О конфликте поколений и методах противостояния гомофобии

      Кабак Андрея Стаматина, будучи хоть и не вполне приличным, однако единственным на весь Город питейным заведением, на один вечер превратился в импровизированный банкетный зал – Ольгимские и Каины обмывали официальную помолвку своих младших наследников. И, конечно же, после рюмочки-другой добротного твирина глав правящих семейств потянуло на светские разговоры.       - Ты глянь, чего пишут! – воскликнул Георгий, увлечённо изучая свежий номер «Горхонского вестника». – За бугром в эту их… секту мужеложцев молния ударила – тридцать три человека убила. Тридцать три, понимаешь? Это же возраст Христа! Вот поделом им, может, хоть теперь задумаются, что против Бога переть не должно!       - Аргументный аргумент… - тихо проворчала Мария, закатив глаза. – С таким же успехом я могла бы заявить, что Христос сам мужеложцем был, а тех человек к себе забрал, так как не место им в нашем жестоком, нетолерантном мире…       - Ты чего там, Машенька, бормочешь? – обратился к племяннице Георгий, недобро щурясь.       - Я говорю, вечер сегодня особенный, всему радоваться нужно, - уже громче произнесла Мария, натягивая на лицо язвительную улыбочку. – А особенно сильно добропорядочные и благовоспитанные верующие дедушки сегодня должны радоваться страшной смерти тридцати трёх ни в чём не провинившихся человек…       - Да какие же они люди?! – взвился Тяжёлый Влад. – Скоты! Инквизиция таких расстреливает – и правильно делает!       Младший Влад хотел было что-то возразить, но вовремя одёрнул себя и промолчал, решив, что с отцом лучше не спорить – себе дороже. Приведи он хоть тысячу обоснованных и научно доказанных аргументов в пользу нормальности столь ненавидимого старшим поколением вида отношений между людьми – все они окажутся бессильными против отцовских логических цепочек в духе «сейчас двенадцать часов; двенадцать – это количество месяцев в году; месяц – это ущербная луна; ущербны все дети, не желающие всегда и во всём соглашаться с родителями и подчиняться им беспрекословно; чтой-то давненько я своего сынка не обвинял во всех грехах смертных». Уж чего-чего, а навлекать на себя беспричинный гнев старшего Ольгимского Младшему хотелось меньше всего. И так из него давеча в Термитнике всю душу вытрясли, до сих пор ещё иногда нервный тик бьёт – так куда ж больше добавлять…       - Лицемеры вы все! – фыркнула Мария, встав из-за стола и, с противным скрипом передвигая по полу свой стул, отсела от стола «элиты» к стоящему чуть поодаль столику поменьше, за которым расположились Бурах с Рубиным, хозяин заведения с братом и непонятно каким боком затесавшийся к ним местный король воров.       - О, какие люди к нам пожаловали! – пьяненько промурлыкал Пётр, подвигаясь ближе к брату и освобождая для молодой Хозяйки местечко за столом, по ходу дела чуть не навернувшись со своего стула.       - У-у-у… - мрачно протянул Андрей, вглядевшись в лицо Каиной. – Гришаня, плесни-ка даме контрабандного успокоительного… Смотри только не травани, как Петю в тот раз!       - Ты мне до смерти теперь об этом напоминать будешь? Кто старое помянет, тому глаз вон, знаешь ли… – фыркнул Гриф, воровато оглядываясь по сторонам и жестом заправского иллюзиониста извлекая из-за пазухи флягу с «успокоительным». – Да и вообще, не при делах я был, Брага это всё нахимичил. Выцыганил у какого-то шкета «порошочек» да и подмешал, гад такой, в настойку, пока я отвернулся…       - Зато меня потом никакая зараза не брала, - хихикнул Пётр, следя за каждым движением наполняющего стопку и снова прячущего флягу за пазуху вора. Впрочем, запах палёной настойки в следующий момент заставил архитектора поёжиться от воспоминаний. – Хотя, ощущения, конечно, были не из приятных…       - Ох, да хоть бы вы меня и отравили, не обиделась бы, - буркнула Мария, залпом опрокинула в себя содержимое стопки и слегка поморщилась, помахивая ладошкой перед лицом. – Сил моих больше нет весь этот первобытный бред выслушивать… Инквизиция расстреливает, боженька наказывает, ко-ко-ко, кукареку…       - Ну, что уж тут поделаешь… - Андрей развёл руками. – Старшее поколение не переубедить и не перевоспитать. И развалины мы сможем понять только тогда, когда сами обратимся в развалины. Это был афоризм…       Мария обиженно надула губки и замолчала. Близнецы синхронно осушили свои стопки и тоже как-то сникли. Гриф тихонько затянул какую-то заунывную песню, привалившись к широкому плечу Стаха, на лице которого застыло такое выражение, словно он воскресил Симона Каина и тут же снова его вскрыл. Причём заживо. Причём прямо здесь, на глазах у его родни.       «Развалины» за соседним столом в это время продолжали бубнить что-то про духовность, целомудрие и кару небесную, только ещё сильнее портя и без того опустившееся ниже уровня плинтуса настроение молодёжи.       Артемий молча поднялся из-за стола и так же молча прошествовал к стойке, на которой красовался новенький телефонный аппарат. С тех пор, как в Город провели телефонную связь, жить стало гораздо проще. И веселее…       - Ой ё… Сейчас что-то будет… - пробасил Стах, заметив краем глаза, что менху как-то подозрительно ухмылялся.       Все, как один, с любопытством уставились на Бураха, когда тот, деловито набрав на аппарате какой-то номер и дождавшись, когда на том конце провода соединят, заговорил:       - Аллё, Танатика? Данил Данилыча хочу. Из Города-на-Горхоне, скажите, что дело срочное. Ага… Ойнон? Привееет… Как там у вас, в Столице, погодка? Дождит? Молнии сверкают? Хорошооо… Бросай работу, выходи куда-нибудь на открытую местность, а я уже в Степь бегу, у нас тоже гроза намечается. Ага… И через десять минут начинаем усердно думать друг о друге что-нибудь неприличное. Ну как же? Чтобы нас молния шарахнула за то, что мы против Бога попёрли! В разных городах, но одновременно – романтика!       Лицо Георгия вытянулось и по цвету почти сравнялось с бородой. Глаза бооса Влада, и без того всегда выдающиеся, казалось, вообще грозились вылезти из орбит. За столом старшего поколения воцарилось гробовое молчание. А вот столик молодого поколения взорвался дружным ржачем. Артемий, перекинувшись ещё парой слов с Данковским, повесил трубку и вернулся к своей компании, жутко довольный собой.       Не долго думая, к представлению решили присоединиться и Стаматины.       - Слушай, братик… А у меня к тебе оч-чень важный вопрос… - протянул Пётр, состроив задумчивую мину. – С простыми мужеложцами мне, положим, всё понятно. А вот если они между собой ещё и братья? Да к тому же близнецы? Ну, ты понял…       - Понял, понял, - Андрей приобнял брата за плечи, притворно-тяжко вздыхая. – А в нас с тобой, кровиночка моя родная, наверное, вообще шаровая прилетит… И даже моя наваха не спасёт…       Этот диалог заставил Георгия ещё сильнее спасть с лица, а Влад вообще начал окрашиваться попеременно во все оттенки серо-красно-зелёного, вызывая у молодёжи новый приступ хохота.       - Ну, мальчики, мне бы ваши проблемы! – отсмеявшись, заявила Мария. – Ко мне вон по ночам вообще призрак Евы является! Такое творит, такое творит, ой… Так мне теперь по небесному закону, что… метеоритный дождь полагается?       И снова взрыв смеха – пуще предыдущих. Громче всех ухохатывался заваривший эту кашу Бурах, медленно, но верно сползая под стол. Андрей лежал на столе, Пётр лежал на Андрее, и непонятно было, от чего он икает – то ли от количества принятого на грудь, то ли от смеха, то ли от всего вместе. Рубин вообще этот многострадальный стол чуть не разломил надвое, когда в порыве положительных эмоций ударил по нему своей огромной ладонью. У Грифа сил смеяться не осталось, и он просто постанывал в уголке, согнувшись буквой «зю» и держась за живот. Мария, на которую уже подействовало «успокоительное», тихонько похрюкивала в кулачок. А вот её дражайшему дядюшке было совсем не до смеха…       - Ах ты… да как ты… да что ты… - Георгий подорвался с места, явно намереваясь прочитать племяннице мораль, но ещё не определился, вернулся уже к нему дар речи, или ещё нет. – Да я… Да я твоему отцу всё расскажу! Уж он-то с тобой разберётся!       - Да хоть сейчас и рассказывайте, дядя! – звонко рассмеялась Мария. – Вон же он, рядом с Вами сидит!       Георгия аж перекосило от подобной дерзости, но обернуться он всё-таки обернулся, дабы удостовериться, что Виктор, о присутствии которого за столом как-то все забыли, действительно сидит рядом с ним. А забыли о нём потому, что сидел он тихо, в «светских разговорах» участия не принимал, резких движений не делал. А сейчас и вовсе застыл аки каменное изваяние, сжав в руке рюмку с остатками твирина и уставившись в одну точку. Кажется, и не моргал даже.       - А-а, да ломись ваши головы, окаянные! – Георгий махнул рукой и в три прискока вылетел из кабака, даром что семидесятилетний дед. Следом за ним выплыл и Тяжёлый Влад, бурча что-то под нос и таща за собой обречённо вздыхающего сына, который, не выдержав, рассмеялся вместе с Бурахом и компанией, чем, конечно же, вызвал у отца некоторые подозрения на свой счёт. Только Виктор так и остался сидеть за столом неподвижной статуей.       Воинствующие стёбщики, отсмеявшись и ещё немного поболтав на отвлечённые темы, вскоре тоже решили покинуть свой столик и пойти прогуляться на свежем воздухе. Хозяин заведения, подойдя к Виктору, помахал рукой перед его лицом. Тот вздрогнул, словно очнувшись ото сна, и вопросительно уставился на старшего из близнецов Стаматиных.       - Закрываемся, Ваше благородие, - пояснил Андрей, вертя в руке связку ключей. – Уходить-то собираетесь, или прикажете Вас здесь запереть вместе с бутылками?       - А… нет-нет, ухожу, ухожу… - сбивчиво пробормотал Виктор, вставая из-за стола. Ему нужно было многое осмыслить, но думать и размышлять всё-таки будет предпочтительнее не в компании бутылок твирина в опустевшем кабаке, а в своём уютном домике в Горнах, перед камином. Хотя, если этой ночью он снова услышит те странные завывания, время от времени доносящиеся из дома Марии, сохранить здравый рассудок и ясный ум ему вряд ли удастся.