Insomnia

Здравствуйте. Меня зовут Найл Хоран. Я шизофреник. Личность, ожившую по вине моего сознания, зовут Зейн Джаваад Малик. И это самый потрясающий человек из всех, что я знаю. Зейна не существует. Существую только я и моя болезнь. Четыре белые стены сдавливающей мозг палаты призывали поговорить с ними, только я был очень занят тем, что прислушивался к монотонным всхлипам моей мамы и тихому голосу врача за этой злосчастной дверью. «Нанесенная ему травма привела к развитию такого серьезного заболевания, как…» Три овцы…семь овец…двадцать… Я хочу спать. Что нужно сделать, чтобы заснуть? Зейн не обтягивал меня бинтами. Его нежные руки не касались моего лица и дрожащего тела. Его сочные, подобные спелой вишне, губы не ласкали мои. Он не спасал меня от тех троих и не провожал до дома. Я сам дошел. Всё в этой палате напрягало меня: и окно на всю стену с видом на небольшой фонтан, и деревянные тумбочки, натертые до блеска, и старенький телевизор, и скрипящая кровать, на которой покоилось моё тело. «Страдания от постоянной бессонницы тоже оказали немалую роль в развитии недуга…» Услышав протяжный рёв моей матери, я просто-напросто не выдержал и заткнул свои уши указательными пальцами, начав напевать первую песню, что пришла на ум:

And the arms of the ocean are carrying me, And honest devotion was rushing out of me, And the crushes of heaven for a sinner like me, But the arms of the ocean delivered me.

Дальше замолк, слов не помнил. Улыбка мелькнула на моих высохших губах, а через секунду все тело задрожало от резко нахлынувшего приступа смеха. Кто бы мог подумать, втрескался в того, кого сам и выдумал. Истеричный хохот обволакивал молчаливые стены палаты, но они, зануды, отказывались смеяться со мной. Я вскочил с постели, подумав, что для крепкого, как чай, сна необходимо хорошенько устать. Я обошел палату ровно шесть раз, не желая выходить за её пределы. Взгляд привлекло пыльное зеркало, висевшее в углу над раковиной. Ноги сами поспешили к нему. Измученное лицо с трогательными синяками под правым и левым глазом смотрело на меня не очень уверенно и не слишком красиво. Растрепанная светлая шевелюра выглядела так, будто ей только что подмели всю больницу, начиная с огромного крыльца. Лицо не выражало никаких эмоций, а шея…шея была чиста. Где. Мои. Засосы. Где. Следы. Которые. Оставили. Его. Губы. Ровно минута мне понадобилась для того, чтобы осознать всю немощность ситуации и разбить гнилое зеркало своим бледным кулаком. Осколки рассыпались по паркету, а градом хлынувшие слезы принялись их омывать. Я немедля обхватил свою шею, сжав её так сильно, что кожа на пальцах побелела, интересно гармонируя с растекшейся от удара кровью. Ноги подкосились, и я рухнул на колени, крича что-то невнятное, желая только смерти в эту самую секунду. Я видел, как дверь отворилась. Видел испуганные лица медсестер и моей родной матери, которую незамедлительно попытались увести. Она сопротивлялась. А я больше нет. Какой-то наглый шприц вонзился под кожу, когда сильные руки троих врачей опустили меня на ту самую до жути скрипящую кровать. -Сейчас ты поспишь, сынок, — еле дыша, шептала всё же сумевшая вырваться мать. -Сейчас ты поспишь… Наконец-то. Голова слабо повернулась к ничем не занавешенному окну и сквозь полуприкрытые веки я различил знакомый силуэт татуированного парня, по привычке курящего свою сигарету. Он улыбнулся мне краешком губ и с этой самой улыбкой передал мне всё своё безгранчиное тепло и уют. Улыбнулся, точно в последний раз, буравя меня нежным взглядом, растворяясь в тишине моих с трудом успокоенных мыслей. Я изо всех сил напрягся, чтобы поднять свою ладошку и помахать придуманному мною чуду. -Спокойной ночи, Зейни, — улыбнулся я, окончательно провалившись в сон.