Потерянные в полусвете

...Дьявольские псы проклинают нас, Ангел-брат не спи ты в тревожный час. Светом озари хладный мрак, Время до зари - не сойти с ума, Снова будет день жизнь лозою вить, Светом по воде золотая нить.

      Преисполненная тревогой и милосердием песнь больше не казалась трогательной. Она безжалостно терзала сознание и взволнованное сердце воспоминаниями об ушедшем прошлом — о небесной жизни, которой не суждено больше случиться. Она трепетом разносилась по коже, воспеваемая чистым человеческим голосом, и сливалась в печальной гармонии с мелодией рояля, пока тонкие пальцы касались белых клавиш. Когда-то её пели ангелы. Когда-то давно, не в этой реальности они улыбались нежной улыбкой, мягко касались щеки своего младшего собрата и дарили проникновенные строки. Их ангельские голоса восхищали, а прославленная возвышенная любовь чувствовалась в прикосновениях и не состоявшихся поцелуях в висок. Младший ангел всё равно засыпал, храня преподносимый свет. Разве тогда он мог предвидеть, что его предадут, бросят беспомощного в полусвете, и проклянут в грехопадении с сыном тьмы, отбирая последнюю надежду?.. Разве тогда он мог почувствовать ложь, медовой мягкостью тающей на губах, и разгадать в глади лазуритовых глаз отчуждение? Он мог лишь верить, видя добро там, где его не было.       Запертый по своей же воле меж зеркальных стен, не имеющий собственного отражения, он — лишь тень в людском мире — мог довольствоваться лишь лунным светом, помноженным на десятки раз, что заливал просторный зал с нежностью ночного зверя, чья ласка холодна и одинакова для всех земных существ. Окружённый этим светом рояль, казалось, и звучал в разы чище, чем днём, впрочем… Маса не мог спросить об этом ни у кого. Оставшийся в полном одиночестве, сменивший одну из малого количества своих побед несоразмерным поражением, он выбрал своим пристанищем заброшенное здание музыкальной школы. Расположенное далеко от густонаселённых районов города, оно вряд ли имело шансы когда-нибудь вновь лишиться клейма закрытого на реставрацию строения. И ползущие по потолку трещины только подтверждали подобный исход, глубокие и ветвящиеся во всех направлениях, они могли бы открыть вид на небеса, но… за паутиной давно начавшегося разрушения была только тьма.       Паутина. Маса вновь поёжился пришедшей на ум ассоциации и сбился в своей игре, путая клавиши и нарушая гармонию собственного безмолвного и бесслёзного плача. Слишком сильна была клетка вокруг, слишком болезненна. Паутина над головой, трещинки, тем же рисунком под ногами. И даже обрывки некогда белых штор, как обломанные крылья больших бабочек. Бабочек-неудачниц, которые так же, как и он, оказались однажды ослеплены светом и растерзаны тьмой. Теперь они, как и Маса, могли лишь шептаться о пустоте и поддаваться ветреному зову, танцуя в такт его касаниям словно по воле невидимого кукловода. Вот только у полупрозрачных крыл не было ничего, а у Масы ещё оставался выход, о котором он не мог не думать и дня, проведённого в мире людей.       Подходя к широкому просвету окна, лишённому стёкол, от потолка до самого пола делящего стену на две равные половины, он без доли сомнения и тени страха смотрел вниз. Взгляд с высоты третьего этажа менял немногое. Разве что пробившиеся сквозь тротуар низкорослые цветы были не так различимы. Их закрытые бутоны, отданные живительному сну, сейчас напоминали более острия пик, покрывающие тропинки в предрешённом природой беспорядке. Но даже таким — спящим и таинственным — мир перед глазами казался Масе прекрасным и вдохновляющим в своей красоте. Мир без людей с их непрекращающимися страданиями и мир без небес с их обманчивой добротой. Единственный взгляд, брошенный на черничную гладь лунной обители, отразился гримасой презрения на красивом лице, так и не утаившем в своих чертах неземную изысканность. Маса желал не видеть этого благоговейно раскинувшегося моря над ним, жаждал туч и непогоды, лишь бы только не видеть. Не вспоминать.       Он вновь скользнул взглядом вниз. Высоко. Впервые подобная мысль несла за собой опасный подтекст, и ангел, лишённый крыл, наверное, впервые осознал, до какой же степени эта высота непреодолима, как бы мала и незначительна она ни казалась ранее. Занеся одну ногу в не свершённом шаге над пропастью, он мог ощутить зарождавшийся в сердце трепет: глупое тело или боялось падения, или же слепо верило в силу полёта, неспособную обхватить его с прежней силой. Очередной порыв ветра своей прохладной настойчивостью будто бы попросил Масу не медлить, завершая шаг, но тот отшатнулся назад, непроизвольно впиваясь в стену. Рука его, опирающаяся на опустевшую раму, коснулась чего-то живого, Маса буквально почувствовал, как чужая жизнь тонкими гранями лепестков льнёт к его руке, и удивился. Ещё вчера пустовавшая стена теперь была увита молодыми побегами плюща, что с завидным упорством пробивал себе путь к свету день за днём и только теперь, преодолев преграду деревянной обшивки, мог подставить листву свежести ночного воздуха. Вот только касание ожившей зелени не дало огоньку в душе Масы окрепнуть с новой силой, только прильнув к нему, она отстранилась прочь, чувствуя заселившуюся в некогда светлом существе тьму.       И Маса чувствовал её, но только не в себе. Она была совсем рядом, позади него, знакомой опасностью дотрагивалась до плеч и порождала жжение на месте оборванных крыл, заставляя клеймо покалывать болезненными уколами, сродни тысяч крохотных разрядов тока… Заставляя понимать — он больше не один в сумраке этой ночи, густеющей с каждым выдохом всё сильней, не позволяя более различать под собой землю, каменистые дорожки и дикие цветы. Чернотой непроглядного тумана становилась пропасть в пару этажей, вынуждая в одночасье терять только обретённое понятие высоты.       — Знаешь, всё оказалось в точности так, как ты и желал. Я вдохнул тьму, — впервые за долгое время Маса позволил словам сорваться с губ так отчётливо, а не тихим бессвязным шёпотом мольбы. Голос его звенел холодной уверенностью. Маса ещё разрешил себе единожды с тоской взглянуть на далёкие огни города, прежде чем повернуться к Хиро, чей визит был так внезапен и так… ожидаем. Крошка осыпавшейся краски с обиженным шёпотом упала с края в опасной близости, в которой продолжал оставаться Маса.       — Мне показалось, что ты меня звал, Маса, — спокойно отметил Хиро, скрывающий в алости зрачков так много, что не нашлось бы правильных слов, способных описать чувства демона. Все до единого.       — Показалось, — в последний раз соврал Маса самому себе и повергающему его в томительный трепет существу, прежде чем сделать ещё один шаг и ступить в долгожданные объятия тьмы.