раньше, беспрепятственно ее рассматривать со спины. Пусть нас разделяли целых два стола с учениками, но я все равно отчетливо видел ее лицо, а значит, и она мое. Я уставился в тарелку и принялся за ужин, когда заметил на себе пристальный взгляд. Неужели?.. Стоило рискнуть. Забини сегодня, кстати, не было, как и Кребба, Гойла и Панси. В общем, никто за мной из слизеринцев следить не будет. Я быстро бросил взгляд за стол гриффиндорцев, и уже не смог его отвести. Потому что я увидел ее глаза, смотрящие прямо на меня. Впервые за последние месяцы мы смотрели прямо друг другу в глаза. Сейчас в этом зале не было никого, кроме нас. В ее глазах было столько любви и боли! Наверное, столько же, сколько и в моих. Но в ее глазах был еще и испуг. Наверное, я нахмурил брови, потому что она приложила руку к своей щеке, в том месте, где у меня была царапина. Я едва заметно покачал головой, давая понять, что ничего серьезного не случилось. Уголок ее губ едва заметно дернулся вверх, будто она пыталась улыбнуться. Я криво улыбнулся ей в ответ, и ее улыбка стала шире. Как же приятно было это видеть. Когда я подумал о том, сколько еще придется терпеть одиночество, улыбка сошла с моего лица. Она тоже перестала улыбаться. Сколько еще? Когда они найдут все крестражи? Может, они не справятся к концу весны, или даже осени. Может, пройдет еще год? Я этого просто не выдержу. Мы с минуту смотрели друг на друга, полными боли глазами, а потом кто-то потряс ее за плечо. Я не мог видеть, кто это, потому что полностью тонул в ее глазах, в ее прекрасных карих глазах, цвета карамели. Но я понимал, что мы не можем смотреть друг на друга вечно (а так хотелось!), поэтому я едва заметно кивнул. Она кивнула в ответ, и отвернулась. Я набрал в грудь побольше воздуха и медленно выдохнул, потому что понял, что все это время почти не дышал. Мешочек с осколками больно сжался, а в животе разлилась новая волна пустоты, когда она отвернулась. Этот кивок был еще одним расставанием. После этого мы не осмелились смотреть друг на друга. *** В ту ночь мне никак не удавалось заснуть. Я все думал о ее глазах, о том, сколько еще нам придется терпеть это одиночество. Но зато теперь в одном я был уверен точно. Она меня простила. Уже простила. Если это закончится, мы точно будем вместе. Странно, но я никогда не задумывался, сколько пройдет времени, прежде чем они найдут крестражи. Мне кажется, никто из нас об этом не задумывался. Я почему-то полагал, что все закончится в этом году. Но ведь мы не знали, долго им еще придется искать или нет, потому что в целях безопасности общались только на нейтральные темы. Ну, относительно нейтральные. В общем те, которые не заинтересуют Пожирателей. И сейчас я был очень благодарен нашей удаче, потому что письмо, где сказано о нашем расставании никто не перехватил. Ведь из него легко понять, что я люблю ее. Так вот, сколько же еще пройдет времени, прежде чем Волдеморт будет побежден? В Поттере я на этот счет не сомневался, просто, сколько времени понадобится? А что если это произойдет через год? Что я вообще буду делать, как я буду ее защищать, если закончу школу? Где я буду учиться дальше? С моей фамилией в мракоборцы меня точно не возьмут. Но, в принципе, можно пойти на врача. Мне это всегда нравилось и я понимал, что к чему. Но только что будет с ней? Ведь не все дети Пожирателей моего возраста. Уйдем мы, придут другие. Как же мне ее защитить? В общем, я всеми силами теперь надеялся не на то, чтобы она меня простила, а на то, чтобы ребята справились как можно раньше, потому что ЕЩЕ столько же я просто не выдержу. С одной стороны я даже был благодарен Пожирателям за то, что пил это зелье, потому что я выпал из времени. Если в начале, тогда в ноябре, я тоже не замечал времени, но благодаря той сильнейшей боли, с которой я тогда еще не научился жить, я замечал каждый проходящий день, помнится, даже считал их. А теперь, когда я понимал эту боль и пустоту, когда мог с ними совладать и научился по возможности не обращать внимания, теперь я мог выпасть из времени. Не знаю, сдержал бы я себя, если бы эти три(?) месяца принимал и осознавал свое одиночество. Не знаю, мне кажется, проведи я еще три месяца без нее, я просто сойду с ума. Я стал сильнее, но все равно было тяжело каждый день просыпаться и понимать, что ее нет рядом. И что ее не будет рядом ни завтра, ни после завтра. Что я не подмигну ей за завтраком, не помогу ей сделать уроки. Что… Ох, вы не представляете, как это тяжело. Разбитое сердце не склеишь, и это я сейчас понимал прекрасно. Только она могла исправить ситуацию, и она сделает это. Но как скоро? Я думал, не выпить ли мне успокаивающего зелья, потому что за ужином мешочек чуть не треснул. А пустота в животе, взорвавшаяся новой волной, пугала. Вдруг я переоценил себя, и все такой же слабый? Нет, вряд ли. Если бы я был также слаб, как и раньше, то согнулся бы пополам там, в зале, ведь в ее глазах было столько боли. Я… Я просто представить себе не мог, как же ей плохо. Я понимал это, но не задумывался всерьез. Вначале я концентрировался на своей боли, потом на том, чтобы защитить ее, а потом просто выпал из времени. И ведь никогда не поймешь, насколько плохо человеку, пока не посмотришь ему в глаза. И еще я удивлялся тому, что я забыл обо всем, когда посмотрел в ее глаза. Я ни на секунду не забывал, насколько они прекрасны, но… Черт возьми, я даже забыл, как дышать в тот момент! Я даже не заметил боли, не заметил, что мешочек вот-вот треснет. Не знаю, выдержал бы я еще секунду, но мне кажется, что я бы даже не заметил, что осколки вылетели наружу, потому что я был полностью поглощен ею. И мы общались с ней взглядами, как будто и не было этих ужасных месяцев. Как будто все по-прежнему. Как будто потом мы встретимся в нашей старой аудитории или в библиотеке и проведем вечер вместе. Как будто завтра проснемся рядом и пойдем на завтрак. Но я прекрасно понимал, что этого не будет еще долго. И я прекрасно понимал, что мы больше не посмотрим друг другу в глаза, пока все не закончится. И от этого становилось только больнее.