Ты снился мне...

Твоя рука держит мою. Я смотрю на тебя и не могу поверить, что прощаюсь с тобой навсегда. Всего лишь восемьдесят лет нам было отпущено вдвоем. Так мало! И так бесконечно много! Сколько любви мы подарили друг другу, сколько нежности. Наши дети и внуки стоят у изголовья кровати. Они не сразу приняли нас, но когда поняли и простили, наше счастье стало безмерным, его хватало на всех. Мы прожили хорошую жизнь. Как больно уходить и оставлять тебя! Я постарался улыбнуться тебе. — Прости, что я такой эгоист. — Я скоро приду к тебе, только дождись меня. — Не торопись. Нет, я не прав! Я буду считать каждую секунду без тебя. Ты наклонился ко мне и поцеловал. Даже на смертном одре твой поцелуй волнует меня, как и тот самый первый раз. Последнее, что я почувствовал в жизни, был вкус твоих слез. Последним, что я услышал, был настойчивый и монотонный писк приборов, маггловских и магических. И мир погрузился в темноту… * * * Звук выводил меня из себя. Равномерное попискивание и какой-то шорох. Я открыла глаза и запаниковала. Во рту была трубка, мешающая дышать. Она причиняла мне дикую боль, легкие раздирал невкусный воздух, пахнущий пластиком. Я схватила трубку и потянула. Горло оцарапало, меня чуть не стошнило, но зато стало легче дышать. На сигнал монитора прибежала медсестра и удивленно вытаращилась на меня. Я сидела на больничной койке и дико озиралась. Через минуту я увидела маму и разрыдалась. — Девочка моя! — мама заплакала и кинулась ко мне. — Мы уже перестали надеяться. Зачем, ну зачем ты сделала это с собой? — мама гладила меня по голове и крепко обнимала, будто я могла убежать. — Что сделала? Я не понимаю? — всхлипывая, спросила я. — Зачем ты пыталась покончить с собой? Это из-за Диксона? Я так и поняла, когда он бросил тебя, спустя неделю, после того, как ты впала в кому… — Так, стоп! Что? Диксон бросил меня? Я начала дико хохотать, чем перепугала мать и медсестру. Мне вкололи какое-то лекарство, но я продолжала смеяться. В тот первый раз, когда я попала в мир моего любимого, я отказала ему, потому что не хотела бросать семью. А стоило мне столкнуться с проблемой, как Диксон без зазрения совести оставил меня! Это почему-то казалось мне жутко смешным! Смех плавно перешел в слезы, когда я вспомнила, что оставила его там одного. Я буду вынуждена прожить пустую никчемную жизнь тут. Возможно, я никогда его не увижу. Я лежала в кровати и слезы тихо бежали по щекам. Я вспоминала каждую минуту, проведенную там, с ним. Я бы тысячу раз приняла снотворное, если бы мне было куда возвращаться. Но мое тело, помнящее его руки, умерло. Мои губы никогда не дрогнут под его губами. Моя душа обречена на жизнь без него… Когда первое потрясение прошло, мне сказали, что я была в коме восемь месяцев. Получается, по месяцу за десяток лет с любимым. Но я бы отдала остатки жизни тут, лишь бы вернуться к нему хотя бы на час, хотя бы на минутку! Увидеть его глаза, ощутить его руки, согреться его любовью… Так прошли три недели, меня не спешили выписывать, размышляя, стоит ли перевести в психиатрию или попробовать обычный курс психотерапии. Мне было все равно. Я была безучастна ко всему и всем. Подошел день выписки. Я собирала вещи, двигаясь, словно сомнамбула. Вдруг медсестра постучала в дверь. — Да? — спросила я, не оборачиваясь. — Простите, Роуз, но вас просят зайти в соседнюю палату. — Зачем? — удивилась я. — Зайдите и сами узнаете, — медсестра заговорщицки блеснула глазами и скрылась. Я пожала плечами и пошла за ней. Во мне проснулась искорка любопытства — впервые с тех пор, как я очнулась. В соседней палате было довольно живенько. Вокруг были шарики и море цветов. Посреди этого броского великолепия лежал молодой человек, чуть старше меня на вид, хотя, кто его разберет точный возраст в больнице? — Вы звали меня? — я подошла к его кровати поближе. — Здравствуй, — ответил он мне. Его глаза жадно пожирали меня. — Я нашел тебя, Роуз. Я нашел тебя! Я оцепенела. Я смотрела на чужое лицо чужого человека и не верила себе. Боялась поверить. Сквозь незнакомые черты начали проступать такие любимые, такие мои! Я смотрела в его глаза и чувствовала, что меня разрывает на части страшная по своей силе и надежде догадка. — Ты? Ты! — закричала я. — Я пришел к тебе, любимый… любимая. Медсестра, прибежавшая на крики, остановилась на пороге, думая, что ей померещилось. А я лежала рядом с любимым и, рыдая, целовала его такое родное незнакомое лицо. Он обнимал меня и плакал. Я думала, что умру, но от счастья еще никто не умирал, значит, я буду жить! С ним! Конец?