Если небо молчит

Было раннее утро. Коридоры «Логоса» были ещё совсем пустынными и одинокими. Погруженная в свои мысли, шла девушка. В голове просто не укладывалось всё то, что она узнала за одну лишь сегодняшнюю ночь. Вот вроде бы она должна радоваться. Радоваться, что нашла того кого все считают самым важным человеком в жизни. Только вот слишком неожиданно. Слишком внезапно. Она просто не готова к этому, как бы глупо это не звучало. Это не входило в её план. Да, она просто привыкла жить по плану. Согласитесь, так ведь гораздо легче и проще, когда знаешь, что ждёт тебя завтра. Так жить спокойней. Но сейчас на её работе по плану жить было просто невозможно. Хоть война и предусматривает разработку тактики, стратегии, только вот форс-мажоры неизбежны. Твой противник нападёт первым, и всё, к чему ты готовился, тут же полетит ко всем чертям. И тебе ничего не останется кроме как сражаться. Но сражаться тогда, когда ты к этому совершенно не готов, но когда твой враг в это время полон сил. Он сильнее тебя. И, прекрасно осознавая, что шансов выиграть у него гораздо больше, ты ломаешься, убеждая себя в том, что сделать ты уже ничего не можешь. Её жизнь – война. Да, для большинства война эта – невидимая. Только лишь немногие знают, что мир наш на грани катастрофы. Но осведомлённость эта давит, не оставляя возможности думать ещё о чём-то другом. Они были сосредоточены лишь на боевых действиях. Они обязаны думать лишь о них. И выходило у неё это неплохо, но жизнь преподносит ей новые и новые сюрпризы, кружит её в водовороте событий, эмоций. Но вот уже последние несколько лет она пытается заставить себя не чувствовать. Жить лишь разумом. Он всегда умнее наших чувств. Разумнее. А сейчас? Сейчас чувства переполняли, она тонула в них. А разум совсем отключился. Так не вовремя, не нужно, неправильно. Но с этим девушка не могла ничего поделать. Словно кто-то специально отключил у неё столь нужную на сегодня опцию «думать». «Здраво думать». Задыхаясь, она брела по этим чёртовым коридорам, проклиная их. Уже готовая сорваться. Почему-то именно сейчас в голове крутились столь ненужные воспоминания, столь лишнее слова. - Скажи, - Назарова запнулась, - а мой отец? Кто он? - Ты его не видела, он умер недавно. Всю жизнь он был директором детского дома, что после войны располагался в этой усадьбе. Его звали Сергей Крылов. Только вот в голове добродушное «Сергей Крылов» тут же трансформировалось в так ненавистное ей «Мартин фон Клаус». - Ты в этом уверена? – Дрожащим и хриплым голосом спросила девушка. - Ты хочешь узнать, не спала ли я в это время ещё с кем-нибудь, - Галина скривилась в язвительной улыбке, - нет. Я уверена в том, что твой отец именно он. Чёрт возьми, ей уже казалось, что кто-то сверху издевается над ней, вновь и вновь подсылая ей сюрпризы. Её отец, родной отец, - тот, кто всю свою жизнь посвятил делам фашисткой Германии, кто все эти годы желал лишь уничтожить всю планету. Тот, кто собственными руками убил сотни детей. И в ней течёт та самая «арийская» кровь. Всем ведь известно, что ребёнку достаются признаки не только от мамы. Нет, в ней самой ничего не изменилось. Отчего-то, даже наоборот, ещё сильнее захотелось перестрелять всех их к чертям, чтобы ни одного сукиного сына в живых не сталось. Только вот стало обидно. Обидно за то, что правда, которую она искала, оказалась настолько противной ей. И лучше бы эта правда так и оставалось чем-то неизвестным, неизведанным, потаённым. Чтобы она была целью, а не тем, что хочется забыть, спрятав в самые дальние закрома своей памяти. Будучи определённо точно далеко отсюда, она шла по коридору, медленно заворачивая за угол. Но ведь этот день просто обязан преподнести ей ещё что-то более захватывающее, что может ещё больше заставить её желать навсегда исчезнуть из этого места и в один миг забыть его, как самый страшный сон из детства. Из-за угла вылетел местный повар. Сердце девушки непонятно отчего вдруг бешено-бешено заколотилось, да так, что она чувствовала его где-то даже в висках. Она стояла, глядя ему прямо в глаза, не в силах пошевелиться, не в силах отвести взгляда. Почему-то вдруг захотелось прижаться к нему и почувствовать биение его сердца рядом со своим. Живое сердце. А он? Он, как ни странно, ничего того, что чувствовала Назарова, не прочувствовал. Это всё уже было, каждый раз, когда он замечал её краем глаза в столовой, дыхание перехватывало. И было для него это вполне обычно. Уже обычно. Но сегодня всё пошло как-то не так, словно изменилось сегодня что-то в нём. А, может, в ней? - Вер, - прошептал он, тревожно смотря на девушку, - Что-то произошло? Она помотала головой, опустив взгляд вниз. - Я же вижу, - он продолжал настаивать на своём. - Мне страшно. Он подошёл к ней чуть ближе, а она не отодвинулась. Он аккуратно взял её за руку, пытаясь унять её мелкую дрожь, а она не сопротивлялась. Она просто впускала его в свою жизнь. Между их лицами было всего пару сантиметров, они были совсем близко. Не так. Они были близки. А девушка словно вдруг, всего на мгновение, и забыла о том, что казалось ей неимоверно ужасным и пугающим. Сейчас рядом был он. А ещё сейчас, именно сейчас, разум был далеко не на первом месте. Были лишь чувства, что, наконец, она смогла отпустить. Пусть и на несколько секунд. - Вера, - сзади раздался чей-то голос. От неожиданности они оба вздрогнули. Слишком громким и неожиданным показался он в этой звенящей тишине. - Дядя Володя, - обратился мальчик и к стоящему рядом мужчине, - а вы не знаете, где папа. - Он, наверное, на пробежке, - Назарова, опустившись на корточки рядом с ребёнком, попыталась развеселить его, - ты же знаешь, что он по утрам бегает. - Нет, не на пробежке, - мальчик опустил глаза, - он в комнате не ночевал. Вера с Володей обеспокоенно переглянулись. Кирилл никогда бы не ушёл никого не предупредив, а тем более не оставив одного сына. - А ещё, - продолжил Митя, - я нашёл у нас в комнате вот это, - он протянул Вере небольшой клочок бумаги, смятый и исписанный. - Им известно о ваших планах. Беги отсюда, как можно скорее, иначе они доберутся до вас. Забудь про это место и никогда сюда не возвращайся. Никогда, - прочитав, девушка попятилась назад и, навалившись на стену, зажмурилась. Нет, едва ты пытаешься жить лишь чувствами, всё тут же идёт наперекосяк. Тут же приходят боль страх, даже отчаяние. Тут же всё становится лишь ещё хуже. Что ж, будем считать, что эксперимент для неё оказался неудачным. *** - Ты меня понял? – В очередной раз ударив Воронцова, поинтересовался Уваров. – Выбор, конечно, за тобой, но если ты не заговоришь, я не могу ручаться, что с твоим сыном всё будет в порядке. Знаешь, мы синтезировали новую вакцину. И нам как раз нужны дети его возраста для опытов. Он нам подойдёт. Воронцов зажмурился. Знаете, никому не пожелаешь оказаться перед таким выбором, перед каким оказался он. Он не готов. Он боится. Возможно, впервые настолько явно. - Я приду через два часа, - Вадим потёр ободранные костяшки пальцев, - и мне будет нужен ответ. У него есть два самых мучительных часа в жизни.