Укрощение строптивого

Люди есть пешки на шахматной доске. Однако у пешек есть чувства, из-за которых они страдают, провозглашая себя едва ли не ферзями. Вместо того, чтобы просто взять и смириться со своей обыденной и скучной жизнью, они изобретают себе новые проблемы: один берет кредит, чтобы поехать в отпуск в место, про которое узнал позавчера, другой готов нажраться до беспамятства просто так, хотя ясно понимает, что дома ждет любящая жена и ребенок, третий же начинает играть в азартные игры, проигрывая все, что нажил за долгие годы. Все считают, что они умны, что это «на один разок», но на деле часто попытка стать ферзем ломает человека. Первый становится рабом, второй — убийцей, третий — бомжом. А все почему? Просто захотелось перемен. Хибари никогда не был высокого мнения о людях. У него никогда не было друзей, никогда не было девушки. Хотя, в принципе, девушки были, но лишь тогда, когда ему хотелось удовлетворить свои потребности. С самого детства он видел, как деловые партнеры пресмыкались перед его родителями, чтобы получить лишнюю копейку или одобрение, стоящее многого. И с самого детства Хибари понимал, что все взрослые — корыстные обманщики. Пешки, наивно верящие в то, что из-за связей они превращаются в ферзей. Хибари понимал и то, что его окружению нужны его связи и деньги. Кусакабе получал приличную заработную плату, но зарабатывал он ее честно, выполняя задания своего шефа, как послушный пес. Киоко и Хару также нуждались в его деньгах, но и они помогали не умереть Хибари голодной смертью и не зарасти в грязи. Никто из них не заметил бы Хибари, не будь у него столько денег на счету. Но Тсунаеши не был таким. Кея терялся в догадках, почему так. Может, из-за воспитания в детском доме. Может, он просто притворялся. Но Саваде было совсем все равно. Он не был похож на господ, которые хотели воспользоваться Хибари и забыть о нем. Он не был похож и на див, которые желали завлечь в свои сети прекрасного спонсора и, возможно, даже «залететь» от него, а потом требовать алименты, да такие, что дар речи отнимается. Тсунаеши был… самим собой. Улыбался тогда, когда хотел он, смеялся, когда ему было смешно, грустил, не надеясь, что перед ним будут распинываться. Он был настолько настоящим, что Кея просто не знал, как с ним обращаться. Кея настолько привык к маскам, что настоящие эмоции стали для него чем-то вроде внезапной экзотики. Искренность пробуждала искренность. И Хибари это нравилось. В отличие от всех одинаковых знакомых, он был совсем непохожим на других. Немного дерзкий, язвительный и совершенно бесстрашный. Но в противовес этому его Тсуна очень добрый, благодарный и не заносчивый. Каждый раз стараясь предугадать его реакцию на то или иное действие, Кея часто ошибался, но этого его еще больше заинтересовывало. Он жаждал понять алгоритм его поведения. Но он даже на миллиметр не приблизился к его разгадке. И это вводило в азартный раж. Даже после самых тяжелых часов после пробуждения Тсунаеши, когда его рвало от голода желчью и остатками не успевшей перевариться пищи, когда его бросало то в жар, то в холод, когда он бредил, словно в горячке, Хибари все сидел рядом с его кроватью, упорно делая вид, что погружен в работу с головой. На самом деле он бросал на тяжело дышащего Тсунаеши взгляды едва не каждые пять секунд. К счастью, круги ада для крольчонка закончились меньше чем через сутки. Сам Тсунаеши не выспался, едва проспавши пять часов, а Хибари же вообще не спал, лишь украдкой иногда подходил к больному и максимально ласково для колючего ежика гладил кролика по руке, иногда сцепляя пальцы. Спустя сутки Тсунаеши стало намного лучше. Тело было еще слабым, но не было тошноты, температура не скакала, однако и не было желания повстречаться с Морфеем. Весь день Савада невидящим взглядом смотрел на виднеющийся кусок серого неба, к которому словно испачканные чернилами прилипли куски ваты в виде туч. Весь день он старался понять, кажется ли ему, что он вновь дома у Хибари, что он сидит рядом и стучит по клавишам ноутбука, или же ему кажется, что он давно мертв, а это ад. Или рай. Он не мог понять, что ему кажется — это награда с рая или же пытка с ада. И отвлекался он от таких довольно философских мыслей только тогда, когда Киоко или Хару приносили бульон или рис, передавали Кее, и он кормил кролика чуть не с ложки. В эти моменты Савада просто наслаждался этими грезами, тайно желая, чтобы это было правдой. Спустя неделю Тсунаеши вновь стал похож на себя: личико заметно округлилось, по которому не скажешь, что кролик страдал от голода, болезненный цвет кожи ушел, проступил румянец. После положительного прогноза врачей, Тсунаеши радостно спихнул с себя опостылевшее одеяло и сел. От постоянного лежания затекали и плечи, и спина. И все было бы не так плохо, если бы не факт осознания того, что как Тсунаеши выздоровеет, ему и Хибари придется поговорить. Тсунаеши из того типа людей, которые, сделав что-то, боятся в этом признаться и извиниться, потому специально отдаляются от человека, которому напакостили, и не успокаиваются, пока начисто не забудут о произошедшем. И не из-за того, что страшно признать свою вину, а страшно из-за того, что подобная ситуация может повториться, и опять будет неприятно, причем неприятно всем. При такой ситуации Тсунаеши всегда прыгал в кусты. Ему физически тяжело быть рядом с людьми, которые от него пострадали. То же самое и с Хибари. Ему было некомфортно находится в одном доме, в одной комнате с Кеей, но ведь не выгонишь же его из его же дома? Через полторы недели Тсунаеши уже ходил по всему дому, изредка испытывая легкие головокружения, которые, впрочем, он попросту игнорировал. Стоило увидеть ему Хибари, так тут же исчезал из его поля зрения, выискивая в доме еще одну живую душу. Так вечером, когда Хибари приходил с работы, он предпочитал сидеть с Киоко и Хару на кухне, подхомячивая все запасы еды. Хибари же это не нравилось. Ему хотелось, чтобы Тсунаеши встречал его с работы, забирал из его рук тяжелый кейс… И эти мысли ему тоже не нравились. — Хибари-сан, если Вы сильно привяжетесь к этому… мутанту, и это повлияет на Вас и Вашу работу, то я избавлюсь от него, — сказал как-то Кусакабе. На жестокую и довольно наглую реплику Хибари ничего не ответил. Он и сам осознавал, что Тсунаеши меняет его жизнь, но вот только в какую сторону — хорошую или плохую? — он так и не понял. Если судить с точки зрения работы, то, конечно, все это отрицательно сказывается на бизнесе Хибари. Из-за побега кролика Хибари почти не спал и не ел, почти не работал, потому все держалось лишь на Кусакабе, который также поддерживал и легенду о том, что Хибари просто не здоровится, потому тот и не приходит на встречи, не желая заразить своих многоуважаемых партнеров по работе. А если судить с другой стороны? До Королевского секонд-хенда Хибари ничего толком не знал ни о зверьках, ни о симпатии к кому-то, тем более к человеку одного с тобой пола, ни о простом человеческом счастье. Нет, конечно же, Кея был счастлив, но было это очень редко. Очень редко. Действительно редко. Брюнет сам старался не встречаться с Тсунаеши, пока Кусакабе был в его особняке, и с этим проблем не было. Каждый день они виделись только по вечерам. Хибари уходил всегда рано, когда Тсунаеши еще спал, а приходил тогда, когда Савада уже сидел на кухне под защитой домработниц. Привыкший к своему режиму дня вновь, Хибари ложился задолго до того, как засыпал Тсунаеши. Но при каждой встрече он отмечал, что Тсунаеши оживает на глазах. И это радовало. Радовало больше, чем удачный контракт, больше, чем внезапный выходной. А еле слышимый смех подростка с кухни всегда заставлял появится улыбку на лице брюнета.

***

— Тсунаеши-кун, — крольчонок поднял глаза на Киоко, севшую напротив. — Скажи, ты ничего не замечаешь странного в поведении Хибари-сана? Тсунаеши больно сглотнул и поморщился, тут же опустив глаза. «Как я могу заметить изменения в его поведении, если мы видимся только за ужином?» — подумал он. Не дождавшись ответа, Киоко продолжила: — Возможно, ты не знаешь, но, когда мы с Хару-тян зовем его на ужин, он всегда смотрит в этот момент в окно. И знаешь что из его окна видно? Тсунаеши покачал головой. Так тщательно скрываемый стыд вырывался на ружу, уши и щеки начинали краснеть. — Кухня, — улыбнулась девушка и показала пальцем на одно из кухонных окон. Савада повернулся и неожиданно для себя увидел силуэт человека на втором этаже, в кабинете Хибари. Хару отвлеклась от своих дел и присела рядом. На ее лице сияла мягкая улыбка. — Тсунаеши-кун, он каждый вечер наблюдает за тобой, как придет с работы, так до ужина не отходит от окна. И только после ужина начинает работать. Потому Кусакабе-сан так часто стал к нам заходить: он выполняет часть работы Хибари-сана, — сказала она, с едва видной хитринкой в глазах смотря на крольчонка. — Н-надо же, я думал, он меня полностью игнорирует, — сказал отчего-то севшим голосом шатен и отвернулся. Киоко и Хару переглянулись и тихо захихикали. От этого Тсунаеши запунцовел. Он никогда не понимал девушек. Почему они смеются? Что он опять сделал? — Когда Хибари-сан тебя вернул сюда, — Хару почему-то показала пальцем на стол, — он был страшно зол. Однако он не выходил из твоей комнаты даже для того, чтобы поесть. Он просто сидел возле тебя и смотрел на все твои мучения. — Чтобы Кусакабе-сан не заставил Хибари-сана избавиться от тебя, мы принесли ноутбук, чтобы Хибари-сан делал вид, что работает. Но, думаю, Кусакабе-сан прекрасно об этом знает. — Он несколько ночей подряд почти не смыкал глаз. Поверь, ему незачем тебя игнорировать. Скорее, игнорируешь ты его, и ему от этого нелегко. Тсунаеши молча слушал девушек, переводя взгляд то на одну, то на другую. В голове не укладывалось. «Так, может, я и правда избегаю его, избегаю серьезного разговора насчет нас?» — пришла в голову мысль, заставившая чуть ли не подпрыгнуть на месте. Киоко и Хару продолжали говорить, рассказали про то, что творилось с Хибари, пока Савада прятался от него в бараке, как он волновался, что стал чертовски рассеянным. Рассказали то, о чем Тсунаеши догадываться не мог. А ведь он думал, что Хибари приобрел себе уже новую игрушку, развлекается с ней и в ус не дует. А оказалось-то все в точности наоборот… — Ты не хочешь с ним поговорить? — Хару поставила перед Тсунаеши чай. — Я не знаю, как начать, — прохрипел Тсунаеши и, прокашлявшись, залпом выпил чай. Девушки вновь хитро переглянулись. — А ты его поблагодарил за то, что он не дал тебе умереть голодной смертью? — Киоко вернулась к мытью посуды. — Нет. — Тогда поблагодари его. Прямо сейчас, — Хару забрала пустую кружку и отвернулась от подростка. Облизав от волнения губы, Тсунаеши вышел из-за стола и решительно двинулся к лестнице на верхние этажи. Но решительность улетучилась сразу же, стоило ему покинуть кухню. В груди нарастало тепло, жгущее не столько сердце, сколько горло и полость рта. На языке оставался сладко-горький вкус чая, словно вместо чая он съел с десяток конфет. Только от конфет этих какой-то странный эффект. Но сейчас Тсунаеши волновало больше то, что сейчас он добровольно пойдет к Хибари и добровольно заведет разговор, которого страшился с самого возвращения в поместье. Быстро проскочив два пролета, Тсунаеши на негнущихся ногах подошел к тяжелой дубовой двери, ведущей в кабинет Хибари. Дверь нагло возвышалась над кроликом, ощущавшим себя неприлично маленьким в сравнении с ней. Один ее вид говорил о том, что лучше в обитель Кеи по пустякам не заходить, не стоит тревожить ни дверь, ни Кею. Но Тсунаеши был уверен, что дело не пустяковое. В итоге, так или иначе, дверь придала сил постучать трижды и войти в кабинет. — М-можно? Хибари уже не стоял, всматриваясь в окна кухни. Сейчас он сидел за ноутбуком, что-то сосредоточенно печатая, не смотря на экран, а лишь на клавиатуру. В кабинете царил мрак: Хибари предпочитал, чтобы из источников света в этой комнате был лишь монитор работающего ноутбука. Тсунаеши нервно выдохнул и прижался спиной к двери. Кея его не заметил. — Хибари? — чуть повысил голос Тсунаеши. Его ладонь все еще сжимала дверную ручку, словно успокаивая себя, что путь к отступлению есть. Холод железа успокаивал. Брюнет поднял голову и поморщился. Из-за бьющего в глаза голубого света экрана было довольно трудно разглядеть черты Тсунаеши в темноте. Но Кея узнал его голос. Брюнет напрягся. — Ты что-то хотел? — голос брюнета оказался на удивление холодным. Тсунаеши прошиб пот. «Главное не сбежать, главное не сбежать!» — Я… Я хотел поблагодарить за то, что ты сделал. Я очень тебе признателен. С-спасибо. Ничего не ответив, Хибари вновь погрузился в работу. «Он что, издевается? Я тут распинываюсь, краснею аки девица, а он даже кивнуть не соизволил!» Борясь с нервным тиком, Тсунаеши подошел к столу, за которым сидел брюнет, и, оперевшись о него руками, спросил: — «Пожалуйста» сказать не хочешь? Серые глаза встретились с карими. — Зачем? Я внял твою благодарность, можешь идти. — А подать какой-нибудь знак, чтобы я понял, что ты внял, не мог? Внезапная злость перекрыла чувство стыда и стеснительность. Хотелось наорать на Хибари, может, даже врезать ему. Тсунаеши был готов поклясться, что так бы и сделал, если не одно «но». Глаза Хибари. Даже при лживом свете монитора Тсунаеши видел, что под глазами у Хибари мешки, словно тот так ни разу и не спал нормально, как Тсунаеши стало лучше. Внезапная злость так же внезапно испарилась, оставив жалость и самоненависть. Уж что-что, а ненавидеть себя Тсунаеши любил, сколько поводов для этого занятия-то, тьма просто! — Хибари, ты спал последнюю неделю? Кея несколько секунд всматривался в лицо подростка, потом молча отвернулся к монитору. «И зачем я задал вопрос с настолько очевидным ответом?» — вздохнул Тсунаеши. Хибари сохранил открытый документ и выключил ноутбук. — Хибари, тебе помочь с… — Скажи, — перебил брюнет, откидываясь на спинку кресла. — Почему ты сбежал? Тсунаеши вздрогнул. Он надеялся, что в это русло разговор не потечет, что они будут говорить только о том, как им дальше жить. Вспоминать причину было неприятно и больно. Осознание того, что Хибари им наигрался, хочет вернуть туда, откуда взял, причиняло боль не столько физическую, сколько моральную. Хотелось бежать прочь из этого кабинета с серьезным Хибари, почти невидимого в темноте, от дубовой двери, так запавшей в сознание подростка. Но ноги словно приросли к полу, а под коленками стало холодно. — Ты… Я понял, что ты не нуждался во мне, я тебе не был нужен, потому я решил уйти, — нехотя прошептал Тсунаеши, наугад вглядываясь в темноту, надеясь увидеть серые глаза. Хибари только тяжело вздохнул. Мужчина встал и сел на диван, стоящий возле стены, и спрятал лицо в ладонях. Не зная, куда себя деть после этого признания, Тсунаеши сел на этот же диван, но на другой конец, стараясь не касаться брюнета. Тсунаеши казалось, что если он нечаянно дотронется до брюнета, то тот вспылит, схватит за животные уши и выставит вон из дома. А Хибари просто думал, насколько же глуп его кролик. Он не понимал, как Савада мог подумать о том, что он не нужен. «Он просто не знает, что я с ног сбился, пока выискивал этот месяц», — решил Кея и поднял голову. — Тсуна, ты не надоел мне, я не понимаю, почему ты так решил, — сказал он. Тсунаеши дернулся. «Я не мог ошибиться». — Я слышал, — кролик нервно сглотнул, — как ты сказал Мукуро, что тебе пора поменять меня на более лучшую кандидатуру. Хибари едва улыбнулся и притянул к себе Тсунаеши, сжав его в объятиях. «Он просто ошибся», — осознал брюнет и впервые за долгое время вдохнул полной грудью, ловя нотки запаха тела кролика. А он думал, что… — Рокудо просто устал от своего очередного любовника, — прошептал он, — а я дал ему совет. Как ты мог подумать… — шепот стал настолько тихим, что даже чуткие кроличьи уши уже не могли понять, о чем говорит брюнет. Тсунаеши забыл, как дышать. Он просто робко сжимал пальцами ткань рубашки. «Я все-таки ошибся. Ох, да плевать. Ради этого, — Тсунаеши уткнулся лбом в плечо мужчины, — можно перетерпеть и этот голод, и все его последствия.» Тсунаеши и мечтать о таком не мог. Полтора месяца он думал, что Хибари до него и дела нет, что он его не ищет, что нашел ему замену, а теперь вот — они сидят рядом, Кея обнимает его, что-то шепчет и даже по-своему улыбается. Если такова цена этих жестов со стороны Кеи, то Тсунаеши вновь готов прожить этот ад, чтобы потом найти утешение в теплых объятьях холодного Хибари. Неожиданно Хибари склонил голову и начал покрывать шею Тсунаеши мелкими поцелуями, начиная от угла нижней челюсти до самого плеча. Тсунаеши оцепенел. — Х-хибари… Что ты делаешь? — кролик немного отстранился. Ответом послужил глубокий поцелуй, заставивший Саваду с шумом выдохнуть. Руки Хибари залезли под футболку и начали прощупывать позвонки, надавливая и доставляя этим неописуемый кайф. Дыхание Кеи участилось. Проведя двумя пальцами по всему позвоночнику, Хибари оторвался от губ кролика и, чмокнув его в лоб, отстранился. — Я не думал, что еще раз смогу тебя поцеловать, — прошептал он тихо-тихо, что Тсунаеши его не услышал. Хибари встал и пошел вглубь стеллажей с книгами, заполнявших большую часть кабинета. — Скажи Киоко и Хару, что сегодня я есть не буду. Вытерев тыльной стороной ладони нить слюни, стекающей с уголка рта, Тсунаеши туманным взглядом проводил Кею и, кивнув в темноту, вышел из кабинета, глохнув от стука собственного сердца. Тсунаеши понял, что он правда его любит. И это взаимно. И это прекрасно.

***

После разговора с Кеей, который он так долго избегал, Тсуне сразу стало легко дышать и проще смотреть на вещи, ничего не гложило его изнутри. И привычный ужин в компании Киоко и Хару был вкуснее, и разговор был интереснее, и время, казалось, летело быстрее. Вернувшись в свою комнату, Тсуна с разбега прыгнул на свою кровать, что та скользнула по ковру и стукнулась о стену. Настроение достигло отметки «лучше не бывает». И даже уши, эти противные уши и не позволяющий лежать на спине хвост не омрачали его настроя. Но все же чего-то не хватало. Но чего именно? Казалось бы, все хорошо, все наладилось, он не голодает, живет не в этом треклятом бараке, поговорил с Кеей, да и впереди его ждет долгая и счастливая жизнь в окружении любимых ему людей. Но именно сейчас чего-то не хватало. Пусть на душе ему было легко, сердце все равно саднило от какого-то непонятного крольчонку чувства. Перевернувшись на бок, Тсуна подумал о Кее. Что он сейчас делает? Спит? Или работает? Может, читает, ведь он ушел куда-то вглубь кабинета, где расположены стеллажи с книгами? А как он относится к Тсуне? Почему жертвовал своими потребностями, временем и работой, выискивая его? Почему не отходил от него две недели, пока ему было плохо, ведь Кея мог попросить Киоко или Хару? Почему не так давно Хибари поцеловал его? О, этот поцелуй. Тсунаеши и подумать не мог, что поцелуи настолько приятны. Ему хотелось всю жизнь находится в крепких руках Хибари и ощущать его губы своими, чувствовать его язык в своем рту. Чувствовать его природный запах своим чутким носом, слышать его чуть сбитое дыхание своими кроличьими ушами… От воспоминаний по телу прошел жар, руки непроизвольно подцепили резинку шорт. Хотелось остаться наедине с собой, представлять Хибари возле себя, вспоминать поцелуи и бродящие по телу руки… И вот, когда рука крольчонка провела один раз вниз, он вдруг осознал. Он хочет Хибари. Страшась, что сейчас передумает, забоится, застесняется и, в конечном итоге, не пойдет, Тсунаеши поправил шорты, скинул с себя толстовку, оставшись в майке, вскочил с кровати и бегом направился в кабинет Кеи. В этот момент Тсуна боялся только одного. Что Кея уже спит. И Савада знал, что если он отступит в этот раз, следующего раза может и не быть. Кея стоя читал книгу, облокотившись на стеллаж спиной, ровно напротив двери в свой кабинет. Взгляд темных глаз невидяще ходил по строкам, а в голове стучала только одна мысль — «хочу спать». Но что-то не давало ему уснуть. За последнюю неделю Хибари проспал от силы семь часов и, казалось бы, стоит принять ему горизонтальное положение, он тут же окунется в объятия Морфея, но как бы не так. Потребность во сне была, но желания спать не было. Хибари даже не сразу понял, что на него смотрят и тихо зовут по имени. Тсуна стоял в проеме и, боясь повысить голос, но все же настойчиво звал его сначала по фамилии, а потом и по имени. Именно на имя Кея и заметил отчего-то бледного, но с предательски красными щеками кролика. — Что-то случилось? Тсунаеши бодро помотал головой и, боясь, что его выгонят, постарался бесшумно закрыть дверь и подойти к брюнету. Тот неторопливо захлопнул книгу и поставил на полку. Тсунаеши стоял рядом и покачивался с пятки на носок. «И как ему сказать? Поздравляю, в тебя влюбился сиротка-мутант, который хочет, чтобы его выебали? Или лучше так: о, великий Хибари-сама, прошу вас, загоните мне по самые гланды, предоставляю вам свою благодарность за спасение? Глупо. И обидно от того, что глупо», — подумал Тсунаеши, стараясь не смотреть на Хибари. — Ты что-то хотел? — Я… Ты… Черт, — Тсунаеши закусил губу. «Мямлю, как девчонка». Хибари тихо вздохнул и сел в свое кресло, однако ноутбук не включил и даже положил его в один из ящиков в столе. — Мне осталось подписать несколько документов, а потом я отправлюсь спать. Если чего-то хочешь, то говори сейчас. Потом я слушать не буду. В панике Тсунаеши подошел к Кее со спины и положил руки ему на плечи. Брюнет даже глазом не повел. Почувствовав, как потеют ладони, Тсунаеши медленно приблизился к шее мужчины и робко поцеловал его сначала в щеку, потом в шею, потом в ключицу. Что было в следующие несколько секунд, Тсунаеши не понял. Просто в какой-то миг он осознал, что сидит на коленях у Хибари к нему лицом и оглаживает своим языком язык брюнета. Глаза у шатена были закрыты, пальцы судорожно сжимали рубашку Кеи, а тело млело от поцелуя и рук, все так же пересчитывающих позвонки и задевающих соски. Сорвав с мальчишки майку, Хибари припал к его телу. Под напор губ попало все: и шея, и ключица, и плечи, и грудь, и соски. И все было так сладко, что невозможно было оторваться. Но особенно было приятно чувствовать, как поднимается член мальчишки, задевая его собственный. — Хибари, — прошептал Тсунаеши и посмотрел в серые глаза уже затуманенным взором. — Ко мне в комнату? — не отстраняясь от тела крольчонка, чуть прикусывая светлую кожу. — Здесь… Хибари и не сомневался. Иначе зачем он убрал ноутбук в ящик? Хибари вовлек Тсунаеши в очередной глубокий и такой, как казалось мальчику, развратный поцелуй и принялся расстегивать рубашку, а потом и расстегивать ремень брюк. Тсуна просто сидел, ероша короткие темные волосы, инстинктивно стараясь прижаться ближе, засунуть язык как можно глубже. Это был так мокро, так стыдно, так взросло, так возбуждающе. В груди Хибари зарождался рык, что-то в нем начинало гневно клокотать. Хотелось нагнуть эту ушастую мелочь и отодрать его так, чтобы неделю ходить не мог, за все неприятности, которые он доставил. Хотелось кусаться, прокусить к чертям его кроличьи уши, куснуть до крови за шею, за лопатку, за внутреннюю часть бедра, отшлепать до отпечатков его ладони на мягкой попке этого язвительного кролика. Но не стоит торопиться. Первый раз должен быть нежным настолько, насколько хватит Хибари сдерживаться. Кея подхватил под попу крольчонка и положил его на собственный стол, тут же вытряхивая его из шорт и трусов. Покончив с одеждой Савады, Кея спустил брюки и хотел было снять боксеры, но вспомнил, что перед ним не какая-то девушка с панели, а простой подросток, у которого очень кстати расшалились гормоны, плюс ко всему даже не девушка, а парень. Горячий язык скользнул по ключице, груди, обводя соски, животу и остановился возле самого интересного. Мужчина легко дунул на головку, отчего мальчишка громко и немного разочарованно застонал. Прикусив кожу на шее, Хибари прошептал: — Возьми в рот, — губ шатена коснулись два пальца, которые мальчик послушно вобрал и начал обильно смачивать слюной. Тсунаеши никогда не задумывался о том, каким будет его первый раз. Из-за кроличьих генов он был меньше, чем его сверстники, был гоним везде и всеми, потому ежедневно его голову заполняли мысли о том, как бы выжить в той или иной драке, думать о девчонках времени не было совсем. Но сейчас, сполна глотнув такой непривычной заботы, он понял, что пора бы влюбиться. И почему бы не в Хибари, который как раз и заботился о нем все это время? Горячий язык оставил мокрый след по ореолам, сильные руки скользили по талии, чуть прищипывая кожу. Тсунаеши старался стонать потише, но это никак не удавалось, и стоило Хибари прикусить сосок, Тсуна вскрикнул от удовольствия, едва не кончив. Его член уперся Хибари в живот, и кролик старался незаметно тереться о мужчину. — Не ерзай, — ровно прошептал Хибари на ухо и прикусил мочку. Хибари вынул изо рта мальчишки пальцы и поднес их к анусу. Тсунаеши затуманенными от наслаждения глазами посмотрел на Кею и, схватив за расслабленный галстук, притянул к себе для поцелуя. Мальчишка впился в губы любимого и застонал, когда его укусили за нижнюю губу. Губы Хибари вновь прошлись по шее, груди и замкнулись на головке члена Савады, смоченные слюной пальцы вошли внутрь. Мальчик издал гортанный стон, поджимая пальцы на ногах. Ему хотелось схватиться за что-то, но как на зло под руками ничего не было, и Тсуна просто вжал пальцы в деревянную поверхность. Продолжая растягивать, Хибари медленно посасывал небольшой член кролика, намеренно покусывая тонкую кожу, доставляя этим садистское наслаждение себе и мазохистское — парню. Когда Тсунаеши стал сам насаживаться на пальцы, Хибари терпел. И когда Тсунаеши начал тихо похныкивать от удовольствия, Хибари терпел. И даже после особенно громкого и сексуального стона кролика из-за задетой простаты Хибари не потерял остатки самообладания. Но когда кролик хриплым шепотом позвал его по имени… — Кея… … Брюнет стянул с себя боксеры и резко вошел во всю длину, позволив себе издать тихий стон. Савада вскрикнул от неожиданной боли, зажмурив глаза до ярких расходящихся кругов. Не двигаясь назад, Хибари, дразня, легко поцеловал мальчика в губы, но тут же прикусил нижнюю губу, вырывая новые стоны. Хибари понимал, что было бы неплохо сказать несколько ласковых или успокаивающих слов, но он не стал. Почему? Он знал, что Тсуна хоть и выглядит слабым маленьким кроликом, на деле стерпит многое и даже в такой боли найдет нечто приятное. Приподняв мальчишку за бедра, Кея начал двигаться, стараясь двигаться медленно. Тсунаеши открыл глаза и восхищенно посмотрел на брюнета. На фоне ночного неба силуэт Хибари был почти черным, но даже в темноте были видны эти кошачьи глаза, острая ключица, и напряженные руки, от которых на ягодицах и бедрах Савады наверняка останутся синяки. Осознание того, что у них с Хибари обоюдная симпатия, скрасило остатки боли. И со временем медленных толчков стало не хватать. — Б-быстрее… — выдохнул шатен. Хибари выходил практически полностью, оставляя внутри только головку, и снова входил до упора, шлепая бедрами о бедра зверька, выбивая каждым толчком из него короткие вскрики удовольствия. Брюнет буквально бил по простате, отчего Савада начинал крупно дрожать. Оба приближались к разрядке. Брюнет наклонился и прикусил сосок крольчонка. В последний раз войдя до упора и резко покинув растянутые стенки ануса, Хибари кончил на живот зверька. От резкой опустошенности, Тсунаеши издал длительный стон и кончил одновременно с Кеей. — Ты слишком наглый кот, Кея, — прошептал Тсунаеши, ловя отголоски оргазма. — А ты слишком фамильярный кролик, Тсуна, — Хибари подхватил парнишку на руки и понес в сторону своей комнаты. — Чтобы завтра, до моего прихода, твои вещи были у меня. Тсунаеши усмехнулся и робко чмокнул мужчину в шею. Да, дальше у них все будет хорошо. Дальше у них все будет прекрасно.