(Three Days Grace – Painkiller) it-is-the-diary-of-harry.tumblr.com/post/123632131928/three-days-grace-painkiller-22
Мне, честно, не хотелось оставлять нашу комнату в хосписе, но, можно сказать, это было вынужденной мерой. Во-первых, как сказал мой психиатр: "Хоспис плохо на тебя влияет, Гарри". Не знаю, что он имел в виду, но, откровенно говоря, меня это возмутило. Во-вторых, слишком много горьких воспоминаний у меня связанно с этим местом. Именно в этой комнате я нашел твое безжизненное тело. Именно в этой комнате ты боролся с частыми ломками. Именно в этой комнате я заперся в день похорон Сары. Много чего произошло там и от чего меня морально тошнит. Я должен признать, что даже твоя старая квартира намного более симпатична мне по воспоминаниям, чем комната хосписа. Да, возможно, в твоей квартире ты и был чертовым наркоманом, но, как получается, и в хосписе ничего не изменилось. Ты помнишь, как всё случилось в первый раз? Мы к тому моменту уже многое прошли, потому что если без смеха, то наш первый раз действительно случился не так-то скоро как того следовало ожидать. И я не знаю было ли это от того, что ты был занят наркотической зависимостью или от того, что я в тебе не пробуждал "нужного чувства". Хотя, должен признаться, что я и сам до определенного момента не хотел вступать с тобой в половой контакт. Ну, посуди сам, какое возбуждение может быть на человека, у которого два агрегатных состояния: обдолбанный или придурок. Собственно, наш первый раз случился именно в твоей квартире. Хотя бы именно поэтому я должен её любить больше, чем хоспис. Потому что тогда были только я и ты. И как бы шаблонно это не прозвучало сейчас, но большего нам тогда было и не надо. Я хочу, чтобы ты помнил это. Всё случилось на кухне. И за что я благодарен тебе больше всего, Томлинсон, так это что ты не был накачан наркотиками. Значит, ты был почти в здравом уме. Значит, ты хотел этого так же как и я. Значит, это всё действительно было проявлением чувств. Не знаю, каких, но мне понравилось. Ты в тот день был сам не свой, и теперь я понимаю почему. – Гарри, ты можешь перестать ходить по дому в одних боксерах? – твой голос был нервным, а сам ты сидел за кухонным столом, ковыряясь вилкой в омлете. – Что-то не так? – непонимающе спросил я, поворачиваясь к тебе всем корпусом и запрыгивая на кухонную тумбу. Не смейся сейчас, я действительно тогда не понимал, почему ты был таким раздражительным. Во-первых, потому что ты часто пребывал в таком настроении и без сексуального напряжения. Во-вторых, потому что раньше тебя мой полуобнаженный вид никогда не заводил (ну, или ты тщательно это скрывал). В-третьих, да я и подумать не мог, что ты можешь хотеть от меня секса! – Не так, Гарри, – ты медленно встал из-за стола, подходя ко мне ближе. – Мне чертовски трудно сдерживаться, – оказавшись со мной в опасной близости, ты опустил руки на мои бедра, оглаживая их, а твой нос уместился во впадинке на моей шее. Ты глубоко вдохнул, а после нежно поцеловал меня в адамово яблоко. В тот момент между нами что-то переклинило, потому что уже в следующий момент я с силой схватил тебя за плечи, притягивая максимально близко к себе. – Я не хочу, чтобы ты сдерживался, – прошептал я тебе на ухо, вызывая по твоему телу рой мурашек. Ты быстро поднял на меня взгляд своих серо-голубых льдов, устанавливая между нами зрительный контакт. – Ты уверен? – в тон мне шепнул ты. Я никогда не был ни в чем так сильно уверен, как тогда в том, что очень хочу тебя. Поэтому в ответ я лишь толкнулся своими бедрами в твои, создавая необходимое трение. Ты резко потянул мою растянутую домашнюю футболку за края, снимая и вышвыривая её куда-то за пределы моего обзора. А после следом за ней в неизвестном направлении полетели мои боксеры и все твои вещи, в которых ты был в тот момент. Одурманенное сознание вернулось ко мне, когда ты уже плавно водил по моему члену своей ладонью, а наши губы были соединены в нежном поцелуе. От этого всего невероятно сносило крышу, и тому подтверждением были мои слабые, почти разбитые стоны. Я был неопытен. Нет, не так. Я, черт возьми, был девственником. Но смелости перевернуть тебя и опуститься с горячими поцелуями по твоему телу мне хватило. Я просто желал доставить тебе удовольствие. Я просто хотел доказать тебе, что ты нужен мне больше. Я просто вожделел тебя. Я – твой. Был и буду всегда. Твоя сильная рука опустилась на мою голову, зарываясь пальцами в кудри и аккуратно оттягивая их, когда я поцеловал твой живот, прикусывая нежное место возле лобка. Некоторое мгновение спустя я осторожно обдал горячим дыханием головку твоего органа, сочившегося эякулятом. Это странно, что я описываю тебе все в таких подробностях, но если ты и, правда, потеряешь память, то я хотел бы, чтобы ты вновь испытал это. Пусть и на страницах этого дневника. К тому же я сам теряю с каждым днем все больше и больше воспоминаний. Не знаю, отчего, но я боюсь, что вскоре и вовсе не смогу вспомнить еще хоть что-то, чтобы в подробностях описать это для тебя. Поэтому… я продолжу, прости. Я помню твой вкус и первое, что я подумал: "Прекрасен. Боже, как ты прекрасен, Луи Томлинсон". Твое лицо, которое было приятно искаженно в удовольствии, когда я насаживался ртом почти до основания. Твои тихие постанывания и всхлипы, когда я задавал темп, надрачивая тебе с такой скоростью, с которой только мог. Я почти уничтожал тебя, ну, как я думал. Ты уничтожил меня больше, когда позже ввел в меня, смоченные слюной два пальца. – Узко, – хрипло проговорил ты низким голосом. – Ты девственник, Гарри? – в ответ я лишь согнулся в твоих руках, прогибаясь в спине, и что-то несвязно простонал. Это непередаваемое чувство заполненности. Но еще более того – осознание, что заполнил меня именно ты. Ты делал все так, чтобы доставить нам максимальное удовольствие, но я буду полным лгуном, если скажу, что мне не было больно. Жгучая боль, пронзающая зад почти до потери пульса. С этим пришлось туго, признаюсь честно. Наверное, это была самая сильная физическая боль, которую я когда-либо испытывал. При одном воспоминании в пятой точке покалывает. Но все это так резко меркло в твоих серо-голубых глазах полных нежности и вожделения. Ты осторожно двигался во мне, растягивая удовольствие. Ты плавно и аккуратно продвигался сантиметр за сантиметром, давая мне возможность привыкнуть и привести дыхание в условную норму. Все было таким правильным… будто бы мы всегда были созданы лишь друг для друга. И когда твой член прошелся в первый раз по моей простате – сорвались мы оба. Ты стал бешено вколачиваться в меня, а я ритмично подмахивать тебе бедрами. Ты менял углы и входил до основания, вырывая из моих уст пошлые стоны. И это было такое дикое превосходство тебя надо мной. Я чувствовал, как ты со всей нежностью принял на себя роль главного. И я не возражал. Лучше этого чувства, был разве что оргазм. Ты сделал еще несколько рваных толчков после того, как обильно излился внутри меня. Я – твой. После ты стал жестко доводить до конца меня. Твои губы сомкнулись на моем все еще твердом и болезненно набухшем члене, и стали жадно посасывать его, сопровождая все это пошлыми причмокиваниями. Серьезно, Томлинсон, ты подрабатывал шлюхой всё это время? Такому минету нужно еще поучиться, скажу я тебе. Хотя откуда мне знать? Как-нибудь повторим, да?(Manafest – Not alone) it-is-the-diary-of-harry.tumblr.com/post/123632235238/manafest-not-alone
И всё же с комнатой в хосписе мне было чертовски трудно расстаться. Я приехал в новую квартиру, которую для меня (в будущем, надеюсь, для нас) сняли родители, и понял, что я совершенно один. Даже обстановка была угнетающе холодной. Там не было той спокойной и теплой, но всё же бурлящей жизни хосписа, оттого-то мне и становилось дико одиноко. Благодаря этому я начал больше времени проводить на улице. И я думаю, всё это было не зря, потому что в один из дней, когда я не торопился на прием к своему психиатру, я нашёл очаровательного котенка. При довольно неприятных обстоятельствах, но всё же. Он игриво бегал по зеленому газону возле детской площадки, и если бы я вовремя не схватил его на руки, то местные тупоголовые дети закидали бы его камнями. Не знаю, отчего люди с самого раннего детства так жестоки с теми, кто просто физически не может дать им отпор? И с того самого момента, как котенок тихо мяукнул и поднял на меня свои огромные серо-голубые глаза, я понял, как можно избежать одиночества в той холодной съемной квартире. На прием к своему психиатру я пришел с пищащим комком, спрятанным под толстовку. – И как же ты назовешь его, Гарри? – спросил меня тогда мой психиатр. – Томмо, – коротко ответил я, а после аккуратно погладил черно-белое чудо. Так что да, теперь я не один. Теперь у меня есть еще один Томмо, но на этот раз живой и чувствующий хоть что-то, кроме необходимости умереть. Странно только то, что, когда я тайком проношу Томмо с собой в твою палату (я думаю, меня расчленят морально, если узнают об этом), он сразу запрыгивает на твою кровать и сворачивается клубочком на твоей бледной руке, от которой тянется прозрачная трубочка. Он делает так каждый гребанный раз, и я не знаю, что это означает, но только так его можно успокоить. Остается только надеяться, что хотя бы этот Томмо не оставит меня.(Sia – Elastic Heart) it-is-the-diary-of-harry.tumblr.com/post/123632317373/sia-elastic-heart
Погода сегодня – дожди, вызванные приливом грустных воспоминаний. Как-то раз, будучи еще не знакомым с тобой в реальности, я спросил: "У тебя есть друзья?" – Г. На что ты не сразу, но ответил: "У меня есть воспоминания о них. И этого сейчас достаточно." – Т. Тогда я не смог понять, что ты имел в виду и как ты мог обходиться одними воспоминаниями. Тогда я еще не знал, что после того, как ты связался с наркотиками, от тебя отвернулись все твои друзья. Тогда я не представлял, какое дерьмо представляет собой твоя никчемная жизнь. Больше мы к этому не возвращались. Но в один из дней, когда наши отношения вышли с виртуального уровня на уровень реальности и когда мы затеяли в твоей квартире генеральную уборку, эта тема про друзей вновь всплыла не очень позитивным облаком над нами. Мы тогда разбирали шкаф с твоими старыми вещами (по моей инициативе, да) и случайно нашли фотографии, сделанные видимо еще задолго до всей этой истории с проигранной жизнью на злополучном футбольном матче. На этих снимках были запечатлены ты и твои лучшие друзья – Лиам и Зейн. Ты рассказал мне, что был близок с этими двумя идиотами и у вас было что-то вроде своей крутой компании. Но когда я попросил тебя рассказать мне о них побольше, ты лишь горько усмехнулся и сказал, что теперь всё это не имеет ровно никакого значения. Тебе было грустно вспоминать об этом, не думай, что я не заметил, я же не идиот. На большинстве из этих снимков ты был в компании довольно горячего пакистанского парня, и вы выглядели довольно… счастливыми? Я думаю, именно его зовут Зейн, и да, это именно он тогда приволок тебя обдолбанного в нашу квартиру. Я должен признать, что он довольно симпатичный и даже красивый. Внешность у него необычная, почти можно сказать модельная. Фотографий, где вы вдвоем было действительно больше всех. Скажи честно, ты спал с ним? И нет, я не ревную, но у меня вопрос… как он выбрал тебя? И второй: как долго вы были вместе? На следующий день ты купил рамки для некоторых фотографий и поставил их на столе в гостиной. Эти парни много значили для тебя, да? Я им даже в некотором роде завидую. Они видели другого тебя. Они знали того самого Луи Томлинсона, о котором я только слышал по твоим рассказам. Я тоже не теряю надежды хоть когда-нибудь поговорить с живым тобой. С таким, у которого не будет вечных мыслей о суициде. С таким, который без особых внутренних метаний будет любить меня. С таким, который улыбается не для того, чтобы скрыть от меня свои темные мысли. Я всё еще верю, что ты проснешься другим человеком. Если, конечно, проснешься. У каждого здесь своя собственная кома, не забывай. Твои друзья, к великому сожалению (ох, прости мне мой сарказм), также имеют ряд ком, но я расскажу только про самую важную, которую мне удалось разглядеть за всё это время. Всё же я не был знаком с ними лично, да и вряд ли теперь когда-то буду, но одно я могу сказать точно – они не выдержали. Они были с тобой, когда ты был успешным футболистом, и дружненько ретировались в неизвестную сторону, когда ты стал наркоманом-неудачником. Нет, нельзя их упрекнуть в том, что они опустили руки и не попытались вытащить тебя из всего этого дерьма, всё же я думаю, у них была своя жизнь, но разве не именно для этого создана дружба? Разве они не должны были быть до последнего с тобой? Разве они не считали своим долгом уберечь тебя от такого будущего, которое ты сейчас имеешь. И что касается Зейна, то его я хотя бы видел. Тоже не в лучшем состоянии, но я думаю, он хотя бы пытался помочь тебе (правда, слишком своеобразная у него была помощь). А вот Лиама, того самого коротко стриженного брюнета с довольно миловидной внешностью порядочного парня, о котором ты вспоминал с теплой улыбкой, я даже и не знаю в реальной жизни. А был ли он таким хорошим другом для тебя? Их кома состоит в том, что они, видимо, не знали, что из себя представляет настоящая дружба. Я не хочу никого осуждать, если быть честным, потому что сам веду далеко не благоразумную жизнь. Я просто рассказываю тебе то, что есть. А есть на данный момент возле тебя только я и Томмо. Но нас ты своими лучшими друзьями никогда не называл. Пожелание на будущее? Я думаю, что всё же найти ответ на вопрос, почему ты так любил своих родителей. Потому что я не могу полюбить своих, как бы ни старался, а они сделали для меня сейчас намного больше, чем твои для тебя.Может, тебе стоит поставить в рамку моё фото? – Г.