Потерянные в полусвете

Ты грезишь о падшей звезде Наша судьба связывает нас такими, какими мы есть, Выходит за пределы времени и пространства, Обвитая нашей любовью и ненавистью

GPKISM – Illuminatum

      «Возьми меня вместо него», — отчаянная просьба сорвалась с губ, останавливая Хиро, спасая мальчишку от неминуемой смерти. Отчаянная просьба, пропитанная тревогой и ядом мрака, стучала сейчас в висках Масы вместе с кровью. Мальчик убежал: Маса слышал его монотонный топот эхом, когда нечитаемый, пугающий взгляд демона обратился к нему. Усмешка скользнула по губам. Хиро был согласен принять последнее условие, забывая о маленькой душонке, что стала бы секундным развлечением и была бы поглощена тьмой навсегда.       Благородное и жертвенное в своей чистоте предложение Масы затмевало любую мысль о низших созданиях, грело чёрное сердце демона и заставляло его смотреть свысока. Разве можно было возжелать большей власти, когда высшее, самое светлое существо склонилось перед ним, предлагая себя? Маса мог бы встать на колени, если бы Хиро приказал, мог бы очернить себя осыпающимися серебряной пылью словами о своём неоспоримом подчинении, мог бы боготворить демона, проклиная себя, но… Хиро ценил его самоотдачу иначе. Зачем было заставлять признавать и так очевидное величие? Смотря на Хиро глазами, полными покорности, Маса понимал, что истинное зло крылось не в его намерении, не в его кровожадной жестокости и грехах, а в безответности небес.       Хиро позволил Масе помолиться в последний раз. Была ли в этом хитрость или единственное благосклонное снисхождение демона, Маса не знал, он только слепо шёл к угасающему свету, чтобы замолить свершённые и ещё несбывшиеся грехи, чтобы простить самого себя в шаге от непроглядного мрака. Луна, пристыженная падением ангела к ногам демона, пряталась за вестниками горестного дождя — тучами, сгущающимися стремительно над давно брошенным храмом — последним убежищем, приютившим тепло. Ангельское, некогда священное сердце билось в хрупкой клетке, норовя осыпаться угасшей благодатью, губы, целованные сыном тьмы, дрожали в беззвучном шёпоте, а пальцы немели, даря огонёк последней свече на благословлённом алтаре. Храм, хранящий в себе молитвы, несбывшиеся мечты и пролитые слёзы, ожил вновь, но не для человека, а для ангела, встречающего закат полусвета.       Поставив изящный подсвечник перед собой, Маса опустился на колени, закрывая глаза, отправляя свою исповедь в никуда, в безызвестную даль, где она никогда не будет услышана, где её никто не воспримет, где она растворится в воздухе бесполезной пылью. Приложив ладони друг к другу, Маса скреплял признания молитвой, даже если желанное прощение не снизошло, даже если становилось лишь тяжелее. Выдох. Он открыл глаза, видя перед собой красивый позолоченный зал и… больше ничего. Свет отрёкся от него навсегда. И неясно, что было страшнее: дрожать перед пришествием демона или понимать, что проклятому ангелу нет прощения.       Первая прозрачная в своей невинности слеза скатилась по щеке, холодя. Маса чувствовал, как по велению тьмы ушла чья-то жизнь, чувствовал приближение Хиро и… Бездействовал, не сбегая и не прячась, принимая свою участь с благоговением и дрожащей на губах улыбкой, пусть она и была преисполнена скорбью. Маса даже не вздрогнул, когда под гулом усилившегося ветра распахнулась украшенная молитвенными знаками дверь, как демон, не страшащийся благословлённого храма, появился за спиной, высмеивая одним лишь дерзким взглядом лживую святость. Золотистый свет лился по старому храму, но тьма, которой Маса отдавался, постепенно превращала воспетую священными песнями роскошь в преступную обитель.       — Встань, — приказной тон Хиро был полностью пропитан ненавистным ядом, а требовательный жест казался заученным — будто бы на протяжении многих веков Хиро командовал душами, поклоняющимися ему, веля то опуститься на колени, то подняться. В нём не осталось намёка на снисхождение: не угасшая страсть и неуёмная жажда будили в нём подлинного монстра, смотрящего сейчас на Масу пылающим взглядом. — Вот к чему привело твоё бегство.       Но даже в самом жутком демоническом величии Маса находил Хиро прекрасным созданием тьмы и не смел желать ему убиения. Хиро был виновен только в своей правде, которую Маса отторгал до последнего момента, до своей кроткой жертвенности. Он выпрямился перед ним, смотря с чистейшей покорностью, заявляя одним только взглядом, что в смирении больше нет места бегству. Вера умерла, испустив последний выдох, доставшийся влюблённому мальчишке, ангельская гордость сломлена, а отдача, рождённая в настоящем испуге, — искренна и безобидна.       — Если это испытание, то я выстою. Если смерть, то…       — Примешь её? — усмешка на бледных губах отразилась одним гулким стуком в сердце Масы. — Полно лгать самому себе, глупый ангел, — Хиро с хищностью адского пса ходил вокруг Масы, прислушиваясь к его сердцебиению, различая каждую эмоцию, чувствующуюся изнутри.       Мысли, сгущающиеся над Хиро беспробудным мраком, вызывали трепет в худом теле, как и само присутствие — душащее, угрожающее, и Маса шумно выдохнул, словно фарфоровая кукла сокрушаясь под зловещим напором. В шаге от падения Маса был слаб, как никогда. «Наш полусвет исчезает», — тоскливое безмолвие являло долгожданное согласие, побуждало Хиро льнуть невыносимо близко, ещё не касаясь, но уже будоража сознание. Маса чувствовал его опаляющее дыхание над ухом и запах пепла… этот проклятый запах пепла выжженных душ, впитывающийся в кожу.       — Чёртов ангел, — едким плевком на священный алтарь, гневным рыком в сантиметре от приоткрытых губ. Молчание. Хиро хотел слышать о том, о чём уже давно знал, с поразительной лёгкостью играя роль проповедника иной правды — не той, которой учили Масу собратья-ангелы, не той, что он привык верить, иной. — В твоей недосказанности всегда скрывалась уязвимость. И тайны… их было легко разгадать. Думаешь, что я убью тебя, облегчив страдания? Нет. Я буду ждать, пока ты сам не раскроешь в себе тёмную сторону, пока ты не станешь дышать тьмой.       Свечи, стоящие на алтаре, погасли по напутственному велению Хиро, а те, что были незаметны на верхних деревянных полках рядом со священными картинами, загорелись яростным алым пламенем. Храм принял оттенок ада, и бережно сохраняемые молитвами лики в драгоценных рамах искривились в ужасных гримасах, смотря на отверженного ангела с упрёком и пренебрежением, коря за ложь — сказанную и несказанную, коря за свершённые ошибки. Хиро усмехался вместе с ними, остановившись напротив Масы, наблюдая за его душевной погибелью свысока.       — Я уже чувствую её, — тихое откровение высвободилось из губ, когда бессилие полностью охватило тело, когда Маса едва удерживался, чтобы не упасть к ногам Хиро приручённым ангелом. На его шее уже скреплялся невидимый ошейник, на запястьях — тяжёлые кандалы, а клеткой стал храм.       — Я могу лишь помочь тебе принять её, как тем потерявшимся в полусвете душам, ведь ты тоже взываешь сейчас. Отчаявшийся, брошенный ангел, — лишь шаг отделял Хиро от Масы и испарился в один момент. — Ты был нужен лишь мне, — наполненные правдивым ядом слова леденили дрогнувшие в кротком изумлении губы.       — Ты не можешь слышать мой зов, Хиро, — не рождённым сомнением, ненужным порывом отвергать очевидное, даже смотря в глаза. Без строптивости, с вынужденным преклонением и мягкостью, присущей лишь ангелам.       — Нет, я слышу тебя в шаге от падения, — Хиро порвал в клочья спасительные иллюзии Масы демонской полуулыбкой, не позволяя нарушить зрительную связь — встречу безмятежного океана, скрывающего тревогу за редкими волнами, и вспыхнувшего огня — неистового, сжигающего без пощады. — Твой голос слаб, душа истерзана изменой, и света больше нет.       Маса лишился одного пути, лишился выбора, ему велено было сказать лишь «да», но он молчал, соглашаясь безгласно лишь принадлежать Хиро в эту ночь. Телом, душой, сливаясь с тьмой и падая — неважно теперь, когда спасена маленькая жизнь, и нет наказания небесным судом за всё содеянное.       Маса повиновался, когда Хиро, верно расценивший безмолвие, толкнул его к стене, прижался к нему сам и прильнул к губам в несдержанном поцелуе — жадном до недостающей ласки и грубым до бесноватой ненависти, побуждающей на голодное безумие. Он прикусывал губы между выдохами и вдохами, скользил ладонями по напрягшейся спине и нарочито задевал клеймо, рисованное неаккуратными порезами ногтей. Он изувечивал себя изнутри бессмертной ангельской нежностью, с которой Маса отвечал на поцелуй и дарил безвольные объятия. Картины, изуродованные кривыми гримасами, пошатнулись от демонического натиска и упали на алтарь, расплавляясь в густую, чёрную смоль. Некогда святые лики больше не наблюдали за падением проклятого ангела в любовном грехе.       — Сладко, — Хиро беспрерывно окутывал тьмой, пробираясь длинными пальцами под тонкую ткань одеяния, вырисовывая известные лишь ему демонические знаки на бархатной коже. — С тобой нестерпимо сладко. Желание, пробуждённое во мраке, пленяло ослабевшее сознание и восприимчивое сердце, стучащее сейчас невпопад, и Маса терялся, лишаясь благодати, искушая себя и свою душу речью демона — ненавидящего, причиняющего боль даже лаской.       — Хиро, я…       — Боишься? Тебе нечего бояться, ты уже ногой во тьме. Пора бы признать, что ты хотел быть со мной, чувствовать меня так близко к себе, — вскрывая заживающие шрамы на спине, вырывая из груди едва слышимый болезненный стон, Хиро улыбался довольной улыбкой и вновь пачкался ангельской кровью.       — Не могу, — жалобный ответ спровоцировал злостный рык и пламенное соприкосновение губ в последующем поцелуе без права на глоток воздуха, полностью впитавшего в себя тьму. Она расползалась в нём словно яд под кожей.       «Непорочный, ласковый ангелочек сжался в объятиях демона», — Хиро не повторялся, забываясь в наслаждении и острой боли одновременно, но Маса, закрывая глаза и сгорая в поцелуе вновь, отчётливо помнил его слова, ставшие будущим и настоящим в отступающем полусвете. Маса, жертвующий собой, даже не успел помочь всем людям, и молящие отголоски удалялись всё дальше и дальше.       — Если бы ты мог, ты бы испепелил меня своим светом? — Масе хотелось молить Хиро молчать, но тот, соприкоснувшись с ним лбом, продолжал мучить вопросами, нашёптывая в исцелованные губы, раня намеренно и глубоко.       — Нет, — никто не мог осудить Масу сейчас за признание, равное смертельному просчёту. Он не желал Хиро зла даже после всего, что было, и что могло бы случиться. Он не желал ему зла, даже зная, какой ценой придётся отплатить за своё милосердие.       Хиро замер на несколько секунд, будто бы уловил в одном коротком отрицании нечто значимое, уходящее в бесцветную вечность сплетённых мрачной тягой душ.       — Чёртов ангел, — ненавистно вторил он, и Маса готов был поклясться, что уловил мимолётную дрожь в низком голосе и тепло, выбившееся из холода. Или… Или сознание не давало ему увязнуть в реальности падшего, защищая неисполнимой фантазией.       Румянец алел на скулах откровенно, когда Хиро избавил безропотного Масу от одежды, следом раздевая себя. «Чёртов ангел», — билось разгорячённой кровью в висках, трепетом по телу, и Маса впервые вдохнул в себя тьму, соприкасаясь с Хиро тесно. Первый ангельский стон обласкал слух демона, оскалившегося в удовлетворённой улыбке. Опасаться было поздно, а отчаянность требовала немедленного освобождения.       Казалось, что храм поволокла жаркая дымка, когда Хиро толкнулся коленом и развёл ноги Масы в стороны, приподнимая его за бёдра, чтобы резким проникновением сорвать жалобный скулёж и его же приглушить иступленным поцелуем, терзая губы. Холод смешался с теплом, лёд с огнём, когда Маса чувствовал Хиро глубоко внутри себя. Хотелось кричать, но он лишь мычал сквозь поцелуй, пуская жалкую слезу. Она растворилась между тел, обожгла. «Больно», — кричало сердце, и Маса, не выдерживая, вцепился пальцами в плечи Хиро, оставляя саднеющие следы. Больно чувствовать его, больно сжигать себя изнутри… И приятно. Приятно сливаться с объятиями тьмы.       Чистейшие в своей непорочности стоны всё чаще срывались с губ, слёзы скапливались в уголках прикрытых глаз, на бёдрах краснели следы хватки, а на шее щипали укусы, которые Хиро зализывал, шипя. Маса запрокинул голову назад, не то прося, не то спасаясь от острого пламени, заполняющего его. Он прикусил нижнюю губу, чтобы не вскрикнуть особенно громко, когда распахнулись крылья… Когда они — белоснежные, сияющие в золотой темноте — вмиг превратились в угольно-чёрные. Маса сам вымолил поцелуй, едва сдерживая последующие слёзы, разделяя последний момент безумной страсти с Хиро.       Не оглашённое имя утонуло в протяжном ангельском стоне и смешалось с демоническим рыком. Недолговременная близость была мучительной пыткой, но Хиро, в отличие от Масы, чувствовал удовольствие, проводя языком по вкусившим тьму губам, оставляя единственный секрет: «Я обладал тобой».       Забытье не наступало, даже когда Хиро отпустил обессиленного Масу, даже когда он отстранился, отворачиваясь и наверняка усмехаясь самой горделивой усмешкой. Маса не видел и не мог знать, он закрыл лицо руками, падая на колени, и всхлипывал беззвучно, чувствуя, как неутихающее пламя поглотило его, как оно… как оно коснулось крыльев.       Хиро не поворачивался до сих пор, но произнёс:       — Это было твоё решение, — ни едкости, ни презрения, ничего… Маса слышал равнодушие, перестав ощущать крылья за спиной. Вспыхнув в одно мгновенье, они осыпались чёрным прахом на пол осквернённого храма, исчезли без следа. Приручённый демоном ангел пал.       — Моё, — Маса обречённо опустил ладони, но не поднял убитого взгляда, опасаясь столкнуться с безразличием даже сейчас. Оно было страшнее любого проявления ненависти, оно душило, напоминая о расплате за свершённый грех. — И если бы время вернулось вспять, я бы… Я бы вновь не позволил тебе забрать ни в чём не повинную душу.       — Твоя благородность неуместна теперь, — Хиро оказался рядом, развевая чёрный прах крыльев, приподнимая уголки губ в победной ухмылке. — Тьма зарождается в тебе, и ты сам это знаешь, мой славный падший ангел.       — Знаю, — Масе показалось, что Хиро прикоснулся к нему невесомо, стирая слабость, но тот уже слился с черничной ночью, впуская в опустевший мир глухое одиночество.