Дождь начинается

Мидорима молчал, и сердце его трепетало. Впервые в жизни он был вне себя от страха и ненависти — и волнение, которое он испытывал, заставляло его едва чувствовать почву под ногами. Он впервые в жизни был настолько подавлен — и впервые в жизни не знал, чего ждать от Такао. Привычный мир, в котором Мидорима существовал, только что был разрушен — и никто уже не мог спасти его. — Как тебе идея? — тихо повторил Киеши. — Как ты смотришь на все это? Я действительно собираюсь изменить мир, и ты можешь помочь мне в этом. К черту это все, если мы объединим усилия… — Почему не хочешь спросить об этом аники, а? — Такао говорил спокойно, но Мидорима внезапно понял, что тот сейчас очень серьезен, и от ответа Киеши зависит очень многое. — Почему не поговоришь с ним? Или ты думаешь, что я буду принимать такое решение без него? — Я не особо уверен, что он мне доверяет, — ответил ему Киеши. — И к тому же, я ценю твой ум больше ума Мидоримы-куна. Я знаю ты дальновиден, и, даже если я не вызываю у тебя симпатии, ты все равно знаешь, что со мной у тебя гораздо больше шансов. — Это, как минимум, неверно, но… — Такао сделал паузу. — Мне не совсем неинтересен твой план. Кое-что все-таки привлекает меня, и я боюсь, что это что-то несет в себе какой-то смысл. Ты, конечно, порядочный мерзавец, но ты умен. А ум для меня главное достоинство моего партнера. Но не врага. Я не хочу видеть тебя врагом. Это будет слишком опасно для аники. И для меня тоже. — Если ты поддержишь мой план, мы вместе сумеем переубедить Мидориму, — предположил Киеши. — И у нас у всех появится шанс. У меня есть неплохие задумки относительно всей этой ситуации. Я подумываю изменить правила игры в свою пользу — то есть, в нашу пользу. И есть те, кого нам стоит устранить, ты должен меня понять… — Мурасакибара… — выдохнул Такао. — Ты о нем, да? Но я, кажется, уже пояснил тебе, что мой аники скажет на все это… — Мурасакибара должен умереть, — твердо сказал Киеши. — И не ради моих амбиций, ради твоего аники. Именно он вносит раздор, именно с него начался ваш распад. Неужели ты не видишь, что он ни во что не ставит Мидориму? Неужели ты не понимаешь, как сильно он подвел вас? Если Мурасакибара умрет, договориться с Химуро будет проще простого… Химуро умен, он сделает правильные выводы. Его собственное будущее будет для него важнее мифических принципов о дружбе и братстве. — Ты уверен? — усмехнулся Такао. — Химуро не так уж прост, он талантливый человек. И помимо него в группировке достаточно лиц, симпатизирующих Мурасакибаре, устранить его будет не так уж просто. — Оставь это мне, — Киеши хмыкнул. — Я быстро улажу эту неприятность. Она даже доставит мне удовольствие, у Мурасакибары должок передо мной… После его смерти, в семье останутся только два влиятельных человека. Твой аники, который станет кумите Сейрин, и Маюзуми. Но его держать в узде будет легче простого. Он на беду обожает свою женушку, а ей сейчас нужна безопасность от Акаши Сейджуро — надавим на Момои, и Маюзуми сам нас поддержит. — А все это время наши враги будут просто сидеть и ждать, пока ты справишься с проблемами, да? — издевательски сказал Такао. — Разве ты не чувствуешь запах опасности? Кто-то убил Рико-сан в своей постели, в ее собственном доме… Что будет дальше? Кто будет следующим? — Какая разница… — Киеши повысил голос, но тут же сник. — Смерти бояться — в якудзу соваться нет смысла. Мы сюда не просто так пришли, друг мой. Мы пришли ради перемен. Я собираюсь наладить все дела, наладить все — а потом я отойду от дел ради душевного спокойствия. Пережитые года заставили меня по иному взглянуть на все, что я делал. Я тоже желаю быть любимым, быть может, завести семью или еще что… — Какое лицемерие… — рассмеялся Такао. — Но мне нравится, что ты веришь в свою ложь. Искренне веришь и даже надеешься, что так оно все и есть. Это дорогого стоит. — Поверь и ты мне тогда, — усмехнулся Киеши. — Я оставлю на тебя дела с твоим аники. Убедишь его присоединиться к нам, а дальше займемся воплощением нашего плана в жизнь. И… Неловко повернувшись, Мидорима, который был вне себя от возмущения и боли, задел большую вазу, стоящую прямо на полу. От столкновения с его телом ваза предательски задрожала, и заговорщики тут же замолчали, оглядываясь. Мидорима едва успел спрятаться за широкие тяжелые портьеры, Такао уже вышел в коридор в поисках источника звука. Он прошел вперед, словно чувствуя присутствие Мидоримы, но служанка, которая шла готовить ему утренний кофе, вовремя отвлекла его. Отчитывая девушку за то, что она слишком сильно шумит по утрам, Такао и Киеши удалились из комнаты в одну из обеденных комнат, оставив, наконец, Мидориму один на один с его мыслями. Он осторожно вернулся в свою спальню, плотно прикрыв дверь. Забрался снова под одеяло, с тоской думая о том себе, которым он был пару часов назад. Когда мысли его полностью занимало будущее с Такао и Тейко, с самыми важными вещами на свете для него. Головная боль сковала его виски, а сердце лихорадочно трепетало, отдавая гулом в ушах. — Теперь я знаю, как мне поступить, — с грустью сказал он сам себе. — Теперь никаких больше ошибок я не допущу, Казунари-кун. *** Он прекрасно знал, что не должен был делать этого, но все-таки не смог сдержаться собственных чувств. Касамацу долго ворчал, но самолично вывел машину из гаража и осторожно открыл тяжелые ворота своим пропуском. Кисе надел темную толстовку, спрятав лицо в капюшоне, укутался шарфом. Он снова чувствовал себя плохо, болезнь будто бы вернулась к нему, оставив ему только страшные воспоминания о том дне, когда он едва не умер — и едва не потерял все, что он так любил и берег. Кисе помнил Куроко Тецую, помнил он и то, какие удивительные чувства вызывал у него этот юноша с теплыми глазами. Куроко не был женственным, и все-таки о нем хотелось заботиться, защищать его, спасать от всего на свете. Он был таинственным и тонким, словно вылепленным из глины и чужой мизантропии, а еще он был гей, но гей не по убеждениям, а по мановению души. Куроко любил и женщин, и мужчин, мог отдать себя любому действию, и всегда знал, кого он выбирает и за что — проще сказать, он не ошибался ни в чем. — Я Куроко, — легко говорил он любому, кто интересовался его именем — и было в этих слогах все, о чем он молчал. Тонкий профиль, красивое лицо, спокойный голос, ничего больше. Кисе не удивился, когда Куроко вытеснил Момои в постели Акаши, а потом и влюбил в себя и Момои, и всех остальных. Он привлекал внимание. Он будоражил фантазию. Он нравился. Он испытывал симпатию сам. — Я бы смог о тебе позаботится, — честно говорил ему Кисе, когда Куроко расстался с Акаши. — Если ты выберешь меня, ты никогда о том не пожалеешь. — Пожалею, — вздыхал Куроко. — Я пожалею, что не сделал этого раньше. Поэтому намного лучше будет просто идти вперед, держась за руки, как партнеры, например. Я и ты, ты и я. Мне ничего не нужно больше, Кисе-кун. Иногда приходится отказываться от заветной мечты, чтобы сохранить человеческие отношения. Я готов принести наши чувства в жертву. И Кисе сразу же понял, что он никогда не нравился Куроко как мужчина или просто как партнер — и тут же уступал ему. Кисе помнил, что ему сказал Акаши, когда спас и его, и детей Хьюги от наемных убийц. — Куроко Тецуя жив, — просто признался он и отвернулся. — Но теперь ему и на самом деле придется умереть, чтобы мы могли сохранить себя и то, чем мы дорожим. Понимаешь? — Ты поступил неправильно… — только и смог выдавить из себя Кисе. — Ты не должен был так поступать с ним… И с тем парнем тоже. Ты был не прав, аники. Ты ранил не просто нас всех, ты сам себя там похоронил. — Я знаю, — мягко сказал Акаши, отворачиваясь. — Но эти месяцы были лучшими в моей жизни, Кисе. Мне жаль, что все так вышло. Но если повернуть время вспять, я ни о чем не жалею. Кисе знал, что Акаши сейчас искренен, и он боялся сам себя в этот момент. Он мог бы совершить самый страшных грех, на который не решился даже когда весь мир поднял оружие на Акаши Сейджуро — на предательство. Но разбитое сердце давило на мозг, причиняло боль, и Кисе впервые почувствовал сожаление, что он слишком уж высокоморален. Аники был виноват перед ним. Аники был не прав. Аники… — Я все исправлю, — твердо сказал ему Акаши. — Не только для тебя, но и для всех остальных. Все изменится, можешь быть уверен. Даже если это будет последнее, что я успею сделать в качестве кумите, я сделаю все правильно. — А мы поможем тебе, — соглашался с ним Кисе, чувствуя, как сердце останавливается в груди. — Я… Я не подведу тебя даже теперь. Даже если это будет стоить мне жизни. … Госпиталь в темное время суток напоминал корабль — большое светлое вытянутое здание. Кисе подумал, что это некрасиво и даже немного пошло, учитывая, что тут лежат самые тяжелые больные, но во всей Японии не нашлось бы места лучше для Аомине Дайки. — Ты уверен? — спросил его Касамацу. — Ни о чем не пожалеешь? — Он бы сделал то же самое для меня, — твердо сказал Кисе. — Я облегчу его страдания, Касамацу-кун. Я помогу ему освободиться…