Больше нет любви, что многих держит на Земле. Надежды нет! Есть точка невозврата из мечты – Лететь на свет таинственной звезды… Ария — Точка невозврата
Глава 28
Пробуждение оказалось одним из самых приятных в жизни Ханя. Его разбудили долгим поцелуем, желанной тяжестью навалившегося сверху горячего тела и прикосновениями жадных ладоней. Он смахнул длинную чёлку со лба Чонина, томно улыбнулся влажными после поцелуя губами и потребовал новый поцелуй. Неважно, как долго они были в одной постели, Ханю всё равно не хватало этого. Всегда хотелось ещё больше, даже если сил не оставалось вовсе. — Сегодня... гонка... — с трудом прошептал Хань в перерывах между поцелуями. — Знаю. — Чонин накрыл их обоих одеялом с головой и припал губами к груди Ханя, злонамеренно играясь с чувствительными после бурной ночи сосками. Каждое касание губ, языка или пальцев как удар током, после которого по телу разливалась восхитительная слабость, заставлявшая мышцы покорно распускаться в ожидании новой порции удовольствия. Хань громко застонал — Чонин сжал пальцами набухшую вершинку соска и мучительно медленно потёр. — Через... полтора часа... сбор... — Успеем. Горячая ладонь прошлась по груди, животу и пробралась меж бёдер, чтобы раздвинуть ягодицы и коснуться тонкой кожи. Сосок опалило долгим выдохом, а потом в тело Ханя толкнулся палец, а вокруг соска сомкнулись губы — одновременно. Чонин посасывал и слегка покусывал напряжённую вершинку соска, пока уже два его пальца двигались внутри Ханя, заставляя того широко разводить ноги и прижиматься к Чонину всем телом. Потому что пальцы в их случае — это не вариант. — Ну же... — взмолился Хань, изнемогая от обострившегося, но до сих пор неутолённого желания. — Пожалуйста... — Попроси громче, — шепнул ему в шею Чонин и потёрся носом о кожу под ухом. — Тебе... это нравится?.. — Не представляешь, — жгучий поцелуй в припухшие после ночи губы, — ...как сильно. Когда шумишь от удовольствия, меня... это заводит... Хань не стал глушить громкий долгий стон. И потом слабо улыбался, когда Чонин брал его с низким рычанием. Заполучив в себя член Чонина, Хань наконец забыл о времени. В общем-то, он всегда забывал обо всём на свете, когда их с Чонином тела сливались в желании стать ещё ближе. Крепкий ствол внутри, жадные ладони и губы снаружи, жар, пот, вкус поцелуев и страсть на кончике языка — это всё, что нужно для полёта. Даже лучше, чем на трассе, потому что можно отпустить рассудок и позволить себе немного безумия. Или много. Хань под одеялом нашарил ладонями голову Чонина, коснулся твёрдых скул, подбородка и притянул к себе, чтобы осыпать влажную от пота кожу лёгкими поцелуями. — Ещё... — выдохнул в полные губы и тронул их кончиком языка. Руки Чонина скользнули по его бокам, опустились на бёдра, подхватили поудобнее, чтобы толчки стали быстрее, чаще. После ладони легли на ягодицы и сильнее раздвинули их, позволив и Чонину, и Ханю ощутить ещё острее трепет мышц, сжимавших член внутри тела Ханя. — Хочу... — Что? — Хочу тебя... Хань подавился вдохом, потому что его с силой вжали в матрас, а кожу меж ягодиц почти обожгло жаром от быстрых движений. — Больше... Чтобы потом... и ноги не держали... — Я думал... ты скромный... а ты тот ещё распутник... — Только с тобой, — признался Хань Чонину на ухо, припечатал ладони к заднице Чонина и резким рывком притянул его к себе, тут же застонав от глубокого и сильного толчка. — Хочу тебя всего себе... Всего тебя... внутри меня... чтобы... что... бы... чтобы... о-о-о!.. чтобы... чтобы я... был тобой полон... как бокал... вином... — Я запомню это... — тихо заметил Чонин, коснулся его губ почти невесомым поцелуем и принялся с силой вбиваться в покорное тело, жаждущее большего. Вновь наполнял Ханя собой и едва ли не ускользал, оставляя тень пустоты, чтобы прогнать её тут же новым сильным и резким толчком. Позволял чувствовать горячую твёрдость внутри, упиваться их близостью, окрашивающейся всё более яркими вспышками удовольствия. Удовольствие — до слёз, блестевших на кончиках ресниц, до чувственной дрожи всем телом, до сведённых сладкой судорогой пальцев на ногах и руках, до неукротимого желания раствориться в оргазме без следа, сгореть и опасть пеплом на смятые простыни... — Интересно, у нас когда-нибудь будет нормальный секс? — индифферентно поинтересовался Хань спустя полчаса. — А что не так с нашим сексом? — с искренним недоумением спросил Чонин, бесстыже развалившийся на Хане и всё ещё пытавшийся обуздать сбитое дыхание. Хань крепко обхватил его руками и ногами, продолжая чувствовать Чонина в себе. Это дарило необъяснимую умиротворённость. И уверенность в себе. — Бесполезно, — подытожил Хань. Хотя чёрт его знает... Может, у них с Чонином как раз и получался правильный секс? Это просто раньше у Ханя партнёры были не те, потому и секс выходил ровным и таким... спокойным, что ли? Как посмотреть. Может, в норме так и должно быть, чтобы от секса с ума сходили и напрочь теряли контроль? — Хочу тебя, — шепнул Хань, запустив пальцы в спутанные волосы Чонина. — Попозже, а то на гонку опоздаем. Вот позорище будет... — И Чонин без тени смущения вышел из Ханя, слетел с кровати, сгрёб Ханя вместе с одеялом в охапку и отволок в ванную. — Псих! — завопил сунутый под струи ледяной воды Хань. — Ты что творишь?! — Привожу тебя в чувство. И себя заодно. — Чонин бесстрашно шагнул под холодную воду и привлёк Ханя к себе вместе с намокшим одеялом. — Получше? — Угу... — Хань завозился в его объятиях, брезгливо отбросил влажное одеяло в сторону, обвил смуглую шею руками и припал к полным губам жадным поцелуем. Вот так было очень даже неплохо. Пусть и под холодной водой. — Всё равно хочу тебя... Чонин тихо засмеялся, развернул его к стене и провёл ладонью по ягодице, чтобы через секунду хлёстко ударить — без замаха, но сильно и больно. В сочетании с холодной водой... У Ханя встало сразу и мощно. — Успеем? — хрипло шепнул через плечо, чуть повернув голову, и захлебнулся собственным стоном, приник грудью к ледяным плиткам на стене... Тихо заскулил от контраста холода и жара от ладоней на бёдрах и прижавшейся к пульсирующему входу головки. Сам подался назад, насаживаясь на член, стремясь быть растянутым им и наполненным, вновь сходя с ума даже под холодным душем. Правда, скоро Чонин придавил его к стенке, зафиксировал на месте и принялся исступлённо двигаться, словно хотел впечатать в кафель собой, расплавить, остаться внутри навсегда. И не забывал при этом время от времени тяжело прикладывать руку к заднице Ханя, опаляя резкой и жгучей болью, непристойно сладкой, вызывающей ещё более мощный прилив возбуждения. У Ханя колени подгибались, а ноги грозили разъехаться в стороны, но руки Чонина на его бёдрах не позволяли Ханю ни упасть, ни ускользнуть — они позволяли Ханю лишь насаживаться на член или сами тянули назад и насаживали. Чонин в этот раз брал его несдержанно, с пылом, с откровенным восторгом, позволяя себе тихие хриплые стоны, жадное рычание собственника, чувствительные укусы и засосы-метки. И, наверное, он впервые не пытался скрыть собственное удовольствие даже в малом. А Хань впервые ощущал настолько сильное искреннее желание, объектом которого выступал он сам. Это было горячо и быстро, даже грубо. С залитой спермой кожей на пылавших от шлепков ягодицах, метками по плечам, спине и шее, синяками от пальцев на бёдрах — под шум льющейся на них сверху воды... Но всё равно мало. Из ванной они выбрались через двадцать минут разгорячёнными и бодрыми. Осталось за четверть часа добраться до общего ангара и разбежаться по командам. — Как я выгляжу? — тихо спросил Хань перед расставанием, бросил ладонь Чонину на затылок, заставил наклонить голову, чтобы можно было коснуться его губ губами собственными. — Ты выглядишь полностью моим, — сверкнул улыбкой после поцелуя Чонин. — Лучше и быть не может. — Да я тебя... Хань умолк, отдавшись поцелую весь. Увлечённо ловил кончик языка Чонина у себя во рту, таял, словно снежинка зимой на горячей щеке, и не хотел отпускать Чонина. Совсем. Если вот это означало «быть любимым», когда кольцом вокруг сильные и надёжные руки, телу тепло и сладко, а на душе — покой с желанием пополам, и сердце так упоительно замирает, чтобы после сорваться в бешеный перестук, когда так ненавязчиво кружится голова и хочется мягко проваливаться в бездонную пустоту, падать вниз, но знать, что никогда до дна не достать... — ...тогда я хочу, чтобы ты любил меня всегда, — безотчётно продолжил мысль вслух Хань. И замер, настороженно вглядываясь в резкие черты лица Чонина. — Даже если это будет всё, что я могу тебе предложить? Хань кивнул без раздумий. Всё к чёрту, в самом деле. То, что было между ними с самого начала, нельзя назвать просто сексом. Это всегда было чем-то большим. В конце концов, чтобы заботиться об удовольствии партнёра, надо этого хотя бы хотеть, а не только удовлетворять желания собственные. И от близости с Чонином Хань всегда получал больше, чем ожидал. То, как Чонин к нему прикасался, как брал, как целовал или обнимал... это всегда оставалось особенным и не таким, как у других. — Я запомню это, — шепнул Чонин, пометил его губы новым быстрым поцелуем и рванул к ангару Три Сотни за миг до того, как из ремонтной Трансформер высунулся Ифань и наорал на Ханя. — Чего стоишь как усватанный?! Быстро переодеваться! Ты хоть спал вообще? Хань спал. Урывками. Когда лишался сил и не мог даже рукой пошевелить. Оправдать себя и Чонина он мог тем, что в одной постели они оказывались не так часто, как хотелось бы. А когда всё-таки в постель попадали вместе, то стремились наверстать упущенное. И ведь особых проблем не наблюдалось: тело Ханя по-прежнему остро реагировало на Чонина и было готово принять его всякий раз, как им того хотелось. Норма для омеги, но беты редко могли таким похвастать. Особенное ощущение, конечно. И новое. Хотя бы для Ханя — точно новое. Пока Хань переодевался, вертелся перед зеркалом и пытался оценить себя объективно и беспристрастно. Красивый, да, запоминающийся. Если не знать, что бета, то рядом с Чонином его легко принять за омегу. Полная противоположность Чонина, а Чонин — классический альфа. Всё, что было в Чонине резким и жёстким, в Хане было мягким и плавным. Хань даже кончиком пальца потрогал собственный нос. Короткий и аккуратный. И даже нет намёка на хищную горбинку, как у Чонина. Отец-омега всегда говорил Ханю, что по носу альфы можно легко вычислить его «оснастку». Длинный нос — длинный член, короткий нос — короткий член. Ну а если нос, как у Чонина, то член средней длины, зато толстый, что просто превосходно. Потому что толщина всегда важнее длины... Хань покраснел и встряхнулся, чтобы отогнать подобные мысли куда подальше, ведь секс — это не самое главное. Наверное. Зато приятный бонус к прочему. Хань огрёб от Ифаня за медлительность, добежал до болида и залез внутрь. Потом улыбался, как дурак, и трогал собственные губы, которые до сих пор горели и саднили от множества поцелуев. Хань даже не помнил, как добирался до стартовой линейки и занимал своё место, зато помнил, как Чонин выделывался после старта. Чонин после старта не полетел в ворота трассы, как прочие, а заложил мёртвую петлю, прошёлся винтом, подержал болид вертикальной свечкой и тогда лишь сунулся на трассу. — И что это было? — врубив межкомандный канал, поинтересовался Ифань мрачным голосом. — Кажется, он меня любит, — выдал нечто совершенно неожиданное Чонин. — Что? — Говорю, что он, кажется, меня любит. Представляешь? — Господи... Тут гонка вообще-то. Проснись и набери скорость хотя бы, влюблённый придурок. Выделываться будешь после финиша. — После финиша всегда успею, мне сейчас хочется. — Он так тебе и сказал, что любит? — Ага... Ну, то есть, нет. Он не говорил, но сказал, что хочет, чтобы я всегда его любил. Это одно и то же. — Да неужели? Твоя логика для меня загадочна. Он же сказал, что хочет, чтобы ты его любил, но не сказал, что он сам тебя любит. — Одно другому не мешает, но суть не в этом. Он хочет, чтобы я любил его, даже если не смогу заключить брак. Понимаешь? Это куда важнее всего прочего. Он меня любит, надо же... И Чонин пустил болид с вращением, но не по трассе, а на пару уровней вверх. У судей и комиссии там, небось, сердечные приступы послучались, как и у всех тех зрителей, что поставили на победу Чонина крупные суммы. — Уймись, слышишь? — Мне не хочется. Дай на ушах постоять. — Господи... Ребёнок, угомонись же ты! Потом постоишь на ушах. Для начала хотя бы закончи гонку, пусть и последним. — Почему последним? Я лечу. — Я вижу. Так вижу, что аж сердце кровью обливается. Твоя команда тебе это не простит. — А, точно, команда... Забыл связь с ними врубить. Теперь, наверное, и не стоит, а то столько гадостей наговорят. — Ну знаешь, они имеют право на это, учитывая твоё поведение с отягчающими. Соберись и вернись на трассу, я тебя умоляю. — Иногда ты слишком серьёзный. — Кто бы говорил... К тому же, с золотом он тебя ещё больше любить будет. — Да? — с сомнением уточнил Чонин. — Думаешь, это имеет значение? — Учитывая, что ты бывший чемпион, кумир и вообще знаменитость и его наставник... имеет. Ускоряйся уже, а то все скоро второй круг начнут, а ты ещё и не почесался. — Считай, что я дал им фору. Ради интересной гонки. К счастью, Чонин всё же вернулся на трассу и перешёл в свой обычный сумасшедше-скоростной режим. При таком подходе догнать остальных для него не являлось проблемой, как обходить всех гонщиков одного за другим. — Как будто крылья отрастил, — буркнул себе под нос Чунмён, отслеживая ход Чонина по трассе на мониторах. Ифань слабо улыбнулся, но промолчал. Природу происхождения этих «крыльев» он знал, но всё равно опасался, что и на этот раз крылья могли быть фальшивыми. Предать и причинить боль людям всегда легче и проще, чем поддержать и сделать что-то во благо другого. — Тао идёт отлично, как думаешь? Чунмён неохотно переключился на Тао и оценил, затем кивнул. — Ты говорил с ним? — Да нет, просто отработал прохождение нескольких похожих секций. Результат лучше того, что я ожидал. На тренировках он гонял хуже. — Он просто тебя боится. — Я бы не сказал. Скорее, просто нервничает в моём присутствии больше обычного. Если выхожу вместе с ним на трассу, то и вовсе... Ему другой тренер нужен. — Не нужен ему другой тренер, он просто восхищается твоими достижениями, вот и млеет, когда оказывается на трассе рядом с кумиром. — Чушь. Но даже если так, ему нужно это перебороть, иначе какой из него гонщик? — Люблю я тебя, — вздохнул Чунмён и проигнорировал слегка удивлённый взгляд Ифаня, но продолжил: — За твои непоколебимые принципы. Иногда удавить тебя из-за них охота, но, с другой стороны, благодаря им ты надёжен, как скала. Ты уже говорил всем, когда возвращаешься? — Нет ещё. — Ифань поморщился с лёгкой досадой. — К тому же, мы ведь по-любому договорились, что я остаюсь тут до конца этого сезона. Вот и ладно. К чему заставлять народ нервничать? — Угу... Вечно ты так... Ладно, мне надо подумать, что я скажу Чонину. — Думай тогда. — Ифань развернул к себе монитор и понаблюдал немного за Ханем, потом переключился на Чонина. Сомневаться в его победе не приходилось, но Ифаню просто нравилось смотреть на его полёт и машинально прикидывать, как Чонин это делает. Бессмысленно теперь, конечно, потому что Ифаню уже заказан путь на трассу, но привычка осталась. После торжественной церемонии Чунмён с ног сбился в поисках Чонина. Нашёл в подсобке вместе с Ханем и вежливо покашлял с намёком, чтобы парочка отлипла друг от друга. Чонин посмотрел на него с недоумением, а Хань напрягся — наверное, решил, что сейчас Чунмён будет его отчитывать за то, что Хань получил серебро, а не золото. — Поговорить надо, — хмуро сообщил Чунмён, прямо глядя на Чонина. — Со мной? — уточнил тот на всякий случай, дождался кивка и резко спросил: — О чём? — О тебе и Трансформер. Наедине, если можно. Хань выпустил из ладони пальцы Чонина и заметно побледнел, потом порывисто отступил на шаг от Чонина, затем торопливо прошёл мимо Чунмёна и подчёркнуто бесшумно закрыл за собой дверь подсобки. Он стрелой домчался до ангара, влетел в раздевалку и врезался в Ифаня. — И куда ты так несёшься? — Уже никуда! — огрызнулся Хань, отступил назад и требовательно спросил напрямик: — Почему Чунмён решил вдруг вернуть Чонина в команду? — Он тебе так сказал? — Я не дурак, Ифань. Он собирается вернуть Чонина. Почему вдруг? Потому что Чонин может побеждать, а я нет? И если я чаще приношу команде серебро, то теперь я не нужен, да? И если Чонин вернётся, мне тут же укажут на дверь? Или потянут с этим немного, чтобы смягчить удар? Только давай без сочувствия и дипломатических пируэтов. Чонин мне тоже говорил, что нужно время, чтобы я смог побеждать чисто. Не врал ведь? Выходит, мне пока на трассе делать нечего? — Не передёргивай. Тебе самое место на трассе. А победы придут. Не прямо сейчас, но... — Вот именно! А прямо сейчас Чунмёну нужен Чонин, а не я. — Хань опустился на лавку и провёл ладонью по лицу. — Как же я устал от этой чехарды. И как мне надоели эти резкие смены настроения у Чунмёна. Я не игрушка, которую можно переставлять с полки на полку под настроение. То он выгоняет Чонина вместе с победой и даёт мне новый шанс, то возвращает Чонина, вновь лишая меня шансов... — Не говори ерунды. Какая разница? Чонин никуда не уходит с трассы. В Три Сотни ему ничто не мешало побеждать. В Трансформер он хотя бы будет рядом с тобой всё время и сможет больше времени уделять твоему обучению. Не этого ли ты хотел? Хань вскочил с лавки и замер перед Ифанем, потом покачал головой. — Я хотел этого, но это личное. Гонки — это другое. И я не о том, что хочу победить даже Чонина. Я о том, что мне надоело быть заменой и куклой. С самого начала Чунмён решал за меня. С самого начала я только и слышал, как именно и как часто должен приходить первым. Всегда первым. И наплевать, что там на трассе и кто. Чунмён твердил, что я могу. Что он верит в это. Ты сам требовал от меня побед, как и он. А теперь... теперь вам нужен Чонин, потому что он может прямо сейчас, а я — нет. Ведь так? Нет, ничего не говори, и слышать не желаю! С меня довольно! И да, я прекрасно всё понимаю! Чонин — легенда трассы, чемпион и бывший, и действующий. Покажите мне идиота, который бы в этом усомнился, а? А, да, ещё он альфа и всё такое. Конечно, зачем команде какой-то дебютант? Он же ещё и вылететь может в любой момент. Потому что бета и должен проходить обследования! А результаты обследований часто непредсказуемы, да-да. О какой надёжности может идти речь? Как ни крути, я не самый выигрышный вариант. Но хуже всего то, что я чётко понимаю всё это только сейчас. А ведь и раньше мог бы сообразить и сэкономить себе кучу нервов, но нет! Мне нравилось быть наивным и верить в сказки. Чёрт... Я думал, что в Формуле будет лучше, чем где-то ещё, но даже это с самого начала было иллюзией. — Хань... — И не смей перебивать меня! Я не закончил! А даже если и закончил, я всё равно ничего не хочу слышать. Всё, что ты мне можешь сказать, я знаю давным-давно! Сотню раз слышал и от тебя, и от Чунмёна! Пошли к чёрту! Все вместе! Ещё за руки возьмитесь и шагайте дружно в ногу! Хань метнулся к двери, но застыл на пороге, когда в спину ударило: — Но ты любишь его. Зачем делишь тогда? Хань уставился на собственные пальцы, стиснувшие дверную ручку. С трудом сглотнул, так и не смог обернуться, потому закрыл глаза и тихо признал: — Люблю. Но иногда приходится мириться с несовершенством мира вокруг. Кому, как не тебе, знать об этом лучше? — В горле предательски защипало, и под веками медленно разлилась боль, словно в глаза песка насыпали. Ханю очень хотелось обернуться, чтобы увидеть лицо Ифаня и те чувства, что могли — в теории — сейчас отражаться в безупречных чертах. Но он не осмелился. Духа не хватило. Ему сейчас и собственной боли было чересчур много. — Он подарил мне... достаточно, чтобы я не остался без неба вовсе. — Ты винишь не тех, кого следовало бы. — Конечно, да уж. В моих глазах это выглядит предательством, Ифань. Вот так. А ты попробуй остановить меня или переубедить. — Хань, продолжая стоять спиной к Ифаню, зло смахнул рукавом влагу с ресниц и попытался улыбнуться. Губы казались деревянными, так что ни черта у него не вышло. Здорово, что никто и не видел эту жалкую попытку. — А вот хрен тебе. Сам додумаешься. Так даже будет лучше. Лучше, что собственным умом дойдёшь, чем с подсказками посторонних. — А дойду ли? — Учитывая, что ты собираешься сейчас делать... никуда не денешься. — Ну да, ну да... Трансформер я не нужен настолько, что ты даже не пытаешься остановить меня? Какая прелесть... — Делай, что собрался делать, глупый ребёнок. Наверное, так в самом деле будет лучше, чем как-то иначе. — Вот и чудно! — Хань захлопнул дверь и понёсся к ангару с челноками. По пути едва не сбил с ног Чанёля и Кёнсу, не обратил внимания на удивлённые оклики, влетел в ключевую, расписался в журнале и через пару минут уже покидал станцию Формулы. Быть может, навсегда.