Я звал друга, но никто не слышал голос мой, Я рванул сквозь стены, но никто не бросился за мной. Там внизу горел асфальт от сбитых с неба звёзд - Мне хотелось ветра, чтобы бил наотмашь и насквозь. Ария — Не хочешь — не верь мне
Глава 20
Накануне четвёртой гонки сезона в системе А-5, принадлежащей Альдебарану, компания Солар прислала в команду Три Сотни новые болиды. Все формальности были соблюдены, всё согласовали с комиссией Формулы-О в требуемом порядке, и болиды выпустили на трассу. Ходили слухи, что к проектированию болидов приложил руку Пак Чанёль, но наверняка никто ничего не знал. Вроде бы Солар купила у Чанёля что-то из его личных разработок, но — опять же — так утверждали слухи. Официально ни о чём подобном не заявляли ни Солар, ни сам Чанёль. Хань в это время тренировался под присмотром Чунмёна и летал на планету-столицу для встречи с семьёй. Вернулся он мрачным — поговорил с отцом. Отец выразил недовольство успехами Ханя и потребовал того же, чего всё время требовал Чунмён. Накануне четвёртой гонки сезона Ханю приснился кошмар, возможно, навеянный тем, что он увидел в ремонтном боксе Три Сотни. Он летел в болиде с перегревшимся движком, а потом движок взорвался. И Хань был в защитной капсуле совсем один. Кроме него там только бесновался огонь и лизал кожу, опаляя невыносимой болью. Он проснулся с хриплым криком, сел на кровати и закрыл лицо руками, размазывая по коже склизкие и холодные капли пота. Потом нашёл в себе силы подняться, добрести до ванной и постоять час под прохладными струями. Смывал с себя пот и тёр кожу так, словно надеялся смыть с себя воспоминания о сне и фантомных поцелуях огня. Но было по-прежнему жутко даже тогда, когда он вылез из душевой и замер перед зеркалом. Долго умывался ледяной водой и после смотрел на собственное отражение в зеркале. И не понимал. Всего лишь после одного несчастного сна он не испытывал ни малейшего желания садиться в болид. А Чонин не сон видел, а в самом деле горел в болиде. По-настоящему. Быть может, ему это снилось каждую ночь в течение двух лет, а то и снилось до сих пор. И Хань не представлял, где Чонин брал силы, чтобы вновь сесть в болид и выйти на трассу, если он до сих пор шарахался даже от крошечных искр. После всего вот этого... После одиночества, разбавленного ревущим пламенем — внутри защитной капсулы... Как Чонину удавалось?.. Раньше это просто казалось рядовым событием. Плохим, нежеланным. Но такое случалось на трассе. Хань помнил инструктаж и знал, что взрыв двигателя маловероятен в обычных условиях, но всё-таки возможен. Однако следовало пережить самому нечто подобное, чтобы понять, почему лишь единицы из гонщиков после такого возвращались на трассу. И Хань не испытывал уверенности, что смог бы вернуться сам, если бы с ним приключилось то же самое, что с Чонином. Ведь у Чонина движок рванул вовсе не из-за перегрева, а тогда, когда этого никто не ждал — сам Чонин в том числе. Ифань упоминал, что у Чонина есть в ногах вставки из прочного сплава... Хань как-то ведь застал Чонина и Бэкхёна в раздевалке, когда Бэкхён разминал Чонину ноги. А потом вот недавно в ремонтном боксе... И Чонин сам говорил, когда пришёл накануне сезона в Трансформер, что у него есть проблемы с ногами, но комиссия не обратила на это внимания из-за изменившегося управления. Ифань ещё шутил, что летать теперь можно вовсе без ног. Хотя чёрта с два скажешь, что у Чонина есть какие-то проблемы, если судить по тем ночам, что они провели вместе. Да и не только. Чонин никогда не брал дополнительное время на отдых и тренировался в том же режиме, что и остальные, а то и больше. Хань поспешно склонился над раковиной и плеснул в лицо холодной водой. Чтобы отрезвить себя. Потому что об этих чёртовых ночах с Чонином и о самом Чонине думать ему не следовало. Хотелось, но не следовало. В конце концов, Чонин из другого мира, где есть Император, законы Короны, знать, слуги, где у него нет даже права на повторный брак из-за его грёбаного высокого происхождения. Их с Ханем многое разделяло, а вот общего у них... кот наплакал. Вечером того же дня Хань вместе с Ифанем разбирал тренировочный полёт. Ифань безжалостно тыкал его носом в ошибки и косяки и нудно объяснял, что именно Хань делал не так. В противоположном конце общего ангара торчали Чонин и Чанёль и что-то оживлённо обсуждали, поочерёдно выдирая друг у друга из рук наладонник Чанёля. Ханю ни капельки не было интересно, но он невольно косился в их сторону. — Кончай пялиться, — строго велел Ифань, когда Хань вновь уставился на Чонина. — Будешь щёлкать клювом, опять поцелуешь его в корму. — Учитывая, как именно он способен гонять... не дотянусь, — огрызнулся Хань и повернул к себе монитор, где крутилась запись его тренировочного полёта. — Дотянешься, если будешь усердно тренироваться и набираться опыта. Он тоже далеко не сразу стал гонять так, как умеет сейчас. На одном таланте далеко не уедешь. Талант — это лишь росток. Если за ним не ухаживать, дерево не вырастет. — И потом вымахавшее дерево уже не спрячешь? — Хань не потрудился скрыть сарказм. — Чонин ничего не прятал. — Неужели? Ифань резко вскинул голову и устремил на Ханя прямой и тяжёлый взгляд, потом негромко полюбопытствовал: — Ты в самом деле считаешь, что Чонин в клинике только ожоги лечил аж целых два года? Хань открыл рот, но осёкся и уставился на собственные руки. — Правильно, подумай. Лишним не будет. — Но разве не два года нужно на восстановление после... такой аварии? — Ожоги лечат за месяц — максимум. Ноги — два месяца, хотя на полное восстановление в этом случае надо лет семь, но из клиники можно смыться и спустя два месяца. — Тогда почему два года? — А ты подумай. Для общего развития. Когда-то Чонин очень походил на тебя. Правда, ему тогда было всего восемнадцать. И на него давили точно так же, как Чунмён давит на тебя сейчас. И Чонин боялся проигрывать. Ему потребовалось два года, чтобы преодолеть это. Страх не ушёл, но Чонин научился с ним управляться и избавился от зависимости от этого страха. Тебе придётся сделать то же самое, если ты хочешь побеждать и стать чемпионом. По-настоящему. Как Чонин сейчас. Чонин два года побеждал из страха проиграть и пять лет — по иной причине. И первые два года он считает потерянными, фальшивыми. Почему? Подумай сам. Думать вообще очень полезно. Для всех. Для тебя — в том числе. — Я тебе просто не нравлюсь, — буркнул Хань и отодвинул монитор, чтобы посмотреть Ифаню в лицо. — Не нравишься, но это не имеет значения на трассе. — Я тебе не нравлюсь, потому что нарушил правило «никакого секса внутри команды»? — В том числе. — Или я тебе не нравлюсь, потому что этот секс был именно с Чонином? Из-за Шуня? — Шунь не имеет к этому никакого отношения. Но ты прав в первой части. Меньше всего я хочу видеть тебя рядом с Чонином. — Почему? — Хань сверлил Ифаня упрямым взглядом. — Потому что ты понятия не имеешь, с чем именно столкнулся. И не ценишь это. И способен сделать лишь хуже, а не лучше. Меньше всего Чонину сейчас нужны проблемы с тобой. Ему сейчас покой нужен и здравый рассудок. — Ты с такой лёгкостью решаешь всё за других... Но ты тоже знаешь далеко не всё. — О Чонине я точно знаю больше твоего, так что заткнись и не вякай. Сосредоточься на тренировках и гонке. И не вздумай лезть к нему. Хань твёрдо сжал губы и мысленно послал Ифаня к чёрту. Вот ещё! А потом Хань сделал именно то, от чего его Ифань предостерегал — полез к Чонину. Не собирался, вроде бы, но запрет Ифаня стал последней каплей. Хань сунулся в ремонтный бокс Три Сотни, прикрыл за собой дверь и замер в ожидании. Чонин лежал в углу, вытянувшись на ремонтной платформе, возился с чертежами и делал какие-то пометки в блокноте. Закончив с пометками, он вскинул голову. Лёгкое удивление на смуглом лице быстро сменилось невозмутимостью. — Поговорить хотел, — буркнул Хань и сунул руки в карманы, лишь бы куда-нибудь их деть. Чтоб не мешали и не тянулись к Чонину. — О чём? — Чонин убрал чертежи, сунул блокнот в задний карман потёртых кожаных брюк и поднялся на ноги. — Если помнишь, мы делали ставки на Саргас. Чонин присел на край стола, на миг закусил губу, после — слабо улыбнулся. — Тебя это беспокоит? Напрасно. Можешь расслабиться и забыть о ставках. — Я не понимаю. Зачем тогда ты вообще сделал эту ставку? Или в Империи принято относиться к людям так, словно они вещи? Чонин скрестил руки на груди и с демонстративным удивлением вскинул брови. — А я хоть когда-нибудь относился к тебе так, словно ты вещь? — Он изобразил задумчивость и пожал плечами. — Прости, что-то никак не могу вспомнить ничего подобного. Или ты всерьёз считаешь, что победа в гонке может дать мне хоть какое-то право на тебя? — Но ведь ты сделал это не просто так, а зачем-то, правильно? Я хочу знать — зачем. — Это был... вопрос, — тихо отозвался Чонин, опёрся ладонями о столешницу и сосредоточенно скрестил ноги в лодыжках, покрутил левой ступнёй и вздохнул. — Просто вопрос, ответ на который я так и не узнал. — Какой ещё вопрос? — Хань сердито смотрел на Чонина и не знал, что ему сделать такое, чтобы Чонин перестал говорить загадками и ускользать от него. — Уже неважно, раз ты ничего не понял. Если не понял, значит, не думал об этом. А если не думал, то тебе это не нужно. В конце концов, отсутствие ответа на вопрос тоже в некотором роде есть ответ. Не тот, что я хотел бы получить, но всё же. — Что за чушь ты сейчас несёшь? — Хань всё-таки не выдержал и возмутился. Вместо того чтобы прояснить ситуацию, Чонин старательно запутывал всё ещё больше. — Не вижу смысла говорить об этом, если тебе это кажется чушью, — устало отозвался Чонин. — Дверь у тебя за спиной. Просто уходи и спи спокойно. Считай, что ставок никогда не было. — Замечательно, тогда, быть может, ты задашь свой дурацкий вопрос нормально? Чонин долго смотрел на него, потом медленно покачал головой. — Не смог спросить нормально тогда, сейчас — не смогу тем более. Да и какая теперь разница? Ты прав, теперь это не больше, чем просто чушь. Невыносимо просто! Хань умирал от желания придушить твердолобую скотину. Взять и придушить к чёртям! Хотя, пожалуй, он понял, о чём именно пытался спросить Чонин довольно дурацким способом. Способ выглядел не таким уж и дурацким в свете чониновской гордыни. Но к соображениям Ханя примешивалась и изрядная доля неуверенности: он с трудом вообще верил, что Чонин мог задать подобный вопрос, да и зачем ему лишняя морока, если они и так... Не ко времени вспомнились слова Ифаня, что одними объяснениями гонку не выиграть. Поэтому Хань сжал волю в кулак, подошёл к Чонину, поколебался немного в паре шагов от него, потом приблизился вплотную и поднял руки, чтобы провести кончиками пальцев по смуглому лицу. Попытку Чонина его отстранить он проигнорировал и прижался губами к красиво очерченным полным губам. Надолго. — Этот ответ тебе нравится больше? — прикрыв глаза, шепнул Хань после поцелуя и слегка «поплыл», когда почувствовал прикосновение горячих ладоней к пояснице. — Я быстро соображаю, но не умею разгадывать шарады в доли секунды. Проще спрашивать прямо. — Смотря кому. Но я не думаю, что сейчас всё это уместно. В свете сложившейся ситуации. — Мне не хочется думать ни о чём. Прямо сейчас. — Ложь, конечно. Ханю хотелось думать. О губах Чонина, например, о его руках на податливом теле, об их близости и о том, что эта близость могла стать более совершенной. По обоюдному желанию. Через десять минут они ввалились в номер Чонина, захлопнули дверь и занялись поисками кровати. В теории, потому что на практике оказались слишком заняты друг другом. Врезались в столик и свалили на ковёр вазу с яблоками, потом Хань умудрился наступить на крупное яблоко и навернуться. Кровать они всё-таки нашли, добравшись до неё ползком. Чонин закинул Ханя на эту самую кровать. Пока возился с брюками Ханя, тревожил кожу на животе неровным дыханием и быстрыми прикосновениями губ. Хань запустил пальцы в его тёмные волосы. Томно выгибался и старательно глотал стоны, потому что стенки были непозволительно тонкими. Мало ли... Хотя неважно, если их услышат. — Всякий раз, когда следует поставить точку, вместо этого, — пробормотал Чонин и провёл пальцами по бедру Ханя, — мы старательно нарушаем правила. — Продолжай нарушать. Мне нравится, — слабым голосом отозвался Хань и накрыл ладонь Чонина на своём бедре собственной ладонью. — Пока мы здесь. Но когда мы окажемся на трассе, ты будешь думать иначе... — Чонин забрался на кровать, стянул с Ханя остатки одежды и склонился над ним, вжимая собой в матрас. Хань глухо застонал: узкие бёдра Чонина, обтянутые старыми кожаными брюками, тёрлись о его обнажённые бёдра, и это было просто невыносимо сексуально. Трение раздражало кожу и обостряло чувствительность до предела — мыслимого и немыслимого. Хань оплёл шею Чонина руками и притянул к себе сильнее, чтобы забраться пальцами под тонкую ткань тёмной кофты и провести подушечками по гладкой смуглой коже, спрятанной от его глаз доспехами из одежды, всё ещё остававшейся на Чонине. После долгого поцелуя перевёл дух и шепнул: — Хочу побыть сверху. Чонин хмыкнул, но скатился с него и вытянулся на матрасе. Улёгся на спину, закинул руки за голову и сладко потянулся. Хань тут же вцепился в пояс кожаных брюк, повозился с молнией и провёл пальцами по напряжённому члену, повторяя рисунок из заметно проступивших вен, потрогал головку, наклонился и обвёл её кончиком языка, вскинул голову и довольно отметил прикрытые глаза Чонина и слабую улыбку на выразительных губах, чуть припухших от недавних поцелуев. Хань перекинул ногу через узкие бёдра Чонина, сел на него, поёрзал с умыслом, сдвинулся немного, чтобы задрать кофту Чонина, потянуть вверх и опутать ею смуглые запястья. Чонин смотрел на него с удивительной безмятежностью и позволял связывать себя кофтой и ею же приматывать руки к изголовью кровати. — Хочу, чтобы ты побыл немного у меня в плену, — выдохнул ему в губы Хань. — Угу, тогда ты паршиво меня связал. Освободиться и сбежать ничего не стоит. Хань легонько сжал ладонями смуглую шею, чтобы согнать с губ Чонина насмешливую улыбку. — Неважно, потому что ты явно не собираешься сбегать. — Пока что. Но если ты плохо позаботишься о моём удовольствии — сбегу непременно. — Чонин неожиданно запрокинул голову, продемонстрировав Ханю отчётливо проступившие гибкие мышцы, безупречные линии, изумительную ямочку меж ключицами и сами ключицы. Устоять было невозможно, да Хань и не собирался — припал губами к этому совершенству, целуя и проводя языком по тёмной коже, поглаживая пальцами и повторяя самыми кончиками каждую чёрточку. Надолго, правда, Ханя не хватило. Он хотел большего, потому уверенно провёл рукой по груди Чонина, животу — до расстёгнутых брюк, чтобы вновь почувствовать в ладони горячую твёрдость, а после опуститься на неё, впуская в себя и замирая от чувства целостности, раскрашенного во все цвета удовольствия. Прижав ладони к животу Чонина, он сидел на нём, плотно прижимался ягодицами к сильным бёдрам и едва дышал, опасаясь пока что двигаться. Казалось, что движение просто убьёт его, что этого будет слишком много, так много, сколько нельзя вынести за раз. — В отличие от тебя, я уж точно не мазохист, — хрипло позвал Чонин, — сделай что-нибудь, наконец, иначе... — Ш-ш-ш... — Хань надёжнее упёрся ладонями в живот Чонина и медленно приподнялся. Крепкий ствол почти выскользнул из него. Хань поспешно опустился и зажмурился. Горячее меж ягодиц, растянутые мышцы входа, сладкая наполненность... Он тихо ахнул, когда Чонин резко вскинул бёдра и сильным толчком заполнил его собой до отказа, заставив тем самым двигаться и двигаться, чтобы удовольствие было постоянным, ни на миг не ослабевало... Пожалуй, это в самом деле... слишком, но Ханю нравилось делать это вот так. Выбирать темп, глубину и частоту, водить пальцами по смуглому телу... словно... словно управлять болидом. Нравилось терять силы и падать, чтобы сильные руки его подхватывали и укладывали на простынях, чтобы гибкое горячее тело накрывало его, а движение внутри его тела становилось ещё более отчётливым и быстрым, чтобы его брали долго, но со вкусом, чтобы он метался под Чонином и хрипло шептал его имя, отдаваясь без остатка, сгорая вместе с Чонином и лишаясь всех сил разом. И засыпать после, будучи придавленным к влажным простыням приятной тяжестью... И уже неважно, что через несколько часов всё будет иначе, а затем им придётся соревноваться на трассе и сражаться за победу. — Всё равно выиграю... — едва слышно выдохнул Хань, блаженно прикрыв глаза. — Попробуй, — отозвался Чонин и коварно оставил метку на шее под ухом губами. Метка дарила сладость удовольствия и лёгкую боль одновременно. Чонин хотел приподняться и отодвинуться, но Хань крепче обхватил его руками. — Не нужно. Останься так... — Тебе будет неудобно. — Мне чертовски удобно, — возразил Хань и закусил губу, продолжая чувствовать себя наполненным Чонином и не желая лишаться этого ощущения ни на миг. Для надёжности ещё и ногами обхватил, чтобы Чонин не вздумал выйти из него и ускользнуть. Потому что Ханю хотелось проснуться вместе с Чонином, а не в одиночестве. Интересно было попробовать... Просто интересно, раз уж случай подвернулся. Прим. авт.: Пожалуйста, не надо в ПБ исправлять "о его" на "об его". В тексте всё правильно. Памятное многим со школы правило гласит: предлог «о» употребляется перед согласным, «об» - перед гласным. Между тем есть нюанс: речь идет не о буквах, а о звуках. Так, к примеру, буква Е в начале слова обозначает два звука: согласный [j] (близкий по произношению к «й») и гласный [э]. Аналогичным образом буква Ю в начале слова представляет собой сочетание звуков [j] и [у], буква Я - [j] и [а]. То есть перед буквами Е, Ю, Я употребляется предлог «о», так как следующее за ним слово начинается с согласного звука. Таким образом, правильно: о его достижениях, о еде, о юбилее, о Японии. зы: и если вы хотите показать в ПБ какой-то косяк, то, пожалуйста, щедро выделяйте всю фразу, иначе найти одну букву/слово/словосочетание в таком количестве текста немыслимо.